Молочный шоколад. Книга первая

В пятницу мы предоставлены сами себе в буквальном смысле. Всё начинается с того, что мы по привычке встаём по будильнику и толпимся в коридоре нашего спального крыла всем классом, находясь в полном недоумении, где же Крылов?! За нами так никто и не приходит и на завтрак мы спускаемся одни, и там не застав никого из своих сопровождающих. Всё проходит на удивление прилично, класс спокойно поглощает еду, лишь изредка выдвигая предположения, куда могли деться учителя, после мы молча убираем за собой посуду и расходимся готовиться к процедурам. По пути в комнату я на пару секунд задерживаюсь у номера историка, но постучать так и не решаюсь, да и к чему, ведь его там нет. Не знаю, почему я это чувствую, но что есть, то есть. Процедуры проходят тоже тихо и мирно. У девочек сегодня парафинолечение и массаж, а у парней встреча с Валерой и травяные ванны. Процедуры расслабляют, но из головы никак не выходят мысли об учителе истории. Надеюсь, у него не возникло проблем после наших выходок, и со здоровьем у него тоже всё хорошо, и он скоро появится в хорошем настроении, что немаловажно. Обедаем мы под пристальным присмотром Валентины Степановны, то и дело жалующейся на головную боль и требующей полнейшей тишины в помещении не только от нас, но и от других посетителей санатория. Почему бы просто не вставить беруши? После обеда одноклассники слоняются кто где, и в итоге принимается решение собраться всем в саду, чтобы если и помереть со скуки, так всем вместе, а не поодиночке в разных углах санатория. За дурацкими разговорами, Малиновой приходит в голову сыграть в «случайный поцелуй», недолго думая соглашаются практически все, поставив на кон откуда-то взявшийся «глиняный торт». Против такого выигрыша не могу устоять даже я. Да и заняться больше и вправду нечем. Играем от души, весело и непринуждённо. По правилам нужно губами передавать по кругу листочек бумаги, не уронив его. Кто роняет листок, тот зачастую касается друг друга губами, от этого и название игры – «случайный поцелуй». Уронившие листок выбывают из игры. В этой игре главное изначально занять правильное место, и мне это удаётся на отлично: я встаю между Алиной и Васей, и листочек между нами передаётся просто идеально, пока круг не сужается и рядом с Васькой не оказывается Костя. Первый круг проходит хорошо, второй тоже, остались только сильные игроки и никто не выбывает. Но я чувствую нарастающее напряжение, и в конце концов Вася с Костей роняют листок. Их губы соприкасаются на считанные секунды, Васька мешкает и замирает на месте, в то время как Костя звонко смеётся и отпрыгивает. Начинается нехилая взбучка, после которой Васька вполне ожидаемо уходит расстроенным, а Костя едва ли не сносит нашему качку Егору пол-лица, за самое тупое в мире высказывание про один раз. В это время я уже ощущаю присутствие Максима Валерьевича за спиной, но отчего-то не решаюсь обернуться. В суматохе, нарушая все правила, Кристина меняется местами с Женей Красновой, и та оказывается слева от меня, на месте Васи. Игра продолжается, нас остаётся девять. Первый круг проходит просто отлично, второй тоже, но у меня начинает всё дрожать внутри и не покидает чувство, что на меня пристально смотрит учитель истории. Третий, четвертый, пятый круг всё идёт своим чередом, в итоге Алина и Иван специально роняют листок и целуются взасос под восторженные возгласы присутствующих. Не успеваю я сообразить, как справа от меня на месте Малиновой возникает Кирилл со словами «мы следующие», и практически в это же время позади близко-близко слышится хрипловатый голос Крылова: – Кажется, вам не хватает одного игрока? – заговорщицки, чуть хрипло произносит историк, отпихивая в сторону обнаглевшего Кирилла, и встаёт рядом со мной. Я смотрю на него удивлённо, а он мило мне улыбается. Багровая царапина на его правой щеке не такая явная и покрылась коркой, как и ссадина в уголке губ. и он явно находится в приподнятом расположении духа, раз решил поиграть с нами в дурацкие игры. Сколько уже там есть невероятных историй нашего класса? Запишите ещё одну. Когда Иванкова с Иркой наконец отделываются от шока, игра продолжается. В первом же круге Кирилл решает, что если уж со мной не срослось, то ему лучше засосаться с Иркой, чем с Крыловым, и они выбывают, неистово обменявшись слюнями. Один круг снова сменяется другим, и каждый раз, когда очередь доходит до нас с Крыловым, я не могу дышать. Кажется, я дрожу каждой клеточкой тела, когда учитель так близко и смотрит так пронзительно, а запах его дурманит разум. Ну что, Новикова, поздравляю, кажется, ты рехнулась! На очередном круге Крылов наклоняется ко мне с листочком, прижатым к губам, я едва дыша подаюсь вперёд, его голубые глаза смотрят в мои изумрудные, мгновение, листок падает, и его тёплые мягкие губы касаются моих. Мы проигрываем. Ни с того ни с сего я срываюсь с места и убегаю, на меня накатывает обида на себя, на историка, на всех. Я понимаю, что это глупо, но ничего не могу с собой поделать, меня пробирает мелкая леденящая дрожь, и всё, что я хочу, это уйти подальше ото всех и побыть одной. Но Крылов бежит за мной, взволнованно крича вслед: «Лика, постой!» – и догоняет уже на заднем дворе оздоровительного лагеря. – Стой же, Лика, – останавливает меня учитель, мягко ухватив за запястье, обратив лицом к себе и заглянув в глаза, – ну куда ты бежишь? – в его словах слышится волнение. – Я бы выиграла, – в моём голосе слышатся заметные нотки обиды, – а теперь торт достанется Кристинке! – Серьёзно? – смеётся историк, так заливисто, – ты серьёзно расстроилась только лишь из-за какого-то торта? – Не из-за какого-то, а из-за «глиняного», – бурчу, надув губы, сквозь такой приятный, искренний смех Крылова, понимаю, как это глупо и по-детски звучит и сама не сдерживаю улыбки. – Какая же ты, Новикова… – выдыхает Крылов, сверкая озорными бликами в голубых глазах и прижимая меня к себе в крепкие, тёплые объятия. – Глупая? – спрашиваю, подмечая, что подобные диалоги вошли у нас в привычку. – Милая... – шепчет Крылов, затем неожиданно прощается и куда-то уходит. Торт, как и предполагалось, достаётся Кристине с одной из её подопечных. За ужином все только и делают, что обсуждают эту игру, а особенно неожиданное присоединение Максима Валерьевича, приводя в ярость Валентину Степановну, орущую на всю столовую: «Крылова на вас не хватает!» А Крылова и правда не хватает. Он исчез сразу после нашего с ним разговора, и до сих пор его никто не видел. Я даже заходила к нему в номер по поручению Валентины Степановны, но его там не оказалось. После ужина я решаю уединиться у бассейна с книгой и зачитываюсь до самой ночи. На часах уже половина первого, когда я подхожу к своей комнате. Тихонько приоткрыв дверь, чтобы не разбудить Алинку, я запоздало понимаю, что она совсем не спит. В комнате царит полумрак, слышится скрип кровати, громкие женские стоны и хриплые мужские голоса. Я стою на пороге, ещё не прикрыв за собой дверь, когда мой взгляд падает на кровать Малиновой, на которой я обнаруживаю её саму, Ивана и какого-то незнакомого парня. Ребята так страстно увлечены друг другом, что совершенно не замечают моего присутствия, а я, не желая оставаться в комнате ни секунды, спешу побыстрее уйти, бесшумно закрыв за собой дверь. Сначала я слоняюсь по коридору нашего крыла, пребывая то ли в шоке, то ли в растерянности. Признать честно, я никогда не ожидала увидеть подругу в таком виде. Ещё около получаса я ючусь на маленьком кожаном диванчике, недалеко от своей комнаты, наивно надеясь, что парни покинут спальню и я смогу наконец-то лечь спать. Но ребята совсем не спешат расходиться, и я не могу больше сидеть на диване, в голове постоянно всплывает увиденная мною сцена, и я решаю пойти в столовую попить воды. Столовая как обычно открыта, в помещении темно и горят только лампы над столами раздачи. Я вхожу вовнутрь и прохожу прямиком к столам. Обычно здесь есть кто-то из охраны, именно для них и держат помещение открытым, чтобы перекусить или выпить кофе во время ночного дежурства, но сейчас здесь пусто. Я беру пустой бокал и наливаю кипяток из термопота, бросив в него пакетик с заваркой. Всё это, как и днём, находится на столе раздачи, в свободном доступе. Затем устраиваюсь за самый ближний столик и потихоньку пью свой чай в полной тишине, искренне радуясь, что нахожусь далеко от нашего крыла и в ушах у меня больше не звенят неприличные стоны. Я, должно быть, сильно задумываюсь или даже дремлю, потому что, когда за спиной тихим шёпотом произносится моё имя, я подскакиваю и проливаю на себя остатки давно остывшего чая. – Что ты тут делаешь ночью? – интересуется Крылов, ставя полиэтиленовый пакет на стол, и, взяв с него бумажные салфетки, протягивает мне, чтобы я обсушила свою футболку. – А вы? – выпаливаю, не соображая, что болтаю, от испуга и тут же осекаюсь, когда учитель с трудом подавляет смешок и делает крайне изумлённую гримасу. – Извините… – Несу твой торт на хранение в холодильник, – улыбается мужчина, – но раз уж ты тут, думаю, холодильник нам не сразу понадобится. – Мой торт? – удивляюсь, совсем не понимая, о чём говорит учитель, а он в это время достаёт из пакета огромнейший «глиняный торт» и с ослепительной улыбкой на губах и притягательным блеском в глазах протягивает его мне. – Это ведь по моей вине ты проиграла, – говорит Крылов, подмигивая, – предлагаю отметить наш проигрыш. А я не верю своим глазам. Просто стою и хлопаю ресницами, не зная, что ответить. Для меня никто никогда не делал ничего подобного. Я никогда прежде не чувствовала столько заботы и тепла в обычных словах и даже в том, как звучит моё имя. Я никогда прежде не видела Максима Валерьевича таким простым, и всё это очень не похоже на реальность. Может, я сплю? – Ну, так ты сделаешь нам чай или нет? – спрашивает историк, и я иду делать чай, всё ещё копаясь в своих мыслях. Спустя пару минут я уже сижу за столиком, Крылов отрезает два больших куска торта, а мимо как ни в чем не бывало проходит охранник, приветливо улыбается, делает себе кофе и уходит. – Ну, так что привело тебя ночью в столовую? – спрашивает учитель, покончив с нарезкой торта и присев напротив меня. – Бессонница, – тихо бурчу, потихоньку отпивая горячий чай, – а вас торт, да? – Да, – кончиками губ улыбается Крылов, – и что же является причиной твоей бессонницы? – спрашивает учитель, на что я лишь пожимаю плечами, но потом решаю поговорить наконец-то про фотографии, ведь не рассказывать же мне про игрища Малиновой в нашей комнате. – Вообще-то у меня никак не выходят из головы те фотографии, – говорю, поморщившись, вспоминая комментарии под фотографиями на странице Васьки в Инстаграме и свеженькие высокопарные комментарии под моими личными фотографиями, кажется, от особы, близко знакомой Максиму Валерьевичу. Ситуация сложилась, прямо скажем, неприятная. – Какие ещё фотографии? – удивляется Крылов, кажется, искренне не понимая, о чём я говорю. – Наши, – тихо шепчу, опустив взгляд на свой кусок изумительно вкусного, свежего торта, – те, что Фролов сделал и слил в сеть, с бильярда... – Они тебе не нравятся? – по-прежнему удивлённо спрашивает мужчина. – Нравятся, – выпаливаю я, даже не подумав, и сразу же запинаюсь, – то есть... Мне не нравится то, как это воспринимают и... это лишнее постороннее внимание к моей странице. – Ты же ведёшь блог! – громко изумляется учитель. – Ну да, – чуть слышно отвечаю я, всё ещё глядя на кусок торта и отделяя от него маленький кусочек вилкой. – И тебе не нравится внимание к нему новых людей? – непонимающе спрашивает Максим Валерьевич. – Да, – признаюсь честно, – я даже удаляю подписчиков, периодически. – Но зачем? – спрашивает историк, которого я, кажется, привожу в тупик, но я не нахожу, что ответить и лишь пожимаю плечами, кротко взглянув на учителя. Ненадолго повисает молчание, сначала мы просто смотрим друг на друга, а потом я вновь отвожу взгляд, после чего Крылов снова начинает говорить: – Ты ведь в любой момент можешь перевернуть любую информацию в свою сторону, – монотонно проговаривает Крылов, и приходит моё время удивлённо смотреть на собеседника, – просто преподнеси всё так, как считаешь правильным. – То есть? – Опубликуй свою историю, не гони и не удаляй людей, доноси свою мысль, – объясняет учитель, но я с трудом верю, что это сможет изменить уже сложившееся мнение. Мне-то до него особого дела нет, хоть и неприятно, но учитель может пострадать. И тогда историк сам решает сделать это. Он берёт свой смартфон, открывает приложение и публикует туда пару фотографий, кратко описывая ситуацию, отмечая, что настоящий учитель должен учить своих подопечных не только предмету, но и разным жизненным ситуациям, а защищать честь девушки – это обязанность каждого настоящего мужчины. Я замечаю, что он тщательно выбирает фотографии, подолгу и детально рассматривая каждую из них. А у меня при виде некоторых из них буквально спирает дыхание. Я не знаю, как это объяснить и что происходит, но при виде того, как мы вышли на этих фотографиях, у меня учащается сердцебиение, мысли начинают витать где-то далеко и потеют ладони. – Вот и всё! – спокойно и с улыбкой произносит Максим Валерьевич, разгоняя мои мысли. – У вас могут быть проблемы, – волнуюсь я, но Крылов продолжает уверять меня в том, что всё будет хорошо. Мы сидим ещё какое-то время, пьём чай с тортом и говорим о социальных сетях, параллельно читая на удивление интересные и приятные комментарии к этому новому посту, затем нас отвлекает телефонный звонок, на который Крылов не отвечает, но сразу после него отмечает, что уже поздно и пора идти спать. – Вы идите, а я ещё посижу, – говорю я как ни в чём не бывало, догадываясь, конечно, что историк просто так не уйдет, но ничего другого на ум мне просто не приходит в этот момент. – С чего это вдруг? – недоверчиво спрашивает Максим Валерьевич. – Хочу ещё немного посидеть, – вру, не краснея. На самом деле я очень хочу спать, но не знаю, ушли ли из нашей комнаты парни и спит ли Малинова, потому что встречаться с ней сейчас с глазу на глаз у меня нет желания. – Нет, так дело не пойдёт, – возражает мужчина, взяв меня за руку и уводя в сторону выхода из столовой, – пойдём, я доведу тебя до двери и прослежу, чтобы легла спать, если потребуется. – Не надо, – упираюсь я, резко остановившись, – не стоит туда ходить. – Это ещё почему? – в голосе мужчины начинают слышаться нотки злости, и это мне очень-очень не нравится. Я знаю его в гневе и часто видела. С тех пор как мы приехали сюда, конечно, он сильно изменился, но рисковать я не хочу. – Просто не надо, – шепчу, аккуратно высвобождая руку, и вздрагиваю, когда по пустому помещению эхом разносится строгий возглас, перебивающий вибрацию телефона: – Новикова! – Прости, – тут же извиняется мужчина, обхватив мои плечи ладонями и заглядывая в глаза, будто они расскажут ему всё вместо меня. – Просто скажи мне, чёрт возьми, почему ты гуляешь ночью по санаторию одна и не хочешь возвращаться в комнату. Что случилось, Лика? – Там Алина... – шепчу едва слышно, садясь на ближайший стул, и учитель тут же присаживается напротив, вновь отклонив входящий вызов и спрашивая: – Поссорились? – Нет, – отвечаю, отведя глаза от пристального взгляда Крылова на фонари заднего двора лагеря, – просто она там не одна... – С Иваном? – догадывается учитель. – Так я сейчас его мигом от туда вышвырну. – Если бы только с ним одним... – я слишком поздно понимаю, что говорю это вслух и перевожу взгляд на поражённого историка. – Максим Валерьевич, – говорю я уверенно, – мне уже посчастливилось сходить туда один раз, и, правда, я больше не горю желанием увидеть всё это снова. Я отвожу взгляд и снова смотрю в темноту за окном. Некоторое время Крылов молчит, а потом вдруг спрашивает: – Осуждаешь её? – Нет, – отвечаю спокойно, вновь встретившись взглядом с голубыми глазами, в которых читается задумчивость, – это её жизнь, и я не имею права её судить. Просто я её не понимаю... Крылов продолжает смотреть на меня так, будто ожидая услышать что-то ещё, и не понимая, зачем это делаю, я рассказываю ему то, чего не рассказывала никому и никогда, будто открывая душу. – Не понимаю, как можно говорить о чувствах и любви к человеку, спать с ним и тут же легко и просто идти к другому или, чего хлеще, с двумя сразу. Мне кажется, если я когда-нибудь полюблю, то не смогу так и буду считать это предательством. Я не понимаю все эти свободные отношения, и если у меня и будет парень, то, наверное, один на всю жизнь... – Но вы ведь можете расстаться, чисто теоретически, – предполагает Крылов. – Можем, конечно, – выдыхаю я, даже не задумываясь, просто говоря то, что чувствую в данный момент, – тогда просто пойдём каждый своими путями. И я буду одна, пока вновь не найду того, кто поймёт меня и в этом плане тоже и с кем я действительно захочу разделить жизнь и постель. Но спать со всеми подряд или с несколькими сразу я, наверное, никогда не смогу. Да, меня считают глупой, – посмеиваюсь, вспоминая девичьи разговоры, – твердя, что со своей правильностью я зря теряю свою молодость. Но... – Нет, ты не глупая, – тихо перебивает меня Крылов, и я смотрю на него с удивлением, – напротив, ты очень умная. И действительно повезёт тому парню, который сможет завоевать твоё сердце. Многие мечтают о такой девушке, но получают совсем не то. И я тебя прекрасно понимаю в твоих взглядах. Я вопросительно смотрю на мужчину, мысленно гадая, что именно он имеет в виду, но не осмеливаюсь спросить. И он рассказывает мне похожую свою историю, отвлечённо, глядя в тёмную даль за окном, будто на исповеди. Об отношениях со своей девушкой, о том, какие разные у них взгляды на жизнь, на увеличения, на цели и на отношения. Признаётся, что сначала всё было хорошо, но в какой-то момент всё стало меняться. А однажды Алисе захотелось экстрима, экзотики, разнообразия, а его это не устраивало, подобного рода отношения и предложения выводили его из себя. – Однажды я сдался и мы попробовали, – признаётся Максим Валерьевич. – Я, она и наш общий знакомый. После этого я очень долго испытывал своего рода отвращение и к ним, и к себе даже. А Алисе понравилось, она даже была в восторге и требовала повторить, но после того у нас с ней всё было натянуто и напряжённо, – говорит он, отклоняя очередной входящий вызов, – я не мог это принять, не мог даже смотреть на неё как прежде. Потом просто смирился с этим, ведь что было, то было. Я сам на это согласился. Но, отношения уже не те, не только интимные, вообще... Нет взаимопонимания, нет доверия, та история была лишь отправной точкой ведущей в никуда. Это длится давно, больше ничего нет, больше ничего не чувствуется, больше ничего из этого не выйдет! – говорит он со злостью, выключив вибрирующий телефон, и я теперь понимаю, кто всё время портит его настроение. – Если вас больше ничего не держит в этих отношениях и вы больше никогда не сможете доверять этой девушке и любить её, как прежде, почему вы не порвёте? – спрашиваю неожиданно для нас обоих, но Крылов всё же отвечает: – Хотел, давно, но не решался делать ей больно, мучая себя. Теперь уже точно решил по возвращению из этой командировки. – Зачем откладывать на потом то, что мешает нормально жить сейчас? – задаю вопрос, больше похожий на риторический, потому что не жду особого ответа, да и учитель не слишком спешит отвечать. На этом наш разговор заканчивается. Крылов замечает, что и так больно много рассказал того, чего мне знать не нужно, просто нужно было выговориться, так легче, а я пытаюсь вспомнить, когда отношения между нами перестали быть похожи на учительско-ученические. Честно, не могу представить, чтобы какой-то другой учитель вот так сидел и обсуждал с ученицей интимные подробности своей жизни. Но на удивление не чувствую неловкости и не жалею о том, что такой разговор между нами случился. Убрав торт в холодильник, мы вместе поднимаемся в наше спальное крыло и останавливаемся у двери в мою комнату. Я уже было надеюсь, что сейчас войду в комнату и без сил рухну на кровать, но как только учитель заносит руку над дверной ручкой, за дверью слышится шум льющейся воды и откровенные стоны, которые становятся всё громче с каждой секундой. – Нет, – отступаю я, – я туда не пойду. Посплю вот тут на диванчике, ничего страшного. – Ну уж нет, – возражает Крылов, – здесь ночевать я тебе точно не позволю! Ещё не хватало, чтобы тебя увидели тут спящей, пошли, – берет меня за руку и ведёт в свой номер.