***
В кабинете меня поджидал не только Эйнар, но вдобавок еще и Купрона. Драконица нервно расхаживала из одного края в другой, в то время как капитан Стражи попивал сэххи, спокойно сидя у себя в кресле. Увидев меня (конвой остался снаружи), он поставил пиалу на стол, приподнялся и воодушевленно сказал: — А вот и наш мятежный гвардеец! Проходи, Паша, располагайся. Скажу честно, такого представления я не видел лет уже двадцать, с тех пор как Берилл стала вердиктором! Купрона порывисто шагнула мне навстречу, но кинув взгляд на мою щеку резко остановилась. — Ты ранен? — вскинулась драконица. — Эйнар мне ничего не сказал! Она бросила возмущенный, упрекающий взгляд на бородача. В ответ капитан Страж только развел руками, дескать, ну не сказал и не сказал, подумаешь важность. — Пустяки, — я оттянул повязку, демонстрируя щеку. — Это всего лишь царапина. Купрона характерным движением поджала губы. В эту секунду она стала ужасно похожа на Берилл. — Нужно обязательно показаться лекарю, — безапелляционно заявила она. — Валу Ахашу или вале Леоне. Чем она сейчас занимается? Ее здесь нет? Надо ее немедленно вызвать! — Не волнуйтесь так, пожалуйста, — сказал я охваченной тревогой драконице. — Серьезно, это всего лишь царапина, ничего больше. — Не волноваться?! — возмутилась Купрона. Она даже всплеснула руками. — Как же мне не волноваться? Ты сражался с бандитами! Ты ранен и еще говоришь мне не волноваться! А Берилл! Она тоже хороша! Неужели на первый раз нельзя было проявить снисхождение? Ведь ты совсем мало прожил в Теффене и еще не успел привыкнуть к нашим порядкам. Да и в твоем возрасте любой человек сначала делает и только потом как следует думает! Драконица замолчала, переводя дух. — Собирайся, — сказала она уже совсем другим, спокойным и не терпящим возражений тоном. — Ты едешь домой. Лекарю прикажем явиться туда же. — Но ведь я под арестом, — сказал я изумленно. — Разве так можно? — Можно, — вмешался Эйнар. Он с любопытством смотрел на меня исподлобья. — Берилл назначила тебе дисциплинарный арест, но она не уточнила, где именно ты должен его отбывать. В моем праве сделать так, чтобы ты проводил его под моим надзором, то есть у нас дома. Ну и ну! Я ожидал, что меня будут ругать, что Эйнар сообщит мне, что я совершил подобный проступок в первый и последний раз в жизни, а если же он повторится, то не видать мне титула рыцаря Стражи, как своих ушей… А вместо этого мне предлагают какие-то привилегии! Конечно, просидеть две недели в комфортабельном особняке намного лучше, чем ютиться в небольшой камере, но ведь это будет предательством! Натуральным предательством! Из-за меня весь коготь получил по дополнительной неделе, а я их брошу одних? Как я им в глаза-то потом посмотрю? — Подождите. Погодите немного, — попросил я, после чего твердо сказал: — Я так не могу. На лице Купроны отразилось непонимание, а Эйнар сел обратно в кресло и отхлебнул из пиалы. — Как я тебе и говорил, — спокойно заявил он драконице. — Он не пожелает оставить друзей. Паша уже не тот чудной, оторванный от жизни парень, который поселился у нас дома. Он уже драконий гвардеец. Только хвоста и зеленых ушей не хватает. Купрона откинула расшитый золотом плащ и тяжело опустилась в кресло для посетителей. Драконица безнадежно потерла лоб лапами. — Хорошо, — наконец сказала она. — Хорошо. Тогда хотя бы пообещай, что больше не будешь спорить с Берилл. — Этого я тоже не могу обещать, — огорошил я драконицу. — Но почему? — Потому что у меня есть совесть, — твердо ответил я. — Простите, что я вас подвожу. Наверное, не этого вы от меня ожидаете. Но поймите, пожалуйста, я просто не могу поступать по-другому! — Мы понимаем, — ободряюще сказал Эйнар. — Мы все понимаем, — а Купрона медленно и задумчиво проговорила: — В конце-концов Берилл тоже не боялась вступать в перепалки с Харризом Фирразом… Причем как наедине, так и прилюдно… — Еще какие! — весело подтвердил Эйнар. — Хорошее было время, согласна? Вся Зеленая Крепость сбегалась поглядеть, как они пререкаются! Харриз Фирраз — это наш предыдущий вердиктор, — пояснил капитан. — Берилл считала, что он вечно витает в облаках, вместо того, чтобы принудить всех к порядку. Один раз она до того ему надоела, что Харриз отправил ее под арест — совсем как тебя, — да еще и наложил метку для верности. Но стоило только Берилл освободиться, как она тут же пошла к нему и снова стала доказывать, что он был неправ… — А может она от меня откажется? — спросил я с надеждой. Капитан Стражи неожиданно посерьезнел. — Даже не мечтай. Она дала слово подготовить из тебя рыцаря Стражи. Теперь Берилл скорее уморит и тебя, и себя, чем нарушит свое обещание. Вопрос, откажешься ли ты? — Ни за что, — ответил я без тени сомнений. — Я не отступлюсь. — Это именно то, что я хотел услышать, — сказал Эйнар, подливая себе сэххи. — Но все же, Паша, — он поднял взгляд. — Сегодня ты далековато зашел. Не перегибай палку, ладно? Ты и Берилл нескоро расстанетесь, поэтому постарайся найти к ней подход. В конце-концов, есть много более безопасных и корректных способов донести до нее свою точку зрения. Надо всего лишь вести себя уважительно, соблюдать субординацию и подбирать правильные доводы. Хотя наш вердиктор довольно упряма, она отнюдь не глупа. Берилл нередко прислушивается к чужим аргументам, особенно здравым. Я кивнул, хотя на самом деле не собирался следовать совету Эйнара. У меня была идея получше. Раз до конца обучения нам придется быть вместе с Ледышкой, и ни я, ни она, не могли друг от друга избавиться, то почему бы просто не сократить этот период до минимума? Надо поставить себе цель и работать, подумал я. Работать, как проклятый. Проштудировать законы от корки до корки. Выжать максимум в физической подготовке. Еще фехтование… С фехтованием тоже как-нибудь справимся… А затем мы с драконицей оба вздохнем с облегчением — после того, как с чистой совестью разойдемся по разным углам и практически не будем встречаться, разве что только время от времени, когда этого потребует служба. Да, именно так. Так и никак иначе. Эйнар хлопнул в ладоши и потер руки. — Что же, раз ты не передумал отбывать наказание вместе со всеми, тогда последнее. Тебе что-нибудь нужно в камеру? — Да, — ответил я без раздумий. — Короткую веревку, чтобы через нее прыгать. И кодексы. Все кодексы.***
Возвращаться назад было слегка грустновато, в первую очередь из-за Купроны. Судя по ее виду, добрая драконица переживала за меня так, словно мне дали пожизненное. Ей явно не хотелось отпускать меня в камеру. Но на оклик Эйнара в кабинет вступили конвойные и печальной Купроне волей-неволей пришлось с этим смириться. Чуть позднее арестантскую посетил лекарь Ахаш. Он с непроницаемым видом осмотрел мою щеку. Осведомившись, промывали ли ее «лечебницей», Ахаш наложил свежую повязку и предписал не трогать и не мочить раны. Собственно, этим его советы и ограничились. Как достаточно скоро мне стало известно, синеватые листья «лечебницы» являются мощным заживляющим средством, а также отлично предотвращают загноение, совсем как наши рисские антибиотики, о существовании которых я неожиданно вспомнил. Вообщем, после первой помощи Рейны, ничего кроме легкого зуда в щеке меня больше не беспокоило. Начались мои дни в заключении. К моему удивлению, они оказались богаты на разные, порой весьма необычные события и пролетели не только быстро, но и в основном достаточно весело. Скучать было некогда. Не желая тратить время впустую, я установил себе график тренировок и изучения теории. Каждое утро я начинал с легкой разминки, затем завтракал, когда нам приносили еду из гвардейской столовой, после чего занимался уже по настоящему. Прыжки через веревку, отжимания и короткие подтягивания с согнутыми коленями, которые я выполнял на решетке — вот тот комплекс, который я выбрал. Вскоре Рейна с Панцирем подхватили мои упражнения, чтобы «не зачахнуть тут взаперти». С шутками и прибаутками мы вступали в соревнование, у кого получится сделать больше подходов. Когда же мы уставали, я садился за книги и тщательно разбирал статью за статьей. — Вы только послушайте, — восхищенно говорил я, откопав пункт, которому было по меньшей мере лет триста или четыреста. — Оказывается в нашем городе запрещено привязывать зеленых кусак к палкам и тыкать ими в прохожих! Причем это приравнивается к вооруженному нападению! А еще — вот, поглядите! — гражданам Теффена запрещается плохо думать о вердикторе. Между прочим, штраф за это составляет сорок энью. — Кто же о ней хорошо думает, — ворчал Панцирь. — Ага! Вот ты и попался, бандит! С тебя сорок энью за невосторженный образ мыслей! — Как же, как же, — Панцирь усмехался. — Бегу и падаю, едва монеты не рассыпаю. Мы с Рейной переглядывались и подмигивали друг другу. — Законы надо исполнять, — говорил я, подражая назидательной интонации Берилл. — Правосудие слепо! — подхватывала Рейна. — Оно не разбирается. Раз написали платить, значит надо платить! — Да у меня и денег с собой нет, — пытался отвязаться Панцирь. — А вот мы тебя сейчас потрясем, — грозила рыжеволосая девушка, — чтобы убедиться, — после чего не откладывая дело в долгий ящик мы кидались к Панцирю, с натугой поднимали его в воздух и принимались встряхивать вниз головой. — Отпустите! Отпустите, ребята! — молил ящер, хохоча и брыкаясь. — Вы же сами Ледышку не любите! — Неправда, — говорил я противным ханжеским голосом. — Лично я ее обожаю! — А уж я-то… А уж я-то… — задыхаясь от смеха, посвистывала и хрюкала Рейна. — Я без нее вообще ни дня прожить не могу! До того она замечательная! Вдоволь надурачившись, мы ставили Панциря на ноги, а затем, все еще улыбаясь, валились на тюфяки. Я снова погружался в изучение кодексов, а Панцирь с Рейной травили друг другу разные забавные байки. После обеда мы еще раз проделывали физические упражнения, а затем начинали общаться с остальным когтем, находящимся в других арестантских. Надо сказать, что сообщение мы наладили почти моментально. Прижавшись к решетке в окне, можно было спокойно переговариваться с ближайшей камерой, в которой сидел Гдаш, Шутник и Длиннохвостая. А вот докричаться до Милашки, Болтуна и Долинника (это был еще один наш сослуживец), отсюда было непросто, поскольку их поместили немного дальше по коридору. Тем не менее, используя среднюю камеру, как передаточную станцию, мы спокойно говорили и с ними. Иногда, правда, Длиннохвостая специально перевирала проходящие через нее слова, в результате чего диалоги становились настолько абсурдными и идиотскими, что мы буквально животы надрывали. Тем же самым способом — через окно, просунув руку через решетку — я делился со всем когтем всякими вкусностями, которые мне присылала Купрона. Разумеется и разговоры, и обмен любыми предметами, был строго-настрого запрещен, но караульные просто закрывали на это глаза. Да, формально мы находились под арестом, а они нас охраняли, но в конфликте с Берилл, гвардейцы пребывали на нашей стороне, а поэтому не собирались нам в чем-либо мешать. В итоге мы освоились так, что когда мимо арестантских на построение топали ящеры из нашей лапы, приникали к прутьям и начинали горланить неофициальный гимн Гвардии. — Уши, хвост и чешуя! — что есть сил надрываясь, орали мы всем когтем. — Все гвардейцы — братья! Маршируя, сослуживцы в сотню глоток подхватывали: — Будь храбрец ты или трус… Олух или гений… Не оставим мы своих — всех без исключений! — и в знак солидарности били кулаками себя по плечу. Тем не менее, отыскались в Гвардии и свои штрейхбрейхеры. После первой недели караул сменился и на дежурство заступил коготь «чистюль». Так называли ящеров, которые верили не в Семерку, как большинство нормальных димаго, а в некое безымянное божество, нашедшее свое воплощение в Договоре. Из этого бредового тезиса они выводили еще более бредовые заповеди. Например, согласно им вердиктор был не просто человеком, избранным Древними Силами, а чем-то вроде пророка или вообще аватаром высшего существа. Служить ему считалось религиозным долгом, точно так же, как и слепо следовать любым законам и правилам, потому как они, так или иначе, были созданы на основе главного священного откровения. Что чистюли, обычно и делали, выполняя свои обязанности с фанатичной добросовестностью, доходящей порой до смешного. Коготь чистюль, заступивший на караул, был мне знаком. Помните тех гвардейцев, которые чуть не арестовали меня, когда я вытащил из канала барашку? Так вот, это оказались именно они. С ними наша сладкая жизнь стала далеко не такой вольготной и сладкой. Например, нам запретили общаться с соседними камерами. Стоило только нам начать переговариваться, как охрана немедленно колотила в дверь кулаками. — Разговоры запрещены! — строго говорили они. — Молчите или согласно пункту десятому, о «надзоре», мы будем обязаны лишить вас обеда! Если же мы не прекращали, они подходили к решетке снаружи и тыкали в нас ножнами, отгоняя вглубь камеры. Делали они, кстати, это без злости — скорее излишне старательно, а вид при этом у них был такой, будто они совершают подвижничество. Особенно нас доставала ящерка по имени Бурри. Эта молодая девушка, которую я в прошлый раз принял за курсантку, по всей видимости была неофитом и вкладывалась в обязанности надзирателя со страстью недавно обращенной послушницы. — Вот бы выбраться и намылить им шею, — сердилась Рейна, получив на обед порцию, урезанную за нарушение распорядка. — Мы с ними еще поквитаемся, не будь я Рейной Фуэгро! — Да, я бы тоже хотел выбраться, — поддержал ее я, не подозревая к чему это нас приведет. — Ну да ладно. Нам всего лишь несколько дней здесь осталось. Вскоре я благополучно забыл о наших неосторожных словах. А зря! Потому что именно после них и начались те загадочные и необъяснимые вещи, ради которых я вообще начал про это рассказывать.***
Первой изменилась решетка. Накануне ночью в камере стало ощутимо прохладней, а за стеной, гудя, зашептал ветерок. Через сон мне почудилось, что в его глухом шелесте звучит мое имя. — «Павел… Павел… Павел Чарнотцкий…» — повторял ветер сухим, потрескивающим голосом. Он словно звал меня встать, подойти и откликнуться. Но я, разумеется, не стал подниматься, а лишь плотнее закутался в одеяло и вскоре снова погрузился в царство Морфея. А утром, продрав глаза, увидел Рейну и Панциря, стоящих у окна и что-то потрясенно разглядывающих. — Паша! — взволнованно позвал меня Панцирь. — Иди скорее сюда! Посторонившись, он пропустил меня к окну. В первый миг я не понял, в чем заключается весь сыр-бор, а когда до меня дошло, то чуть не раскрыл рот от изумления. Прямо в центре решетки не хватало двух прутьев. Они были срезаны буквально под основание, вровень с камнем, и как срезаны! Сверху и снизу окна осталось только по два железных, до блеска отшлифованных круга. Теперь через решетку можно было пролезть, причем особенно не напрягаясь. — Чудеса! — шокированно пробормотала Рейна. — Эй, ребята! — она высунулась наружу и крикнула в сторону соседней камеры. — А у нас тут решетка пропала! Ее возглас услышала Бурри. Она заглянула к нам в арестантскую через окошечко в двери, побледнела от ужаса и уже в следующий миг позвала остальных караульных, дескать мы готовим побег. Ворвавшись, надзиратели оттеснили нас в угол и тщательно все обыскали, но, само собой разумеется, не нашли никаких инструментов. После этого они долго чесали в затылках и рассматривали окно, но так и не придумали, каким образом мы сумели перепилить прутья. — Признавайтесь, как вы это сделали, — потребовал коготь чистюль. На это мы только пожали плечами и кротко ответили: — Это не мы. Это Древние Силы. За неимением лучшего, надзиратели были вынуждены довольствоваться нашей теорией. Перевести нас в другую камеру было нельзя — все они были заняты, так как буквально вчера под дисциплинарный арест загремело сразу два когтя в полном составе. Пришлось оставить нас в нынешней. Коготь чистюль отправился договариваться о новой решетке. А чтобы мы не убежали, у окна снаружи приставили караульного. Тут то мы и взяли реванш. Наивный чистюля не ожидал от нас большого коварства и первое время стоял к нам спиной, загораживая окошко. Поскольку оно было вровень с землей, мы тихонько подкрадывались, после чего щекотали надзирателю пятки или резко хватали за хвост. Вскоре караульный не выдержал, отступил от окна на безопасное расстояние и начал следить, повернувшись к нам лицом. Тогда мы изобрели другой способ ему досадить. После еды в наших мисках оставалось достаточно много жира. Собрав с пола опилки, мы прессовали их в шарики, а затем скрепляли, водя по дну миски. Когда собранный жир застывал, шарики становились плотными и довольно увесистыми. Накопив изрядный боезапас, мы начинали атаку. Когда караульный слегка отвлекался, Рейна хорошенько размахивалась и запускала шарик ему прямо по шлему. Раздавался глухой звон. Надзиратель дергался от неожиданности, подскакивал к окну и начинал возмущаться: — На дежурных нападаете?! — Кто нападает? Мы? — искренне изумлялась Рейна. — Мы вообще тут на тюфяках спокойно лежим. Сам посмотри, если не веришь. — А что же тогда это было? — Птичка сверху накакала, — еле-еле сдерживая хохот, объяснял Панцирь. Мы давились, но все-таки сохраняли относительно серьезные лица. «Нет у нас таких птичек!» — негодовал караульный, но поймать нас за руку у него не получалось. Глядя снаружи, со света, он не мог различить большую часть того, что мы делали в камере. А шарики действительно напоминали ту самую вещь, о которой мы говорили. Как бы то ни было, к вечеру дырку в решетке замотали цепями, закрепив их крест на крест на оставшихся прутьях. Надзиратели успокоились. Но покой их продлился недолго. На утро пропали не только цепи, но и вся решетка впридачу. Среди караульных началась легкая паника. Они долго совещались в коридоре, а потом к нам зашел коготь чистюль. — Должен вас предупредить, — сказал он замогильным голосом, — что за порчу имущества полагаются строгие наказания. Не знаю, как вы это вытворяете, но если не прекратите — мы будем вынуждены принять самые серьезные меры! — Ну пойди, накажи, — не испугалась Рейна. — Только докажи сначала, что это мы решетку испортили, а не Древние Силы. Как бы мы это сделали у вас на глазах, а? Угроза начальника караула была обычным актом отчаяния, попыткой восстановить хотя бы какой-то контроль над ситуацией. Он понимал это не хуже, чем мы и потому не нашел, что нам ответить. Еще раз припугнув наказанием, чистюля ушел, приказав Бурри не отходить от двери и тщательно вести наблюдение. На следующий день решетка, как ни в чем ни бывало, вернулась на свое законное место. Правда вместо нее исчезла тяжелая дубовая дверь: исчезла с концами, она будто в воздухе растворилась. — Мы сообщим коменданту, — со слезами на глазах, крикнула ящерка, забежав в камеру. Она потрясла маленьким кулачком. — Вас накажут! Обязательно накажут за то, что вы казенную дверь утащили! Возможно она задремала на посту. А возможно все произошло настолько бесшумно и быстро, что она вообще не успела на это отреагировать. Просто отвернулась на миг, а когда через секунду посмотрела назад, двери уже не было… Надзиратели были в отчаянии. Они отвечали не только за арестованных, но и за сохранность имущества, а тут такое! Вечером коготь чистюль мрачно сообщил, что написал докладную на имя коменданта. Там он подробно изложил все обстоятельства и, если подтвердится наша причастность к последним событиям, то мы понесем суровую кару. Бурри всхлипывала, а остальные чистюли угрюмо хмурили лбы. Мне даже стало их жалко, а Рейна остыла и передумала их колотить, когда выйдет из-под ареста. Между тем, на следующий день, наш срок закончился и нас отпустили. А что же касается двери… С дверью случился конфуз. Я слышал, что комендант отправил помощника, чтобы тот проверил сведения, полученные в докладной. Чистюли немедленно повели его к нашей бывшей камере, чтобы он сам убедился в пропаже. Однако когда помощник оказался на месте, выяснилось, что дверь стоит, как положено, причем именно та самая дверь — со всеми царапинками и порыжевшими железными петлями. Момента ее появления снова никто не заметил. Он остался такой же загадкой, как и недавнее таинственное исчезновение. Помощник коменданта молча выслушал надзирателей, которые Договором клялись, что они ничего не придумывали и все было именно так, как они рассказали, а потом хмыкнул и отправился восвояси. Немного позднее чистюлям дали увольнительную на целый месяц, чтобы «отдохнуть и попить успокоительных трав». На этом все и закончилось. Лично я не знал, что и думать. Древние Силы уже второй раз приходили нам с Рейной на выручку. Возможно причина заключалась в том, что в прошлом я был помощником призывателя и до сих пор пользовался толикой их расположения? Ответа, как обычно не было. Поэтому я решил воспринимать благосклонность Древних Сил как обычную данность, точно так же, как воспринимал много других непонятных вещей.***
Пожалуй, пора подвести черту под этой главой моей жизни. Через день после освобождения, я спустился на арену. Драконица поприветствовала меня с обычной прохладой и заявила, что давать большую нагрузку мы сегодня не будем, поскольку мне нужно какое-то время, чтобы привести себя в форму. Об аресте и о нашем конфликте Берилл никак не обмолвилась, по всей видимости, считая, что уже дала мне хороший урок. Я холодно ответил отказом, объяснив, что занимался, будучи в камере. Убедившись после пары кругов в том, что я говорю правду, Берилл провела стандартную тренировку. Мне кажется, она была приятно удивлена мои упорством и целеустремленностью. Когда же на вечерней беседе по законодательству я с трудом, но разрешил запутанный спор между цехом горшечников и городской администрацией, удивление Берилл достигло такой высокой отметки, что даже проявилось на ее застывшем лице. — Это была довольно сложная задача из настоящей судебной практики, — сказала она, вероятно желая меня похвалить. — Не ожидала, что вы так легко справитесь с ней. Неплохо. Неплохо, Павел. Однако ее похвала была мне совсем не нужна. — Ниэр Берилл, позволите говорить прямо? — спросил я, стиснув зубы. Драконица кивнула. — Я знаю, что я вам не нравлюсь, — начал я. В глазах Берилл что-то быстро мелькнуло, но я все же храбро продолжил: — Что же, это ваше право. Вы не обязаны меня любить, да и я прекрасно знаю, что мягко говоря, неидеален. Берилл нахмурила красивые брови. — К чему вы клоните, кандидат? Выражайтесь яснее. — К тому, что я слышал, будто вы пообещали подготовить из меня рыцаря Стражи. А я обещал Эйнару сделать для этого все, что только смогу со своей стороны. Значит наши цели совпадают. — я перевел дух и непроизвольно потер похолодевшие руки. Берилл молчала. — Вы занятой человек, ниэр вердиктор. Наверное, вам не хочется тратить много времени на кандидата, особенно на такого, как я. Поэтому я прошу вас только об одной вещи. Нагружайте меня настолько сильно, насколько это возможно. Чем скорее вы меня выучите, тем скорее нам обоим не придется встречаться. Наверное, это была излишняя откровенность. Берилл носила титул вердиктора и могла раздавить меня буквально одним пальцем — хоть в прямом, хоть в переносном значении этого слова. Однако я должен, обязан был расставить все точки над «и». Драконица некоторое время продолжала молчать. А затем медленно проговорила: — Вот как... — и неожиданно резко закончила: — Я услышала, вас, кандидат. Свободны. Поднявшись, я отдал честь и двинулся прочь из закутка в библиотеке, в котором мы разбирали теорию. Сворачивая за книжный стеллаж, я сам не знаю зачем обернулся. Очевидно считая, что за ней никто не следит, Берилл сидела, бессильно уставившись в стол. На дне ее фиолетовых глаз плескалась тоска и обида. В этот момент она выглядела совсем не как могучий, бесстрастный вердиктор — скорее как просто очень красивая, но страшно измученная и изможденная женщина. А может быть, это просто мне померещилось.