Правильный выбор

Он курит, даже не чувствуя вкуса. У него в руках — всего одна роза. И это так странно. Оливер приходит вовремя. Смотрит на него изумлённо, но ничего не говорит. Маркус его понимает. Невиданный случай — Маркус Флинт, пытающийся быть романтичным. Этот жест — как попытка поблагодарить судьбу, что свела их месяц назад случайно. Столкнула на платформе Кингс-Кросса. У него тогда был чемодан, билет до Эдинбурга и пустота в голове. А ещё — желание сбежать. Сбежать от опротивевшего ему чистокровного мира, в котором не прощают ошибок, в котором любое действие рассматривается под микроскопом. Оливер ничего не сказал, и Маркус думал, они уже не увидятся. Сел в поезд. Очнулся, когда Вуд плюхнулся на место напротив и заявил, что поедет с ним вместе. А он не разозлился. Он улыбнулся. Этот жест — как попытка исправиться. Извиниться за все пакости, что он делал в школе. За то, что измывался, издевался и так ни разу не сказал, что чувствует на самом деле. Этот жест — как попытка быть лучше, чем он есть. Быть таким, каким Оливер мог бы его полюбить. — Пойдём, у меня для тебя сюрприз. Тебе понравится! Маркус хмыкает, но идёт. И Оливеру не приходится его тащить, потому что он заинтригован. Остатки слизеринского скептицизма говорят, что у гриффиндорцев свои понятия о сюрпризах, но он затыкает их и плетётся за Вудом. — А вот и моя малышка, — он похлопывает по капоту машины. Маркус не смыслит в них ничерта, но несмотря на потрёпанный вид, она в хорошем состоянии. — Что ты задумал? Оливер ухмыляется и отвечает: — Авантюру, Марк, чего ещё ожидать от меня? Они садятся внутрь и едут в известном только Вуду направлении. В салоне тихо, и мысли в его голове устраивают настоящий бунт. Ему хочется спросить, почему он согласился на это путешествие в другую страну. Почему не задал ни одного вопроса, почему потащился с ним, хотя в школе друзьями их назвать было сложно. Врагами они тоже не были, и всё-таки. Почему не вкалывает сейчас в какой-нибудь сборной по квиддичу, как и мечтал. Почему он, во имя Мерлина, делает его счастливым, а Маркусу не хочется, чтобы это прекращалось. — Всё в порядке? — Оливер замечает его молчаливость. — В полном.

***

Они колесят по Шотландии, и это здорово выветривает все ненужные мысли. После Фолкерка он перестаёт запоминать названия. Оливер устраивает ему лучшее путешествие в его жизни. Они ночуют в мотелях, чтобы утром отправиться в новый город и намотать на катушку воспоминаний новые, свежие, яркие впечатления. Он лежит на кровати, наблюдая за спящим Оливером. Он расслаблен. Волосы всклокочены, он обнимает подушку руками. Посапывает, и это кажется Маркусу чудовищно милым. Он хочет курить. Нет. Вовсе не этого. Он хочет Оливера. Хочет его, и это стало идеей фикс. Навязчивой, разъедающей здравомыслие похлеще самого сильного яда. Осознание накатило ещё с неделю назад, когда Вуд подпевал какой-то попсовой певичке на радио и улыбался. Смеялся, кайфовал, наслаждался жизнью. Энергичный, жизнерадостный и какой-то неожиданно нужный. Нужный ему до боли. Он курит, думая, что так и не сказал. Всё боялся. Не знал, как прояснить, как рассказать. Кто они друг другу? Вероятно, Оливер считает их друзьями, или же он просто-напросто искал приключений на одно место — это вполне в его духе. Он вздрагивает, когда слышит у уха: — Опять ты дымишь, — и губами касается шеи. — Перестань загоняться. Это стало для него своеобразным открытием. То, с какой лёгкостью Оливер считывает его настроение, как правильно толкует каждый жест, взгляд и движение. Маркус привык, что все ведутся на картинку, на маску, за которую пробираться совсем не охота. Он тушит сигарету. — Пойдём внутрь. Оливер заходит в номер и поворачивается к нему. Смотрит странным взглядом, голым и беззащитным почти. — Как думаешь, зачем я здесь? Бум. Он попадает в точку, взрывая нервные окончания, давит на все болевые, цепляет страхи и сомнения по краям. И, кажется, что бы он сейчас ни ответил, он облажается. — Потому что ты хочешь этого? Оливер подходит ближе. Проводит пальцами по его волосам. — Ответ почти верный. Я хочу этого. А ещё больше я хочу тебя. У него в груди всё разрывает, как от Бомбарды. Вместо тревог и волнений просыпается пережившая атаку смелость, подаёт признаки жизни стойкая решительность. Он впивается в его губы, и отзывчивость Оливера разжигает желание моментально. Они добираются до кровати, снимая попутно одежду. Ночную тишину рассекают задушенные хрипы. Маркус опрокидывает его на лопатки. Нависает сверху и шепчет, будто в бреду: — Хочу тебя, хочу тебя, как сумасшедший. Оливер тянет его на себя и произносит еле слышно: — Как хорошо, что наши желания совпадают. Его стоны — из разряда Непростительных, думает Маркус. Их нужно законом запретить, потому что устоять невозможно. Противиться попросту нереально. Оливер насаживается на его пальцы, просит ещё и ещё, и у него в который раз за один вечер сносит крышу. Он входит слишком резко, нетерпеливо. Целует его нежно, извиняясь. Просит прощения за всё. За несдержанность, за заморочки, за издёвки, за то, что так и не сказал. Маркус ловит его «люблю», что оседает на ключицах, выжигается на сердце. Он срывается на бешеный ритм и, кончая, чувствует себя целым. Наверное, впервые за те жалкие двадцать лет, что ходит по земле.

***

Оливер кладёт голову ему на плечо, а руками касается живота, обнимая. — Я люблю тебя. Он, вопреки ожиданиям, не становится уязвимым. Он отчего-то сильнее, чем когда-либо был. — Я знаю, Марк, знаю. Оливер льнёт всё ближе, окутывает лаской. Целует его шею у кромки волос, довольно мурлычет. Тёплый, трогательный и родной. Утренняя прохлада врывается в распахнутое окно, в крохотный мир, что был, есть и будет всегда для двоих. И о большем Маркус не смеет мечтать.