Искупление

День выдался суматошным, даже сумасшедшим, но это был тот случай, когда Ирина оказалась рада воцарившейся суете. Терпеливо, стараясь не вслушиваться, пережила генеральский выговор в управлении; долго разбиралась со следаком в СК, запоровшим переданное ему дело, над которым ее ребята бились не один месяц; выдержала кучу звонков всевозможных вышестоящих, опять чем-то жутко недовольных и тонко угрожающих; устроила разнос на совещании... Все привычные заботы, проблемы, разборки загружали голову, не позволяли уйти в размышления о происходящем, а главное — о грядущих неотвратимых переменах.       — Ир, у нас ЧП, — непривычно взбудораженный Климов показался на пороге, отвлекая от бумаг.       — Что еще случилось? — вяло отреагировала Зимина.       — Так ты еще не в курсе? — догадался, бросив взгляд на выдернутый из розетки телефонный шнур. — Возле канала нашли три трупа. Молодые девушки. Ни документов, ничего... Такой... такая шумиха началась... Пресса уже слетелась, начальство...       — Да уж, вечер обещает быть не томным, — проворчала Ирина Сергеевна, поднимаясь. — Покой нам только снится... Кипеш действительно вышел изрядный: среди медиков, криминалистов и оперов шныряли неугомонные личности с микрофонами и камерами, не обращая никакого внимания на нескольких стоявших в стороне высоких чинов; на дороге выстроилась целая вереница машин, а возле ограждения уже собралась внушительная толпа любопытных.       — Ир, может не надо? — обычно невозмутимый Климов выглядел довольно бледным, а заметив, как начальница решительно направляется к носилкам, забывшись, торопливо придержал за рукав пальто. — Зрелище такое... неприятное, в общем. Зимина только выразительно повела бровью и, не обращая внимания на деликатное предупреждение, деловито пробралась туда, где щелкали объективами фотоаппаратов эксперты. Преспокойно наклонилась над носилками, потом обменялась несколькими фразами с криминалистом. Вадима невольно передернуло — и от жуткого вида тел, и от этой ненормальной невозмутимости, с какой начальница оценила обстановку. Из стали нервы у нее, что ли?       — Да уж, весело, — бросила Зимина, остановившись рядом. — То ли маньяк у нас новый нарисовался, то ли еще че похуже... — Осеклась, внезапно побелев и отступая назад.       — Ир, тебе нехорошо?.. Я же предупреждал! Не надо тебе было...       — Господи, Вадим, что у тебя за отвратительный одеколон? — пробормотала сдавленно, прижимая ладонь ко рту. От неожиданно-резкого, навязчивого запаха заломило виски, запершило в горле, даже на глазах выступили слезы.       — Ир, что с тобой? — озадаченный вопрос ударил в спину, но Зимина уже стремительно вылетела за ограждение. Климов, проводив начальницу недоуменным взглядом, только обескураженно пожал плечами.

***

Сашка выслушал ее странно спокойно, только когда потянулась обнять, напрягся и сразу же вывернулся.       — Это из-за той истории, да? — спросил тихо, глядя на нее хмурыми глазами, так похожими на глаза его непутевого папаши. — Типа, один ребенок не получился, может, с другим больше повезет?       — Саш, ну что ты такое говоришь? Я...       — И замуж, наверное, еще выйдешь. Или этот тоже как мой отец, наворотил дел и слился?       — Саша!       — А что, я не прав? Почему ты тогда меня с ним не познакомила? На меня наезжаешь постоянно, а сама... Помнишь, какой скандал мне закатила, когда я с Варей встречался?       — Саш, да при чем здесь!..       — Вот и я думаю, что ни при чем, — с тщательно сдерживаемым неудовольствием бросил сын и, захлопывая дверь своей комнаты, "обрадовал": — Ты разберись со своей личной жизнью, ага? А я у бабушки пока поживу.

***

      — Зачем пришел? — раздраженно-безжизненный голос; едва приоткрытая дверь. Похоже, радоваться его визиту товарищ полковник не спешила. Неудивительно, впрочем.       — Надо поговорить, — бросил Паша отрывисто и резко. — Может, все-таки впустите? Несколько мгновений молча смотрела на него, помедлив, также молча посторонилась.       — Ну и о чем ты хотел поговорить? — замерла у стены, скрестив руки на груди. Взгляд против воли скользнул к животу, скрытому свободной домашней рубашкой, и моментально явилась эта глупая мысль: когда там все становится явно и очевидно?..       — А вы сами как думаете? — процедил сквозь зубы, твердо и зло встречая ее непроницаемо-усталый взгляд.       — Ткачев, у меня был чертовски тяжелый день и я очень хочу отдохнуть, а не устраивать вечер взаимных вопросов! — выпрямилась, медленно закипая жгучим недовольством. — Или говори, что хотел, или проваливай!       — А мне казалось, это вы мне должны кое-что сказать, — выговорил очень четко, спокойно и тихо, ввинчиваясь холодным взглядом в расширенные потемневшие зрачки, в которых сквозь раздражение прорвался нетерпеливый немой вопрос.       — Интересно, и что это я должна тебе сказать? — вздернула бровь, не изменившись в лице. Оскар в студию, мать вашу!       — А вы подумайте. Может, что-нибудь в голову придет, — судорожно выдохнул пропитанный горькими духами и грозовым напряжением воздух.       — У меня нет никакого желания разгадывать твои загадки, — сердито повела плечом, отворачиваясь. — И сил, кстати, тоже.       — Неудивительно, в вашем-то положении, — бросил, с каким-то болезненным удовлетворением отметив, как окаменела тонкая спина.       — Ч-что ты имеешь в виду? — так и не обернулась, только в еще сильнее охрипшем голосе метнулся неподдельный испуг.       — Может хватит комедию-то ломать уже? — рывком развернул лицом к себе, стальной хваткой вцепившись в изящное запястье, даже не задумываясь, что делает больно. — У меня, знаете ли, тоже нервы не железные.       — Откуда ты... — даже, кажется, не услышала, что он сказал — таким застывшим на грани паники было ее лицо.       — Да какое это имеет значение! Вы мне почему ничего не сказали?! Это же мой ребенок? Отвечайте! — еще сильнее сжал ее руку — Зимина вздрогнула, отрезвленная вспышкой боли.       — Если я отвечу, ты наконец уйдешь? — спросила едва слышно. Молча кивнул, готовый пообещать что угодно, лишь бы услышать ответ.       — Нет, не твой, — произнесла очень естественно и правдиво — от этой псевдо-искренности снова накатила ослепляюще-красная пелена. — Теперь ты наконец оставишь меня в покое?       — Не врите! — взорвавшись, рявкнул Паша. — Я видел справку! Там срок указан! А с этим вашим доктором вы уже три месяца не встречаетесь, я знаю! Зимина зло дернулась, высвобождая руку. Спокойные, ничего не выражавшие глаза теперь пылали — яростное черное пламя, прожигающее до самой души.       — Какого хрена ты лезешь в мою личную жизнь?! — бледные щеки вспыхнули лихорадочно-гневным румянцем. — Кто тебя просил?! Ты хотел уйти? Уходи! Я тебя не держу! И всех остальных тоже! Делайте вообще че хотите! Так им и передай! А меня оставьте уже в покое! Разгоряченные, разъяренные, тяжело дышащие. Глаза в глаза — черные омуты ледяного отчаяния и выжигающей боли.       — Если я узнаю... если вы... попытаетесь хоть что-то... — контрастом со сбивчиво-бессвязными словами — неестественно-спокойный предупреждающий тон, наполненный какой-то безумной решимостью. — Я просто не знаю, что с вами сделаю.       — Вон пошел, — с таким же зеркальным спокойствием резко и властно приказала Ирина Сергеевна, вздергивая подбородок. — Или мне наряд вызвать? Несколько секунд, неподвижный, бессильно-яростно смотрел на нее. Резко развернулся к выходу и, уже взявшись за ручку двери, обернулся, выверенно-невозмутимо отчеканив:       — Я надеюсь, вы поняли то, что я сказал.