Искупление

Слишком стремительной и запутанной оказалась цепь быстро раскрутившихся событий — одни случайности накладывались на другие, соединяясь в какую-то нелепую на грани сюрреализма картину, а ведь еще совсем недавно все было предельно просто. Была непоколебимая преданность начальнице, с которой столько прошли и которая так много им всем помогала; потом была дикая, неуправляемая злость и ненависть, разъедающая изнутри до опустошающей боли; и попытка жестоко и кроваво отомстить была тоже. А потом потянулись случайности, совпадения, причудливые стечения обстоятельств: всего один взгляд на какую-то бумажку — и решение отступить, смириться, перетерпеть. Случайное столкновение в больничном коридоре — и перевернувшаяся, исказившаяся реальность: та, которую объявил предательницей и врагом, вдруг подарила ему шанс, возможность вернуться к чему-то нормальному, простому, обыденному, подарила какой-то смысл в бесцельной жизни, лишиться которой ему в последнее время вовсе не казалось чем-то страшным. Невольно пробрала ледяная дрожь при мысли, что все могло сложиться иначе — там, в расплющенной машине, могла оказаться женщина, беременная от него. Еще один кульбит судьбы: человек, спасший ему жизнь, когда, отчаянный и пьяный, собирался покончить с собой, снова предотвратил непоправимое — на этот раз ценой собственной жизни. А тот, кого считал поначалу союзником, объединенным общим прошлым, общим несчастьем, общим врагом, моментально перешел в разряд противников, едва попытался задеть то, что теперь оказалось для него важнее, чем что-либо иное — противоречия, ненависть, даже чужая жизнь. Ткачев не хотел думать, что бы случилось, не окажись он возле дома Зиминой в нужный момент — рехнувшийся от жажды мести Терещенко просто не смог бы остановиться. Паша понимал его как никто, еще недавно разделяя желание отомстить — недавно, но не сейчас. Не сейчас, когда она и его будущий ребенок были неразделимым, единым целым. Простой инстинкт — не допустить, спасти, защитить. То, из-за чего он, даже не попытавшись договориться, остановить, вразумить, безжалостно и просто нажал на спуск, сделав выбор между жизнью своего ребенка и тем, кто мог эту жизнь отнять. Практически так же, как она в свое время сделала выбор между жизнью одного из них и свободой всех остальных. Тот выбор, сам факт которого еще недавно показался бы ему чудовищным, непростительным, невозможным. Это ли не ирония судьбы?

***

      — Ткачев, ты куда меня привез?!       — А что, не видно? — вопросом на вопрос ответил Паша, даже не вздрогнув от грозных начальственных ноток.       — Это смешно, по-твоему? — вспыхнула Зимина. — Открой дверь, я выйду!       — Да щас прям! — Ткачев не обратил ни малейшего внимания на то, что она постепенно начала закипать. — Паспорт дайте мне свой.       — Ткачев, прекрати этот балаган! — рявкнула Ирина Сергеевна, зло дернув ручку двери.       — Вы никуда не пойдете, я сказал, — отчетливо повторил Паша — что-то такое очень спокойное и нехорошее прорвалось в голосе. Бесцеремонно выхватил у начальницы сумку и, высыпав содержимое в открытый бардачок, сгреб красную книжечку.       — Паш, стой! Ткачев, твою мать! — донеслось вслед, но он уже захлопнул за собой дверцу автомобиля, сделав вид, что ничего не услышал. Ира, выругавшись, вышла из машины вслед за ним. Встретились они уже выхода — Ирина снова заплутала в хитросплетениях коридоров, массивах одинаковых дверей и лабиринтах бесконечных лестниц. И только выбравшись на исходную, столкнулась с Пашей лицом к лицу, даже не успев понять, откуда он появился. Молча сунул ей паспорт и спокойно спустился по ступенькам. Ира машинально раскрыла корочки и несколько мгновений глупо моргала, пытаясь осознать написанное.       — Ткачев, да это же просто смешно! — накинулась на невозмутимого как скала "молодожена". — Филькина грамота какая-то! Да ее оспорить!..       — Только попробуйте, — все с тем же странным пугающим спокойствием предупредил Паша, повернувшись и взглянув ей прямо в глаза. Очень твердо и серьезно взглянул — Ира даже на секунду опешила от этого хладнокровия.       — Это просто смешно! — повторила упрямо, пытаясь побороть недоверие и растерянность.       — Смейтесь сколько хотите, — великодушно разрешил Паша, помогая ей усесться в салон. — А вот то, что мой ребенок родился бы у матери-одиночки и еще наверняка с прочерком в графе "отец" — вот это было бы ни хрена не смешно.       — Бред какой-то, — беспомощно пробормотала Ира. — И сколько ты заплатил?       — Сколько ни заплатил, все свои, — ушел от ответа Ткачев и неожиданно улыбнулся: — Вы еще спасибо скажите, что я вам вашу фамилию оставил, исключительно из уважения, между прочим.       — Да ну тебя, — сердито буркнула Ирина Сергеевна, отворачиваясь к окну. Такая — по-детски растерянная, недоверчивая, даже пришибленная, она вдруг показалась ему какой-то невероятно забавной и милой. И, выезжая из вереницы машин, добрая половина которых была украшена дурацкими куклами, лентами и шариками, Паша против воли впервые за долгое время искренне и широко улыбался.

***

Ткачев и не подумал отреагировать на протестующее восклицание, когда вслед за начальницей внедрился в квартиру. Ира, бросив взгляд на его каменно-непроницаемое лицо, мысленно махнула рукой: да фиг с ним, пусть делает че хочет! Муженек, блин... Однако пофигизм довольно быстро сменился возмущением, когда Паша, деловито осмотрев квартиру, принялся наводить свои порядки. Первым делом, заметив на подоконнике практически полную пачку сигарет, отправил ее в мусорный пакет, кажется, не заметив тихого обалдения хозяйки. Потом зачем-то распахнул холодильник, осмотрел практически пустые полки, где скучал кусок сыра и бутылка питьевого йогурта, выразительно чему-то хмыкнул и направился в спальню. Ирина даже не успела отреагировать — начатая упаковка снотворного и целый блистер с успокоительным составили компанию сигаретам.       — Ну знаешь ли... Ну вообще... — только и смогла сказать Ирина, наблюдая такое варварство. — Ты хоть знаешь, сколько эти таблетки стоят? Паша, отвлекшись от кухонного шкафчика, который обыскивал следующим, повернулся и пристально посмотрел на нее. Очень выразительно посмотрел — как на клиническую идиотку.       — Это вы так прикалываетесь или реально думаете, что я позволю своего ребенка травить всякой гадостью? — Не дожидаясь ответа, нашарил в кармане джинсов кошелек, поворошил лежащие там бумажки и направился из кухни, предупредив: — Решите закрыться — дверь вынесу, сразу говорю. Ира, не найдя достойного ответа, только смешно развела руками. Явился Паша буквально через полчаса — Зимина, глядя на кучу лопающихся от содержимого пакетов, только подивилась, как он успел скупить весь супермаркет в такой короткий срок — именно такая мысль пришла ей, когда Ткачев принялся выгружать покупки. Йогурты, сметана, сладкая творожная масса, огурцы, морковь, помидоры, какая-то зелень, кусок мяса и замороженная курица, лотки с клубникой, вишней, смородиной, огромная гроздь винограда, абрикосы, персики, мандарины... Это только то, что успела заметить, пока Паша забивал холодильник — от обилия лотков, пакетов и упаковок зарябило в глазах. Но окончательно добили Иру баночки с какими-то витаминами, огромная стопка книг и брошюр и несколько дисков — классическая музыка.       — Будете каждый вечер перед сном слушать, — объявил Паша, пододвигая ей диски. — Ему, — бросил взгляд на еще совершенно плоский живот начальницы, — полезно.       — Паш, ты как, нормально себя чувствуешь? — заботливо осведомилась Ирина Сергеевна и даже, протянув руку, коснулась ладонью лба. — Я уж думала, у тебя горячка.       — Издевайтесь, издевайтесь, — кивнул Ткачев и, прихватив всю внушительную груду макулатуры, удалился на диван — изучать. Начало своеобразной семейной жизни было положено.