***
Оливера накрывает за пару мгновений до. Ледяная тревога льётся за шиворот, ползёт по позвонкам, стекает до пят. Хочется согреться. Но прежде... — Заткнулись все. Фред и Джордж растерянно моргают. Не догоняют, с чего он выпустил колючки, категоричность капитана вне квиддичного поля — нонсенс. — Мы же просто шутили, Оливер. — Да, ты знаешь, как оно случается. Слово за слово, и... Он концентрируется на Маркусе, не вникая в их оправдания. Если он ничего не предпримет, хлынет так, что даже гигантский кальмар в озере забарахтается в водах, не справляясь. — Чтоб я больше этого не слышал, ясно? Джордж хмурится и тащит брата в замок. Слава Годрику. Он бы всё равно не сумел объяснить. — Успокойся. Гнев бушует, распирает и давит его изнутри, нужно быть слепым, чтобы не увидеть — он не в силах одолеть приступ самостоятельно. Опасно принимать часть на себя, зацепит — не поздоровится. Опасно вмешиваться в стихию, неконтролируемую, стремительную. Что сказать, осторожность никогда не входила в список его достоинств. — Посмотри на меня, — просит он, приподнимая его подбородок, жёсткий, острый, ещё немного — и оставит царапины. — Не трогай, — шипит и кусает губу до крови. Сдерживается. Его распирает, колотит, штормит, а он давит в себе эмоции. Ради него. Не хочет отталкивать, как бы ни огрызался. — Я не боюсь. Ты не злой. Флинт теребит ворот рубашки, расстёгивает две верхние пуговицы. Нервничает. Допускает огромную оплошность. Оливер успевает заметить шрамы от режущего заклятья. Но он молчит, не желая дразнить зверя. Вспоминает вдруг, как они зажимались в пустом классе в конце прошлого года, за три часа до отъезда. По голове приложило нехило. Развезло от поцелуев, нетерпеливых и жадных, от прикосновений Маркуса, исследующих, неожиданно нежных. — Я не хочу... быть, как он. Не хочу, чтобы ты пострадал. В памяти всплывает соседская девчонка, Сэнди, одноклассница из начальной школы, вернувшаяся после летних каникул забитая, зашуганная. Пряталась в мешковатых свитерах, истончалась день за днём и серела, прежде взрывная, весёлая. Её забрали на домашнее обучение, а после к ним зачастили социальные работники. Череда глупых предположений для детского восприятия: ввязывалась в драки? сидела как мышка? подвергалась издёвкам? ездила в поездки с остальными? Сэнди, проживавшую с матерью, через полгода перевели в приют. Десятки интервью, долгие судебные разборки, бюрократическая тягомотина небывалых масштабов. Круглые сутки по новостям крутили. Боже. Неужели?.. — Кто-то знает? — Нет. Взгляд Флинта вскрывает не зажившие до конца раны. — Я найду способ помочь. Ты теперь не один.***
— Бей. — Это нелепо, Вуд. — Просто вмажь по мешку. Флинт закатывает глаза. — Ты невыносим. Оливер проверяет бинты. Задевает голую кожу. Обжигает. Он знает: сейчас не время и не место, не тот момент, но... Он умрёт от любопытства, изведёт, сожрёт себя, как Инсендио — клочок бумаги. — Тебе понравилось? Тогда? Глядит пристально, обещая себе, что примет любой ответ. В конце концов, они никогда не притворялись и не строили из себя черт-те что. Не друг с другом. Флинт приподнимает бровь, чем вгоняет в краску. Говнюк. — По-моему, реакция моего тела, Вуд, а точнее, отдельных частей, не намекала на отвращение. — Мерлин! Сложно нормально ответить?! — Очень. И я не прочь повторить, но... не могу. Пока нет. Горло сдавливает тисками. Он заботится. Переживает. — В целом... было феерично. Особенно для первого поцелуя, быстро перетёкшего в бесстыдные зажимания. Что? Остановите планету. — Забавно. Я смутил тебя? — Захлопнись. — Что насчёт спарринга? Шок и сенсация! Паинька Вуд умеет махать кулаками? — Я посещал секцию бокса несколько лет. Удивил? — Не то слово. Размазал.***
— Его необходимо спасать, сэр. — А вы, мистер Вуд, обеспокоены, поскольку... — Я его друг. Феникс профессора пищит. Мостится на жёрдочке, пробует деревяшку клювом. Дамблдор щурится. В голубых глазах за очками-половинками искрится понимание. Он протягивает Оливеру лимонную дольку. — Угощайтесь. — Благодарю, профессор. — Отрадно, что вы нашли общий язык с мистером Флинтом. Я подумаю, как избежать нежелательного внимания. Сами понимаете, Флинты — чистокровки, если информация о домашнем насилии просочится, шумихи не избежать. Бедный мальчик... Ступайте, мистер Вуд, и не тревожьтесь.***
— Ты толком не ешь, — упрекает его Перси и щёлкает пальцами перед носом. — Никуда не годится. — Извини, я... — Слишком увлечён происходящим за слизеринским столом? Он кивает. Отрицать бесполезно. Совы покидают Большой зал, улетая в совятню. Флинт читает письмо, бледный как смерть. Бегает по строчкам. Ему явно не по душе содержание. Ударяет кулаком по столу. От него шарахаются две девчушки-первокурсницы. — Оливер, что ты... Он не отвечает. Вскакивает с места, распихивает ошарашенных мальчишек. Садится рядом и перехватывает запястье Маркуса. Окружающие перешёптываются и демонстративно громко обсуждают последние новости, хохочут, создавая необходимый шум на фоне. — Марк. Это я. Его здесь нет, — произносит едва слышно. Только ему. — Всё в порядке. Он не достанет тебя. Флинт сжимает его руку крепко-крепко. Наверняка останутся синяки. Плевать. Главное — он оживает.***
— Поговори со мной. — Нет. — Я не отстану. Смешок. — Конечно, Вуд. Чтобы ты умолк, когда тебя попросили? Чушь. Оливер пожимает плечами. — Такой уродился. Бестолковый и наглый. Флинт рычит. Снова ляпнул что-то лишнее? — Эй, не надо. Прости меня, я больше не буду так говорить. — Уходи. — Нет, Марк. Не уйду. Не брошу. Я не он, — добавляет мягко. — Я не стану причинять тебе боль. Флинт, здоровый, обычно грубый и мощный, переминается с ноги на ногу и всё никак не оторвёт взгляд от пола. Страшно. Мерлин, ему, наверное, страшно до одури. — Обещаешь? Оливер приказывает себе не плакать. Улыбается ему и осторожно касается плеча. Ведёт пальцами по белоснежной рубашке легонько. Показывает: он не предаст. Маркус выдыхает с облегчением. Прикрывает глаза. Застывает и делает вдох. — Я не он, слышишь? Повтори. Пожалуйста, повтори. — Ты не мой отец. Ты не он. — Молодец. Если хочешь, обними. Прикоснись. Как только убедишься, что уверен. Что правда хочешь. Клыкастые твари, оттяпывавшие от Флинта по куску, не усердствуют так. Он не позволяет. Не даёт им разгуляться. Когда Маркус гладит его поясницу ладонями, он не дрожит. Он спокоен. Ярость не мечется в груди, точно запертый в тесном шкафу боггарт. Она отступила. Затаилась на время, ожидая, словно кобра, готовая ужалить беззащитную добычу. — Пообещай мне, Олли. — Марк, я никогда тебя не обижу. Клянусь. — Хорошо, — шелестит Флинт. Слёзы бегут ручьём по щекам. Остановить их не выходит.