Молочный шоколад. Книга первая

Крылов закрывает дверь своего номера на ключ сразу же, как только мы входим. В комнате настежь открыта дверь на балкон и довольно холодно, я начинаю зябнуть и кожа становится гусиной. Не думала, что за столь короткое время на улице поднялся такой ветер. Учитель тут же закрывает балконную дверь, зашторивает окна и только тогда включает свет. – Переночуешь здесь, – говорит Крылов, – а я перекантуюсь на том диване. – Думаете, если на диване увидят вас, а не меня, то вопросов будет меньше? – в моём вопросе чувствуется сарказм, но я действительно не понимаю логики учителя, – Я не хочу никому проблем, поэтому вам лучше тоже остаться здесь. Доли секунды учитель молчит, а потом озвучивает главную проблему, которую можно встретить в каждой третьей книжке мною прочитанной: – Здесь только одна кровать, Новикова... – Ну и что, – пытаюсь говорить как можно более непринуждённо, беру длинную декоративную подушку валик и кладу её вдоль кровати прямо посередине, – это ваша сторона, – указываю на один край и затем на другой, – это моя. Всё просто. Всё действительно просто. Это жизнь, а не любовный роман. Он мой учитель и ничем непристойным это не закончится. – Нет, Лика, – выдыхает учитель, либо на диване в коридоре, либо на полу. – Вы издеваетесь?! – буквально выкрикиваю я, представляя, как историк мёрзнет всю ночь на полу, сама уже дрожа всем телом и обхватывая себя руками, потирая ладонями предплечья, чтобы унять дрожь и прогнать холодные мурашки. – Ты замёрзла... – спохватывается Максим Валерьевич, на время забыв про раздел спального места, – тебе срочно нужно согреться. – Я бы приняла тёплый душ, – признаюсь смущённо, осознав, что я бы с удовольствием смыла с себя весь этот день, – и ещё мне нужно постирать одежду, – спохватываюсь, вспомнив про уже высохшее пятно на футболке. Вряд ли его удастся вывести полностью, но не спать же мне в грязной. – Да, конечно, – говорит Крылов, открывая большой шкаф, и достаёт оттуда одну свою рубашку, – ничего больше, к сожалению, предложить не могу. Всё остальное найдёшь в ванной, и вот ещё полотенце, – он протягивает мне чистое махровое полотенце и открывает передо мной дверь в ванную. Я решаю оставить мытьё головы на утро и просто принимаю душ, по-хозяйски пользуясь мужским гелем для душа, и чувствую полное умиротворение, понимая теперь, чем так классно всегда пахнет от Крылова. В рубашке учителя я, как и предполагалось, утопаю, ведь он на добрых полторы головы выше меня, да и телосложением куда крупнее, но я всё равно решаю остаться в шортиках и застирываю только футболку. Когда я выхожу из душа, кровать уже разобрана. Крылов смотрит на меня пристально, забирает у меня мокрую футболку и велит залезть под одеяло, что я и делаю, вновь чувствуя себя крайне неловко перед ним. Несмотря на то, что я жутко устала и буквально полчаса назад готова была провалиться в сон хоть на столе в столовой, уснуть я не могу. Крылов выходит из душа и в темноте комнаты смотрит на меня несколько долгих секунд, потом шумно и напряженно вдыхает и ложиться на другую сторону кровати. – Спокойной ночи, Новикова, – тихим шёпотом произносит учитель. – Спокойной ночи, Максим Валерьевич, – желаю я в ответ чуть слышно и поглубже зарываюсь в одеяло. Сон никак не идёт, я чувствую себя крайне неуютно, свернувшись клубочком, боясь лишний раз пошевелиться, чтобы не перетягивать на себя одеяло, которое у нас одно на двоих, и не задеть ещё историка, что хуже. Не думала, что это будет так сложно и я буду себя чувствовать так неудобно. Спать на одном диване с Фроловым или Малиновой после тусы куда проще и обыденней. Ещё и дождь за окном хлещет как из ведра, барабаня по козырьку на балконе, и дыхание Крылова рядом в полнейшей темноте очень отвлекает. Мои потяжелевшие веки начинают смыкаться лишь спустя примерно полчаса. И как только глаза закрываются, сразу становится тепло и очень уютно. Я вскакиваю на кровати от шума хлопнувшей двери, в комнате светло и тепло, я оглядываюсь, торопливо хлопая ресницами, и долго глазею на только что вышедшего из душа полуобнажённого историка, по рельефному торсу которого скатываются капли воды с всё ещё влажных волос. – Что? – недоумевает он, высоко вздёрнув широкую бровь. – Н-нет, ничего, – мнусь я, всё ещё сидя на кровати, укутанная в одеяло, – просто не каждый раз видишь историков с таким офигенно сложенным телом, – смеюсь я и тут же смущенно опускаю взгляд под пристальным взглядом голубых глаз, в которых вновь играют озорные искорки. – Извините... Да уж, моя привычка говорить то, что думаю, меня точно до добра не доведёт. Я уже было готовлюсь услышать негодование учителя, но тот лишь лукаво ухмыляется и достаёт чистую футболку. – Можно я у вас умоюсь? – спрашиваю, встав наконец с кровати, когда Крылов надевает футболку и протирает гладко выбритое лицо лосьоном после бритья перед зеркалом. – Да, конечно, – отвечает учитель, бросив на меня короткий взгляд через зеркальное отражение. – А тебе идёт моя рубашка, – добавляет он, чуть заметно приподняв уголки губ в лукавой улыбке. – Тогда я в ней и останусь, можно? – я искренне надеюсь на положительный ответ учителя, потому что не хочу идти в спальню, и сама не знаю, почему. – Моя футболка ещё не высохла. – Оставайся, – разрешает Максим Валерьевич, – я пойду собирать твоих одноклассников, а ты поторопись и сразу спускайся на завтрак. Вот ключ, закроешь. Шампунь оказывается тоже мужской, но я всё равно мою голову, принимаю душ с мужским гелем и чищу зубы единственной имеющейся зубной щеткой, надеясь, что учитель об этом никогда не узнает, закатываю рукава рубашки Крылова до локтей, подвязываю края над бедрами и смотрю в зеркало. Неплохо. Не найдя фена, я собираю влажные волосы в высокий хвост на затылке и спускаюсь в столовую, закрыв комнату Максим Валерьича на ключ. Столовая полна посетителей отеля, как и обычно, да и все мои одноклассники в сборе. Я беру поднос с едой на столе раздачи, делаю себе фруктовый чай и молча сажусь за свой столик, поймав лукавую улыбку Крылова с замечанием: «Опаздываешь, Новикова!» – и подозрительные взгляды со столика Кристины и её подружек. – Ты где ночевала? – буквально вскрикивает Малинова, как только я присаживаюсь рядом. – И тебе доброе утро! – небрежно бросаю я, добавляя масло и кусочки клубники в горячую овсяную кашу. – И чем это от тебя пахнет? – буквально перебивает меня подруга. – Запах такой знакомый, ты где мылась, Новикова? – Там же, где и спала, – фыркаю, пробуя свой завтрак, – моя комната ведь была занята. – Так ты знаешь! – вскликивает Алина и начинает восторженно рассказывать, как это круто – с двумя сразу. – Слушай, избавь меня от подробностей, пожалуйста! – не выдерживаю, звонко брякнув ложкой о тарелку. – Ну ты и ханжа, Новикова, – фыркает Малинова. – Я не ханжа, – оскорбляюсь, порядком уставшая от этого ненужного разговора, портившего моё настроение ещё больше, чем утренняя проверка соцсетей. – Просто у нас разные взгляды на отношения и секс. – Ну и зря, – задумчиво бубнит подруга, – а то мы тут планируем ЖМЖ, и я хотела бы тебе предложить... – Что предложить? – я непонимающе смотрю на странно смущённую Малинову, что ей вовсе не свойственно. – Ну, присоединиться к нам, – чуть слышно шепчет Алина, и я буквально взрываюсь. – Ты серьезно? – выкрикиваю, обратив не себя всеобщие удивлённые и заинтересованные взгляды. Забираю свой поднос и ухожу за столик к Крылову, точно зная, что туда никто не осмелится подсесть и я спокойно позавтракаю. Уж от кого, а от неё я такого не ожидала. – Я посижу тут, ладно? – выпаливаю, ставя поднос рядом с удивлённым историком и сажусь. – Спасибо. – Что случилось? – с искреннем волнением спрашивает учитель, отвлёкшись от еды, но я молча ем свой завтрак, со злостью молотя ложкой и в это время за спиной раздаётся громкий возглас Ивана: «Ты серьёзно предложила это нашей монашке? Да она же правильная до чёртиков!» И не такой громкий, но отчётливый, надменный голос Малиновой: «Правильная, конечно, а сама ночует неизвестно где, пахнет мужским парфюмом и рубашка на ней... тоже мужская». Я закатываю глаза и шумно протяжно выдыхаю, пытаясь контролировать эмоции. – Серьёзно? – удивляется Крылов, изумлённо глядя на меня, но я по-прежнему молчу. – Хочешь, я поговорю с ними? – тихо спрашивает он, и я знаю, что он желает мне только лучшего и переживает, но сейчас я злюсь абсолютно на всё и на всех. – Лучше с этим разберитесь! – бросаю, швырнув ему свой смартфон с открытой страницей Инстаграм, и спешу уйти куда подальше. Вчера вечером, когда Крылов был в душе, я решила последовать его совету, заодно поблагодарив за всё, и опубликовала на своей странице несколько фотографий с подписью: «Спасибо за жизненный урок и за остальное. Оставайтесь таким же и впредь, учитель...» А сегодня после душа я взяла в руки телефон и пришла в шок. Столько оскорблений в свой адрес я ещё никогда не слышала. Теперь я уже точно знала, что пишет мне не кто иной, как девушка Максим Валерьевича, и пусть он сам разбирается со всем этим дерьмом. Как выясняется, в субботу процедуры не проводятся, и из всего персонала в санатории есть только охрана, горничные, и работает столовая. На улице всё ещё идёт дождь, и потому уйти куда-то далеко очень затруднительно, а идти в комнату не хочется. Я нахожу уединение на удобной лавочке с декоративными подушками и тёплым пледом в беседке, расположенной в саду санатория. Здесь уютно и умиротворённо, журчание горной реки неподалеку и звук мелкого дождя действуют успокаивающе. Крылов находит меня спустя примерно час. Он садится рядом и протягивает мне мой телефон со словами: – Она больше тебя не побеспокоит. – Да ладно, – выдыхаю я, взглянув на заметно понурого историка. – Малинова огорчила меня куда больше, чем все эти сообщения, просто я не ожидала от неё такого... – Понимаю, – говорит Крылов и протягивает мне большое блюдце с двумя кусочками глиняного торта и двумя десертными ложками. Я смотрю на него с улыбкой, уже привыкнув к нему такому, и совсем не хочу представлять, что будет через насколько дней, когда мы вернёмся в школу. Ведь это не сказка. Сомневаюсь, что всё останется так, как сейчас. Что класс останется таким же дружным, ведь эта дружба уже трещит по швам, взять хотя бы нас с Малиновой, хоть мы и дружим с ней с третьего класса, или Ваську с Костиком и Егором. Да и Крылов никогда не будет таким в школе. Иллюзия растает, как дым, и всё вернётся на круги своя. – О чём думаешь? – тихо спрашивает историк. – О том, что я, кажется, говорила, что дерьмо вся эта поездка! – выпаливаю на одном дыхании, что есть, то есть. – Загнали нас сюда для какой-то проверки или как подопытных крыс даже, – говорю усмехаясь, – может, желая исправить, заплатив за это неплохую сумму, что только не сделают, чтобы на время отвязаться от проблемных детей. – О каких деньгах ты говоришь? – поражается Максим Валерьевич. – О тех, которые мои родители заплатили за эту поездку, упрекнув меня после, какая я неблагодарная, что отказываюсь ехать. – Но ведь эта поездка организована за счёт выигранного школой сертификата, – недоумённо спрашивает Крылов, и я усмехаюсь. – Эту лапшу могут вешать на уши моим недалёким одноклассникам, но сами подумайте, о каких бесплатных поездках может идти речь в частной платной школе, где очень любят деньги и богатеньких родителей. К тому же я сама видела, как отец передавал деньги за поездку нашей директрисе. Скорее всего, нас просто сплавили со школы под предлогом на время комиссии, которая там сейчас работает. Ну и чтобы подобрать нашему проблемному классу нового классного руководителя, которым станете вы, Максим Валерьевич, как более выносливый, потому что Валентина Степановна не выдерживает уже сейчас. – Ваш класс не такой уж проблемный, – задумчиво говорит Крылов, заставив меня вновь издать громкий смешок. – Вы серьёзно? – не верю я, – Наркоман в завязке, нимфоманка, девочка с суицидальными наклонностями, пустоголовая барби с манией величия, качок на анаболиках, периодически выступающий в подпольном стриптиз клубе, девочка любитель помолотить кулаками и частый гость детской комнаты милиции, гей, просто плохой парень в которого влюблен гей, проблемная дочка приёмных родителей, которая не хочет быть похожей на них и зависеть от них тоже не хочет, практически не имеющая подруг, закрытая, закомплексованная девственница, верящая в сказки и принца на белом коне в свои и без того проблемные шестнадцать с гормональным сбоем и нервным напряжением. Продолжать? – Ты не такая, – мягко говорит Крылов, его голубые глаза пристально смотрят в мои изумрудные, будто заглядывая в самую душу, а кончики тёплых пальцев легонько касаются моей руки. – Все мы не такие, – говорю чуть слышно, замечая, как учащается пульс и начинает сбиваться размеренное до этого, спокойное дыхание, – какими делает нас общество. Крылов молчит, просто смотрит на меня, не отводя взгляд, будто задумавшись о чём-то своём. – И вы тоже не такой, – шепчу, прерывая молчание, – каким видит вас общество, каким оно вас делает. – И какой же я, Новикова? – чуть заметно улыбаясь кончиками тонких губ, спрашивает Крылов. – Спокойный, – хихикаю я, сама не веря, что я это говорю, – общительный, понимающий и, я бы даже сказала, просто офигенный мужчина. А не чёрствый тиран, которого боятся абсолютно все. И если бы не эта поездка и не шоколад, я бы, наверное, никогда не узнала, что вы такой. Историк хмурится, но затем его губ вновь касается чуть заметная улыбка. – Значит, что-то хорошее в этой поездке всё-таки есть? – Ага, – смеюсь я, прикусывая губу, заметно повеселев, – этот божественный глиняный торт, – говорю, зачерпнув ложечкой небольшой кусочек и приподняв его над блюдцем. – И только? – хмурит брови историк. – И только... – шепчу я, едва сдерживая смешок, а историк, чуть подавшись вперед со словами: «Ах так!» – съедает торт с ложечки, затем слегка облизывает губы и выдаёт: – Да, действительно, это практически самое лучшее в этой поездке. – Практически? – Да, Новикова, практически... На этом наш разговор с учителем истории заканчивается. Суббота проходит ужасно скучно. С Малиновой я вижусь только за обедом, полдником и ужином в столовой, но мы обе избегаем даже зрительного контакта, хоть и сидим за одним столом. Она отчего-то строит из себя обиженную особу, хотя обижаться должна я и не только на её утреннее предложение, но и на слухи, поползшие по нашему классу о том, что я провела ночь с каким-то парнем. За весь день после разговора с Крыловым я беседую только с Фроловым и всё время пытаюсь отвязаться от назойливой Иванковой, которая своим чутким обонянием находит сходства между моим запахом и запахом Максима Валерьевича. А весь вечер провожу в пустой комнате, обрабатывая и публикуя в Инсту фотографии, которые снимала за время пребывания тут. Я даже не поднимаюсь на второй этаж, где вновь играет на бильярде Крылов, вопреки желанию и засыпаю уже в десятом часу вечера, по-прежнему находясь в такой мягкой и такой уютной рубашке Максим Валерьича.