Меж двух огней

      Мне потребовалось всего лишь полтора часа и фирменный мамин чай, чтобы привести себя в чувства и успокоиться. Я сидела на подоконнике, обхватив руками горячую кружку, и смотрела, как за окном серебрится падающий снег. Мама расположилась на кровати, жутко зевала, но категорически отказывалась идти спать, боясь оставить меня одну, будто я могла наделать какую-то глупость. А я понятия не имела, что мне вообще стоило делать.       — Оно и к лучшему, дорогая, негоже начинать семейную жизнь со лжи.       — Это вообще не должно было всплыть, — вздохнула я и потерла переносицу, прислонилась лбом к холодному стеклу, будто это могло хоть немного привести в тонус мой мыслительный процесс, — я так ловко скрывала от Стива эту связь, так поверила в собственную удачу, даже предположить не могла, что в один день все просто рухнет, а я останусь на осколках собственной жизни. Он не простит меня…       — Простит, если любит.       — Нет, не простит, — покачала головой, все также прижимаясь лбом к стеклу, — я бы не простила. А знаешь, что самое дерьмовое, мамуль?       — Что же?       — Я жалею о том, что всплыла правда, а не потому что сделала Стиву больно, что врала ему, что… Я такая сука…       — Дорогая…       — Нет, мам, правда. Он сейчас там, — я положила ладонь на стекло, глядя, как за окном разыгрывается настоящая метель, — один, в чужом городе, а я вместо того, чтобы искать его, чтобы пойти за ним, сижу здесь и жалею себя, жалею свое будущее.       — Ему нужно побыть одному. Он вернется и…       — Конечно вернется, у меня ведь его паспорт, — усмехнулась я и взглянула на маму, — прости, что выросла дерьмовой дочерью…       — Дурочка ты, Мегги, иди сюда, — она протянула ко мне руку, и я пошла к ней, чувствуя, как к горлу снова подкатывают слезы, а в ее объятиях было так тепло, так безопасно, и я положила голову на ее колени, прикрыв глаза, когда она начала перебирать мои длинные волосы, — ты самая лучшая в мире девочка, просто ты запуталась, ты пытаешься быть хорошей для всех, но забываешь о себе. Послушай свое сердце, оно подскажет, что тебе делать.       Мое сердце молчало. Глухо билось где-то в груди, но не подсказывало мне выход, а вот мозг упрямо твердил, что я дура. И только сейчас, босыми ногами стоя на осколках сердца Стивена, я совсем иначе посмотрела на всю ситуацию, будто со стороны. Только вот то, что я видела, мне совершенно не нравилось. Мне было противно смотреть на эту лживую, эгоистичную дрянь, крутившую шашни за спиной у человека, который по ужасному стечению обстоятельств эту дрянь любил. Нужно было сразу все рассказать, сразу его отпустить, не хвататься за него, словно за соломинку, боясь собственного одиночества, когда Доминик бы меня бросил. А он бы бросил, может, через год, а может, на следующий день, я не могла даже приоткрыть завесу его мыслей и тайн, а Стивен… Он не заслужил такого. Нужно было его отпустить, признать собственное поражение, позорно подняв белый флаг. Отпустить, он был достоин гораздо лучшего. А лучшее, что я могла сделать, как бы дерьмово это ни было осознавать, это навсегда исчезнуть из его жизни.       — Спасибо, мам, — я подняла голову и слабо улыбнулась удивленной мамуле, которая даже перестала перебирать мои волосы, — не знаю, голова это или сердце, но кажется, я знаю, что мне стоит делать.       — И что же?       В ответ я лишь улыбнулась и обняла ее, отпустив спать, несмотря на все ее протесты. Я все исправлю, главное не передумать, когда я снова его увижу.       Снова позвонила ему, слушая долгие гудки, сжимая в руке телефон. Он не отвечал, а я опять устроилась на подоконнике, разглядывая калитку, гипнотизируя ее, будто это хоть как-то могло ускорить возвращение Стива. Так хотелось, чтобы он пришел раньше, чем я потеряла уверенность в правильности принятого мною решения. Кто ж знал, что моей главной фобией будет не высота, а одиночество.       Он не возвращался, я заметила его силуэт, только когда начало светать. Его было невозможно пропустить, высокий, красивый, добрый и заботливый, только моим сердцем уже давно завладел не он.       Когда он зашел в мою спальню, я стояла возле окна, переступая с ноги на ногу, держа перед собой руки в замке. Я даже подумать не могла, что будет так сложно все сказать, глядя в его уставшее лицо, чувствуя терпкий запах сигарет, а ведь он никогда не курил. Бессонная ночь словно состарила его, впрочем, вряд ли я выглядела лучше с растрепавшимися волосами, небрежно собранными в хвост, в помятой пижаме, с красными глазами, правда не от слез, а от суток без сна, и наверняка следом на лбу от холодного стекла, от которого я не отрывалась, пока не увидела силуэт вдали.       — Стив…       — Я не хочу тебя слышать, Меган, заберу вещи и уйду.       — Нет, ты меня выслушаешь, — я замолчала, облизала губы и потерла пальцы, а потом выпалила, будто прервись я хоть на секунду, то никогда не закончила: — Мне жаль, мне правда очень жаль, Стивен, что так вышло, что не смогла стать для тебя той, кем ты хотел меня видеть. Ты хороший, ты достоин лучшего, я не прошу тебя простить меня, просто постарайся не ненавидеть меня, ладно? Хотя я, наверное, прошу слишком много, но… Я очень сожалею, что сделала тебе больно.       — Ты хоть когда-нибудь меня любила? — усмехнулся он, покачав головой и не сводя с меня взгляда.       Я не ответила. Не знала, что стоит сказать. Любила? Любила. Люблю сейчас? Люблю. Не его. Но сжигая мосты, нужно было сжигать все до конца. Снимая с пальца помолвочное кольцо, я чувствовала, как начинали трястись руки, я замерла, сглотнула и все же сняла кольцо, протянув его Стиву. Он принял, крепко сжав в ладони.       — Гори в аду, Меган Коллинз, — выплюнул он, а мои губы почему-то так невовремя тронула улыбка.       — Я уже… — горела меж двух огней, сгорая дотла, только вслух это я так и не произнесла.       Он ушел. Захлопнул дверь и ушел. Безоговорочное поражение Меган, дополнительного времени не будет. Осталось лишь окончательно капитулировать, разорвав все связи в Лос-Анджелесе, забрав вещи и вернувшись в отчий дом. В ангельском городе меня и правда больше никто не держал.       Рождество я встретила в кругу семьи, родители не поднимали тему моей разорванной помолвки, делали вид, будто ничего и не произошло и я просто приехала погостить на каникулы. Я была им благодарна и лишний раз убеждалась, что вернуться было правильным решением. Скорее убеждала себя, прогуливаясь по полупустым улицам родного города. Зимние пейзажи, старые дома, машины, которые были старше меня, весь этот вид сельского захолустного городка так контрастировал с вечно солнечным Лос-Анджелесом, но здесь было лучше. Кажется, я засмотрелась на очередной дом, с выкрашенным белой краской забором, с непонятной настройкой на втором этаже и старым пикапом на подъездной дорожке, когда-то в этом доме я проводила времени больше, чем в родительском. Тут жил мой друг детства, хороший парень, у его отца была своя автомастерская, и он частенько ему там помогал. А еще он любил меня, только я так и не смогла посмотреть на него не как на друга.       В этот момент он вышел на крыльцо, его лицо удивленно вытянулось, а потом его озарила улыбка, он махнул мне и поспешил преодолеть пару заснеженных ступенек, а я… Я махнула рукой и сделала вид, будто мне звонят, быстро ретировавшись под его удивленный взгляд. Понятия не имела, зачем сделала это, у него наверняка уже была жена, пару детишек и он забыл о чувствах ко мне, но пока была хоть тысячная доля процента, что я осталась ему не безразлична, я не собиралась даже говорить с ним. Нужно сказать «нет» драме. Нужно учиться жить с собственной фобией.       Я шла так быстро, что не заметила, как оказалась в центре города прямо перед входом популярной закусочной «Пироги тетушки Мэри». Еще одно место, вызывавшее у меня уйму воспоминаний, в большей степени приятных. Интересно, там все так же вкусно готовили? Я толкнула дверь и оказалась в теплом помещении, вокруг витал безумно вкусный запах домашних пирогов, а обстановка не дотягивала даже до той забегаловке, где работала я. Но было здесь как-то… по-родному что ли, даже сшитые самой тетушкой Мэри занавески были родными, старые деревянные столы с самодельными скатертями в клеточку и старые кресла, я до сих пор помнила, как больно впивалась пружина в кресле за вторым столиком возле стены. Судя по пустующему месту, кресло там так и не заменили.       — Вы по поводу вакансии? — поинтересовалась у меня девчушка в накрахмаленном переднике, обнимая потрепанное меню.       — Простите?       — Вы просто так стояли, я думала, вы по поводу работы официанткой. Мне кажется, я скоро с ума сойду, если никто не придет, это невыносимо, — посетовала она и тяжело вздохнула, — простите, разболталась, вы присаживаетесь, может, кофе?       — Нет, вы правы, я по поводу вакансии, — ляпнула я, а девчушка счастливо улыбнулась.       Это было глупо, это было неправильно, но мне казалось, что это был знак. Я ведь хотела остаться в этом городе, а теперь у меня и работа была. Договорившись с хозяйкой, что я выйду на работу в начале января, я отрезала все пути назад, сомневаться больше было нельзя.       За ужином я сообщила об этом родителям, отец лишь молча покачал головой, а на лице мамы я видела беспокойство.       — Меган, ты совершаешь ошибку…       Спорить я не стала, только ужинать закончила, помогла с посудой и поднялась в комнату, осмотрев ее, понимая, что скоро она снова станет моим домом, нужно было лишь сесть на самолет через пару дней и закончить все дела в Лос-Анджелесе.       Уснуть я долго не могла, прокручивая минута за минутой разговор с Ким, которой я так и не решилась все рассказать, как увольняюсь из закусочной не в смену Стивена, как собираю вещи в большой чемодан и как сажусь на борт самолета, в иллюминатор наблюдая, как отдаляется неудавшаяся глава моей жизни. Не знаю, во сколько я уснула, но проснулась я уже, когда рассвело, кто-то подъехал к дому и заглушил двигатель, а через минуту открылась входная дверь. Наверное, приехал кто-то из друзей родителей, к ним часто приходили гости, мама всегда любила принимать их. Я вздохнула и перевернулась на другой бок, прикрыла глаза, натянув на голову одеяло, планируя задремать, когда дверь в мою комнату открылась, и послышались шаги, приглушенные ковром. По-моему, немного тяжелее шагов мамы, но может, мне просто показалось, ведь кроме мамы ко мне больше никто не заходил.       — Милые шортики, — услышала я знакомый насмешливый голос.       Я сошла с ума. Нет, точно сошла. У меня начались галлюцинации, слуховые и… И я почувствовала запах дорого парфюма. Сонливость как рукой сняло, я резко распахнула глаза и села на кровати, что одеяло тут же свалилось. Перед глазами резко потемнело, я поморщилась и притронулась к голове, которая тут же заболела от слишком резкой смены положения. Но когда я все же разглядела своего гостя, я окончательно поняла, что свихнулась.        Возле письменного стола со школьной фотографией в руках ко мне спиной стоял Доминик. Звоните девять один один, мне нужна скорая, в психиатрическом отделении планировалось поступление.       — Никогда не представлял тебя волейболисткой, но шортики и правда шикарные, — хмыкнул он и, отставив фото в рамке обратно на стол, повернулся ко мне, разглядывая меня, чуть склонив голову вбок и положив руки в карманы джинсов.       А я? А что я? Я молчала, только глазами хлопала, глядя на Дома, не до конца соображая, что передо мной действительно он, а не собственные галлюцинации. Нет, это был действительно он, слишком реально все было, только… Я нахмурилась, не сводя с него взгляда.       — Доминик? Ты что тут делаешь?       — Мимо проезжал, малышка, — он подошел к кровати и сел на край, ловко стянул с моей ноги одеяло, что я и сообразить не успела, и провел по ней рукой от щиколотки вверх. — Выглядишь дерьмово.       Я и забыла, в каком виде предстала перед ним: растрепанная, заспанная, помятая и совершенно ненакрашенная. Впрочем, я имела на это полное право.       — Я как-то не ждала гостей, знаешь ли, — я снова нахмурилась и хотела убрать ногу, но его прикосновения были слишком приятные и… И какого черта, Меган. Ногу я все же убрала и снова вернула одеяло на место, Доминик усмехнулся, но говорить ничего по этому поводу не стал. — Так что ты тут делаешь? Только не говори, что случайно приехал с одного побережья на другое.       — Мне нравится, когда ты выпускаешь коготки и строишь из себя недотрогу, это сексуально и чертовски заводит, — он склонился ко мне, я хотела отодвинуться, но уперлась в спинку кровати, сглотнула и отвела взгляд, а Дом был совсем близко. Я чувствовала его тепло, его запах, его дыхание на моей шее… Хотела взять себя в руки и оттолкнуть его, но… Черт возьми, соберись, тряпка!       — Доминик… Доминик… Доминик! — повысила голос я и уперлась рукой в его грудь, он помедлил, но отстранился, нацепив свою фирменную ухмылочку, — Что ты здесь забыл?       — В гости на огонек заглянул.       — Тогда иди к черту, я тебя не приглашала.       — Пойдешь со мной?       — Куда? — непонимающе нахмурилась я.       — К черту, малышка, к черту, — усмехнулся он и снова откинул с меня одеяло, погладив рукой по ноге, поднимаясь все выше и выше… Самообладание и разум, вернитесь, я все прощу.       — Ты правда хочешь, чтобы я пошла с тобой? — хмыкнула я, удивленно вскинув бровку, — Ты правда думаешь, что можешь вот так просто заявиться, а я кинусь тебе на шею? Что можешь поманить меня пальчиком, а я как послушная собачонка кинусь к тебе? Мы расстались, напоминаю, если ты забыл, я порвала с тобой, а ты обещал больше никогда не возвращаться. Какого черта ты вернулся?! Ты не можешь так просто врываться в мою жизнь! Не можешь, ты права не имеешь! Ты права не имеешь портить мою жизнь! Ты вообще ни на что права не имеешь! Из-за тебя вся моя жизнь пошла через задницу! Из-за тебя я обидела Стива, из-за тебя я потеряла то, что выстраивала не один год, из-за тебя! Какого черта ты тогда приперся в закусочную?! Какого черта, я тебя спрашиваю?! Я ненавижу тебя, Доминик Хантер, ненавижу!       Я сама не заметила, как сорвалась на крик, как стала обвинять его во всех грехах, хотя прекрасно понимала, что виновата была лишь я. Я сама не заметила, как постаралась оттолкнуть его, не заметила, как мы оказались снова на краю пропасти, как я попыталась столкнуть его туда, лишь бы самой не упасть вновь в его омут, из которого я бы больше не смогла выбраться, пока бы он сам меня оттуда не выкинул. Он не упал, только усмехнулся, смотря на меня каким-то слишком спокойным взглядом, будто врач смотрел на безнадежно больного, бившегося в предсмертной агонии.       — Так поедешь?       — Да ты издеваешься! Катись! Катись от меня подальше, как можно дальше, я ненавижу тебя! Ненавижу! Ненавижу…       Впервые в жизни, он послушал меня. Я наблюдала, как он улыбнулся, проведя рукой по длинной щетине, хотел что-то сказать, но промолчал, усмехнувшись и поднявшись, только не уходил, долго смотрел на меня, а я тяжело дышала, пытаясь хоть как-то восстановить сбившееся дыхание. Я хотела, чтобы он ушел. Я хотела, чтобы он остался. Я хотела думать здраво, но мозг отказывался работать, а вот сердце вырывалось из груди. Я хотела поступить правильно. Я хотела раз за разом ошибаться, лишь бы рядом с ним.       Он женат.       Ради тебя он приехал в эту дыру.       Он наиграется и бросит.       У него к тебе чувства, а его брак лишь фарс.       Ты будешь для него разве что любовницей.       Ты будешь его любимой.       Пока я вела противоречивый диалог в своей голове, Доминик уже был у двери, протянув руку к ручке.       Вернуться ты всегда успеешь, но если не рискнешь, будешь всю жизнь жалеть.       — Ну и вали! — взвинтилась я и подскочила с кровати, — вали! Ненавижу тебя! Ненавижу!       Только отпускать я его не хотела, но и попросить остаться не могла, не после всего сказанного ему. Я беспомощно наблюдала, как он почти открыл дверь… В следующий момент цветок в керамическом горшке с моей прикроватной тумбочки разбился об стену возле Доминика. Он полоснул меня взглядом, но остановился, а я прикрыла рот рукой, только сейчас осознав, что сделала.       — Сдурела?! — рявкнул он.       Сдурела. Сдурела, когда пошла в клуб. Сдурела, когда сказала своей адрес. Сдурела, когда позволила себе влюбиться. Сдурела, когда кинулась к нему на шею, крепко прижимая к себе, словно он мог раствориться, жадно целуя, будто в последний раз, и неустанно повторяя, как сильно его ненавижу.       Он подхватил меня на руки, так же жадно отвечая на поцелуи, это было больше похоже на сумасшествие, он стягивал с меня одежду, прижав спиной к двери, расстегивая ширинку джинсов, не отпуская меня ни на мгновение, причиняя своими прикосновениями мне боль, но это была желанная боль. Он овладел мною прямо возле двери, я растворилась в нем, перестала существовать, стала частью его… И это было прекраснейшее из чувств. Чувствовать его запах, его прикосновения, его. Наваждение прошло лишь через время, когда приятно измотанная, лежа на кровати, я устроилась на его груди, вырисовывая на ней узоры, а он закурил, молча выдыхая дым в сторону.       — Как переводится твоя тату? — неожиданно спросила я, когда на глаза попалась фраза на арабском на левом предплечье. Доминик удивленно взглянул на меня, усмехнулся и затушил сигарету.       — Это афганская поговорка.       — И как она переводится?       — От смерти нет лекарства, — после небольшой паузы все же ответил, я видела, как он боролся сам с собой, как тогда, на кухне, когда отец поднял тему его службы. Закусила губу, понимая, что зря начала эту тему, но тот факт, что он хоть немного мне раскрылся, безумно льстил.       — Так значит, — улыбнулась я и села на кровати, решив сменить тему, — ты прилетел ради меня из самого Лос-Анджелеса?       — Из Нью-Йорка, пару часов на машине, так что поступок Ромео не засчитан, — улыбнулся он и заправил прядку волос мне за ухо, — Я так понимаю, твой ответ «да»?       — Так как ты узнал, что я здесь? — не сдавалась я.       — У меня свои информаторы.       — В лице моей мамы, да? — наконец дошло до меня, как Доминик оказался здесь, со мной, и не был выгнан еще с порога. Мама, мама… От мыслей меня отвлек сам Дом, взял меня за руку и потянул на себя, я устроилась на нем сверху, в сантиметре от его лица.       — Так твой ответ «да»?       Я согласно кивнула. Да, да и еще тысячу раз да. Что будет дальше, я не знала, как сложится наша жизнь, было столько вопросов, но я была слишком счастлива, чувствуя его губы на своих губах, что задавать их совершенно не хотелось.       — Не хочешь встретить Новый Год в Нью-Йорке?       — Будем смотреть, как падает яблоко? — улыбнулась я, а он рассмеялся, и смех ему чертовски шел.       — Есть занятия получше, но яблоко так яблоко. И Меган Коллинз снова проиграла, капитулируя в объятия Доминика, стоило ему появиться на горизонте. 2:0 не в мою пользу, но проигрывать оказалось чертовски приятно. Даже через чур.