***
Утром у Вани дела, и он будит Славу, пока собирается. Заснуть больше не получается, и Слава просто долго валяется в кровати, залипая то на фотках Мирона, то на его старых баттлах. Придумав парочку новых панчей на основе увиденного, он злобно усмехается: такими темпами все его раунды станут цитированием оппонента, но да похуй, это баттл против Оксимирона. Дома торчать неохота, тем более, что в кои веки задается не самый плохой для питерского лета денек. Слава решает проветрить мозги и выходит на улицу. В голову сразу ударяют звуки и запахи. Воздух свежий, бодрящий, но теплый. Хочется идти быстро-быстро, но торопиться некуда, и цели тоже никакой. Слава щурится на солнце через очки и широко шагает, воткнув в уши наушники. Можно делать ставки, через сколько треков там появится до боли знакомый резкий голос. Это происходит через две композиции. Слава как раз доходит до моста, и шум машин перекрывает звучные рифмы. Это неважно, любой рэперок знает их все наизусть. «Твой первый микстейп хорошо идет под такой аккомпанемент. Не думал вернуться на улицы?» — отправляет он небольшое видео Окси. Там по Дворцовому с грохотом несутся машины, и Славы, разумеется, не видно. «Я слишком стар для этого дерьма», — отзывается Мирон с улыбочками, которые сами за себя говорят, куда стоит проследовать с такими вопросами. Слава ржет как дебил, представляя себе Мирона, сидящего на троне и в мантии короля русского рэпа и переписывающегося с Соней. Это одновременно так невероятно, смешно и романтично, что хочется петь во все горло. Слава шагает через Марсово поле и выходит на набережную. Прохлада от воды и зеленая травка очень манят, поэтому он садится на склон берега, не жалея джинсов, и снова достает телефон. Солнце пригревает, на душе так хорошо и беззаботно, что даже хочется раскрыться. Точнее, хочется поверить в дебильную сказку, где у Сони или Славы есть не просто шанс, а где все получается, потому что… Потому что просто очень хочется — до зуда в пальцах, до мании, иногда до слез и злости, а иногда, как сейчас, до нежности, которая переполняет и толкает на безумства. «Выйди из сумрака, на улице заебись», — пишет он снова. «Сказала мне любительница подземки. Это приглашение, Соня?» — Мирон его не разочаровывает, продолжая ходить по грани и, черт возьми, флиртовать. «Любопытно, может ли император выйти в люди и, например, повторить маршрут прогулки обычной Сони из подземки?» — Слава скидывает фотку, на которой видно, где он сейчас сидит: набережная и ограда. «Средь бела дня в отличную погоду — сомнительно. Меня разорвут на сувениры, увы», — с явным сожалением отвечает Мирон. «У меня тут тоже заебись, не страдаю», — присылает он следом вместе с фото. Слава несколько минут пялится на немного смазанный селфак, где явно еще полусонный Мирон кривит ебальник на фоне балконной стены. Нарочно или случайно, но в кадр попадает пепельница, полная окурков, и часть книги со знакомой обложкой. «Ну и как же ты будешь тогда моим парнем, если не можешь даже выйти на улицу? Мы будем не вылезать из кровати, пока не заебем друг друга до смерти?» Слава улыбается, думая, что такая перспектива ему самому очень даже по вкусу и что Мирон остается все тем же задротом — тут же за книжку сел. Интересно, а «Капитал» он тоже читать будет, если намекнуть? «Ничего себе, мы снова говорим о сексе. А как же образ ханжи и недотроги?» — у кого-то явно игривое настроение. «Если выйдешь на улицы и найдешь меня, может, и будет секс, а иначе, как же мы встретимся?» — Соня тоже не против продолжить игру. «Мою квартиру тебе будет найти куда проще. Я даже подскажу адрес». Теперь мысли окончательно принимают неправильное направление, и, как закономерность, у Славы встаёт. Он неуклюже садится, прикрывая стояк своей мешковатой футболкой. «Я думала, ты — принц, а ты — дракон, пытаешься затащить меня ебать в пещеру! Не боишься, что вместо Сони к тебе кто пострашнее придет, а?» Слава поднимается и двигается дальше, потому что сидеть уже невмоготу — энергии столько, что нужно срочно двигаться, иначе есть риск оказаться в пещере раньше времени и все испортить. «Я не знаю, как ты выглядишь, Соня, но уверен, ты охуенная», — выдает Мирон. Слава замирает посреди улицы и неверяще пялится в экран. Идущие за ним люди матерятся и сердито обходят его, но Славе совершенно похуй на то, что он тормозит движение. Он перечитывает сообщение раз десять, и каждый раз это сказочно. Реальность в разы лучше любой фантазии, даже если это реальность несуществующей Сони Кордовиной. «Ты тоже», — пишет Слава, потому что просто не может не написать этого. Скорее всего ничего не выйдет, но вот этот момент точно останется с ним на всю жизнь. Слава поднимает лицо к небу и улыбается. Бля, как же охуенно чувствовать это тепло внутри и снаружи! И как же опасно так зависеть от одного сообщения человека, с которым почти не знаком. Его катарсис прерывается звонком мобильника. Ден, похоже, приступил к реализации своего плана по налаживанию ситуации. Чейни не любитель ходить вокруг да около, поэтому заявляет, едва Слава снимает трубку: — Ты должен перед ним извиниться. Прямо сегодня. — За что? — роняет Слава, все еще пребывая в состоянии «охуенная Соня». — Бля, Слав, не еби мозги, — Ден сердито пыхтит в трубку. — Нужно замять, он сказал, что готов тебя выслушать. — На баттле три раунда будет, там и поговорим, — Слава нервно озирается, будто их могут сейчас подслушать. — Ден, я хз, что ему сказать, блин, и что он хочет услышать! — Ясное дело, жидяра хочет, чтобы ты подлизал! — цедит Чейни. — Скажешь, что был обдолбан! — И как ты себе это представляешь? — начинает злиться Слава. Образ Мирона, который хочет ходить в кино, болтает ночь напролет, называет Соню охуенной и зовет в гости, трещит по швам. — Мне выйти к Эрмитажу и записать видео? — Нет, не вздумай! — спешно перебивает его Ден. — Личная встреча, я сказал, что ты подъедешь к ним на репетиционную точку. Просто пара слов, что ты адекватен и готов к баттлу! Понимаешь? — Мне одному туда ехать, или меня надо контролировать Берсерком и тобой? — Слава нервно прикуривает. Как смотреть в глаза Мирону после Сони и поцелуя, он еще не решил. Сутки не прошли, а событий столько, что хватит на целый микстейп, блять! — Одному, так сам Мирон Янович изволил, — ворчит Ден, явно недовольный этим фактом. — Мы с Рестором его уже явно заебали, он на мои сообщения вообще отвечать перестал. Так что я скину тебе сейчас контакты, и пиздуй, он там будет через час-полтора, сказал. Только, умоляю, номер его не сливай никуда, мне за это голову скрутят. Слава сидит у ограды и глупо пялится на разноцветные, играющие на солнце веселым калейдоскопом купола Спаса. День уже не кажется охуенным, а погода только бесит. Ден уже час как скинул адрес и номер телефона, но Слава не торопится. Он, судорожно размышляя, то перечитывает переписку с Соней, то вспоминает разговор у бара. Сейчас уже не кажется, что Мирон знает. Сейчас кажется, что Мирон спросит с него за рак и за поцелуй. Идти страшновато. Можно сколько угодно выебываться в «Твиттере», «инсте» или на баттлах, но говорить с реальным человеком, которого ты обсирал и которого при этом пиздец как любишь, — настоящий ад. Слава сидит еще минут десять, пялится на солнце, вытирает слезящиеся глаза, но все же встает и медленно тащится в сторону метро. Выбора все равно нет. Сам заварил — сам хлебай теперь свое долбоебство. Напряжение достигает апогея, когда он выходит на нужной станции и находит здание. Нет, это не небоскреб и не замок на горе. Вокруг все еще Питер, а не Готем или Мордор, но давит на психику не меньше. Слава боится. Насмешек, издевок, равнодушия. Равнодушие — хуже всего, ведь именно, чтоб избежать его, он потратил столько сил в последние годы. Ну и вот, он стоит под дверями, продуваемый ветрами и полный ужаса. Мирон хочет поговорить. О чем, блять? О чем можно говорить, когда нес бред про рак, рыдал и лез целоваться? О чем можно говорить, когда писал от фейковой бабы и флиртовал как последняя блядь? «Не облажайся и нагни еврея, Гришей прошу», — приходит от Вани, и это как-то неожиданно дает сил. Он шел сюда не один год, так какого хуя? Точка находится на втором этаже, и Слава нажимает на ручку, входя без стука. Соня охуенная телка, и она не боится лысых мелких евреев.***
Слава появляется в самый разгар репетиции, но Мирон слишком увлечен и стоит спиной к двери, поэтому замечает его не сразу, — здесь слишком громко, чтобы услышать стук. Когда он поворачивается, Слава уже сидит вразвалочку на диване, попивая забытый Ваней кофе со своим мне-так-похуй-ебал-вас-в-рот видом. Мирону хватает профессионализма не сбиться, так что он дочитывает трек до конца и останавливает бит. — Давно сидишь? — вытирает он взмокший лоб полотенцем, подходит к Славе и, не задумываясь, протягивает ему руку. — Не видел, как ты пришел. Слава лохматый и пыльный, от него пахнет прогулкой по городу и свободой. Он медлит пару секунд, но руку жмет, не слишком сильно, но ощутимо. — С «Девочки-пиздец» было три «Девочки-пиздец», — нагло улыбается Слава. «Девочки-пиздец» не было. Мирон присасывается к бутылке с водой и выдыхает, чувствуя, как сердечный ритм после бешеной читки постепенно приходит в норму. — Ты звал к барьеру — я пришел! — сообщает ему Слава, все так же задиристо улыбаясь. — Твой любимый трек, что ли? Если победишь, посвящу его тебе в "Олимпийском", — в тон ему отзывается Мирон. — Как кофе? Охра мутит какую-то лютую дичь, меня потом ещё несколько часов штырит, — он провожает взглядом спешащего ретироваться Ваню — тот руку Гнойному не жмет, но салютует двумя пальцами ото лба и, кажется, даже едва заметно улыбается. — Если что, я свои баттлы в комнатах с коврами не репетирую, — сообщает Слава, — на бэках у меня Фаллен, он обычно орет мне в ухо, что я пидор, и топит за оппонента. Он немного нервно проводит рукой по волосам и вопросительно смотрит на Мирона. Тот разводит руками, мол, ничего удивительного, было время, когда и для него репетиции были вновинку, и садится рядом со Славой. — Я хотел извиниться, — выдержав драматическую паузу, выдает Мирон. — Орал как придурок, со мной бывает. Слава таращится на него, открыв рот, потом оглядывается, словно проверяет, одни ли они все еще, или, может, сейчас выскочит Пельш с криком «Розыгрыш»! — Хуясе, — выдает он красноречиво, потом замолкает, вдруг мрачнеет и уже другим тоном добавляет: — Это все хуйня, я думал, у тебя рак. Не надо корчить мученика, я лоханулся. Бывает. — В общем, оба повели себя как придурки, сойдёмся на этом, — кивает Мирон. Он все ещё сам до конца не знает, чего хочет добиться, но его уже снедают зуд любопытства и предвкушение разворачивающейся интриги. Правда, смотря на Славу по-новому, другим взглядом, Мирон уже совсем не уверен, что его догадки имеют под собой хоть какую-то почву: долговязый агрессивный Слава с образом дерзкой Сонечки сейчас сочетается не очень. — У меня отец умер, — сообщает невпопад Слава. — Не то чтобы это была запретная тема, но лучше тебе это знать, чтоб не вышло казуса. Он сутулится и смотрит в пол, видимо, тоже не зная, что тут еще можно добавить. — Я вырос из такой хуйни, так что мамоебство и поливание родственников грязью осталось в прошлом, — Мирон хмурится, наблюдая за ним; выражать сочувствие в данной ситуации глупо и пошло, поэтому он просто старается сделать упор на том, как прозвучали слова Славы в контексте предстоящего баттла. — Расслабься, я не собираюсь предъявлять тебе за что-то. Слава поднимает голову, смотрит на него внимательно и неожиданно начинает растягивать губы в странной издевательской улыбочке. — Чувак, это баттл, я уничтожу тебя, а ты — меня, в этом суть игры. — Я имел в виду, прямо сейчас, — дёргает бровью Мирон, отвечая на его взгляд. В голову приходит шальная мысль, и он медленно тянется за телефоном в карман. Слава следит за ним с интересом и все той же улыбочкой. — Я думал, извиняться придется мне, — замечает он лениво, — хотел заебашить годный текст, но забил хуй. — То есть ты пришел сюда, думая так, — нарочито удивляется Мирон. — Вот так антихайп, лол. Или ты решил, что я откажусь от баттла, потому что узнал твою маленькую тайну? — выходит слишком глумливо, но Мирона очень уж раздражает этот развязный тон и наглость. Пока говорит, он крутит в руках телефон, но отчего-то не решается поддаться мимолетному порыву написать Соне. Абсурд, что он себе придумал, слишком великолепен, чтобы разрушать его прямо сейчас; а утвердиться в своих идеях вот так сразу как-то страшновато. — Маленькая тайна? — голос Славы звучит в тишине чуть громче, чем того требует обстановка. — Какие зашквары ты нарыл на меня, которых не знали предыдущие враги? — он поднимает брови и чуть съезжает по спинке дивана вниз, выпрямляя свои длинные ноги. — Так я тебе и сказал, — Мирон усмехается и всё-таки убирает телефон обратно в карман, даже не посмотрев на экран. Наверное, со стороны это выглядит тупо, потому он бесится и выдает неожиданно даже для самого себя: — Ты же как Кордовин, Слава: талантлив, но отчего-то предпочитаешь копировать… — он осекается. — Но у того хоть была на то причина. Если что, это был не панч. — Это был комплимент? — Слава щурится. — Окси назвал меня талантливым! Напиши об этом в «Твиттер», а то ведь никто не поверит! — он замолкает, смотрит на Мирона как-то странно-изучающе и почти сразу выдает: — Твои панчи, вставляют херово, как паленые бошки, маленькая тайна у тебя в штанах, Мирошка! — А ты всегда на комплименты так реагируешь? — Мирон трёт нос и прячет улыбку. Слава в ответ презрительно и недоверчиво фыркает, а Мирона неожиданно пробивает на псевдофилософский пиздеж: он разворачивается, усаживается удобнее, поджав под себя ногу, и запальчиво восклицает: — Нет, ну, правда! Забавно, я ведь читал тут как раз книгу… Вот нахуя тебе столько фейков, пародий, псевдонимов? Даже фамилию сменил, не поленился, — Слава молчит, не перебивает, поэтому Мирон продолжает: — Вся эта чепуха, что ты постишь в «Твиттер», выебоны про постмодернизм, нигилизм, футуризм, ебал-вас-в-рот-изм… Типа я весь такой неебаться один вразрез со всем миром, не знающий границ и отрицающий все нормы? Этакий постироничный перфоманс: в действительности ли ты помешан на этом дерьме или просто жулик? Но, раз заставил меня задуматься, значит, таки талантлив. Только, видимо, боишься показать себя настоящего, — звучит пиздец патетично, но Окси как всегда в душе не ебет как по-другому рассказать это. — Это был панч? — Слава снова щурит свои и без того узкие глаза и выдает едкое: — А ты только на талантливых обращаешь внимание, да? Остальные — чернь, дерьмо под беленькой подошвой «Reebok»? Настоящий Окси тоже та еще тень в пещере Платона — на деле, хуй знает, есть ли вообще и где чье отражение. Похоже, баттл станет действительно историческим: сеанс психотерапии явно не приходится Славе по душе, но Мирон не обижается, его, наоборот, впирает, что можно говорить вот так на равных, но при этом нельзя расслабляться. А ещё он снова видит явные сходства с Соней. — Про мое ЧСВ ходят легенды, но про чернь ты, конечно, загнул, — весело отзывается он и радуется как придурок непонятно чему. — Баттл по фактам, — Слава разводит руками. — Бля, я ведь реально подумал, что ты от рака мрешь, — вдруг качает головой он, — прикинь, как меня перекрыло в тот момент! А ты тоже дурень — пиздец, твоя биполярка никого не удивляет, в баттл-рэпе мало психически здоровых. Я лично ни одного не встречал. Он откидывается спиной на диван и будто расслабляется, даже достает телефон, крутит в руках, но тоже не светит экраном. — Ну, вот, ты разрушил мои иллюзии о собственной исключительности, — тянет Мирон все с той же улыбочкой. — Это даже мило, что ты так за меня переживаешь. Хотя, небось, обосрался, что, если помру, как тогда хайпить на антихайпе. Зато нормальная отмаза: не проебал Оксимирону, потому что тот умер. Вот лох, — несёт какую-то околесицу он. — Да уж, ты скорее сдохнешь, чем проебешь ноунейму, — кивает ему в ответ Слава и лениво тянется. — Не надо было выебываться, не пришлось бы сейчас со мной возиться. Писал бы «Горгород-2» спокойно, драл бы фанаток, что дрочат на тебя в сети, — он снова смотрит хитро, и хуй пойми, это подъеба с двойным дном или нет. — Фанатки нынче тоже излишне выебистые, за мармеладку не отдаются, им ухаживания подавай, — не отстаёт Мирон. — За мармеладку даже я уже не отдаюсь, — ржет в ответ Слава, — после окси-твитта у меня появился райдер, а там и до стадионов недалеко. Но ты смотри, если с фанатками будет совсем туго, обращайся, помогу из христианских соображений. Моя Сонечка — девочка отзывчивая и падкая на грешных мужиков с завышенным ЧСВ. Все по Достоевскому. — Какое самопожертвование, — сглатывает Мирон, чувствуя, как кривая усмешка медленно сползает с лица: вот теперь ему становится не по себе и как будто даже начинает подташнивать — это уже слишком сюрреалистично даже для него. — Ты уже взял свое, воспользовался, так скажем, моей мнимой агонией. Он хочет добавить что-нибудь еще, более злое, но в комнату возвращается Ваня и без обиняков заявляет: — Заебали ворковать, голубки. Работать будем, или я пойду дальше рубиться в плойку? — А ты не расслабляйся тоже, — сообщает ему неожиданно Слава, — мой Ванька сказал, что, может быть, тебя трахнет. — Твой Ванька — это кто? Тот полоумный с собачьей шлейкой на шее? — ржёт Ваня, рыская повсюду в поисках своих вещей. — Ебись со своим сожителем сам, ок? Мы нормальные пацаны. — В рэпе все такие нормальные, что скоро спермой захлебнутся, — Слава поднимается и смотрит на Мирона насмешливо. — Не знаю, придет ли Соня на баттл, но Гнойный точно будет, так что готовься хорошо, зая, иначе тебя взъебут. — Нихуя себе, ты ему про Соню рассказал? — встревает Ваня. — Вы так подружились? Мирон переводит на него совершенно дикий взгляд, пытаясь передать свою панику, но тот, конечно, не догоняет. — Соня — это я, — сообщает Слава с широкой улыбкой. — Да ладно?! — ахает Ваня. — Вот это попадос. — Точно, — Слава выглядит как довольный кот, — моя Соня охуенна, зацени на «Youtube». — Баттлы, Ваня, — с нажимом добавляет Мирон. — А-а, фух, я уж подумал, речь о твоей новой даме сердца, — продолжает то ли тупить, то ли стебаться тот. — Дохуя чота Сонь развелось! — Дама сердца? — Слава теперь смотрит так пронзительно, будто рентген. Это потому что он и есть Соня или потому что ревнует к таинственной бабе? Или ни то, ни другое? — Ну, не мужик же, — продолжает свой неожиданный словесный понос Ваня. — Без обид, бро, но я пиздец рад, что ты не пидор, было бы в два раза больше геморроя, вот таких вот Славиков двухметровых отваживать. Он же придуривался вчера, да? — с наигранным облегчением выдыхает он. — А Соня пиздатая телка, Окси втюрился, инфа сотка! — Ну, что ты несёшь, олень? — Мирон трёт лицо ладонью. — Завались уже. Слава переводит внимательный взгляд с одного на другого, видимо, пытается сообразить, в каком месте начался тонкий троллинг. — Приводи свою Соню на баттл, — говорит он в итоге, шагнув ближе, — заценим, какая телочка круче, — он чуть наклоняется, сжимает плечо Мирона и заглядывает в глаза. Мирону так и хочется ляпнуть про ебаное раздвоение личности, но он решает, что разумнее промолчать. Потому что наглый и беспардонный Слава слишком близко и, похоже, готов снова полезть целоваться, однако эта мимолётная мысль не вызывает должного дискомфорта. Только гаденькую щекотку в солнечном сплетении. — Посмотрим, — туманно отзывается Мирон и переводит недовольный взгляд на руку, сжимающую его плечо, как бы сам собой спрашивающий «не охуел ли ты, дружок»? — Увидимся, Мирошка, — подмигивает ему Слава, напоследок слегка погладив его плечо большим пальцем, и уходит, не прощаясь. — Ну, и какого хуя тут было? — тут же спрашивает Ваня. — Блять, да чтоб я знал! — беззлобно огрызается Мирон и бездумно хватает стаканчик с кофе, оставленный Славой — пустой. — Это ты чё устроил? Окси втюрился, инфа сотка, — передразнивает он, запуская стаканчик в мусорку через всю комнату, и, конечно же, промахивается. — Так это, чтоб Гнойный отвалил, — Ваня недоуменно смотрит на него, — тебе ж он не нравится, вот теперь будет знать, что у тебя есть баба. Или ты уже передумал насчет Сони и хочешь Гнойного? Предупреждать надо! — Никого я не хочу! — восклицает Мирон из чувства противоречия, но тут же удручённо качает головой и выдает Ване свои сомнения, коих уже до пизды: — Может, он того и добивался — про меня что-нибудь узнать? А если он станет панчить про Соню? Она подумает, что я пиздабол! С Гнойным нельзя быть ни в чем уверенным, понимаешь, Вань? Он не добавляет паранойю про то, что, возможно, Гнойный и Соня — это одно лицо. Это даже в мыслях звучит слишком бредово. — Ну, скажет он, что у тебя есть телка Соня, что она шлюха и что он ее ебал, — пожимает плечами Ваня, — ничего смертельного. Ты лучше скажи, влюблен он в тебя или нет? Выяснилось? — Хуй знает, что-то мне уже так не кажется, — бурчит Мирон — чем больше думает и анализирует, тем больше он сомневается. Он достает телефон и пишет Соне: «Чего притихла — увлеклась прогулкой? Пришли еще ориентиры, может, я все-таки присоединюсь к твоему маршруту». «Нет, решила, что ты — заносчивое мудло», — отвечает как всегда дерзкая Соня. «Дождался признания от девушки и свалил в закат. Два часа прошло, дебик, думаешь, я шатаюсь по городу и жду тебя?» Мирон прыскает со смеху под недоуменным взглядом Вани. «Ты ждала меня всю жизнь, а теперь жалуешься на два часа? К хорошему быстро привыкаешь», — пишет он. «Не больно-то ты хорош, раз приходится ждать. Я отправляюсь тусоваться, вечер все-таки. Если захочешь присоединиться, я не откажу в компании». «Ок. Где тебя найти?» — быстро печатает Мирон, чувствуя, как сердце подскакивает к горлу, хотя совсем не понятно, чего он так волнуется. Соня скидывает ссылку. Это ебучее новомодное место на Фонтанке с кучей баров, магазинов и прочей хуетой, вроде Этажей. Даже в названии есть ненавистное слово «лофт». Обитель хипстеров, среди которых легко затеряться Соне и крайне сложно остаться незамеченным Мирону. «ВЫШЕЛ ИЗ КОВРОВОЙ КОМНАТЫ. СЛОМАЛ СХЕМУ ЖИДАМ. ИОСИФ НЕ ПРОСТИТ», — Слава тоже не молчит в «Твиттере», присылая свой привет. Послушаться Бродского или искать Соню? С Мироном явно играют, но сколько участников в игре? «Я думал, ты тру, но это хуйня какая-то. Склей лучше какого-нибудь сладкого хипстерка, я пас», — в итоге отправляет он, злясь на всех сразу и на себя в первую очередь. — Погнали сначала, — бросает он Ване, блокируя телефон. С этими кошками-мышками пора завязывать. «А я думала, ты ждешь меня с детства. Ладно, трусишка, я оставлю тебе подарок. Может, это поможет тебе победить в баттле», — отвечает Соня и выходит из сети.