Молочный шоколад. Книга первая

Когда я вчера вернулась в спальню, Малинова пластом лежала на своей кровати и рыдала так, что мне стало не по себе. Я никогда ещё не видела, чтобы она плакала, а я знаю её с третьего класса. И это меня не на шутку насторожило. Хоть я и была обижена на подругу, оставить её в таком состоянии я просто напросто не могла. Вышла незамеченной, спустилась вниз в столовую, сделала ей ромашковый чай и вернулась, постучав в дверь. Как только наши с ней взгляды сошлись, она тут же соскочила с кровати и с рыданиями бросилась ко мне в объятия. Да, моя жилетка уже была готова, несмотря ни на что, и она полночи плакалась мне о том, какой Иван козёл, как он её предал и как сильно она его любит или ненавидит. – Я же любила его, любила, понимаешь. Я же была на всё готова ради него. Я всё делала. Думаешь, мне это нравилось? Да ладно, чёрт возьми! Да, да! Мне это нравилось, но только с ним. А что он? Он меня использовал! Просто использовал, а потом отдал играть другим, как ненужную игрушку. Знаешь, как мне паршиво, Лика? Я думала, он будет там. Я думала, всё будет как обычно, а он с этой сукой развлекался, пока меня имели какие-то левые мужланы. Я его ненавижу! Ненавижу! – рыдала она, повторяя одно и то же по нескольку раз, пока в итоге не уснула у меня на коленях. Зная Малинову, я думала, что её месть будет грандиозной и Иван вряд ли переживёт этот рассвет. Думала, что скандал будет неизбежен, и затронет это всех. Но нет. Сейчас потрясающе выглядящая Малинова, с укладкой, мэйком, в откровенном мини и на высоченной шпильке грациозной походкой от бедра чеканит шаг по столовой под восторженные взгляды присутствующих, не обращая на Ивана никакого внимания, берёт поднос со своим завтраком и присаживается за наш столик. – Да ладно? Малинова! – с сарказмом выдаёт историк, и я толкаю его локтем в бок. – Не надо, – шепчу одними губами и качаю головой, глядя в вопросительные глаза. В это время Малинова поднимает на нас странный, задумчивый взгляд, но историк этого не замечает и наклоняется ко мне, чтобы шепнуть: – В чём дело? Я отделываюсь чуть слышным: «Давайте потом», – и пытаюсь отстраниться, как вдруг в пространстве раздаётся громкий возглас Алинки: – Так вот кем от тебя пахнет! – подруга метает в меня искры сверкающими глазами, историк смотрит таким взглядом, что мне хочется его стукнуть, и улыбается своей этой улыбкой кончиками губ. Бондарев открыто прыскает, а его подружка пытается его усмирить взглядом. На нас косятся с соседних столиков. – Только не начинай! – фыркаю я, схватившись за голову. И тут происходит то, чего явно никто не ожидает. – А тебе идёт мой запах, куда лучше приторного «Малинового», – говорит Крылов, у Малиновой глаза едва не вылезают из орбит, а Инна уже присоединяется к своему учителю совратителю и откровенно над нами хихикает. Я злюсь, соскакиваю со стула, больно ударившись коленом о столешницу, и на запястье ощущаю тёплые пальцы Крылова. – Хорошо, извини, – тихо просит учитель, – просто шутка, – говорит он, вновь улыбаясь, пожимает плечами и убирает руку от моей руки. – Шутки у вас, – выпаливаю я, тяжело дыша, – Максим Валерьич, дурацкие! – и снова плюхаюсь на стул, буквально убивая взглядом открывшую было рот Малинову, и та замолкает. Дальше завтракаем практически молча. К нам присоединяется Марк со своей новой подружкой, к середине трапезы Бондарев признаётся, что его уже начинает тошнить от ванильной фигни, исходящей от этой парочки, и его поддерживает Алинка. А к концу приёма пищи его поддерживают уже все собравшиеся, включая меня. – Кстати, – перед уходом объявляет Крылов, обращаясь к классу, – так как электричество в ближайшие дни будет нестабильно, медицинский осмотр и опрос выезжающих начинаем проходить прямо сейчас, кто когда успеет, попеременно с процедурами. И идут все с тем, с кем шли в первый раз. И это не моя прихоть, – добавляет он, когда по столовой разносится разочарованное «нуууууу…» Мы с учителем истории идём сразу же после столовой. Хоть я и пытаюсь заранее сосредоточиться перед походом к врачам, настраиваясь на все эти аппараты, датчики и присутствие учителя, в кабинете всё равно накатывает волнение. Даже учитывая то, что мы это уже проходили, сконцентрироваться и отстраниться от всего, кроме вопросов, просто нереально. Как только ко мне подключают датчики, мой пульс уже зашкаливает. И я понимаю, что в этот раз будет куда сложнее, чем в первый. Сначала идут самые обычные вопросы о том, как меня зовут, сколько лет, есть ли хронические заболевания, изменилось ли моё состояние здоровья за время пребывания в санатории и все ли назначенные процедуры выполняла. Также спрашивают про алкоголь, энергетики, курение, наркотики. Потом начинаются вопросы, не связанные с лечением. Практически все они повторяются, как и в первый раз. – Какие процедуры вам понравились больше всего? – Массаж, парафинотерапия и грязелечение, – отвечаю я. – Определённо, массаж и лечебные ванны, – отвечает Крылов, бросив на меня весёлый взгляд. – Изменилось ли что-то в вашей жизни за время, проведённое здесь? – вопрос нам задают синхронно, я улыбаюсь, глядя на учителя, который не задумываясь отвечает «да». И сама отвечаю «да». Наша аппаратура мерно попискивает, и у меня такое впечатление, что я как-то странно успокоилась. Дышу ровно, не думаю о том, какие будут вопросы, и не напрягаюсь по поводу того, что мои ответы слышит учитель, как и я невольно слышу его. – У вас есть парень? – спрашивает девушка, я отвечаю «нет» и задумавшись, пропускаю ответ Крылова, который снова бросает на меня мимолётный взгляд и улыбается своей фирменной улыбкой, о которой совсем скоро придётся забыть. Аппаратура наша начинает пищать чуть чаще, и мужчина с женщиной, задающие нам вопросы, буквально утверждают: – Но вам кто-то нравится или вы влюблены? Повисает молчание, я пытаюсь найти ответ в глубине своей души и путаюсь в себе ещё больше. – Да, нет, возможно… – Кажется, да, – отвечает Крылов, выглядя так, будто он признаёт поражение, и я догадываюсь, что он всё-таки любит свою девушку, с которой, кажется, порвал. – Был ли сексуальный опыт за время нахождения в санатории? – спрашивают нас, и я спокойно отвечаю «нет», пытаясь забыть про Крылова и его девушку. – Нет, – отвечает Максим Валерьевич. – Хотели бы остаться у нас ещё ненадолго? Я отвечаю «да» не задумываясь и рада слышать, что историк тоже был бы не прочь. Вопросы неожиданно заканчиваются, и я удивляюсь отсутствию тех неприятных интимных, что были в первый раз. Хотя я настраивалась именно на них, думая о том, стоит ли говорить правду при учителе и точно зная, что, если совру, аппаратура меня выдаст с потрохами. Но это было, и это помогало мне справиться с напряжением и со всеми этими снами, держать себя в руках. И это нормально. Но признаться в этом при Крылове я бы не решилась. Следующими в кабинет идут расставшиеся Иван с Алиной, и после их опроса ситуация между ними не на шутку раскаляется. Мои утренние подозрения оказываются не напрасными, когда на обеде она грациозно цокает каблуками с гордо поднятой головой под запись ответов Ивана на первом и последнем врачебном опросах, звучащую из громкоговорителей на весь санаторий, а он едва ли не бьёт её, буквально придя в ярость, но два историка вовремя вмешиваются, успевая его остановить и остудить. Тогда же мы узнаём, что через полчаса снова не будет электричества и природного газа, и не видать нам ни ланча, ни ужина. Три класса решают съехать, не дожидаясь воскресенья, два отправляются в город с ночёвкой, и народа в санатории остаётся всё меньше. Крылов и Бондарев выбивают нам местечко в саду у речки и кое-что из столовой, для того чтобы организовать полевую кухню. Идея приходится по душе абсолютно всем, и, не теряя ни минуты, мы с энтузиазмом принимаемся создавать уютное местечко для пикника у большой беседки с качелями, на что тратим практически всё время, а о полднике вспоминаем только тогда, когда к нам приезжает служба доставки. Два огромных глиняных торта и шоколадные пирожные оставляем на ужин, а на полдник лакомимся самым вкусным в мире мороженым. Ближе к шести часам всё для приготовления ужина на природе уже готово, а также беседка уютно оборудована тёплыми пледами и подушками. Два историка раздают указания по поводу готовки практически каждому ученику, а сами берут на себя ответственность за горячее блюдо. И этим блюдом оказывается плов. Они сами нарезают для него лук, морковь и мясо, сами промывают рис и вообще никого к нему не подпускают. Меня же сделали ответственной за салаты. Из предоставленных продуктов я быстро приготовила салат из свежих помидор, огурцов и зелени, а также салат из свежей капусты с огурцами и сидела на качелях, медленно раскачиваясь и наблюдая за остальными. – Любуешься? – хитро протягивает Инна, подойдя сзади. – Мужчина готовит, потрясающая картина, согласись? – Сексуальный мужчина аппетитно готовит, – заговорщицки улыбается она, и я тоже невольно улыбаюсь, прикусывая губу, но ничего не отвечаю, продолжая наблюдать, как умело Крылов перемешивает плов в огромном казане на костре, и как перекатываются мышцы на его руке в этот момент, а рядом с ним Бондарев добавляет специи. – Всё-таки втюхалась, – довольно восклицает Инна, и тут же рядом появляется Малинка со словами: – Так и знала, что ты на Крылова запала! – Вообще-то там не только Крылов, – тяну я, посмеиваясь, – Витя тоже довольно сексуальный, умный, весёлый, обаятельный, целеустремлённый и готовит неплохо. Жаль только занят, да и староват, – я наигранно печально вздыхаю, и Инна вдруг выдаёт: – Но Макс всё же сексуальней... – С этим не поспоришь! – томно вздыхает Малинова синхронно с моим удивлённым «Да ну?». На этом я ускользаю от девчонок под предлогом пофотографировать для истории эту нереально сексуальную и просто уму непостижимую картину. И в итоге зависаю со своим телефоном, пока меня не отвлекают для ужина. Я делаю уйму живых фотографий, которые точно имеют право быть на моей странице и в портфолио. Я успеваю запечатлеть абсолютно всех, когда они об этом даже не догадываются, и это для меня огромное достижение. Самыми лучшими кадрами оказываются те, на которых историки и новоиспечённые влюблённые, и это не только Нюта с Марком. И даже публикую несколько снимков в инстаграм, замечая, что там активно снимают истории практически все мои одноклассники. Ужин получился изумительный. Плов – пальчики оближешь. Просто гастрономический оргазм. Все с аппетитом уплетают и не устают нахваливать кулинарные способности наших историков. Обстановка складывается непринуждённая и даже весёлая, отсутствие более старших и более строгих сопровождающих учителей даёт о себе знать. Бондарев ведёт себя так, будто он и не учитель вовсе, Крылов чуть построже, но тоже довольно расслабленно. Ребята шутят, смеются, рассказывают забавные истории, и я ловлю себя на мысли, что всё так резко изменилось, что я даже не успела уловить тот момент, когда именно произошёл этот перелом. Ещё недавно наш класс в буквальном смысле находился на грани срыва или большого скандала, даже Инна это заметила, но сейчас всё иначе. Я спокойна более-менее. Мы с Малиновой помирились, после утреннего шоу она вообще не обращает внимания на Ивана, а он преспокойно себе переключился на какую-то замухрышку из Бондаревских. Егор после своего стриптиз шоу больше ничего не выкидывал и плотно стал общаться с той девчонкой, которая его увела. Костя и Вася – вообще отдельная история, от них так и веет спокойствием, но ни намёка на отношения или что-либо такое. И резкие перемены в настроении Крылова тоже бесследно исчезли, и я даже боюсь сглазить. Всё это мне кажется таким нереальным, что так и хочется кого-нибудь попросить меня ущипнуть. Уж не сплю ли я. Когда с ужином покончено, начинает холодать, и мы плавно перебираемся в беседку. Многие разбиваются по парам и не только с противоположным полом. Когда Инна, Крылов и я остаёмся одни, а Малинова хапает себе последний огромный плед, Бондарев совершенно беспалевно выдаёт: «Идем, что ли, согрею». Инна ныряет к нему под плед как ни в чем не бывало, и никто не придаёт этому совершенно никакого значения. Мы с Крыловым, синхронно сложив руки на груди, в упор смотрим на обнаглевшую Малинову. «Хорошо, хорошо, поделюсь, зачем так смотреть», – и она разворачивает плед, которым укуталась в четыре раза. Мы садимся втроём и залезаем под плед. Крылов посередине, а мы с обеих сторон от него. Костик берёт в руки гитару и удивляет всех своей игрой. Никто из наших даже не подозревал, что он умеет. Он играет «перемен требуют наши сердца», а все остальные начинают ему подпевать. После этого Васька уходит, сославшись на то, что у него болит зуб, а следом, выдержав небольшую паузу, уходит и Костик. Я буквально сияю радостью за них, а Малинова соскакивает со своего места и единолично завладевает освободившимся пледом, ехидно показывая мне язык. Ненормальная. Ну тем лучше, нам с Максим Валерьичем больше тепла. Гитара освобождается, и Инна просит Виктора сыграть. «Только не древнее» и «как вы умеете», – просят его подопечные, он берёт гитару, перебирает струны и начинает играть. От удивления у меня глаза едва ли не выкатываются из орбит. Это потрясающе! «Голая» группы Градусы в его исполнении – это что-то с чем-то, и голос офигенный. Когда песня заканчивается бурными аплодисментами, Женька встаёт со своего места и просит гитару. Из наших это удивляет только Максима Валерьевича, все остальные прекрасно знают, что Женька ходила на курсы игры на гитаре и может сбацать всё, что угодно. – Ну давай, Новикова, помоги мне! – выдаёт Краснова, присаживаясь на своё место. Я мысленно душу её, а затем добиваю этой самой гитарой, но Женька уже начинает перебивать струны со словами «мою любимую», и у меня не остаётся другого выбора, как подпеть ей «Слёзы». Не в первый раз, но волнение всё-таки присутствует, особенно когда я ловлю на себе удивлённые взгляды двух историков. – Ого, Новикова, – с восторгом говорит Крылов, – не знал, что ты так умеешь. – Она и не такое умеет, – выпаливает Краснова, протягивая гитару Бондареву, – только ломается много. В это же время Инна с самым невинным выражением лица просит двух историков исполнить что-нибудь дуэтом и сама же предлагает это «что-нибудь», лукаво интересуясь у Крылова: «Сможете Кравца?» Бондарев берётся за гитару, Крылов улыбается своей такой милой улыбкой кончиками губ, раздаются первый аккорды, Малинова выдаёт: «Сейчас будет жарко», – и разворачивает камеру своего айфона в нашем направлении. Голос у Крылова, когда он поёт, такой хриплый и пробирающий до мурашек. Я уже слышала, как он шёпотом подпевает группе Пицца «Смертельное оружие», но сейчас это что-то совсем другое. «Обнуляй» в их с Бондаревым исполнении даже круче, чем сольная «Голая» от Виктора. Я слушаю буквально затаив дыхание, а к первому припеву не выдерживаю и начинаю незаметно для себя подпевать, постепенно отстраняясь от происходящего вокруг и даже не замечая, что Бондарев перестал петь. К концу песни Малинова кричит, что мы взорвали её инсту, после подопечные Бондарева исполняют ещё несколько песен, а я даже не замечаю, как усталость берёт верх и реальность смешивается со сном. Я открываю глаза, сон потихоньку улетучивается, оставляя за собой приятный, туманящий разум шлейф воспоминаний. Я слегка ёрзаю на месте, пытаясь выпрямиться, и вдруг ощущаю тепло учителя близко-близко. Так нереально. В первое мгновение я даже думаю, что это сон, но нет, всё происходит реально здесь и сейчас. Мои пальцы крепко сжимают ткань его футболки на груди, а нога слегка закинута на его ногу. Он, кажется, спит, а его тёплое дыхание касается моих волос. Слегка отстранившись, я приподнимаю голову и неожиданно встречаюсь с его пронзительным взглядом в темноте. Секунда молчания... Учитель так непозволительно близко, и внутри у меня отчего-то всё трепещет так, что даже моргнуть боязно. Я едва дышу и всё смотрю в его голубые глаза, а он молчит, кажется, думая о чём-то важном, затем медленно подаётся вперёд, так медленно, чтобы я обязательно это заметила и осмыслила. А я заметила и осмыслила и ни на дюйм не шевелюсь, и его тёплое дыхание сладостно опаляет мои губы. Нереально. Никогда ничего мне не хотелось так сильно, как сейчас коснуться этих губ. Просто помешательство какое-то. Совсем не соображая, что творю, я слегка подаюсь вперёд, и наши губы едва касаются друг друга так, что дыхание захватывает, а сердце, кажется, перестаёт биться. А затем его губы полностью накрывают мои, так нежно, так трепетно, заставляя голову кружиться. Это сумасшествие... Такое приятное сумасшествие, напрочь лишающее разума. И почему только он не прерывает поцелуй, аккуратно запуская пальцы в мои волосы, путая их, ещё крепче прижимая к себе, заставляя миллион мурашек овладевать моим телом, сходить с ума, сливаться воедино, забывая обо всём. Не понимаю. Ничего не понимаю в этот момент, наслаждаясь им и этим сладким, запретным вкусом. Всем телом прижимаясь к нему, чувствуя кожей тепло его тела, упиваясь ароматом. И вдруг это всё прекращается, в один миг, в одну секунду. И сердце сумасшедше стучит в груди, отдавая в горле, до тошноты, вот-вот готовое выскочить. Страшно... Страшно дышать, страшно чувствовать... Резко отстраняюсь, испуганно взглянув на Максима Валерьевича, глаза которого горят ярче прежнего, а грудь подымается от сбившегося дыхания. Хочется уйти, убежать, только бы не слышать, как он злится. Только бы ничего не слышать. Но он не злится. Просто смотрит на меня, так проникновенно, а мне так стыдно... Так стыдно, что хочется провалиться сквозь землю. Хочется убежать из этой беседки, хочется исчезнуть из этого санатория, с этой планеты, со всей вселенной. Да! Да, чёрт возьми, я безумно хотела этого давно, но не думала, что это когда-нибудь произойдёт. – Про-стите, – едва шепчу, запинаясь, и, срываясь с места, со всех ног бегу в санаторий, слыша в след взволнованный голос учителя: – Постой, Лика! Лика, пожалуйста! Забегаю в санаторий, мчусь на подкашивающихся от волнения ногах по нашему спальному крылу, врываюсь в свой номер, закрываю дверь на замок и, едва дыша, пытаясь унять выскакивающее из груди сердце, сползаю по двери, встретившись с удивлённым взглядом Алины. – Кажется, я попала! – выдыхаю, не в силах больше сказать ни слова. – Всё так серьёзно? – деликатно интересуется подруга, боясь задеть за живое, но и стараясь не оставить без поддержки совсем. – Ты себе даже не представляешь, насколько. Снаружи слышатся шумные шаги, чеканящие точный быстрый шаг, а затем по пустому коридору раздаётся оглушительный звук хлопнувшей двери, а я обхватываю голову руками, отказываясь верить в реальность. Кажется, я снова всё испортила.