***
— Эй, Флинт, как настрой перед предстоящей игрой? Подкалывает. Дразнит. Но всегда по-доброму, на фоне извечной вражды факультетов уж точно. Словно они просто соперники, и Маркус не чувствует, ему кажется только, чудится, и он сам понапрасну сводит себя с ума. Переводит взгляд на шею и замечает слегка измятый воротник. Не видит, а ощущает — во имя Салазара, как же он ненавидит это — его возбуждение. …тоненькие девчоночьи ручки, что обвивали шею, а он целовал-целовал-целовал, мягко вплетая пальцы в длинные волосы… …его тихий рык, приглушённый, будто контролирует себя, правильный мальчик Олли… …а девчонка становится всё смелее и лезет под рубашку, пальцами пробегается по голой коже… К Моргане всё это. Выдаёт фирменный оскал — даже несмотря на выровненные зубы, он не стал менее устрашающим — и отвечает: — Не стоит расслабляться, Вуд.***
На Рождественский бал он идёт только после часового нытья ребят, справедливо рассудив, что он и так его увидит. В последние дни Связь крепнет, и нить становится прочной, почти осязаемой, разве что в воздухе не искрит. Вуда он замечает не сразу. Болтает с Диггори, и, когда тот уходит танцевать с Чанг, обращает внимание на него. Чувства обостряются невозможно — перед глазами темнеет. — О чём это ты разговаривал с Седриком? В вопросе столько недоумения с раздражением вперемешку, что Маркус смеётся. — Не поверишь, Вуд, но со мной есть о чём говорить, ведь вопреки расхожему мнению, я не вылез из пещеры от собратьев-троллей. Оливер закатывает глаза и неожиданно улыбается. Солнечно, как если бы они были по меньшей мере друзьями. — Прости, я не это имел в виду… — выдыхает со смущением. И трёт шею, не зная, куда деть руки. Маркус позволяет себе его рассмотреть, надеясь, что в полутьме зала взгляд не выдаст его. (Он так невозможно сильно скучал, и ему нужно, так нужно просто посмотреть). Волосы растрёпаны, и даром что короткие, а в глазах — яркие искорки. Или ему мерещится в блике огней? Мантия сидит идеально. Ничего эдакого. Сдержанность, простота. Ничего особенного. У Маркуса напрочь перехватывает дыхание. Наверное, он должен что-то сказать, потому что тишина начинает давить, напрягать. Но его опережает девчонка, которая хватает Вуда за локоть и тащит на танцпол. Маркус злится так сильно, что выбирает хорошенькую слизеринку и танцует с ней, позволяя себе чуточку больше, чем невинные прикосновения. Не сводит глаз с Оливера. Потому что становится плевать. И бессильная ярость потрескивает на кончиках пальцев. Ему больно. Так что пусть видит, что делает с ним. Связь на той стороне коротит. Вуд отрывается от спутницы и растерянно таращится на него. Маркус, как и всегда, ограничивается ухмылкой. Слова совершенно излишни.***
Вуд его избегает. Странно. Маркус думал, он захочет всё объяснить, начнёт тараторить какую-то белиберду, как обычно это бывает. Размахивать руками и доказывать, пылко доказывать что-то. Но он его избегает. В те редкие моменты, когда они пересекаются взглядами, — в Большом Зале, на спаренных занятиях или в перерывах между тренировками команд — Маркус пробует то, что есть между ними, будто дёргает ниточку. Проверяет. Осторожно и бережно. Он свыкся с мыслью, что Вуд — его родственная душа, и, как бы страшно ни было это признавать, терять его, то немногое, что между ними есть, не хотелось. Он настраивается тут же. И улавливает отголоски сожаления, а ещё стремления понять и всё исправить. Вуд налаживает Связь? Маркус запрещает надеяться на то, что появится шанс на взаимность. Не позволяет себе думать, вспоминать, строить догадки. Бесполезно. Оливер никак не покидает его мысли, и вся выдержка — не более чем самообман.***
Перед Пасхой они влипают на зельеварении, и Снейп назначает им бесконечные отработки, которых хватит ещё на год вперёд. Они перебирают какую-то картотеку, и после третьего ящика с бумажками Маркус перестаёт их считать. Вздыхает, и среди завываний ветра в подземелье слышит рваные вдохи Оливера. Осторожные, загнанные какие-то. Закрывает глаза. И чувствует, как где-то внутри — не у него самого, у Вуда — тлеет решимость и желание. Яркое, обжигающее, горячее. Не может быть… — Маркус. Вот оно. Он с ним разговаривает. Впервые за долгие месяцы. — Я не знал. Это не так уж и часто встречается в нашем мире, и раз на раз не приходится. Я был уверен, что это точно не про меня. Не для меня. Поэтому предпочитал не думать, не заморачиваться, пока… Он тарахтит, точно отвечает у МакГонагалл, и важно ничего не забыть. Говорит быстро, сбивчиво, врываясь на шёпот. Его волнение и искреннее раскаяние передаётся и Маркусу. Ему действительно жаль. Для него действительно это важно. — Ты чувствовал всё это время, когда я… Зажимался с девчонками по углам, хочет сказать он. Прикасался к ним, обнимал. Дурачился, чем невозможно изводил и бесил, трогая тех, кому не принадлежит. Оливер вскидывает на него глаза, и Маркус едва не жмурится от нахлынувших эмоций. Связь закрепляется, и магия Вуда проникает подкожно, по сосудам струится. Он не видит смысла врать. — Каждую секунду. И целует, не давая Оливеру что-то сказать. Сжимает его волосы и усаживает к себе на колени. Целует, не в силах оторваться, целует, стирая чужие прикосновения, следы рук и губ. Пока не остаётся всего одна мысль. Мой. Мой. Мой. Оливер довольно стонет и приподнимает край его рубашки. Нетерпеливо снимает галстук. Прижимается губами к шее. — Мерлин... Маркус забывает, сколько месяцев они потеряли. Всё это пустяки. Потому что Оливер с ним. Он наконец-то его.