Золотко

      «Сегодня Ишачья Пасха или День Дурака?» — задаюсь вопросом, делая малюсенький глоток настойки отвара из древесных опилок из малюсенькой чашки.       Всё в этом доме, словно визжит о неприятии традиций и бунтарстве, несмотря на «вроде как традиционный» вид. Даже предоставленная радушным хозяином дома одежда, вместо «безнадёжно испорченной» юката, нарочито молодёжная и современная, как раз из той категории, что больше всего мне не подходит, наталкивает на мысли об откровенной издёвке. И чайный набор…       Хотя о чем это я? То, что я очнулась непонятно где, мой лучший и единственный друг связан какой-то мистической хренью и лежит на манер парализованной гусенички в углу и сверлит небритого мужичка в панамке ненавидящим взглядом, говорит о многом. Если бы Урью не парализовали тело, оставив возможность только смотреть и слышать, он бы точно попытался подползти и загрызть панамочника. Мне самой этого шинигами за его «Мизуки-тян», произносимое с не передаваемо бесящей улыбочкой хочется не загрызть так хоть обслюнявить, но у меня даже гранаты нет, чтобы с криком «ура!» кидаться под танк. А шинигами в панамке, явно чем-то покрупнее и бронированней танка будет.        Я не понимаю, как мы могли оказаться тут, в чем смысл вежливой беседы ни о чем и прочего, но как матёрому практику, не первую жизнь сталкивающемуся с таким зверем, как «чайная церемония» разговор даётся относительно легко. Глазик, правда, норовит начать дёргаться, ведь Нечто, похожее на гротескную карикатуру на чайную церемонию, проводимую этим довольно сложно отнести к чему-то лёгкому.       Это мускулистый, загорелый мужчина мужик ростом под два метра и с грацией дикого тигра. Его волосы сзади заплетены в косички, на висках выбриты две полоски, при этом макушка совершенно лысая. Он носит большие усы, соединенные с длинными бакенбардами. На его носу — прямоугольные очки. Его костюм состоит из белой футболки, спортивных штанов и синего фартука c «hellow ketti» на груди. «Это» вызывает подозрения о том, что является внучатым пламенником Хапсиэля и мысли о том, что фартушек с котёнком и то, что сейчас он исполняет роль хозяйки дома — неспроста! Это сильно отвлекает давая слишком много пищи для яойного шиппера живущего в моей душе! Даже, если он не любит жанр бара.       — Между Вами, Коджима-сан, и юным квинси, нет кровного родства, Вы явно не подозревали о способностях своего друга, и понятие не имеете о том, на что он способен и что от него ожидать, — резко меняет тему и стиль поведения панамочник и многозначительно замолкает, отпивая из чашки. — Ваше здоровье, больше вне опасности и Вы можете продолжить жить спокойной и мирной жизнью. Стоит Вам только сказать об этом и Вы сможете покинуть мой дом больше ничего не опасаясь и не страшась - вернуться в свой.       — Порой мне истинна, мниться юркой рыбкой на дне озера. Как бы я не стремилась её рассмотреть и понять стоя на берегу, но рябь на зеркальной глади, поднимающаяся со дна муть, скрывают облик и понимание сути, — говорю, сдерживая раздражение от столь явных и грубых намёков шинигами, переходящих почти в откровенное запугивание и предложение предательства. Держу паузу отпивая микроскопический глоток чая. — Это может рождать печаль, злость и обиду в моём сердце, может быть сомнения и страх, но эти мимолётные чувства, подобные водной ряби, что вызвала их, не могут стать тем, из-за чего я решу отвернуться и покинуть берег.       — Даже, если кроме красивых и юрких рыбок в водной глади скрываются опасные монстры, способные утянуть на самое дно беспечного человека, слишком близко приблизившегося к краю берега?       — Не после того, как шесть лет тонула стоя на берегу, шинигами-сан.       — И что Вы собираетесь сделать снова получив способность дышать полной грудью? — «Получив?!».       — Думаю увековечить в стихах, тот сладостный миг, когда я смогла свободно сделать первый вдох. Как жаль, что в этот миг рядом не было никого достаточно образованного и утонченного, кто мог бы оценить всю палитру мельчайших изменений, что породили лавину смывшую всё наносное и чуждое с моей души, — говорю и прикрываю ладонью счастливую улыбку, невольно вылезшую на лицо и прочно поселившуюся в глазах. — Словно ветряный рассвет в начале весны.       — Рассвет… — то как он это произносит заставляет меня понять, что что-то я упускаю. — Простите, за излишнее любопытство, Каджима-сан, но именно Вы были первой, кто рассказал сыну моего друга, Куросаки-куну, о шинигами и пустых. Обычно, для простых душ, даже с высокой концентрацией духовной энергии встреча с ними является тем событием, о котором в последствии они уже не способны кому-то рассказать. Ваш настоящий отец является шинигами?       — Вся жизнь зародилась когда-то в пучинах вод, — отрицательно качаю головой, делая умную моську, вместо того, чтобы с воплем «ты рехнулся, чувак?!» хватать его за грудки. — Может быть, моя откровенность сейчас будет лишней, но я не знаю как сказать так, что быть понятой верно и избежать её. Ичиго Куросаки… первый момент, когда я оказалась с ним в одном додзё был подобен удару молнии. Я сразу ощутила, что разница между мной и им, что меж светлячком и солнцем. И как это глупое насекомое, рванула на свет… Дальнейшие мои действия умом не отличались. Сейчас, я знаю, что требовать от людей соответствия своим идеалам и представлениям по меньшей мере глупо, но тогда… Тогда казалось, что солнце смеётся надо мной. Я неистово желала понять почему, кто-то настолько сильный ведёт себя, как…       Вздыхаю, успокаивая себя. Сколько лет прошло, а эти воспоминания настолько задевают меня, что хочется кричать, бить посуду и много-много матерится.       — Не берусь судить, что изменилось во мне и почему, проснувшись однажды утром, я не сразу смогла вспомнить кем являюсь. И это должно было бы испугать, но у меня появились ответы на вопросы, что я так жаждала, словно какая-то стена в сознании исчезла. Смешно, но почему-то я поверила в то, что та сказка, о великом герое из шинигами и людях-рыцарях с которыми он плечом к плечу спасал мир людей с дырами в душах и обломанными масками, правдива. Мне…       — Обломанными? — перебивает меня, как-то изменившийся панамочник. «Шинигами-сан страааашный!» — появляется в сознании четкий образ синего летающего кота. — Самое уязвимое место пустого, его маска, если повредить её, то он долго не просуществует. И пустые это звери, редко обладающие хоть каким-то разумом, а не люди.       — В сказке, говорилось именно о людях, из места, где властвует ночь и только песок тянется от горизонта до горизонта, а леса спрятанные под ним, выходящие на поверхность мелкими чахлыми кустиками, больше похожи на обглоданные кем-то остовы костей. О брошенном в пустыне шинигами и тем, как он смог найти общий язык с редкими странниками этой пустыни, но он искал не дружбы или понимания. Что он хотел, не вспомню, кажется свергнуть кого-то и стать богом, но в детских сказках от злодея другого и ждать не стоит. Герою пришлось драться и с обманутыми жителями пустыни, и с набравшимся невероятных сил благодаря знаниям полученным от самых древних жителей пустыни и их величайшего сокровища, которое шинигами присвоил себе, заменив свой меч. Только разрушив сокровище можно было победить злодея, но цена за то оказалась непомерной, он словно лишился ног и рук… — я замолкаю, понимая, что попытавшись придать какой-то приемлемый вид той каше из событий и смутных образов персонажей, судя по ошарашенному взгляду панамочника, успела наговорить что-то не то. Очень, «не то». — Шинигами-сан. Думаю в приснившейся ребёнку сказке, что он не забыл по утру, не так уж и важна. К тому же, разочаровавшись в ней, и из-за того, кого именно поставила на роль главного героя я решила сменить додзё и больше времени уделить каллиграфии.       — Каллиграфии? — «Ками, а что в ней-то не так?!»       — Путь письма дарит мне чувство защищенности, — молчаливое, но очень настойчивое ожидание в чужом взгляде, заставляет продолжить. — Далёкие от совершенства линии, недовольство собой помогает примириться с ним же, но вызываемым другими причинами. Смирить уязвлённую гордость, обрести внутренний покой, взглянуть на события иначе и составить план действий опираясь лишь на разум, а не бездумно следуя эмоциям.       — Что ж. Тогда Вам повезло, Каджима-сан, у меня есть приличный набор для каллиграфии, что поможет Вам, смириться с последствиями наступившего ветренного рассвета, — улыбается панамочник.       — Простите, шинигами-сан, но я слишком молода и не опытна, чтобы понять, что именно ускользнуло от моего внимания, — отвечаю ему, смущенной и немного виноватой улыбкой.       — Тем наносным и чуждым, что смыла родившаяся внутри Вас лавина, Коджима-сан, были обратившиеся в прах Ваше тело и Цепь Судьбы привязывавшая к нему.       — В прах? — переспрашиваю я, думая что ослышалась, вот только взгляд шинигами не оставляет и шанса на подобный исход. Вот только не может такого быть! Должна быть либо дырка с маской, либо остатки цепи, либо перерождение, да хоть тот же мир шинигами! Но мы в Каракуре! Я чувствую это так же как в детстве! Точно так же! — Но… я живая.       — Если судить по духовной силе, Коджима-сан, Вы — шинигами*.       Я поворачиваюсь к Урью, пытаясь понять, сколько лжи в словах панамочника, но… мой друг… плачет, продолжая прожигать шинигами взглядом полным ненависти.       «Жоподанство, все ночи полные огня,       Жоподанство, за чем сгубило ты меня?!       Жоподанство, я верный твой антифанат,       Погибли юность и талант в твоих лесах.»       Нет.       «Жоподанство, я верный твой антифанат,       Погибли юность и талант в твоих лесах!»        Ками, как я сейчас хочу грохнуться в обморок! ___________________________ * Урахара несколько передёргивает факты, не забываем, что силы ГГ схожи силами Орехиме, а та не шинигами, хотя некоторые её способности связывают с кидо и прочим.