Вассал Удачи

      Мы потанцуем с тобой при луне –       Я и мой меч, ты и твой меч.       Звон клинков поплывёт в тишине –       Пальцы с руки, головы с плеч.       А за чертой ждёт чернота –       Я и мой меч, ты и твой меч.       Танцуй же со мной в такт, а не в такт –       Пальцы с руки, головы с плеч.       Тяжко дыханье, улыбка пуста –       И ни к чему долгая речь.       На все загадки разгадка проста –       Я и мой меч…       Сидел я на кровати, подперев подбородок сжатыми кулаками. В комнате уже прозрачный ночной сумрак царит. Ночи здесь, судари мои, намного светлее, чем у нас. Может, из-за того, что лун на небе две. Зевнул я, почесал грудь и пальцами на Мартин медальон наткнулся. Странно, что воры его не забрали, серебро всё же. Может, Матушка его мне обратно вернула. И на браслет, что на левой руке, не польстились. Ну, браслет-то понятно – оловянная пластинка на двух кожаных шнурках, на пластинке – защитный знак Клевр в растительный орнамент вплетён, в эфльем стиле. Такому цена – от силы полтора талера у любого лоточника-шарлатана. Работа нарочито простенькая. Видать, посчитали, что я его с самого начала своей наёмничьей карьеры таскаю оберегом или талисманом на удачу. Вот и оставили. Откуда им знать было, что я за этот браслетик магу годовое жалование отдал. Он любую вредоносную магию поглощает и обратно заклинателю возвращает, навроде того, как брошенное в тебя швырковое копьё перехватываешь и обратно посылаешь. «Зеркалом Азры» такая штука называется. Когда браслетик не активен, магия в нём вообще не чувствуется. На славу постарался кудесник.       За дверью половицы заскрипели. Я рукой рукоять Нарвала нащупал – привычка, что годами выработалась. Дверь отворилась тихонько, и в комнату Дорак ввалился. Я руку с меча убрал.       – Ты чего в темноте сидишь, точно сыч?       Я только плечами пожал, а у самого сон из головы не идёт. Ладно бы мне про Марту такое пригрезилось, то понятно. А тут чужая, не знакомая мне баба! То ли Мать Гунора со мной опять забавляется, то ли черти крутят.       Дорак кресалом по кремню поклацал, зажёг вонючую сальную свечу. Я от света того чуть глаза прижмурил.       – Ларс, вид у тебя такой, будто тебе мешком с песком по голове дали.       – А-а-а… – я рукой махнул и оскалился: – Черти всё чего-то вокруг меня крутят, никак отвязаться не могут. Снится дрянь всякая, а к чему, не пойму.       Дорак рядом со мной на кровать сел, на спину откинулся и руки за голову заложил.       – Перстни я твои продал. За золотые две тысячи выручил, а серебряное совсем плохоньким оказалось, никто больше тридцати монет не давал. Я его и оставил. Как память о первой крови, что ты здесь за себя взял. Сейчас тебе деньги отдам.       – У себя оставь, – отвечаю. – Неразумно все монеты в одном кошеле держать. Мало ли воры тот кошель срежут, и останемся мы с тобой на бобах.       Дорак зевнул, потянулся.       – Не-е-е. Здесь не срежут. Тут, в Вайтране, ворья нет, а вот в Рифтене… Тот ещё городок!       Встал я, головой покрутил, чтобы занемевшую шею размять, посмотрел на Дорака, вольготно поперёк широкой кровати раскинувшегося. Ложе-то в комнате одно, и придётся мне его с Дораком делить. Я б, была на то моя воля, лучше бы его на девку заменил. Но где её взять, девку-то? Подошёл я к жестяному умывальнику на трёхногой подставке, налил из глиняного кувшина водицы, стянул нательную рубаху, умылся, обтёрся льняным полотенчиком, что рядом на железном гвоздике висело.       – Дорак, а Дорак, а тут у вас такие девки есть… – как бы ему это подоходчивей объяснить? – Ну, те, что за плату могут с мужиком как с мужем лечь.       – Местные не лягут, а вот каджитки – те могут за монету приласкать, – и рожа у него при этом сделалась такой масляной, что я сразу понял – услугами этих самых каджиток он не раз пользовался. Подскочил я к нему, ухватил за коленку и давай трясти.       – Дорак, а Дорак, а каджитки-то эти – они как, девки справные или замухрышки какие?       – Ласковые, всего тебя оближут, мягкие, пушистые.       – Чи-во? Это в как-к-ом месте они пушистые?       Дорак поскрёб ногтями заросшую сизым волосом грудь.       – Да во всех. Вот наедем на каджитский караван, я тебя к ним сведу.       Ну его на хрен, что-то меня мохнатые девки мало прельщают. От этого за лигу скотоложством попахивает.       Дорак встал, потянулся, стал доспех надевать. Доспех у него недорогой, но качественный, надёжный. Плотная суконная куртка, штаны из толстой кожи, а поверх – войлочный кафтан без рукавов с плотно набитыми стальными пластинами размером с ладонь. Такой любой скользящий удар выдержит, даже арбалетный болт на излёте остановит.       – Неспокойно здесь, – спрашиваю, – раз ты доспех надеваешь? Местные, я заметил, почти все с оружием. Даже у баб какой-никакой кинжальчик на поясках болтается.       – Не в местных дело. Ты за окно посмотри – ночь на дворе. А ночь – ИХ время и… НАШЕ.       Взглянул я на маленькое слюдяное оконце – и верно, совсем уже стемнело. Йодель тоже вздел, подпоясался оружейным поясом, потёр браслетик на левой руке да активирующее заклинание прошептал. Почувствовал, как магия кожу покалывать начала. Вот то хорошо. Работает здесь браслетик.       Спустились мы в общую залу, сели за стол, девка-подавальщица принесла нам какую-то острую похлёбку. Я варево хлебаю, а сам всё на девок таращусь. Девки всё больше на наших, свейнмаркских, значит, похожи. Рослые, мясистые, волосом светлые. И тут выходит с кухни одна ну такая чернуля! Кожа у неё цвета морёного красного дерева, глаза синие, волосы чёрные, аж искрятся! Ну вылитая шемитка. А шемитки, доложу я вам, судари мои, в этом самом деле куда как искусны. Их с малолетства мужика ублажать учат. А как в наших краях без должного присмотра оказываются, то с лёгкостью во все тяжкие пускаются. Улыбнулась она мне, я в ответ ей тоже зубы оскалил. Толкаю Дорака ногой под столом, глазами на шемиточку показываю и спрашиваю:       – Кто такая?       – Садия. Редгардка. Она у Хульды и стряпуха, и служанка. Из Хаммерффелла от войны сбежала, сюда и прибилась.       – А подкатить к ней мо…       Договорить я не успел. Почувствовал, как ледяные волны по спине заходили. Зараза! Ведь вчера только одну положил.       – Дорак, – говорю, – хватит жрать, бросай ложку и бери топор! Гости у нас… Те самые!       – Дар твой?       – Он, проклятущий!       Вскочили мы с лавок, оружие похватали.       – Хульда! – орёт Дорак. – Вампир в городе! Как мы выскочим, дверь за нами запри!       – И не отворяй никому, – это уже я, – пока голосов наших не услышишь! Если не вернёмся, до утра на улицу никого не выпускай!       Вылетели мы из таверны, как пробки из бутылок.       – Где он?!       – Не он, они. Двое их самое малое!       Я прохладный ночной воздух втянул ноздрями, по-волчьи.       – У кузни! В самом начале улицы, аккурат подле городских ворот! Давай! Пошевеливаемся, Дорак!       Бросились мы что есть духу вниз по улице. Я Нарвала на бегу обнажил. И совсем ничего добежать-то осталось, как вижу – летит на меня огромная, чёрная, короткошёрстная псина навроде британа. Глаза у неё – что оловянные блюдца, и красным дьявольским огнём горят. Морда – жуть сплошная, будто пёсью голову в муравейник положили, а как мураши её начисто объели, на голый череп опять шкуру натянули.       – Ларс! Берегись! В сторону! Гончая Смерти!       Отскочил я вбок молодым козликом, псина мимо пролетела. Провернулся я в бёдрах – и секанул её вдогон самым концом клинка с двух рук. Прямо по крестцу. Тварь завизжала, через голову перекувыркнулась, но не успокоилась. Когтями на передних лапах за камни мостовой цепляется и ползёт ко мне на брюхе. Задние бессильно по земле волочатся, видать, хребет я ей перерубил нахер. Дорак подскочил, вогнал псине в череп топор по самый обух. Звук такой, будто сухое полено раскололи. Выскочили мы на площадь перед воротами. Точно! Двое их, и трое пристяжных, смертных, что упырям за обещанные милости служат.       Сучья мать! Они же людей похватали! Вон трое стражников связанных под стеной лежат, молодка-кузнечиха и какой-то нищий в драных лохмотьях! Не подоспей мы вовремя, страшное бы с ними случилось. Уволокли бы к себе в гнездо да кровь сосать стали. Ладно бы сразу порешили, до смерти засосали. Так нет! Держали бы при себе навроде скота, пока бедолаги сами бы от истощения не померли. Видел я, что с людьми после такого делается. На людей уже не похожи. Скелеты ходячие, кожей обтянутые.       Упыри нас заметили. Один ко мне повернулся, руку в мою сторону вытянул, пальцы растопырил. Меня словно за грудки рванули – жизнь он из меня тянуть принялся. Тут браслет словно огнём кожу ожёг, и отпустило меня сразу. Сработал браслетик-то. Вампир, потрох сучий, такого не ожидал, не думал, что магия его поганая меня не возьмёт. Рожа у него вытянулась удивлённо, бельма выкатились, замер он на миг краткий, ну а мне того и хватило. Подскочил к нему, рубанул по вытянутой руке чуть выше запястья. Кисть на мостовую шлёпнулась, из обрубка кровь струёй ударила. Вампир назад отшатнулся, дистанцию со мной разорвал и сам под удар подставился. Ну я ему горизонтально плоским и снёс голову с плеч. Постоял он несколько мгновений на ногах, фонтанируя кровью из обрубленной шеи, покачался вперёд-назад и на спину мешком завалился. Второй на Дорака нацелился. Ладони по-хитрому сложил, пошевелил пальцами. Воздух между ладонями загустел, смёрзся, обратился в острую ледяную сосульку. Толкнул он её от себя, ну она в Дорака и полетела. Хотел я её мечом сшибить, но не успел, зараза, не дотянулся. Правда, братец мой и сам не оплошал, припал на колено, через голову кувыркнулся да и подкатился прямо упырю под ноги. Вскочил и резко, мощно снизу рубанул того топором под подбородок. Хорошо рубанул, топор нижнюю челюсть просёк и только у левой глазницы остановился.       Теперь пристяжные. Трое. Два мужика – один рослый такой, бородатый, со щитом и фланцевой булавой-перначом, второй мелкий, остроухий, с охотничьим луком в руках – и девка с коротким широким мечом вроде того, что Хадвар носил. Стоят, на нас смотрят, атаковать не решаются. И мы с Дораком стоим плечом к плечу, на них смотрим. Тут девка заорала, здоровенного мужика в спину толкнула, а мелкого по шее хлопнула. Похоже, она ими верховодит.       – Дорак, – шепчу я. – Сейчас на третий удар сердца расходимся по сторонам и сволочей этих с флангов в клещи берём. Девку видишь? Займись ею, только не убивай, живой возьми. Нам с ней ещё побеседовать надо. А мужиков я на себя возьму, у меня доспех крепче.       – Понял!       – Ну, давай, помолясь. Ты Малакату своему, а я Матери Гуноре! Раз… Два…Три… Пошли, с богами!       Оттолкнулись мы друг от друга плечами и бросились в разные стороны. Тут бородач не выдержал, щит вперёд выставил, голову наклонил и попёр на меня как бык. Доспех на нём странный, судари мои. Кираса из тёмного грубого железа, такие же наручи и поножи, а руки от локтей до плеч голые. Мужик, видать, решил меня щитом на землю сбить, а потом перначом голову проломить. Я в «глупца» встал, жду, когда он ко мне подскочит. Как до меня пара шагов осталась, я приставным чуть вправо и вперёд шагнул, Нарвала назад отвёл и косым, снизу, по восходящей секанул чуть выше наруча. Как раз по незащищённому локтевому суставу. Пернач на мостовую упал…и рука тоже. Мужик остановился, удивлённо посмотрел на обрубок, из которого кровь струёй хлестала, лицом побелел и заорал. Повернулся я на каблуках и с высокого «плуга» от груди плоским колющим вогнал остриё клинка прямо в чёрную раззявленную пасть. Клинок основание черепа пробил, остриё на три пальца из затылка выскочило. «Поцелуем Смерти» такой удар называется. Тут мне по йоделю железо звякнуло – недомерок остроухий стрелу пустил. Лук слабенький, охотничий. Стрела от нагрудника срикошетила, вверх ушла, в воздухе закувыркалась. Поймал я её, осмотрел. Срезень охотничий, с широким серповидным железком на крупного зверя. Но я не тот зверь, которого можно срезнем взять. Метнулся я к недомерку, на ходу положение «крыша» принимая. Когда руки на уровне груди в локтях согнуты, ладони на рукояти широким хватом лежат, клинок вверх и чуть за голову смотрит. Обрушил на него косой рубящий справа налево из-за головы. Дурень этот попытался удар луком остановить, вверх его вскинул, да куда там. Нарвал лук просёк, правую ключицу и грудину до левого соска развалил.       Дорак тем временем с девкой управился. Клинок её меча обухом топора в сторону отвёл и лбом в лоб боднул. Девка на задницу шлёпнулась, перекатилась на бок, встать хотела, да не успела. Братец мой её хорошенько сапогом в живот пнул. Вякнула она утробно, скрючилась, колени к груди подтянула и лежит, не шевелится. Только дышит через раз. Я тем временем людей развязал.       – В домах, – говорю, – укройтесь, пока мы здесь не закончим.       Подошёл к девке, присел перед ней на корточки.       – Жива?       – Жива, вон, дышит. Только сознания лишилась.       Снял я латные перчатки, за кольца к поясу подвесил, девке руки за спиной кожаным ремнём скрутил да по щекам её похлопал. В чувство привёл. Она глаза открыла, смотрит на меня с ненавистью.       – Поговорим? – спрашиваю я девку.       – Я с тобой, мясо, разговаривать не стану! Меня господин за верность Даром наградить обещал!       Извернулась в путах, приподнялась на локтях и плюнула мне в рожу. Я плевок ладонью утёр.       – Дорак, ты ведь у нас орк?       – Природный!       Ты смотри, словечко моё перенял!       – Раз ты природный орк, то тебе и кости метать, Дорак. Так, чтобы они шестёрками вверх легли. Берись за меха, вздуй уголья в горне да сунь туда железный прут. Вон их сколько в корзине точит, любой выбирай. А я пока нашу милую фрекен к приятной беседе приготовлю.       Дорак к кузнечному горну подошёл, вытянул из корзины прут, сунул его в тлеющие угли и с усердием принялся меха качать. Я девку за волосы ухватил, с земли поднял и к одному из опорных столбов, что навес над кузней поддерживали, привязал. Содрал с неё одежду выше пояса.       – Ну, говорить будешь, пока я тебя по-хорошему спрашиваю?       Эта зараза опять в меня плюнула, да ещё и ногой лягнуть попыталась. А вот это неправильно, нехорошо.       Примотал девке ноги к столбу, нашёл толстую кожаную рукавицу и затолкал ей в пасть.       – Хозяева твои, – говорю, – и так почти весь город на ноги подняли. Не хватало того, чтобы твои вопли честным людям спать мешали. В ночи тишину хранить надобно.       Угли в горне знатно разогрелись, красно-золотистыми сделались, полупрозрачными. Надел я рукавицу, что кузнечиха в своей работе использовала, вытянул прут, а он аж добела раскалился, воздух над ним так и дрожит. Поднёс прут девке к роже.       – Скажи, милая, кто и откуда вас, красивых таких, сюда прислал? Уж больно мне любопытно.       Она глядит на меня с ненавистью и головой мотает, мол, не скажу ничего. Ну ладно! Я и не таким языки развязывал, у меня здоровенные мужики петь начинали.       – Зря ты так, красивая!       И прижал прут девке к боку. Зашипело, задымило, палёным мясом завоняло. Девка замычала сдавленно, глаза у неё выпучились, по лицу и телу пот ручьями потёк. Дёргается она в путах, затылком об столб бьётся, а я всё держу. Долго держал, пока прут мясо не пропёк и в рёбра не упёрся. Девка сомлела, чувств лишилась, на ремнях повисла. Отлил я её водой, в чувства привёл.       – Будешь говорить?       «Да», – кивает. Вытащил у неё изо рта рукавицу. Девка воздух судорожно глотает, захлёбывается: – Патриарх убежища Сломанный Клык, – мы с Дораком переглянулись. – Из-за войны тракт опустел, кровь всё трудней найти. Жажда их одолевает. Ещё немного – и за нас бы принялись.       – Сколько их там?       – Трое осталось. Господин и две госпожи, – и заскулила: – Господин, пощади ты меня. Они мне глаза отвели, разум замутили. Меня Ингрид зовут, я из-под Виндхельма родом. Осенью отец и старшие братья к Ульфрику ушли, а по весне все трое сгинули. Матушка у меня хворая, пропадёт без меня! Одна я у нее осталась.       – Тише… тише… тише. Верю я тебе, красивая, верю.       Погладил я её правой ладонью по щеке, за подбородок взял. Левой по волосам провел, на затылок положил. И резким движением девке голову провернул. Позвонки хрустнули, девка крупной дрожью забилась, потом обмякла и замерла.       – Как понял, что врет?       – Дорак, она не первая, кому я язык развязываю. Когда говорила, в глаза не смотрела, взгляд в сторону отводила. И отметина у неё на шее. Укус ритуальный. Её уже обращать начали.       – Про Клык правду сказала?       – Думаю, да. Тут ей резона врать не было. Решила – купимся мы, отпустим, а она бы их предупредить успела.       – Хм-м-м… – Дорак задумчиво подбородок потёр. – До Клыка далеко. Хозяин ей портал магическиский открыл, через который они в город пришли. Ворота-то заперты. Не через стену же они лезли.       Насадили мы с Дораком отрубленные вампирские головы на выломанные из забора колья и отправились в «Гарцующую Кобылу».