Правильный выбор

Пьяный Оливер Вуд милый до неприличия. И Маркус не понимает, почему его это задевает. Не догоняет, почему он не может уйти к Теренсу или Эдриану, а продолжает с мазохизмом наблюдать за тем, как Вуд выслушивает девчонок-однокурсниц, повисших на нём и что-то щебечущих, хихикающих до того мерзко, что болит голова и мысли сбиваются. Он, оказывается, не такой уж и выскочка вне поля для квиддича. Он нормальный? Самый обыкновенный подросток, болтающий с девчонками, которого они — судя по их идиотским смешкам, что скоро разжижат Маркусу мозг — изо всех сил пытаются очаровать. Наверное, в этом нет ничего удивительного, ведь Вуд не урод, его вполне можно назвать симпатичным. И Маркус бы себе пустил Аваду в тупую башку сразу, не жалея, если бы мог предугадать, чем обернётся их бесконечное соперничество. Одна из девушек склоняется к Вуду и почти мажет губами по щеке. У Маркуса в груди — руины после неоднократной Бомбарды. — А ну-ка разошлись, — шипит почти по-змеиному, распугивая растрепавших свои пёрышки гриффиндорок, неловко подкатывающих к Вуду. Оливер (какого наргла он стал звать его по имени, пусть и в мыслях?) не закатывает глаза, что было бы ожидаемо. Было бы привычно и как-то спокойно-правильно. Он отхлёбывает напиток из кубка и усмехается. — Если бы я не знал тебя, Флинт, я подумал бы, что ты ревнуешь. Да, он ревнует. Ревнует, потому что они не имеют права трогать его, лезть к нему, даже рассчитывать на то, что что-то получится. Потому что тогда не получится у него самого. — Ха, ты шутник столетия, Вуд, — во имя Салазара, почему это настолько неубедительно, что режет слух? — Они вились вокруг тебя последние полчаса, а ты так и не дал им понять, что не заинтересован в их тупой болтовне. Ты безнадёжен. И тут что-то щёлкает. Снаружи, у него в голове, или же просто он не в себе — Маркус не знает. Он физически ощущает взгляд Вуда на себе, от которого не хочется съёжиться, нет. Хочется выбить это зазнайство, дерзость и наглость. И у него в запасе есть парочка не самых противных способов. Приятных, если уж начистоту. Оливер встаёт с кресла, и ноги почти не заплетаются. Подходит к нему. Когда их разделяет пара дюймов, Маркус давится воздухом. Глотает его, словно утопающий. — Ты ведь смотрел, да, Маркус? Шепчет это так громко, что он не слышит биения своего сердца, норовящего сбежать из грудной клетки от переизбытка эмоций. И, казалось бы, вот она его погибель. Скоропостижная смерть, к которой он готов. Оливер касается губами его виска, и Флинт закусывает нижнюю губу до крови, в глубине души осознавая, насколько это бесполезно — его уже спалили по всем пунктам. Смыкает пальцы на запястье Вуда так сильно, что останутся синяки. Но тот не рыпается, только вздыхает. — Не смей. Командный тон. Чистая сталь в голосе. Всё, как надо. Факультетские стереотипы берутся не на пустом месте, потому что Вуд, как истинный гриффиндорский баран, плюёт на всё, на то, что вокруг могут быть другие люди. Смещается чуть ниже, и прежде чем Маркус успевает что-то предпринять, целует его шею. — Мерлин… Хриплым голосом, свидетельствующим о том, что выдержку, как и снятые МакГонагалл баллы, не вернуть. — Давай уйдём отсюда, увидят же. Вуд прерывается, смотрит затуманенным взглядом и кивает.

***

Они лежат на кровати в слизеринской спальне — хвала всевозможным оглушающим и отталкивающим чарам, предусмотрительно наложенным Маркусом. Оливер поправляет одеяло и переплетает их руки. Приподнимается и заявляет с типично грифферским самодовольством: — Ты же в курсе, что у всех этих девчонок изначально не было шанса? Маркус никак не может определиться между желанием ударить его или зацеловать до потери сознания. Когда на языке шипит невысказанное признание, он делает выбор в пользу последнего. И целует, чувствуя, как внутренний голос смиренно замолкает, позволяя ему быть счастливым.