***
Остаток недели проходит под девизом «Как бы не свихнуться от довольной рожи Вуда». Неужели обломилось? Да кому он нужен, Моргана… «Не жалуюсь, Флинт», — звучит круглосуточно в его голове. Не выходит ни есть, ни пить, ни нормально жить, чтоб его. Не получается нихрена. Язвительные интонации сверлят мозг, лишают способности адекватно воспринимать происходящее. Он рассеян на занятиях, и остаётся загадкой, как он не нахватал отработок и дополнительных заданий, но он выдыхает с облегчением в конце недели. Завтра будет вылазка в Хогсмид, и может, там он не вспомнит про грёбаного Вуда, усмешка которого каждый вечер появляется перед глазами. Большего он, очевидно, не достоин. Ни реплики, ни одного ругательства с той их перепалки. Маркус скучает по их препирательствам. До безумия. Он стоит у выхода из замка, поджидая ребят. Клянёт их за полное отсутствие чувства времени. Мимо чинно проплывает Вуд под руку с какой-то девчонкой. Она жмётся к его боку. Щебечет ему что-то, а он слушает с идиотской улыбочкой. — Солнышко, беги от него, пока не поздно, — выпаливает им вдогонку. Они останавливаются. Что? Он сказал это вслух? — Энни, иди, я тебя догоню, — мягко просит её Оливер и разворачивается к нему. Пылает от злости, от такого неконтролируемо-прекрасного гнева, разве что не искрит. — Ещё один такой выпад, Флинт, и у меня будут все основания считать, что ты ревнуешь, — шипит он, приближаясь к нему. Ещё шаг — и он почувствует его дыхание кожей. — Не будь смешным, я просто уберегаю бедняжку от твоего занудства. Хмыкает. Он, блять, хмыкает. Так, будто не верит совсем. Так громко, что внутри что-то щёлкает. — Не лезь ко мне, а не то… — тычет пальцем ему перед носом, и Маркус борется с желанием сломать ему этот палец, давить на костяшки и смотреть, как он будет сжимать свои клятые губы, упрямец, только бы не показать, что больно. — Угрозы от тебя? Мне уже начать притворяться, что я боюсь до усрачки? — Не лезь в мою личную жизнь, Флинт, я предупреждаю в последний раз. Разворачивается и догоняет свою подружку. Энни. Мерзость.***
Маркус на полном серьёзе считает, что он не в порядке, раз опускается до сталкерства за Вудом. Плетётся за ним и его девушкой (кривится даже при мысли об этом) до кафе, немного отставая, чтобы его не заметили. Они входят внутрь, а у него в голове зреет план. Он разворачивается к магазинчикам, надеясь, что в честь этого великого праздника они не закрыты. Возвращается в кафе, стараясь не привлекать к себе внимание. Именно поэтому он садится за пару столиков от них, лицом к Вуду, и, как последний мазохист, смотрит. Смотрит, как девчонка внимает его скучным речам, изо всех сил пытается показаться заинтересованной, чуть ли не заглядывает ему в рот. Гладит ладошкой его руку и хихикает почти на каждую фразу. Это с каких пор Вуд такой шутник? Он заказывает себе грог и ждёт удобного случая. Энни уходит в уборную. Оливер переводит взгляд на него, и в них моментально — Маркус не перестаёт поражаться перемене — разгорается пекло. Он подходит сам, пользуясь его замешательством. — Как романтично, пресвятой Салазар, — тянет нараспев, — меня сейчас стошнит. — Не за нашим столиком, будь так любезен, — отвечает, не поддаваясь на провокацию. Маркус присаживается на место, что было занято девчонкой ещё пару минут назад. Стучит пальцами по столу и цедит: — Дружеский совет от меня: кончай с занудством, или тебе так ничего и не обломится. Оливер сжимает его руку и впивается взглядом — там буря, там тайфун. — Какая забота, я просто польщён. — И затем переходит на шёпот, наклоняясь к нему: — Убирайся отсюда. Энни на фоне пищит что-то вроде: «Всё в порядке?» Вуд ей улыбается. Маркус возвращается на своё место. Он сделал всё, что нужно. Официантка приносит грог. Он потягивает напиток, продолжая ненавязчиво (впитывая каждую мелочь) наблюдать. Визг девчонки, когда ей на колени выползает крыса, бесценен.***
Они пересекаются на поле на следующий день. Гриффиндорцы заканчивают тренировку и живенько чешут в сторону раздевалок. Оливер задерживается. Он просто врезает ему по лицу со всей дури, не церемонясь, без предисловий и вступительных слов. Близнецы Уизли улюлюкают. Его команда, кажется, в шоке. — И тебе здравствуй, — ухмыляется, чувствуя, как челюсть и губу печёт. — Я говорил, что не спущу тебе это с рук. Вуд оставляет последнее слово за собой и уходит. Маркус на поле один.***
Он играет с ним в молчанку. Игнорирует. Выводит его, полностью прекратив реагировать на лёгкие подколки и откровенные издевательства. Терренс хмурится и советует ему охладить свой пыл, пока он не схлопотал себе неприятностей. Должно быть, он прав. Надо остыть. Ему нужна горячая ванна, чтобы пар, приятный аромат пены и не думать ни о чём. Всё-таки у капитанов команд есть несомненные привилегии. Дверь не заперта. Значит, свободно. Он входит и теряет дар речи, когда видит, как в тёплой водичке плещется Вуд. Лежит себе, прикрыв глаза, и улыбается мечтательно. Неужели он просчитался, и его-таки не продинамили? Иначе с чего ему так лыбиться? — Дверь запирать не учили? — спрашивает он спокойно, душа на корню подступающую к глотке ярость. Он резко распахивает глаза и пялится на него. — Я закрывал… Наверное, проказы Пивза. — Да, конечно… я так и подумал. Вуд продолжает прожигать в нём дыру, пока наконец не уточняет: — И долго ты собираешься тут стоять? — Ты такой тугодум, или я что-то упускаю? — парирует он. — Очевидно, собираюсь ждать, пока ты перестанешь изображать из себя водную нимфу и вылезешь отсюда. — Размечтался. Маркус подходит к бортику ванны, садится на корточки, оказывается лицом к лицу с Вудом. Он горячий. В буквальном смысле. От кожи идёт жар, и Маркус честно старается (какое враньё) не думать, что под этой пеной нет ничего, что ему и нужно, что коснуться его и тут же умереть от желания, заполняющего его под завязку. От этой тяги и чего-то ещё, что так долго списывал на вражду, на неприязнь. — Я ненавижу тебя, Вуд, как же сильно я тебя ненавижу, — шепчет, пытаясь рассмотреть что-то в его глазах. А там — неверие. В его радужках трещиной идут все отмазки, предлоги и нелепые отговорки, что они оба изобретали день за днём, не признавая очевидного. — Повтори ещё раз десять, Флинт, и, может, тогда будет хоть немного убедительно. Маркус не выдерживает. Он хватает рукой его за горло и давит пальцами у подбородка. Красивый. Какой же он, сука, красивый. Охуенный. Оливер не дёргается. Позволяет ему всё это, и о черепную коробку долбится мысль. Почему? Почему, книзл его задери, он позволяет? — Это самодовольство. Энни была настолько хороша? Вуд с бульканьем смеётся. — Ревнуешь, — хрипит он, и доводит до трясучки само осознание, что слабый здесь почему-то не Оливер. Слабый — он сам. От этой блядской улыбки, мокрых растрёпанных волос и жара, сжирающего его всего целиком. — Ты не ответил, — настаивает он и сжимает пальцы сильнее. — Хочешь задушить? — допытывается он, проталкивая слова через силу. — Смелее. Маркус ослабляет хватку и понимает: хочет. Его хочет. Перед глазами — калейдоскоп. Кадрами, всполохами — как Вуд флиртовал с Энни, как задирал и бесил, и спорил. Как гладил руку девчонки и разрешал ей к себе прикасаться. Как ходил с сытой рожей, специально действуя на нервы. Так ярко. Так охуительно ярко. Он не понимает, что меняется. Но Оливер рычит и тянет его к себе — в воду. Прямо так, в одежде. И целует. Глубоко и жадно — сучоныш дорвался. Трясущимися (не от злости, доходит до него) руками пытается снять уже мокрую насквозь кофту. Возбуждение шарахает молнией. — Как ты меня заебал, кто бы знал… — шепчет он, продолжая его раздевать. Вуд наклоняется к его шее, чтобы поцеловать — он оттягивает за волосы. Прекрасно отдаёт себе отчёт в том, что больно. И, кажется, ему не нужно ничего говорить, чтобы вопрос расколол звенящую тишину. — Да не было ничего с ней, идиот. Не было, — выдыхает в рот и целует снова. У Маркуса мир переворачивается. Разлетается на осколки, когда Оливер стонет. — Ненавижу, слышишь? Я тебя ненавижу… Вуд усмехается, гадёныш. Трётся сильнее, зная, какой эффект оказывает на него. Прикасается лихорадочно, будто не может поверить. Башню сносит. Маркус теряется, он больше не отвечает за себя. Он распадается. Не от ненависти — от потребности, делающей его зависимым, сумасшедшим. От Вуда, которого он так привык ненавидеть. (Которого он всё это время неимоверно сильно хотел).