Правильный выбор

— Оливер. Стоит Маркусу назвать его имя, всего лишь его имя, как его решимость сворачивается клубочком, сжимается, иссыхает. Ему нужны ответы. И он, в общем-то, уже придумал вопросы, сформулировал для себя не единожды, чётко и с расстановкой — Перси позавидовал бы такому усердию. Но вот Флинт произносит одно единственное имя, и его любопытство уступает, поддаётся. Жажда быть ближе заставляет все мысли уплывать из головы, а его самого невольно подставляться под прикосновения Маркуса, обжигающие, распаляющие его до потери рассудка за унизительно короткое для гриффиндорской гордости время. — Мне нужны ответы. — Не сейчас. Голос Маркуса сиплый, и Оливер знает: он на грани. Тем проще обламывать его. Он отстраняется от Флинта, не давая прикасаться к себе. В серых радужках застывает лёд негодования. — Ты явился в мою квартиру ни с того ни с сего, Флинт. Я имею право знать, почему, учитывая, что ты игнорировал мои письма всё лето. Игнорировал. Убивал день за днём равнодушием, и Оливеру казалось, что ниже падать уже некуда, что его репутация не пострадает, потому что и так испорчена. Была уничтожена ещё в тот день, когда он только позволил себе влюбиться, влипнуть, запасть с первого взгляда на слизеринца. — Пресвятая Моргана, по всей видимости, доставучесть у вас, красно-золотых, в крови. Он раздражён. Оливер смеётся. Злиться должен он, но Флинт снова переворачивает всё с ног на голову с истинно слизеринской самонадеянностью. — Салазар с тобой, так и быть. На меня объявили охоту ПСы, теперь ты доволен? Сын чистокровного рода посмел ослушаться великих блюстителей правильных ценностей. Я теперь хуже грязнокровок. Он выглядит сейчас таким уязвимым, что Оливер не сдерживает порыва утешить. Прикосновениями, осторожностью, хрупкостью, которая должна их обоих душить. Поправляет чёлку, падающую на глаза, трепетно ведёт подушечками пальцев по лбу, вискам, носу, губам. И ненавидит себя, когда выпаливает: — Ты можешь остаться у меня. Ты можешь остаться. А я могу попрощаться с надеждами выкинуть тебя из головы. Марк вгрызается губами в губы — сумасшедший контраст к тягучей влюблённости Оливера, плавящей внутренности и подбивающей самоконтроль, топчущей его самоуважение и стекающей Маркусу под ноги. Флинт целует его так, словно ему в спину дышат Пожиратели, а Авада зелёной вспышкой вот-вот врежется в лопатки. Или Круцио через пару секунд сломит его волю, и потом будет решительно всё равно, где он и кто он. Оливер растворяется в ощущениях. Разрешает себе забыться. Маркус покрывает поцелуями его плечи, ключицы, прикусывает соски, сводит с ума, полностью вовлечённый в процесс. Подсознательно он понимает, что всё это не просто интрижка, что это, во имя Годрика, Флинт, по которому он сохнет так давно, что не помнит, что могло быть как-то иначе. Это Флинт, целующий его так, будто в нём — его шанс быть самим собой, не скрываясь. Не притворяясь. — Ненавижу тебя, Вуд, я так тебя не-на-ви-жу. Он шепчет, прикрывая глаза. А Оливер_не_верит. — Я не верю тебе. Маркус обвивает рукой его шею, касается большим пальцем его подбородка и, Оливер уверен, всё вокруг них угасает, чтобы вспыхнуть сверхновой, когда тот выдыхает прямо в губы: — Ненавижу за то, что без тебя подыхаю.