Puppy boy

Следующий год Тэхён часто вспоминал те два вечера и то, как Чонгук пришёл в понедельник, шутил, улыбался и не выглядел несчастным. Но лучше всего в памяти остался прощальный пронзительный взгляд, которым он одарил его. Умиротворённо-несчастный, говорящий «эта история кончилась не так, как нам хотелось, но теперь мы бессильны». За это время самобичевание не уменьшилось и на дюйм, он даже хотел прийти и извиниться ещё раз, много раз — столько, сколько потребуется. Но, уходя от Чона в их последний вечер, Тэ обещал себе, что больше не тронет этого мальчика, который из-за своей привязанности к нему и так пострадал слишком сильно. Да и сам Тэхён уже не понимал, за что судьба устроила в его жизни такую встречу. Он часто вспоминал Чонгука, но ни разу не видел его. Даже газеты молчали, лишь раз написав об успешном функционировании нового приюта для животных, организованного под начальством Чон Чонгука. А дальше — тишина. Этот человек снова пропал, исчез, и Тэхён впервые был по-настоящему за это благодарен. Мучавшее его чувство вины безапелляционно заявило, что ждать его возвращения больше не стоит. Он думал так каждый раз, но вместе с тем продолжал ждать, потому что знал: они действительно магниты, которые не могут понять, как им сосуществовать, и по инерции продолжают притягиваться друг к другу. Но только теперь он знал, что Чонгук не придёт. Критическая точка, которой давно не хватало их непонятным отношениям, наконец поставлена. Но оставить эту историю и не проигрывать самые приятные и самые страшные моменты Тэхён всё равно не мог. В тяжёлые минуты Тэхён мучил себя воспоминаниями о том, что наговорил Чонгуку после его признания, на его восемнадцатилетие, по вечерам, перед сном, он вспоминал мальчишескую нежность Чонгука, которой тот так щедро баловал его когда-то. На любое время суток находился подходящий период их жизни. Их жизни. От горечи упущенных возможностей, которых было так много, что упустить их все мог только полный придурок, сосало под ложечкой, но Тэхён не знал, как бороться с этим чувством. Он действительно пытался забыть их историю. Однажды даже пошёл в гей-клуб. Не придумал ничего лучше и решил поискать утешения там. Компания нашлась довольно быстро, между ними даже проскочила искра, только всё это было не то, совсем не то, что нужно, чего так отчаянно просила душа. Но Тэхён, ловя недвузначные намёки, понимал, что совершает ошибку, но совершал её, надеясь, что она хотя бы ненадолго перекроет разочарование. Они переспали. У него. Тэхён был сверху. Ему не понравилось. Было мерзко от себя и от того, что это случилось. Он даже не запомнил его имя. И выгнал сразу, как они закончили. Сослался на то, что плохо себя чувствует, а ему в ответ грязно ухмыльнулись и сказали что-то вроде: — Я и не собирался оставаться. Мы же просто пришли потрахаться, а не отношения строить. Хорошо, что гость оказался понятливым. И хорошо, что не оставил свой номер и не просил номер Тэхёна. Это точно на один раз. И это тоже хорошо. Всё хорошо. Кроме того, что дом осквернён этим ужасным действом, и вся квартира, кажется, пропахла спермой, смазкой и похотью. Успешно отвлекаясь от Чонгука, Тэхён потом ещё часто вспоминал, как это было. Как его ласкали чужие губы, как он неумело пытался сделать это в ответ, но быстро прекратил — его затошнило. Партнёр даже не засмеял его за сжатость, но в один из моментов неожиданно, но напористо стал проявлять инициативу и оказался сверху. — Нет, так я не хочу, — с паникой в голосе проговорил Тэхён, останавливая зависшую у задницы руку. — Тебе повезло, что я универсал, — улыбнулся парень, послушно уступая главенство Тэхёну, а потом лёг на спину и широко расставил ноги. — Для первого раза лучше выбирать себе пассива, — кивнул он. Тэхён лёг набок, наблюдая за тем, как пальцы его любовника отправляются в рот, а потом, смазанные слюной, скользят вниз, но снова останавливаются. — Я могу тебе помочь. Или хочешь сам? Мне это не очень нужно, ты-то у меня не первый. Но тебе пригодится немного теории. Тэхён смутился, но гость говорил мягко, вкрадчиво, даже заботливо. Он действительно хотел показать и научить. — Начни сам, — сказал Тэхён, откидываясь на спину, чтобы дотянуться до тумбочки и достать оттуда смазку. — У меня тут… — он протянул её парню, и тот оживился. — Ты даже готовился? Очаровательно. — Мне подарили, — мрачно ответил он, вспомнив, как однажды, ещё когда Чон жил с ним, в доме неожиданно оказался этот предмет. На видном месте: Чонгук поставил его на тумбочку, акцентировав внимание на то, что это важная вещь, которая им пригодится. Не может пригодиться, а именно пригодится. — Надеюсь, срок годности не кончился, это было довольно давно. — Думаю, не умру, — ответили ему, забирая тюбик и смачно смазывая пальцы. Любопытство немного пересилило отвращение, и Тэхён ловил каждое движение, каждый тяжёлый вдох, вызываемый умелыми пальцами, которые, видимо, часто этим грешили. А в голове билась мысль, что, если когда-нибудь в его жизни снова случится Чонгук, он будет так же аккуратен и нежен. «Но не с ним, не с этим человеком, — подумал Тэхён. — Это просто секс. Пустой секс. Никакой заботы и внимания этому человеку». Он отказался, а дальше просто вошёл, просто двигался, просто представил, что это Чонгук и едва не признался лежащему под ним телу в любви. Но обошлось. И от этого почему-то тоже было мерзко. Тэхён любил припоминать подробности и мелочи, потому что от них было больнее всего, а ему нужно было себя наказать. Он воспроизводил в памяти то, как ночной гость кончает себе на живот, как немного чужой белой слизи оказывается на постели, как его снова начинает тошнить. Оставленная этой встречей пустота стоила слишком дорого, забрав остатки уважения к себе и спокойствия. Больше Тэхён не пытался найти кого-то. Разбитое сердце требовало больше времени, чем он ему дал, поэтому он просто терпеливо ждал, пока встретит кого-нибудь, кто залечит сердечные раны и будет вызывать влечение души, а не тела. Но у вселенной в лице Чонгука опять были другие планы. Скучным пятничным вечером раздался звонок. Тэхён пошел к двери, но, заглянув в глазок, испуганно отпрянул. Одной рукой придерживаясь за бок, а другой опираясь на стену, стоял Чон.