Напишешь мне формулу надежды?

— Марк! — громко кричала Пелагея, вслед удаляющейся фигурке сына, который не собирался сбавлять ход, а только скользил кроссовками по полу, уворачиваясь от людей, спешащих навстречу. Его рюкзак смешно болтался за спиной, ухмылкой медведя извиняясь перед теми, кого его хозяин нечаянно зацепил. Вздохнув, Поля смирилась с тем, что мальчик не остановится и провожала его глазами, боясь потерять в толпе. Однако скоро его путешествие по длиному коридору аэропорта закончилось препятствием, которое он не заметил и с размаху на него налетел. Когда чьи-то сильные руки подхватили его, уютно устроив на бедре, Марк успел испугаться и громко выкрикнуть:  — Мама! Однако спустя несколько секунд, мальчик понял, что его надежно удерживает Дима и крепко обхватил его за шею.  — Как дела, космонавт? — подбрасывая его в воздухе, чтобы перехватить поудобнее, спросил Билан. Марк уютно дышал ему в шею, согревая ее, и не торопился отвечать. Прикрыв глаза, ребенок глубоко дышал, боясь, что все это окажется сном, потому что он совсем не ожидал увидеть Диму так скоро и в такой обстановке. Мужчина не мог позволить себе задержать на руках ребенка Пелагеи дольше, чем на минуту и, похоже, начисто превысил лимит, оберегающий их всех от лишних слухов и надуманых поводов. Воровато оглянувшись, он опустил мальчишку на пол, поправив на нем шапку.  — С победой, кстати, тебя, Марк. — щелкая его по носу, поздравил Дима, чем четко опредил/оправдал свое «переизбыточное» волнение за сборную России по хоккею, замечая, что не зря выносил себе душу, ежедневно обновляя ленту истаграмма, зарекаясь это делать до окончания Олимпиады.  — Спасибо. — вежливо ответил ребенок, пожимая протяную ему руку. — Дима, а ты знаешь, что по статистике в зоне самого большого риска наводнений и цунами находятся Флорида, Нью-Йорк и все остальное побережье Атлантики, потому что Огайо, Иллинойсу и Мичигану угрожает только озеро? — быстро тараторил Марк, с тревогой наблюдая, как к ним приближается недовольного вида мама.  — Нет. — удивленно развел руками Билан, действительно не зная, как реагировать на подобные изречения девятилетнего ребенка.  — Мама сказала, не говорить это тебе, чтобы не забивать тебе голову своими глупостями. — наморщил лоб Марк, силясь вспомнить точную цитату Пелагеи, и прочитаные в самолете знания. Дима присел на корточки и отодвинул мальчика за какую-то большую коробку, скрывая их персональный разговор на двоих от любопытных глаз.  — Мне очень интересно послушать твои рассуждения насчет природных рисков и я с удовольствием обсужу с тобой идею, как мы можем помочь Нью-Йорку, но немного попзже. Сейчас мы заберем маму и просто где-нибудь поужинаем вместе. — пообещал мальчику он, предлагая оставить этот разговор в секрете. — С прошедшим днем рождения тебя! Вручая Марку небольшую коробку, перевязанную лентой, Дима пожалел, что не смог сделать этого раньше и с помощью Поли, уж она бы наверняка упаковала подарок намного красивие.  — Спасибо, а что там? — встряхнув коробку, спросил любопытный ребенок, не решившись разрывать упаковку на ходу.  — Стрелы.  — Бронебойные?! — выкрикнул на весь холл ребенок, тут же словив на себе удивленный взгляд пожилой женщины.  — Да, но они только для твоей коллекции, потому что с оружием играть нельзя. — пояснял Билан. — И с картами природных рисков тоже. Дождавшись, пока мальчик кивнет и клятвенно пообещает все использовать сторого по назначению и не забывать о безопасности, Дима изучал его внешность. Ему казалось, что мальчик немного вытянулся, расслабился и стал реже хмурить брови, а в целом не изменился, только его и без того серьезный взгляд, стал еще серьезнее и глубже. Он в очередной раз неслучайно привел Билану статистику рисков Северного Американского побережья, продемонстрировав мужчине его шансы выжить при разговоре с его матерью. Дима словно стоял на наивысшей точки небоскреба и смотрел на поднимающуюся волну цунами, прощаясь с миром.  — Привет. — на секунду обхватив Пелагею за талию и легко прикоснувшись губами к ее щеке, поздоровался с ней он, отбрасывая прочь все мысли о потопе. Ее короткое «Здравствуй» было намного холоднее, чем его, а торопливое «Давай без этих сцен на людях и громких заголовках в газетах» понятно излагало ее желание не афишировать развод до конца чего-то там, о чем знает только она. Не решившись взять ребенка на руки, как непеременно сделал бы раньше, Дима вложил его маленькую ладошку в Полину и перешел на другую сторону от него, как бы создавая видимость, что они не больше, чем друзья, не меньше, чем просто знакомые. Хотя разум твердил, что есть шанс на реванш. Главное чтобы на лице этого было не видно, а там, кстати, красовалась дежурная пластмасовая улыбка, которая едва ли хоть кого-то убедит в своей искренности. Так Дима и переставлял ноги до собственной машины в замечаниях самому себе. Отдав ключи Марку и позволив ему самому разблокировать двери, а после забраться внутрь, он снова задержал Пелагею рядом с собой, осознано превышая лимит «дружбы». Ему просто было необходимо увидеть измения в ней и в ее сознании прямо на старте их новой совместной жизненной главы, а не спустя несколько громких скандалов. План провалился. Не сводя глаз с дороги, Пелагея отсчитывала медленные километры пробок родного города и не сводила глаз с собственных сплетенных рук на коленках. Девушка переживала, что не переживет эту скорую ночь, до которой оставалось еще пять астрономических часов, что вроде бы мало.  — С ним все будет в порядке. — на секунду взглянув на попутчицу, заверил Полю Дима.  — Думаешь? — переводя свой тревожный взгляд на него, уточнила та. На что мужчина лишь пожал плечами и вернулся к происходящему на трассе. Пелагея поежилась, чувствуя обострившийся холод между ними и в их разговорах. Можно было сказать, что они дошли до точки, когда у людей имеются только общепринятые фразы вежливости, как несколько тузов в рукаве. А со временем общего и вправду ни у кого не останется, зато будет неизменное: «Привет. Как дела?» И в одном случае из ста оно послужит началом чего-то нового, но угадайте кого подведет под монастырь закон подлости?  — Зря я оставила Марка у мамы. — открывая окно, чтобы вздохнуть родного воздуха сумерок и наполнить сжатые легкие, покаялась Пелагея.  — Тогда пришлось бы выбирать. — вразумил ее Дима. — Провести совместный вечер и сыграть на его детском доверии или все же обсудить то, что собирались. За ночь с ним ничего не случится, а Светлана Геннадьевна только порадуется. Он, как всегда, был прав, что не могло не раздражать. В присутствии мужчины Пелагея словно превращалась в маленькую девочку, хотя кто старше, тот и решает. Тут волей случая опять выигрывал Дима и слушать приходилось его. Несмотря на то, что окончательное решение оставить сына на ночовку у бабушки принимала Поля, взгляд Билана отказов не терпел. Мальчику оставалось смириться с тем, что он увидит маму только утром, а девушке не паниковать. Гораздно страшнее было осозновать куда и с кем она сейчас едет, но спрашивать стоит ли так торопить события и не подождать ли, когда придет тот самый нужный год и час, чтобы добровольно подписаться на «вечер откровений в твоей квартире без рассчетов и просчетов на счастливый конец» было не совсем правильно уже после первого действия девушки: той, неоправдавшей риска, смс и дурного предчувствия.  — Дим, а ты уверен, что стоит так делать? — не найдя более складных слов в голове, чем эти, спросила Поля.  — Нет, но решаю здесь я. — отрезал он, откровенно заебавшись слушать ее речи пятилетнего ребенка, в которых ни смысла, ни логики, лишь тонна желания быть услышаной.  — А мое мнение тебя не волнует? — резко спросила девушка, отчего тут же захотелось высадить ее прямо тут на обочине в холод, мороз и сгущающиеся сумерки. Небо хмурилось, словно не одобряя чувства мужчины по отношению к доверенному ему в руки ценному грузу.  — Хочешь поговорить прямо здесь? — рявкнул Дима, теряя терпение и резко сворачивая на обочину, подрезав несколько машин. И это было почти по правилам, если, конечно, можно из четвертого ряда сразу перестроиться в первый, а затем на аварийку, но зато от души и красиво, а главное так эффекто для девушки рядом, которая чуть не схватила разрыв сердца и инфаркт за компанию.  — Выходи. — бросил он ей и первым вышел на холод, выдыхая в воздух белое облачко пара от его горячего дыхания. Спустя несколько глубоких вдохов и выдохов психическое состояние Димы из «хроническая несдержаность» перерасло в «стабильное». Здоровые нервы — это ли не прекрасно? Наблюдая, как Поля прячет руки в карманы и медленно подходит к нему, он оперлся плечом о дверь машины и закурил, словно это и было причиной его «стабильного». А на деле лишь все три компонента его апатии собрались воедино, превращаясь в смертельное комбо, но Дима очень вовремя нашел свое оружие против пронизывающего ветра, курения и ее мокрых глаз.  — Так лучше? — насмешливо уточнил он. А она только кивнула, понимая, что лучше. Легче стоять на обочине и чувствовать сердцем весь ритм большого города, чем закрыться в его квартире, как в ловушке и сыграть против себя любимой. Легче видеть проносящиеся мимо машины в свете фар, которых особо хорошо заметен снег, как белая печать на черном асфальте, а не сжиматься под бездонным мужским взглядом, заранее предугадывая большинство фраз.  — Поль, хочешь совет? — выбрасывая окурок, спросил Билан.  — Не надо мне советов от дъявола. — бросила она, на ходу застегивая пальто и аккуратно присаживаясь на капот его машины. Ирония ее ответа убивала хотябы тем, что совсем недавно Дима сам использовал эту аллегорию, надеясь все-таки выйти из нее ангелом.  — Пожалуй я должен тебе кое-что сказать, но абсолютно точно знаю, что не стану оправдываться. — предупредил сам себя Дима. Разворачиваясь к Пелагее лицом, он внимательно следил за ее реакцией, которая несомненно изменится после его неподготовленной речи. Девушка немного поезрзала на капоте его мерседеса, устраиваясь поудобнее и подняла на него прищуренный взгляд, сообщая, что навряд ли мужчина сможет ее удивить.  — До кого, как ты улетела в Париж, но после того, как мы расстались. Вообщем… меня не было в Москве. — для человека, который не собирался оправдываться начало рассказа было очень нелогичным, но ведь любую историю следует начинать с начала, а до кульминации они доберутся и так, сквозь слезы, крики и громкие заявления.  — Я знаю. — не понимая прелюдий, кивнула она, заставляя Диму опешить и удивленно уставиться себе под ноги, упрямо пытаясь сопоставить в голове факты.  — Откуда?  — Я догадалась. Ты всегда улетаешь лечить нервы куда-нибудь за океан, но почти никогда к сестре. — болтая ногами в воздухе и честно хлопая ресницами, Пелагея сражала своей невинностью. И еще немного бы и Дима бы рассмеялся от всей ненормальности этой встречи. Желание каятся плавно скатилось вниз и застряло где-то между нулевым и минус первым этажом. Все, парковка. Дальше выход на улицу и свобода. Но зачем эта свобода правде? И с каких пор он стал таким посредственно-предсказуемым, что Поля непоколебавишь отправила его в Америку?  — Меня там не было. — больше всего на свете Билан боялся передумать и найти четвертую версию своего местоположения, но знание приходит с опытом, а недосказаность, как раз и есть тот испорченный опыт.  — А где ты был? — продолжая строить из себя маленькую, начала подозревать что-то Поля.  — В Киеве. — просто признался Дима и потянулся за новой сигаретой, отрезая себе путь назад.  — А ты собирался мне об этом сказать? — и, если бы голос девушки не прервался бы на последнем слоге и, если бы она не отвела глаза ввысь ночного неба, мужчина бы подумал, что ей совсем неинтересно.  — А ты собиралась рассказать мне про Париж? Или тоже только по возвращении? — сорвался Дима, невольно повышая тон, заранее делая себя неправым, а ее победительницей. — Дослушай.  — Значит мы квиты? — нерво засмеялась Пелагея.  — Мы квиты дважды. — протянул ей сигарету Билан, забивая на прежние правила, все равно скоро придется или придумывать новые, или активно забывать прошлые.  — Ты о чем? — и вот тут ее голос дрогнул, выдавая все эмоции и ее насквозь… Мороз больше не пробирал до костей, он решил там поселиться, разложив палатку и погасив костер. По особой иронии жанра Дима больше всего боялся, что она узнает о поцелуе и не поймет/не захочет ничего слушать Хотя если смотреть шире, то это за ней была вина, а за ним нет, потому что, когда он целовал Тину на ее кухне у него на лбу горела огромная надпись «СВОБОДЕН», а, когда Пелагея Ивана у нее не горело ничего, разве, что «идиотка» мелким шрифтом, но мама разве не учила читать мелкий шрифт прежде, чем оставлять свою подпись? А теперь пусть скажет, что чувствует она.  — Я поцеловал Тину и она мне ответила. — сообщил Дима, понимая, что не жалет ни.о.чем. Сейчас его самолюбие могло бы стоя аплодировать его решительности, а совесть хранить молчание, ожидая адвоката, за которого выступал разум, но пришел прокурор, роль которого играли чувства девушки на капоте его машины. И либо Билан захлебнется своими последствиями, либо это все, однако он был готов ответить по свей строгости негласного закона за свои подлые действия, только сперва докажите вину. Пелагея не спросила кто это такая, не открыла гугл, чтобы освежить в памяти ее образ, если поняла о ком шла речь, чтобы возможно мысленно сравнить себя с ней, как это любят делать девушки. Да, черт возьми, она даже не спросила что, зачем и почему?  — Я хочу сделать вид, что этого разговора не было. — что-то вытирая на щеках, попросила Поля, нечаянно пиная ногой колесо его машины и вздрагивая, будто опасаясь, что Дима сейчас накричит на нее.  — А я не хочу. — признался он. — Потому что мы…  — Квиты. — договорила за него девушка, чувствуя, как узел в груди неприятно затягивается и пульсирует, словно что-то рвется. — Дважды. Зима — это, когда не знаешь кто прав, а кого судить, потому что не судите, да не судимы будете и плевать, что лицемерие, и плевать, что только слегка. У Димы был талант видеть вещи в их истинном свете, без наслоений и пристрастий, но с годами он притупился и сейчас мужчина ужасно боялся, что ошибся.  — Слезай. — протягивая руку, сказал он девушке, не намереваясь задерживать ее на капоте свой машины.  — А надо? — пожала плечами та, с трудом вздыхая.  — Я отвезу тебя домой. — это был не вопрос, не предложение и не приказ. Это не обсуждалось, не подвергалось сомнению и издержкам эмоций. Это должно был быть так и не по-другому. Ухватываясь за его ладонь, она спрыгнула на снег и подскользнулась, мгновенно оказавшись прижатой к Диминому плечу. Конечно, он не позволил бы ей спокойно мерзнуть на тротуаре, вспомнив про благородство.  — И что не будет никаких сцен? — поновой заводя машину и проверяя пристегнулась ли Пелагея, риторически понитересовался Билан, вспоминая, что обычно бывает не так.  — Нет. — местерски сдерживая себя, отрезала девушка. — Мы же квиты. У нас же 2:2. И в этом была своя правда, идущая в давесок к той, что уже оставалась у каждого. Обескураживающая правда в хорошом остром соусе, что хотелось промыть мозг щелочью, чтобы растворить все воспоминания.  — Ну я же лучше? — привычно поцеловав его в щеку на прощание, едва он припарковался у ее дома, спросила Пелагея, прошептав свой вопрос ему в самое ухо, чем вызвала у Димы приступ мурашек своим горячим дыханием. Не дожидаясь ответа, девушка распахнула дверь и вышла, направляясь к подъезду. Она не строила из себя счастливую, у которой ничего не болело, просто мужчина искупил ее вину перед самим собой, просто не болело, а если болело, то не на публике, а дома.  — Да… — выдохнул в ответ Дима, как только Поля скрылась в подъезде за железной дверью. В этот раз стоило отдать ей должное, она мастерски переиграла его самовосприятие и теперь уже мужчина был не уверен, удалось ли ее задеть или нет; хотела ли она сказать ему гадость или все-таки нет? Все тузы остались с ней, а джокера в партии не было. Техаским стилем, Дима не играет, а надо начинать. Знаете о законе бумеранга? Пелагея знала, но забыла и очень не вовремя, а Диме было угодно напомнить, что каждому должно прилететь за «чистую» совесть, что бумеранг рано отправляется в путь, чтобы точно подсчитать время и выбрать наиболее благоприятный момент «воспитать» эффектом геометрической прогрессии.  — Поцелуй — всего лишь поцелуй. — твердила она своему отражению в зеркале, не сводя глаз с собственного взгляда, как у загнаного в угол кролика. Оперевшись двумя руками о раковинну, она до боли закусывала губу, чтобы не заплакать, хотя она могла себе это позволить, потому что Марк, к счастью, оставался у бабушки, несмотря на то, что Дима был готов заехать и за ним тоже. Включая холодную воду, Поля истерично ополаскивала ей лицо, размазывая тушь по щекам. Черные потоки слез ее пугали, словно обычных кристально чистых уже не хватало. С трудом вновь поднимая глаза и встречаясь с суровой действительностью в зеркале, Пелагея, наплевав на мокрые и ледяные руки, принялась забивать в гугле имя той, которая оказалась добрее, чем она и в отличае от нее, не оставила Диму в удущающе трудный момент его жизни, переломавшись вместе с ним.  — Ну ты же знаешь о ком он… — как мантру повторяла она, надеясь, что заледенелые пальцы не смогут ввести все буквы до последней. Но нет. Придирчиво рассмотрев несколько фото, Поля была бы рада орать до срыва связок, что в этой Кароль ничего такого нет, но не могла, потому что та настоящая, оттаявшая, милая и излучает света, наверное, в сто раз больше, чем она. Такие нравились Билану. Именно такие. Впрочем такие нравятся всем.  — А ты знаешь, что такое разочарование, Пелагея? — спросила девушка у своего отражения, от безысходности ударив рукой по зеркалу. — Теперь знаешь. И рядом с ней не было никого, кто бы сказал, что бить зеркала к несчастью, а несчастья и так полно. Рядом с ней было только пустое квадратное пространство и никто не мог поправить ее ошибки, подсказать, что и как делать. Даже Дима ожидал от нее сегодня другого, больше, чем пустоту. Заходясь в новом приступе рыданий, Пелагея швырнула телефон в самый дальний угол, затем обратив внимание на трещину, которая мгновенно разделила экран ее айфона на две части кривой линией. Степень издевательства судьбы прогрессировала в росте, как нечто аномальное. Типо намек такой: «Привет, одно целое!» Опускаясь на край ванны, в попытках прийти в себя и остановить подступающую истерику, Поля уловила звук дверного звонка, но упрямо продолжала сидеть и не двигалась с места. Ей почему-то казалось, что это вернулся Дима, так и не договорившись со своей совестью, а его девушка видеть не хотела. И это была прямая речь, без всяких извилин на логику и цитат: «Прямых речей от женщины не жди…» Пелагея не лгала, по-крайней мере не себе.  — Уходи. — простонала она, высчитывая сколько раз еще ее заставит вздрогнуть надоевший звонок. Все, что ей остается — глотать успокоительное пачками перед сном, как бы заранее себя настраивая, что забывать о нем нельзя. И так до прихода весны и речь шла не об оставшихся днях февраля и погоде, а о состоянии души. Но даже валерьянка не поможет против назойливой трели, поэтому Поля быстро стерла остатки слез под глазами и сделала шаг в коридор, понимая, что как только откроет Диме дверь, чтобы высказать все то, что на языке, сразу разрыдается и упадет в его объятия. Однако на лестничной клетке ее ожидал сюрприз. Распахивая дверь, Пелагея встретилась глазами с той, которая испортила ее вечер; с той, которая в априори не должна была быть тут; с той, которая переигрывала в беспробудном горе и недоигрывала сейчас. Казалось хуже быть не может, но:  — Можно войти?