***
Маркус кричит. Так, что Поттер пятится назад, а Блейз качает головой и мягко что-то поясняет. Маркус так страшно кричит. Он падает на землю, не в силах устоять. Воздух разом выходит из лёгких, поступает неровными толчками, еле-еле. Это ведь проще простого — дышать. Инстинкт, жизненная необходимость. У Маркуса не получается. Он переводит взгляд на Забини, который опускается на колени и мягко сжимает плечо. — Не трогай, — сбрасывает руку и сворачивается на земле в клубок. — Уйди! Уйдите все, я прошу. Последние слова — почти по губам. Но Блейз понимает. Блейз всегда понимал. Оставляет его одного. Он кричит, чувствуя, как магия стремится наружу, она высвобождается мощным потоком. Если бы помогало. Ему ни капельки не становится легче. И не станет. Уже никогда.***
Они все говорят понемногу. Поттер, товарищи по команде, преподаватели, студенты других факультетов. Вспоминают забавные случаи сквозь слёзы, улыбаются и произносят все эти пустые, никому не нужные речи. Что толку? Что толку, если он не вернётся? Время не отмотать, его не вытащить из завалов, что оставили после себя пожиратели после вторжения в магловскую деревушку. Как и не отнять жизнь у тех, кого он спас, пожертвовав собой. Он так решил. Всё случилось. И это не исправить. Девчушка лет семи осторожно тянет к нему ладошку и спрашивает тихо-тихо: — Ты его друг? Маркус хотел бы ответить, но из горла вырываются булькающие звуки. Кто они? Не друзья, не враги. Соперники на поле. Те, кого всегда тянуло друг к другу. Те, кого разделила не война, не ужасы, устроенные Волдемортом. Его трусость, и только. Его невозможность принять, осознать, как же сильно он дорог. Как нужны его смех и улыбка, его ворчание, прикосновение тёплых рук и горячие поцелуи — те, что он никогда не смог бы забыть, те, что подчинили сразу, бесповоротно. Какая разница, кто они, если он… Какая к Салазару разница… — Нормально, что ты грустишь, — шепчет девочка, и он вспоминает: она была среди уцелевших. Среди спасённых им. Маркус больше не знает, что в этом проклятом мире нормально. В мире, где его... В мире, где он не назовёт его придурком и не тыкнёт в бок. Перебирает ногами с трудом и подходит к небольшому выступу. И слова — ожидаемо — не идут. Мечутся безумно в голове, подрывая самоконтроль. Он мог бы так много сказать. О его доброте, о целеустремлённости, об усердии. О том, что касается нежно, согревает улыбкой, исцеляет. Любит горячо и вопреки, принимая полностью, не пытаясь исправить. Даже такого, как Маркус. О том, что у него огромное сердце. Его собственное — навеки разбито. Глаза застилают слёзы, когда он кладёт белые пионы на крышку. Его любимые. — Прощай, я... я буду всегда... ты не можешь не знать, правда? Он мог бы так много сказать. Вот только его уже не услышат.