***
— Гранаты кто-то сбросил в окна с квадрокоптера. Мощность, в общем-то, небольшая, но шумихи наделали изрядно. Стекла повылетали, естественно, кабинет начальника оперов изрядно разнесло... — А где он сам? — И тут же, обернувшись, столкнулась с Земцовым лицом к лицу. Выглядел товарищ майор, обычно всегда одетый с иголочки, мягко сказать, непривычно — мрачный, помятый, с красной рожей, да еще и перегаром от него разило за версту. — Земцов, а ты чего это в таком виде? — У меня выходной вчера был, — пробурчал майор, стараясь не дышать в сторону начальства. — Понятно. Ну и кто мог это сделать, как думаешь? Думаю, сам понимаешь, что твой кабинет не по ошибке разгромили. Кому ты дорогу перешел? Может, дела какие-то были, может, кто-то угрожал? — Понятия не имею. Не было ничего такого, — бросил торопливо и, не дожидаясь дальнейших расспросов, повернулся к окликнувшему его пожарному с какими-то бумагами в руках. Зимина, отвлекаясь на выбежавшую из отдела перепуганную Измайлову, не заметила, с какой откровенной ненавистью посмотрел на нее майор.***
— Ирин Сергевна, вы вообще уверены, что это хорошая идея тут оставаться после вчерашнего? — Ткачев, отвернувшись от горящего камина, внимательно посмотрел на начальницу. — Может, лучше надо было домой вернуться? — Сбежать? — вздернув бровь, уточнила полковник. — Из-за чьей-то пьяной выходки себе выходные испортить? — "Пьяная выходка"? Убедительно звучит. Сами-то верите, что это просто случайность? — Паш, ну не занудствуй! Вот что здесь со мной может случиться? Оружие у меня всегда под рукой. Да и ты рядом. — Спасибо за доверие, — хмыкнул Ткачев. — Вот что, Ирин Сергевна, сегодня в моей комнате спать будете, — заявил решительно. Зимина, взявшаяся было за чашку с чаем, чуть не расплескала горячий напиток себе на колени. — Ч-чего? — выдавила хрипло. — А что? — совершенно невинно переспросил Паша, пожав плечами. — Я вон тут могу на диванчике перекантоваться, мне не привыкать. — На этих словах Ира выдохнула с облегчением, снова берясь за чашку. — Кстати, раз уж мы тут... Я спросить хотел, у вас старых фотографий нет? — Господи, это-то тебе зачем? — чуть не поперхнулась Ирина, уставившись с неприкрытым обалдением. Кажется, Ткачев сегодня решил поставить рекорд по выведению ее из равновесия, не иначе, — большинство его заявлений и вопросов приводили полковника по меньшей мере в ступор. — Да я просто... мне... — неожиданно смутился Ткачев, потерев подбородок ладонью, — ну, интересно... В смысле, когда у нас... ну, каким он... или она будет... Ира несколько мгновений недоуменно моргала, пытаясь уловить хоть какой-то смысл в этой смущенно-несвязной речи, а врубившись, едва не рассмеялась. — Где-то в кладовке была коробка кажется, — махнула рукой. — Осторожней там! — И, уловив нарастающий грохот, поняла, что предостережение несколько запоздало — судя по звукам, обрушилось не только содержимое кладовки, но и пара стен как минимум. Однако Ткачев, как ни странно вполне живой и невредимый, только изрядно припорошенный пылью, нарисовался почти сразу, да еще и с коробкой в руках. Ира, наблюдая, как он осторожно раскрывает первый попавшийся альбом, только непонимающе повела плечом — что это на него нашло?.. Странное это было чувство — все равно что заглянуть за какую-то ширму, отделяющую обыденно-строгое от чего-то потаенного, запертого, запретного даже. Слишком личное. Да, даже сейчас — когда пережили столько событий, когда оказались невероятно и крепко связаны ее нынешним положением и общим туманным будущим, — даже сейчас это казалось чем-то сокровенным. Удивительно. Непривычно. Это все ломало банальные шаблоны, открывало привычное с иной стороны. Все — и школьные тетрадки, заполненные аккуратным торопливым почерком, и дневники с одними "хорошо" и "отлично", и поздравительные открытки — кажется, от каких-то далеких друзей... И фотографии, фотографии, фотографии. Смешная девчонка с рыжими косичками, пышными бантами и стандартным букетом гладиолусов едва ли не больше ее самой. Какие-то школьные кадры — куча незнакомых лиц. Дачные — под раскидистой яблоней, с друзьями на речке, просто на крыльце... Так стремительно — уже выпускные. Замысловатая прическа, нарядное платье, искрящийся взгляд, аттестат в руках. Университет. Снова множество незнакомых лиц. Аудитории, выезды на природу, окончание курса... Еще несколько подобных снимков — год за годом. А потом внезапно все обрывается. Странно, а как же... — А это чего? Воздушная легкость под пальцами. Какая-то причудливая вышивка. Ткань немного пожелтевшая от времени, но еще хранящая чуть ощутимый аромат каких-то волнующе-тонких духов. Не свадебное, конечно, но очень похоже. — А ну дай сюда! Паша даже не успел отреагировать — от сердитого рывка тонкая ткань разошлась с треском. И тут же — бесформенно смятым комком прямо в разгоревшийся огонь. — Ирина Сергеевна... Жуткая бледность, залившая лицо, хищно раздувающиеся ноздри, сжатые губы, прерывисто-раздраженная неровность дыхания. И глаза — две черные бездны всколыхнувшейся боли, непонимания, злости. Какой же ты идиот, Ткачев! — Ирина Сергеевна, простите, я... — Да ты-то здесь причем? Уже совершенно спокойно — ни отблеска недавних эмоций, лишь усталость. Отошла от камина, неловко опустилась в кресло, медленно выдыхая и прикрывая глаза. — Я наверное не должен был... — Все нормально, проехали. И не смей меня жалеть! — с привычной властной строгостью. Что-то дернулось внутри — от нахлынувшей боли на миг стало трудно дышать. Такая — с этим требовательным хрипловато-командным голосом, с напряженной складкой между бровей, с темными кругами под глазами после бессонной ночи — она показалась ему настолько живой, настоящей... родной? Виновато-стыдливой горечью и обреченным приговором — ни одна женщина в его жизни еще не была настолько ему близка. И не будет уже никогда. К сожалению. А может и к счастью.