Вассал Удачи

      Грохнулся этот гад на самую верхушку башни. Огромными перепончатыми крыльями поднял тучу пыли, уселся поудобней, рогатой башкой на длинной змеиной шее из стороны в сторону повёл, да как рявкнет. У меня аж уши заложило. Приподнял я голову с плахи, присмотрелся. Мать Гунора Милосердная, прародительница всего сущего! Да это ж дракон! Я такую тварь только в книгах на гравюрах и видел!       Драконище опять рявкнул, подо мной земля содрогнулась, а над головой каменные осколки засвистели.       Чувствую, меня кто-то за плечо трясет.       – Сородич, подъём! Бежим! Другого шанса боги нам не дадут!       Я глаз скосил. Парнишка, что напротив меня в телеге сидел. Ухватил меня под локоть и с земли поднять пытается.       – Никуда я не побегу! Меня Марта ждет!       Только я эти слова сказал, как мне под задницу… Нет, судари мои, не пинка дали – словно мать расшалившееся дитя под попку ладошкой шлепнула. Я от того шлепка мигом на ноги вскочил.       – В башню!       В башню так в башню! Рванул я что было сил, а вокруг меня полная хрень творится. Дракон орёт, огнём пыхает, земля дрожит, сверху раскалённые камни падают. Заскочил я в башню, спиной к стене привалился, сглотнуть пытаюсь. Да где там! Рот и горло словно раскалённым песком забиты. Пить охота, спасу нет! Мне бы сейчас пивка холодненького из погребка в запотелой глиняной кружечке или водички из родничка. Да хрен с ним, с родничком, я сейчас бы и из лужи нахлебался, только где ее взять, лужу-то!        Отдышался я кое-как, осмотрелся. Не одни мы, не одни. Вон и граф стоит, Ульфрик. Тряпку у него с морды смотали и кляп из пасти вытащили. Кто-то у него спросил что-то, я не расслышал.       – Легенды не сжигают деревень! – говорит.       Не понравился он мне, сразу не понравился. По голосу слышно, мужик вроде жёсткий, повелевать привык, а глазёнки бегают плутовато. С ним найм на службу заключишь – не то что в прибытке не будешь, а ещё и должен останешься.       Знаю я таких, видывал. Когда при силе да при власти, они на тебя как на жабу какую глядят, слова через губу цедят. А как вышибешь его из седла, руки скрутишь, обдерёшь да голым к дереву привяжешь, наконечник копейный на костре накалишь – вот тогда у них заместо спеси медвежья болезнь появляется. Сразу жидким дерьмом обделываются. А петь как начинают! Заслушаешься! Про себя и про других всё выложат, что знают, да и что не знают, тоже. Эх, прихватить бы тебя, гуся жирного, за гузку, выпотрошить…       Парнишка, с которым бежали, трясёт меня за плечо.       – Давай наверх! Уходить надо!       – Руки мне развяжи.       – Потом, потерпи малость. Выберемся, развяжу.       Вот же зараза, легко сказать «потерпи». Я уже пальцев не чувствую, да и не очень удобно с руками за спиной бегать. Полезли мы по лесенке, что вкруг стены наверх шла, добрались до бойницы. Тут башня содрогнулась, точно по ней из требушета вдарили, кусок стены вместе с каменным крошевом во внутрь влетел. Мужик, что перед нами шёл, заорал жутко, гляжу – а из-под обломка только ноги в кожаных сапогах торчат и подергиваются судорожно. Не повезло бедолаге! В пролом драконья башка сунулась. Я назад подался, оступился и покатился вниз по ступеням.       У-у-у-у-х-х-х!!! Рёбра, мои рёбра!       Дракон огнём дыхнул, но слава богам, убрался.       Встал я кое-как на ноги. Подошел к пролому, наружу выглянул. Дракон над городом кругами летает, рёв его так по ушам и бьёт.       – Видишь трактир на той стороне? Прыгай на крышу и беги! Мы за тобой!       Отошёл я на несколько шагов, разбежался и прыгнул. На ногах не удержался – удержись, когда руки за спиной связаны – проехался на заднице по скользкой соломе да и свалился в дыру в крыше. Упал неудачно, на бок, левое плечо при падении из сустава выбил. Поднялся, скрипя зубами, на ноги, ну и выбитым плечом об опорный столб, чтоб оно, плечо значит, обратно на место встало. От такой процедуры у меня перед глазами радужные пятна заплясали. Дух перевёл, сбежал по лестнице вниз, выглянул наружу. А там сущий Ад! Город горит, люди с криками мечутся, кругом трупы обугленные валяются.       «Может, – думаю, – за дымом и проскочу, внимание на меня никто не обратит, не до меня им сейчас. А я уж, как из этой дьяволовой жопы выберусь, найду тихое местечко да и подумаю спокойно, что же мне дальше-то делать. Как обратно к себе, вернуться?»       Ну и рванул что было сил. Только за угол завернул, ещё на одного «знакомца» налетел, того, с книгой.       – Ты еще дышишь, висельник?       – Какой я тебе, нахрен, висельник, – говорю. – Мне вроде как башку отрубить собирались.       Он усмехнулся:       – Жить хочешь? Тогда давай за мной!       – За тобой так за тобой, – отвечаю. – Мне без разницы. Лишь бы подальше от всего этого дерьма.       – Тогда заткнись и бежим!       Только мы припустить собрались, как из дыма мальчонка выскакивает. Чумазый весь, глазёнки испуганные. Знакомец мой его ухватил, подтащил к себе, по сторонам осмотрелся. Дедка какого-то увидал, толкнул к нему мальца.       – Гунар! Позаботься о мальчике!       – Да хранят тебя боги, Хадвар!       Хадвар, значит. Ладно, запомним, а с мальцом он правильно поступил.       Нырнули мы в проулок, прижались к стене. От дыма глаза слезятся, горло першит. И тут дракон, мать его, прямо перед нами на стену сел. Ох и натерпелся я страху! А как не испугаться, когда тварь эта от тебя на расстоянии вытянутой руки. Огромный, чёрный гад. И жаром от него пышет как от раскалённой печки! Дракон пару раз огнём дыхнул, рявкнул и взлетел. Такой ветер крыльями поднял, судари мои, что нас с Хадваром аж с ног сбило!       Переглянулись мы.       – Дальше-то куда? – спрашиваю.       Хадвар дух перевёл:       – В крепость надо. Вон туда. Видишь? Осталось-то всего ничего, площадь перед воротами проскочить!       Легко сказать «проскочить»! Гад как раз над площадью и кружит!       – Давай, Хадвар, поднимаем задницы и вперёд, пока этот дьявол круг делает. Ежели не успеем добежать до того, как развернётся, от нас одни уголья останутся!       Вдохнули поглубже и рванули во все лопатки. Еле успели, на наше счастье, дракон лучников, что на стене стояли, атаковать решил. Налетел на них сверху – только ошмётки кровавые во все стороны брызнули.       Заскочили в крепость, Хадвар ворота захлопнул, брус запорный в кованые скобы вложил. Стоим, дышим, слушаем, как дракон снаружи орёт и друг на друга смотрим.       – Это и вправду был дракон? Предвестник конца времён?       – Не знаю, что он предвещает, но гад этот точно не мотылёк! – говорю я. – Зараза! Вы когда мне руки-то развяжете, а то уже кисти до самых запястий помертвели!       – Повернись, сейчас путы разрежу.       Помял я ладонь о ладонь, пальцами пошевелил. В кожу мне точно сотни раскалённых игл впились. Больно. Но то хорошо, что больно. Значит, ток крови у меня в пальцах восстанавливается. Осмотрелся я по сторонам – похоже, спальня солдатская. Точно! Вон койки в ряд стоят, а в изножье сундуки для личных, значит, вещей. А это что у нас? Столик. А на столике две бутыли тёмного стекла, соломкой оплетённые, и обе полнёшеньки! Влага!!! Бросился я, судари мои, к тем бутылям резвей, чем от дракона драпал. Ухватил одну, ладонью по донышку хлопнул, выбил пробку и припал к горлышку, как младенец к материнской груди. Голову запрокинул, глаза зажмурил, булькаю, только кадык вверх-вниз прыгает. Оторвался только тогда, когда бутыль опустела. О-о-о-х-х-х-х!!! Хорошо! Горло промочил, да и голову вроде как отпустило. Молоточки в висках утихли, и дятел с затылка улетел.       Пощупал я осторожно затылок. Шишка там, и хорошая, размером с куриное яйцо. Похоже, кистеньком меня приласкали или дубинкой со свинцовым шариком на конце. Есть такой воровской инструмент. Ладно, мне бы только отсюда выбраться, а как вернусь, я Рианэ эту, блядину остроухую, найду. Из шкуры вывернусь, но найду. А как найду, поставлю в ту позу, в которой прачки бельё стирают, и отымею всеми что ни на есть извращёнными способами. Если вернусь, конечно…       Тут Хадвар мои мечтания прервал. Подошёл сзади, по плечу хлопнул.       – Звать тебя как?       Я усмехнулся:       – Ты что, Хадвар, запамятовал? Я ж тебе назывался.       Удивился он, глазами хлопает.       – А ты откуда имя моё знаешь?       – Уши у меня есть, – отвечаю. – Вот я ими и слушаю. Дедок тебя так назвал, ну, которому ты мальца толкнул.       – Гунар?       – Гунар, Гунар. А звать меня Ларсом. Ларсом Нильсеном.       Пожали мы руки. Понравился он мне. Молодой, годков двадцать, может, чуть поболее. Лицо доброе, открытое, глаза честные. Простоват, правда, маленько. Бычка он мне напомнил, тот в его годы таким же был.       Пёсья мать! Бычок!!! С ним что? То, что мы вчера на воровок нарвались, то и кобыле понятно. Ох! Как бы не нашли дружка моего закадычного по утру в сточной канаве с перерезанным горлом, обобранного до нитки. Предупреждал же нас Эгиль, сколько раз предупреждал, завязывайте, мол, с пьянкой и доступными весёлыми девками, добром это не кончится. Вот по его словам всё и вышло. Я хрен знает где, а Маттиас… Мне и подумать страшно. Теперь уж кричи, не кричи, а ему я ничем помочь не могу. Прости, Бычок, но, похоже, разошлись наши дорожки, навсегда разошлись!..       – Уходить надо, – говорит Хадвар. – Тут полно снаряжения. Ты броню себе подбери и из оружия что-нибудь.        Осмотрел я его внимательно, придирчиво так. Да, броня у него, судари мои, то, что надо. Всю жизнь о такой мечтал, просто во сне видел. Что-то вроде кожаного бабского платья с кольчужными вставками, даже штанов, пёсья мать, нет, вон голые коленки торчат. Нет, без штанов я ходить всяко не стану, как мужеложец какой. Я уж лучше в своих лохмотьях останусь, пускай драные, но всё же штаны. А вот сапоги присмотреть стоит. А то я уже все ноги босые об острые камни в кровь сбил. Да и железякой какой-никакой обзавестись надо. Ага, вон и стоечка оружейная и меч в ней виднеется. Ладно, посмотрим, из чего здесь мечи делаются.       Подошёл я к стойке, взял в руки меч и вздохнул, глубоко и тяжко. Железяка – она и есть железяка, за день деревенским кузнецом кое-как откованная из самого дешёвого железа, лезвийные кромки не проработаны, баланс… да у меня, пёсья мать, хер лучше сбалансирован, чем это, с позволения сказать, оружие. Крутанул пару раз в руке это убожество, сплюнул, но куда деваться – другого я здесь ничего не заметил, так что придётся довольствоваться этой дрянью. А может, в сундуках пошарить? Чёрт его знает, может, найдётся чего получше?       Углядел сундук побольше, подошёл, дёрнул крышку. Заперт, зараза. Просунул меч в щель под крышкой, поднапрягся и выломал замок. Меч при этом, понятное дело, согнулся. Э-э-э-э, дерьмо – оно и есть дерьмо. Поднял крышку, и тут, судари мои, волосы у меня встали дыбом и не только на голове! В сундуке всё моё лежит, и не только то, что на мне вчера было, а всё снаряжение моё воинское! Панцирь полированный с гравировкой, наплечники, наручи, наколенники, поддоспешный стёганый вамс с кольчужной обшивкой по подолу, рукавам и вороту. Кольчуга знатная, яцерин, как-никак, тройного плетения колечко к колечку, штаны, сапоги, перчатки латные, шляпа из толстого фетра, пёстрым ястребиным пером украшенная, пояс оружейный, на нём Нарвал и квилон в ножнах. И ко всему этому – чистое исподнее и пара чулок. Обрадовался я, хотел было в пляс пуститься, а потом сел на край сундука и задумался. Это что же вокруг меня такое творится? Похоже, что в мир этот меня за ручку ведут, как дитя малое. Не нравится мне это, судари мои, ох, не нравится. И как же мне со всей этой хренью, пёсья мать, разобраться?       От размышлений меня опять Хадвар оторвал:       – Ларс! Ларс! Что ты сидишь, будто замёрз! Одевайся! Уходить надо, ежели выжить хотим!       Я его к себе пальчиком поманил.       – Это всё на мне было, – спрашиваю, – когда вы меня нашли? – и во внутрь сундука указываю.       Он в сундук заглянул, глазами удивлённо захлопал.       – Нет, – отвечает. – Ты без ничего был. Да и не находили мы тебя, ты сам в повозке оказался!       – Что значит «оказался»? – недоумеваю я. – С неба я, что ли, в эту вашу повозку свалился?        Хадвар плечами пожал.       – Может, и с неба, – говорит. – Только когда мы бунтовщиков повязали и к телегам пригнали, ты уже там лежал, голый совсем. Вот я на тебя это тряпьё и надел, чтобы наготу прикрыть, да и замёрзнуть ты мог. Холодно по утрам.       Да-а-а. Ну и как это всё, судари мои, понимать прикажете? Чем объяснить? Только волею богов, а больше и нечем… Ладно, хватит рассиживаться. И правда, уходить надо, если хочу живым из этой дьяволовой задницы выбраться. Только сперва умыться хотелось бы. А то я потный, грязный, что твоя свинья, весь в пыли и саже. Нашёл бочку с водой, залез в нее, пот, сажу смыл кое-как, в одном из сундуков отыскал более-менее чистую нательную рубаху, обтёрся ей, надел исподнее, штаны, натянул чулки, ноги в сапоги вбил, вамс, поверх всего доспех вздел, оружейным поясом опоясался. Вот теперь мне сам чёрт не брат, теперь хоть к дьяволу на рога. Нарвал из ножен вытянул, закрутил им, чтобы руку размять. Клинок в воздухе поёт, блестящие стальные кружева вяжет. Хадвар глядит на меня изумлённо, даже рот приоткрыл.       – Ловко у тебя получается!       – А то, – говорю. – Ты, парень, меня держись, со мной не пропадёшь! Я заговорённый.       – Пошли.       Опустил он дверную решётку. Вышли мы. Прислушались. Вроде тихо. Нет, впереди разговаривает кто-то.       – Братья Бури, – шепчет Хадвар. – Попробуем с ними договориться.       Дурной! Если вы по разные стороны, то какие разговоры быть могут? Тут не говорить, а рубить нужно.       – Если жить хочешь, – шепчу в ответ, – вперёд меня не лезь, а я уж сам как-нибудь всё улажу.       Выскочил я из-за угла. Двое. Мужик и баба. Оба оружные. Дёрнул Нарвала из ножен, жду, что дальше будет. И тут Хадвар, щенок сопливый, прошмыгнул мимо меня – и к ним.       – Эй! Мы только хотим…       Договорить ему баба не дала. Подхватила меч с пола и рубанула со всей дури. Как отскочить успел, ума не приложу. Да и прыгнул не вперёд, как при уклонении от цвайхандера положено, а назад. Остриё на палец от хадварова брюха прошло. Или просто повезло парню, или баба не очень умелым мечником была. Подай она корпус чуть вперёд – и всё, отбегался бы дурачок, ведь даже меча обнажить не успел. Баба ко мне развернулась. Но я-то не Хадвар. Встретил её как положено, классически можно сказать, судари мои, так, как великий Йоахим Майер в своём фехтбуке «Цветок Битв» советует. В высокой горизонтальной стойке, что «быком» именуется, с мечом в подвешенном положении, когда остриё клинка под углом вниз смотрит, навершие рукояти на высоте уха, а середина ее на уровне подбородка. Коротко шагнул правой вперёд, клинок двуручника на плоскость своего принял, рукоять чуть вверх довернул, сталь по стали скрежетнула, двуручник по Нарвалу как по ледяной горке вниз скатился. Баба равновесие потеряла, чуть вперёд качнулась. Длинный шаг правой навстречу, провернулся немного в бёдрах, ушёл в «глупца», клинок на вытянутых руках книзу, так чтобы навершье у пояса, и косым хлёстом снизу, по восходящей, от локтя с доработкой кистями, аккурат промеж грудей. Нарвал коротко в воздухе прошелестел, кольца кольчуги в разные стороны брызнули. Это, судари мои, рассказывать долго, а так три удара сердца – и нет бабы.       Так, теперь мужик. А мужик-то с боевым молотом, вот это серьёзно. Молот – штука неприятная, его на клинок не примешь и на доспех тоже. Доспех, может, и выдержит, а вот то, что под ним… Встретил я его в «плуге». Самая подходящая вот для таких молотобойцев стойка. Колени чуть согнуты, корпус немого вперёд наклонён, для большей устойчивости. Клинок меча под углом вверх смотрит, оголовье где-то у средины бедра. Ух, как он по мне, как по наковальне, только я, дружок, не наковальня, на месте стоять не стану. Шаг вперёд и вправо, лёгкое уклонение корпусом – и боёк молота в двух пальцах от моего левого плеча прогудел. Этого я и добивался, этого я и хотел. Удар в пустоту ушёл, молот по инерции мужика за собой потянул, осталось только Нарвала правильно подставить, чтобы он на клинок, как цыплёнок на вертел, наделся. Мужик и наделся, и хорошо наделся, даже остриё из спины под левой лопаткой выскочило. Встретил я его плечом, назад толкнул, рукоять Нарвала на себя дёрнул, освободил клинок. Обернулся к Хадвару.       – Ты что, пёсья кровь, – спрашиваю, – творишь? Или не убивал никогда, воин?       – Убивал, – отвечает, – только я лишней крови не хотел.       Надо же милосердный какой! А я вот нет. Нет во мне этого чувства, и отродясь не было. Нет, может, когда мальцом был, и было. Но за те двадцать с лишним лет, что я наёмничаю, вымыло это самое милосердие из меня, чужой кровью, что я пролил, вымыло.       – Мало тебя твой десятник бил, – говорю, – когда воинской науке обучал!       – У нас, когда учат, не бьют.       Это как так – «не бьют»? Да быть такого не может! Меня когда учили… Нет, брат Расмус зуботычин мне не давал, но удары, что я пропускал, обозначал плоскостью учебного меча «федэршверта» так, что у меня от тех обозначений всё тело в синяках было. А уж когда я после его смерти из монастыря пятки смазал, да в солдаты записался, вот уж тогда меня десятник за любую малую провинность так мордовал, что я не раз кровавые сопли на кулак наматывал. А тут «не бьют»! Ну, оно сразу и видно, что не бьют. Да ладно, чего я со своим уставом в чужой монастырь лезу! Не бьют, так не бьют, им же хуже.       Обшарил я покойников, кошели с поясов снял, у бабы ещё колечко серебряное с красным камушком на пальце было, его тоже снял. Кошели развязал. Странное что-то, судари мои, монет немного, штук по десять, но всё золото. Ни меди, ни серебра не видать. Пересыпал монеты в один кошель, колечко бабино туда же отправил. Глаза поднял, вижу, Хадвар, на меня смотрит с осуждением. Дескать, я мародёрствую.       – Что так смотришь? – спрашиваю. – Не нравится? Им это, – кошель на ладони подкинул, – больше ни к чему. А у меня кошель пуст, как гнёзда по осени.       Он вздохнул тяжко, но ничего не ответил.       Ну, дыши, дыши, тоже мне сыскался праведник поиметый. Был бы я таким как ты, добрым да совестливым, давно бы сдох где-нибудь в канаве. Мне маманя в детстве слёзки не утирала, и жизнь, сука такая, меня не медовыми коврижками потчевала, а всё норовила сапогом по рёбрам заехать, и привычек своих я никому в угоду менять не собираюсь. Может, судари мои, я и дурной человек, может, зол и жесток не в меру, но не будь я таким, не выжил бы, не стал тем, кто я есть. И ты, Хадвар, не Бычок, не дружок мой закадычный, а так, попутчик до первого перекрёстка. Выберемся отсюда и разбежимся в разные стороны. Ты к своим, а я… Нет, если вернуться мне обратно не суждено, то я и здесь место найду! Доспех на мне, Нарвал при бедре, и хрен вам в грызло, не сломаете вы меня! Я ж по трупам пойду, глотки зубами рвать буду, но не сдохну! А мирок этот грёбаный поставлю в ту позу, что прачки бельё стирают, и поимею. Поднялся я с колена.       – Показывай дорогу!       Только мы в какой-то коридор вышли, как крепость содрогнулась всем своим нутром, своды не выдержали, рухнули. Едва смогли от обломков увернуться.       – Проклятый дракон никак не уймётся! Здесь теперь не пройти.       Мог бы и не говорить. Без него и кобыле понятно, что не пройти. И куда пойдёшь, если вместо прохода гора битого камня? Хадвар дверь боковую открыл.       – Сюда, – говорит, – надо. Там кладовые старые, а дальше, – паузу мучительную сделал. – Дальше комната пыток. Как будто без этого нельзя обойтись. За ней должен быть тайный ход из крепости. Только давно им не пользовались, пройдём или нет, не знаю.       – Посмотрим, – отвечаю. – Выхода-то другого у нас всё равно нет. Или рискнём, или здесь подохнем. Так что давай вперёд и не раскисай так. Живы будем, не помрём.       Прошли мы пару комнатушек, спустились по лесенке. Дверь перед нами – добротная такая, железными полосами стянутая. Из-за двери голоса доносятся.       – Может, наши? – шепчет Хадвар.       – Хадвар, – тоже шепчу ему в ответ. – У меня здесь «наших» нет. Если на дороге встанут – умрут. Ты уж не обессудь.       И с ноги дверь распахнул. В кладовке трое, на хадварово счастье, не «наши», как их там… Братья Бури. Увидали нас, оружие похватали и к нам. Самый шустрый ко мне подскочил, рубанул мечом. Вернее, хотел. Размахнулся широко, мощно, из-за головы. С ним я и финтить не стал. Полоснул просто горизонтальным, плоским поперёк брюха. Ему и хватило. Тут ко мне ещё один подскочил. С секирой. Не люблю я, судари мои, такой вид оружия, особливо после того, как мне алебардой рожу разворотили. Кисло бы мне пришлось, если бы на меня ещё и третий навалился, но его, слава богам, Хадвар боем связал. Встретил я его в «быке», только Нарвала не в подвешенном положении, а в жёсткой фиксации держал. Правая ладонь на рукояти, под самым перекрестьем гарды, левая на клинке, чуть пониже середины. Правой ногой под удар подшагнул, принял секиру плоскостью, так что бы она не лопастью, а древком чуть пониже крепёжной втулки на клинок пришла. Меч провернул, чтобы рукоять немного вниз ушла, сбросил секиру с клинка вправо вверх. И тут же из высокой стойки долбанул мужика гранёным навершьем в висок. Мужик упал, забился. Височную кость я ему проломил, видать, осколки в мозг вошли. Агония. Перехватил рукоять обеими руками, добил вертикальным колющим по нисходящей, клинок в ране провернул. Перевёл дух, осмотрелся. Хадвар со своим ещё рубится, мечом о меч звенит. А парень неплохо держится, ногами работает, лезвие под удар не подставляет, принимает плоскостью, отбивает контрударами. Погонять бы его с полгодика, я бы из него приличного мечника сделал, не мастера конечно, но грамотного, крепкого середнячка. Тут Хадвар изловчился, достал противника в голову. Хорошо достал, клинок кожаный шлем прорубил и половину черепа снёс. Отдышался и говорит:       – Надо бы тут осмотреться, может, зелья какие лечебные найдутся.       Зелья, конечно, хорошо, но вот как они на меня действовать будут, вот это вопрос. Люди здешние, может, только видом на меня походят, а из нутра совсем другие. Чёрт его знает, какие они. Снял я, судари мои, латные перчатки, присел на корточки, макнул пальцы в кровавую лужу, что под убитым мной мужиком собираться стала, растёр кровь пальцами, понюхал. Кровь как кровь, ничего особенного. Может, и правда они от меня ничем не отличаются. Рогов и хвостов я у них пока не заметил.       Хадвар, тем временем по сундукам да ящикам пошарил, отыскал пару склянок, в которых какая-то красноватая бурда плескалась.       – Нашёл! – говорит, а сам довольный, как малец, которому леденцового петушка на палочке дали.       Поплутали мы ещё немного, вниз спустились. Пыточную я сразу по запаху учуял. Запах этот, судари мои, ни с чем не спутаешь. Страхом и болью человеческой пахнет, и запах тот в стены впитывается, в камни въедается. А из пыточной звуки боя доносятся, крики, железо о железо звенит. Мы бегом туда. Палач местный с подручным с двумя Братьями сцепились. Вмешаться мы не успели. Сами они разобрались. Хадвар тут давай им про дракона рассказывать, а они, сучьи дети, его на смех подняли. Надоело мне слушать, как они над ним куражатся, ну я их и заткнул, как умел. Одному в зубы, другому по уху. Заткнулись, оба на меня волками глядят да зубами скрипят. Распрощались и двинулись дальше. Прошли каменный мостик, по узкому проходу спустились в пещеру, по дну которой небольшой ручеек тёк.       – Похоже, выход, – говорит Хадвар. – Рассказывали мне про эту пещеру. Она из-под Хелгена куда-то к Белой реке выходит, недалеко от Ривервуда. Нам бы только до городка того добраться. Дядька мой там городской кузнец. Поможет нам.       Пошли вдоль ручья и, слава богам, на белый свет вышли. Не успели и на пары шагов сделать, как в небе огромная чёрная тень появилась. Присели за валунами. Дракон лениво так несколько кругов сделал и прочь улетел. То ли не заметил нас, то ли мы его просто не заинтересовали – будет он на каких-то букашек внимание обращать. Выбрались мы из своего укрытия, осмотрелся я по сторонам.       Красота-то какая. Горные пики вершинами в голубое небо уходят, снеговыми шапками под солнцем искрят, склоны тёмным ельником поросли, а дух какой в прохладном воздухе разливается. Хвойный, густой, смолистый. И появилось у меня, судари мои, такое чувство, будто я в детство своё попал, вновь в Хействикене оказался, в самом северном фьёльке славного королевства Свейнмарк. Подняться по тропинке, что по западному склону во-о-он той горушки петляет, и вот она, деревушка Хольгернес, а чуток повыше и монастырь наш будет…       Спустились мы по тропе, что меж камней петляла, с горушки, вышли на дорогу. Знатная дорога, камнем мощёная, по одной её стороне бурная река бежит, что Белой называется, по другую лес еловый стоит. Хадвар мне про службу свою рассказывает, меня на ту службу зовёт, дескать, люди такие нам нужны, ну, те, что с оружием ловко управляются, а то у них в королевстве сейчас война, мятеж, что граф Ульфрик поднял. Ульфрик законного короля жизни лишил и на трон королевский, значит, зарится. Слушаю я его одним ухом, а сам, судари мои, думаю, что мне дальше делать и как ту дыру меж мирами, через которую меня, грешного, сюда затянуло, отыскать и обратно к себе вернуться. И тут меня, пёсья кровь, точно холодной водой из ушата окатили. А может, мне не возвращаться? Что я там потерял? Кому я там нужен? Ни семьи, ни родных, и не ждёт меня никто. Может, мне в этом чужом мире всё по новой начать? И от мыслей таких меня, судари мои, меня озноб аж до самых пяток продрал. Нет, а делать-то я здесь что буду? В бонды подамся? Так я не знаю, с какой стороны и за плуг браться! Кроме как убивать, ничего толком и не умею. Вот и выходит, что мне либо с Хадваром к его генералу Туллию, либо к графу Ульфрику прибиваться придётся. Нет, судари мои, мне задарма да за слова красивые в чужую драку лезть резона нет. Вот если бы…       – Слушай, – говорю, – Хадвар, а нет ли у вас таких воинов, что за плату воюют?       – Есть, – и смотрит на меня разочаровано. Видать, думал, что я его словами проникся, вместе с ним в Имперский Легион на службу пойду. Нет, парень, не пойду.       – Соратники, – продолжает Хадвар. – Держатся сами по себе, в войну не лезут, ни одну сторону не поддерживают, за плату разные рискованные поручения выполняют. Шайку разбойничью разогнать, или тварь какую зловредную извести.       «Вот это, – думаю, – как раз по мне. Что-то вроде Вольной Кондотьерской Гильдии. Правда, я от них всегда подальше держаться старался, потому как шкуры продажные. Но эти Соратники, может, другими будут. Да ладно, чего гадать, посмотрю сперва, а там и думать буду, подходят они мне или нет».       – Найти их как?       – Это тебе в Вайтран надо. Но они не всякого к себе принимают, – тут он улыбнулся, хлопнул меня по плечу. Я глаз неодобрительно скосил, хотел было сказать: «Я, мол, тебе, сопля зелёная, такого вот панибратства не позволял», но смолчал, не стал парня обижать.       – Добрались, слава богам! Ривервуд!       Ну и город, доложу я вам, судари мои! Деревня! С десяток халуп под соломенными крышами, лесопилка с водяным приводом на реке стоит, кузня, в которой Хадваров дядька трудился, таверна да лавка. Хадвар дядьку увидел, к нему подбежал. Я в сторонке стою, окрестности озираю. Деревенька в красивом месте расположена, река ее широкой дугой огибает, а прямо над домами гора высится, в небо уходит. День к вечеру клонится, и солнышко аккурат за ту гору скатывается. Отсветы закатные багряным светом по снегу растекаются, алыми искрами вспыхивают. Солнце за гору скатилось, небо потемнело, и крупные звёзды на него высыпали. Луна взошла. Нет, судари мои, не луна, а луны! Две их! Одна большая, беловатая, а вторая поменьше, красная такая, будто кровью облитая. Стою я, судари мои, рот раскрыл и на небо таращусь. Хадвар подошёл.       – В дом пойдём, Сигрид, дядькина жена, тебя накормит, а там подумаем, как тебе дальше быть. Нужно же тебе здесь, в Скайриме, на ноги становиться. Обратно в Сиродил тебе не вернуться. Граница из-за восстания Ульфрика перекрыта, и мышь не проскочит.       – Хадвар, – отвечаю я, – вот объясни мне, дураку, на хрена мне твой Сиродил сдался? Я про него вот только сейчас от тебя услышал.       Смотрит он на меня, ресницами хлопает.       – Так ты разве не из Сиродила шёл? Мы ж тебя на самой границе взяли.       – Да не взяли вы меня. Я к вам в телегу в голом виде свалился прямо во-о-о-он оттуда, – и показываю на красную луну в небе. Потом похлопал его ладонью по груди. – Ладно, парень, – говорю, – давай прощаться, разбегаются наши дорожки.       – В Вайтран пойдёшь? К Соратникам?       Я в ответ только печами пожал, развернулся и хотел было уходить, как он меня окликнул:       – Ларс, подожди! – и снимает с пояса кошель. – Здесь немного, септимов пятьдесят, но на ужин и ночлег в таверне хватит. Прими как благодарность. Если бы не ты, мне сейчас здесь не стоять.       Сунул в руку мне кошель и быстро, не оглядываясь, к дому зашагал. Может, обиделся на меня, может, просто к родне торопился. Не знаю. Постоял я немного, подкинул пару раз дарёный кошель на ладони и пошёл вдоль деревенской улицы. Вот и таверна. На вывеске здоровенный бородатый мужик нарисован и надпись «Спящий Великан». Поднялся я на крылечко, толкнул дверь, зашёл, огляделся. Подходит ко мне бабёнка, росту небольшого, волосом светлая, возраста среднего, лет под сорок, может, чуть более.       – Я, – говорит, – хозяйка гостиницы. Если хочешь поесть и в тепле переночевать, проходи. Комната на ночь десять септимов стоит.       Отсчитал я десять монет, а сам думаю: «Нихрена себе, за ночь десять золотых! Да у нас за такие деньги бонд сможет молодую крепкую рабочую лошадку купить!» Она монеты приняла:       – Ступай за мной, комнату покажу.       Снял я там доспех, вамс скинул, подпоясался оружейным поясом и в общую залу вышел. Сел за стол. Хозяйка мне ужин подала. Добрый такой ломоть мяса с жирком, румяной корочкой, печёным картофелем обложенный. Поставила передо мной деревянную, похожую на корытце тарелку, жестяную кружку со сладковато пахнущим пойлом и подаёт двузубую вилку. Я мясо вилкой потыкал и спрашиваю:       – Не человечина?       А что такого? Вон у нас, судари мои, на Южных Островах местные человечье мясо первейшим лакомством почитают. А вдруг и эти тоже. Откуда мне знать?       – Ты, парень, дурак? – руки в бока упёрла и смотрит на меня так, будто я при всём народе ей подол задрал.       – Да нет, – говорю, – вроде не дурак, просто знать хочу, что за мясо.       – Хоркер это.       – И что за зверь такой?       – Морской! – хозяйка плюнула сердито и пошла прочь. Попробовал я того хоркера. На вкус, судари мои, как свинятина, только маленько рыбой припахивает. Отхлебнул из кружки. Мёд, не сильно хмельной, с какими-то неизвестными пряностями. Поужинал я, поднялся из-за стола.       – Благодарю, – говорю, – хозяйка, пусть боги дом твой хранят!       Вышел на улицу, сел на ступеньки, достал трубочку, набил, закурил. Сижу. Табак жгу, дым пускаю, слушаю, как комары над ухом нудят, и звёздами на небе любуюсь. Докурил, уголья о каблук выбил, только вставать хотел, и тут чувствую промеж лопаток знакомый холодок пробежал. Прислушался к себе, может, показалось. Нет, ползёт, покалывает тонкими иголочками, острыми ледяными коготками за кожу цепляется. Встал осторожно, Нарвала из ножен вытянул и пошёл туда, куда холодок манил.       Ступаю тихо, мягко, как кот на мышиной охоте. Прошёл вдоль улицы, свернул в какой-то переулочек – и вот она, стоит, любимая моя. Улыбнулась, клыками в лунном свете блеснула.       – Еда ко мне сама пришла!       Рожа мерзкая, страшная, как говно из-под снега, а голос красивый, низкий, грудной, с чувственным таким придыханием. Пошла она ко мне медленно, с ленцой. Идёт, лыбится, клыки щерит. Бёдрами покачивает, сука драная.       – Что же ты не бежишь от меня, дурашка?       Ага! Дурашка уже давно в «глупце» стоял. Подождал я, когда она ко мне на длину клинка подойдёт, а как подошла, секанул по восходящей в пах. Не ожидала она такого, думала, что страх меня по рукам и ногам сковал. Завизжала высоко, жутко, когда Нарвал ей бедренный сустав развалил. Дёрнул я рукоять на себя, освободил клинок. Вампирша на четвереньки повалилась, воет.       – Что, – спрашиваю ласково, участливо так, – больно, солнышко? – и с двух рук рубанул её по напряжённой шее. Голова с плеч спрыгнула и покатилась по траве. Кровь упругой струёй ударила, задымилась в прохладном ночном воздухе.       Завалилась тварь эта на бок, ногами пару раз судорожно дёрнула, потрепыхалась с минуту и затихла. В деревне двери захлопали, народ загомонил, на стенах домов свет факелов заплясал. Видать, визг вампирши всех взбаламутил. Вон, бегут голубчики, кто с топором, кто с ножом, а кто и вовсе с вилами. Похватали то, что первое под руку подвернулось. Прибежали, встали полукругом, меж собой переговариваются. Мол, житья от этих вампиров не стало, уже и в городах на людей нападают, и ведь стоит вампиру тебя только поцарапать, то всё, ты уже вампир. Ну, это, положим, брехня и бабьи сказки, чтобы обратить, сложный ритуал провести нужно. Тут толпа в стороны подалась, и прёт ко мне, судари мои, такая рожа! Мне такие только с самого злейшего похмелья мерещились. Из пасти клыки торчат, навроде как у кабана, ну вылитый чёрт, только не чёрный, а серо-зелёный. Чёрт подошёл, попинал мёртвую вампиршу носком сапога.       – Добрая работа! – говорит, будто камни в горле катает. – Эй, парень, Страже Рассвета нужны добровольцы. Мы охотники на вампиров, ищем этих проклятых кровососов и изничтожаем их, где только можем.       Посмотрел я ему в глаза и улыбнулся, как родному…