Puppy boy

Когда-то Чонгуку хотелось отдать всего себя Тэхёну. Вырвать трепещущие влюблённое сердце из не знавшей настоящей душевной боли груди и бросить к его ногам. Хотя… он ведь так и сделал. Забирай, Тэхён, это тебе. Мне больше не надо. Теперь пустоту, которая была внутри, займешь ты и мысли о тебе, а сердце, эта чёртова непонятная штука в груди — мне больше не нужно. Оно твоё. Оно всегда было твоим, даже когда мы не были знакомы. Оно забилось во мне, ожидая тебя, своего хозяина. Только почему же ты топчешь мой дар и смотришь на него с беспощадной усмешкой, от которой дыра в груди не заполняется, а становится только больше? Почему от твоего взгляда так тяжело, словно я превращаюсь в Атланта, обязанного держать небеса, но потерявшего силы для этого? — А кого не нахер? — чтобы заполнить тишину, сказал Чонгук, но Тэхён подавленно мотнул головой и молчал. Извиняться за вышедшую из-под контроля мстительность Чонгук не собирался, но желание прогонять ночного гостя окончательно сошло на нет. Им обоим нужно было просто посидеть вместе, чтобы снова пропитаться флюидами друг друга и начать хотя бы разговаривать. — Чимин… — всё-таки начал Тэхён, смотря в пол. — Я был удивлён, когда узнал, что вы дружите. — Так себе дружба, — медленно ответил Чон, радуясь новой теме для разговора. Это лучше, чем Юнги. К чёрту Юнги. — Я вываливал на него своё дерьмо, а он разгребал его, потому что добрый, заботливый и хотел помочь. — Как ты нашёл его? Чонгук грустно усмехнулся. — Я знал всех твоих знакомых. Всех соседей, всё о том, как они живут и какое место занимают в твоей жизни. На лице Тэхёна мелькнуло подобие измученной улыбки. — Потому что следил за мной? — Да, — Чон, кажется, кивнул. — И он очень помог мне. Когда мне была нужна помощь, он так кстати был рядом. Это отчасти спасло меня. — От чего? — нервно разминая пальцы, спросил Тэхён. — Я не хочу об этом говорить. Это тот вопрос, который мне не нравится. — А я всё ещё хочу знать, чем ты жил после нашего… — он запнулся, — расставания? Не знаю, как ещё это можно назвать. — Ничем не жил, — отрезал Чонгук, но потом всё-таки продолжил. — Много дрался, принимал наркотики, трахался, как будто я — единственный мужчина, который может оплодотворить человечество, а времени у меня почти не осталось. Я делал много того, что мне неприятно вспоминать. Зачем ты заставляешь меня вспоминать? Поддавшись непонятному чувству внутри — чему-то среднему между жалостью, отвращением и тоской, — Тэхён протянул к Чонгуку руку. «Взять его я бы не посмел. Мне нужен хоть какой-то ответ от него. Хотя бы знак, что ещё не всё потеряно. Пускай он отбросит свою ненависть и всё-таки…» Он задержал дыхание, увидев, как белая рука на фоне тёмной рубашки приподнялась и… Тэхён выдохнул. И аккуратно легла на подлокотник. — Слишком. Ты же пришёл поговорить. — Да, — печально кивнул Тэхён. «Но я надеялся, что одно другому не помешает». — Ладно. — Знаешь… — вдруг сказал Чонгук, и Тэхёна бросило в жар. Новый пугающий тон не сулил ничего хорошего. — Я никогда не верил, что влюблюсь. Все были такие одинаковые. И мальчики, и девочки — все на одно лицо. Ни к кому меня не тянуло никогда. Мне было хорошо только с собаками, хотя даже они не всегда меня понимали. «Он говорит обо мне, точно обо мне. Я не должен позволить ему сказать это. Он столько скрывал то, что так глубоко внутри. Если расскажет сейчас, значит, ему больше не жалко отдать эти эмоции, потому что больше он этого не чувствует. И это точно конец». — Не надо, я не должен это слышать. — Какое мне дело? Ты пришёл поговорить, я говорю. Ты должен быть доволен, — сказал Чон равнодушно. Он выждал ещё несколько мгновений, как будто давал ещё одну возможность возразить, а потом продолжил. Вернее, начал, потому что таких слов Тэхён никогда от него не слышал. — Я много раз пытался вспомнить, кто рассказывал мне эту историю, но так и не смог. — М? — непонимающе помычал Тэ. — В детстве я слышал, что кто-то из наших знакомых, влюбился в человека, который был старше. Он вроде как был другом семьи, такой обходительный, внимательный. И какая-то бестолковая девчушка влюбилась в возраст. Представляешь, как это глупо? — он отчётливо обратился к Тэхёну, но на самом деле спрашивал лишь себя. — Я никак не мог понять, как это возможно: отдать сердце какому-то старикану, который добр с тобой только потому что так принято — заботиться о тех, кто младше. Как можно влюбиться только за то, что кто-то ласково погладил тебя по голове и заботливо поинтересовался, как твои дела в детской песочнице? Но… — он помолчал, а потом, тяжело выдыхая, болезненно посмеялся, но ни Тэхёну, ни Чонгуку всё ещё не было смешно. — Но провидение наказало меня за узость взглядов, — жёстко сказал он. — Больше всего я ненавидел тебя за то, насколько неожиданно было к кому-то так привязаться. Было забавно чувствовать в себе настолько искреннюю ненависть к кому-то и настолько бешеную слепую любовь, которая всегда оказывалась сильнее. Сильнее всего, даже уважения к себе. «Но не сильнее жажды манипулировать…» — Под воздействием того, как отвечал на моё чувство ты, оно изменилось. После нашего, как ты сказал, расставания, меня поглощала только ненависть. Мучительная, но на этот раз победила уже она, и я был рад. Своего пика это чувство достигло, когда ты пришёл ко мне в больницу. Ты же сам бросил меня, отказался — незачем было снова светить своей физиономией. Но ещё сильнее я стал ненавидеть тебя, когда понял, что ты всё ещё имеешь на меня влияние. Ты пришёл, и я задумался над тем, что не хочу вот так закончить — встречая жалость к себе. Я много думал. Одна мысль, другая, третья — я передумал всё, что мог. И передал. Снова. Но спокойнее не стало. Только любить себя я стал ещё меньше, чем когда бы то ни было. А потом организация, которой я помогал, сказала, что ищет кого-то, кто сможет заняться открытием приюта. Сказала лично мне, то есть, говоря проще, они попросили меня. — А в газетах писали, что открываешь ты, — припомнил Тэхён, прерывая его речь таким неуместным комментарием. Но Чонгуку было всё равно. Он был рад выговориться. Потому что ему действительно было отчасти всё равно. Переболело что-то внутри, разбилось и очерствело. Слова вылетали сами собой, не встречая больше никаких преград.