Золотко

      — Ты рехнулся Киске! Её необходимо устранить! Она едва не уничтожила тебя мало ли на что еще она окажется способной. Ты сам сделал так, что она не имеет ограничений как другие шинигами!       — Йоруичи-сан, пожалуйста.       — Во дворце Короля уже известно о ней и о том, что она едва не сделала с тобой. И о её сказках тоже. Ты понимаешь, что можешь действительно стать изгнанником, если она что-то учудит?       — Я ошибся в расчетах. Это только моя вина.       — Нет. И мы оба это знаем. Слишком много совпадений, мы не можем рисковать и позволить сорвать подготовку Куросаки и Айзена.       — Йоруичи-сан…       — Риск того, что попытка Короля вырваться из Системы в этот раз слишком велик… Хватит так смотреть! Я подниму этот вопрос на при дворе, но если никто кроме меня за неё не вступиться её существование будет прервано радикально.       — Так у неё будет хоть мизерный шанс на оправдание, Йоруичи-сан.       — Ты точно рехнулся… ***       «А матушка знала толк в японских мужиках!» — со злой иронией думаю я, чувствуя себя последней идиоткой и сидя в тепле и уюте собственной спальни. — «И она была права, да. Блин… что я за дочь, до которой мудрость матери дошла бог знает сколько столетий спустя?!»       Вздыхаю, косясь на пялящегося на меня кота. Говорящего черного кота. Говорящего черного кота который меня невзлюбил. Кота самопровозгласившего себя моим надзирателем и не спускающего взгляда ни на секунду. Кота оставляющего множество зацепок на любой ткани. Черного кота с мерзким характером. Кота.       Но это просто фигня, если сравнить с возникшей вокруг меня зоной отчуждения, строгой дозировкой информации и конфискации занпакто. Покуролесила, так покуролесила.       — Может быть хоть в ванной…       — Что-то не припомню, чтобы тебя хоть что-то смутило когда ты стала соблазнять Киске, чтобы промыть ему мозги…       — Ревнуешь?       — Влюбилась?       Я не выдерживаю взгляда кошки и заливаюсь искренним смехом. Да, у меня кажется появились некоторые проблемы с чувством юмора.       — Разборки между черным котом и коварной ведьмой! — сквозь смех произношу я держась за живот и едва не дрыгая ногами. Кажется, мне стоило таки быть под постоянным наблюдением опытного ученого.       Я потеряла ориентиры. Верх — низ, лево — право, хорошо — плохо. Что-то определённо осталось раз я тормознула на пол пути. Остановилась.       «Блажен кто верует», да?       Мой смех обрывается резко, словно кто-то щелкает переключателем. Это определённо не нормально. Абсолютно. Словно я псих.       Но это же не так, да?       Вздыхаю. Смотрю в глаза кошки. Именно кошки, потому что как нечто мужского пола я его воспринимать не могу. Некоторая двойственность, я бы сказала даже двуличность мешает этому.       — Мне кажется, что с каждым прожитым так днём мне становиться хуже. Словно Цепь никуда не исчезла и тянет дальше. Это потому, что я призрак в мире живых или в Обществе душ мне лучше не станет?       — Это просто игра воображения.       — Значит она скоро завершиться.       — Чокнутая самоубийца.       Мне нечего возразить черному коту. Разве что сказать, что я очень хочу жить, но это странное живое существо с двойной душой мне не поверит. Ни одна из его (её) частей мне не поверит.       У меня отходняк.       А еще ненависть слишком сильное отрицательное чувство для меня и если я от неё не избавлюсь сожрёт, как миленькая. И не подавиться.       Мне нужно пиво, чипсы и Ван Пис… Но в этой реальности нет Ван Пис! Тут даже Сейлор Мун нет! ***       — Урью! Я наконец таки смогла хоть до тебя дозвонится! Как там…       — Прости, Мизуки, я не могу ничего тебе рассказать. Подожди немного, как только всё закончиться я обязательно всё расскажу. И я…       — Я просто хотела услышать твой голос, убедиться хотя бы в том, что ты жив!       — Мизу…       — Не надо! Ничего не говори! Я… я подожду. Когда сможешь тогда и расскажешь. Не забудь позвонить когда всё кончится, ладно?       — Я… — молчание в трубке затягивается, а потом связь и вовсе обрывается.       — Вот и поговорили, — горько усмехаюсь я.       Всё действительно повторяется. Только вместо писем телефонные звонки. Если сейчас в между шинигами идёт война, то и вообще один в один получается. Что ж с Исида в отличии от Имагава меня не связывает общая кровь. Они никогда и ничего не были мне должны. ***       Фильмы, книги, медитации, аниме, кот. И то, что на какое-то время один кот сменяется другим ничего не меняет. Лучшие друзья — иероглифы. Как и сотни лет назад они также легко ложатся на бумагу:       Бушует осенний вихрь!       Едва народившийся месяц       Вот-вот он сметет с небес*       Лето. Уже как два дня прошло одинокое лето. Кроме ворчливого кота официально никого рядом нет, но от чужих взглядов на коже у меня порой появляется нестерпимое желание запереться ванной и тереть её мочалкой пока до кости не сотру. А так… никого нет, кроме белого с крупными рыжими пятнами и плоской мордой.       — Я иду в парк.       — Если не хочешь неприятностей тебе лучше и дальше не покидать дома, — нехотя предупреждает котяра.       — Я и так в них по уши. Мне не понятно только то, в чем меня подозревают сверх простого подросткового идиотизма и почему я еще жива.       — Есть важные люди, которых огорчит твоя смерть. Не выходи из дома.       Я молча собираюсь и закрыв дверь на ключ ухожу из дома. Парк не конечная цель пути. Я собираюсь покинуть Каракуру. Сбросить гигай и свалить на все четыре стороны. Мир велик. Думаю, что кроме квинси найдутся еще люди с особыми способностями и я смогу найти своё место среди них.       Принятое решение окрыляет.       Вот только в парке, словно по чьей-то команде из разреза в пространстве появляются два дырявых монстра в белом, похожие на людей и словно два огромных пылесоса начинают вытягивать души прямо из живых тел.       Но это фигня.       Я смотрю в знакомые до боли нефритовые глаза на белом с зелёными полосами бесстрастном лице. Мой гигай рассыпается ворохом ледяных снежинок. Внутри что-то с чудовищной скоростью щелкает, лязгает и шуршит становясь на положенные места.       — Харунобу*… — слетает с языка имя человека мертвого на протяжении сотен лет. Того самого, что убил меня статуэткой.       В холодных глазах цвета нефрита нет и тени узнавания. Звенящую пустоту сознания разрывает в клочья одно слово:       — Мусор…       Монстр явно собирается меня сожрать.       — Смейся, Каюки… — слова слетают с губ осенней листвой. Все мои чувства, вся боль, ненависть, любовь — всё, вливаются в казалось бы безвозвратно потерянную канзаши с камоном Имагава и в волосы черными лентами взвивающимися вокруг головы. — Смейся…

Конец первой части

_____________________ * за основу взят исторический персонаж. Такэда Сингэн (яп. 武田 信玄, 1 декабря 1521 — 13 мая 1573) — даймё и полководец Японии периода Сэнгоку («Воюющих провинций», 1467–1568 гг.). Был старшим сыном Такэды Нобуторы, полководца и правителя горной провинции Каи (ныне префектура Яманаси). При рождении получил имя Кацутиё («победа навсегда»), но в 1536 году сменил его на Харунобу, получив в дар иероглиф «хару» (晴) из имени 12-го сёгуна Асикаги Ёсихару. Имя Сингэн принял с монашеским саном в 1559 году. Харунобу рос нелюбимым ребёнком, отец хотел избавиться от него, так как благоволил больше своему второму сыну — Такэде Нобусигэ, и именно ему собирался передать свои владения. В 1541 году при поддержке главных вассалов своего отца Харунобу восстал, и, изгнав Нобутору, стал править самостоятельно. Существует гипотеза, что Харунобу, готовясь сместить отца, вступил в тайный сговор с Имагавой Ёсимото.