***
Иваизуми стоит в допросной за стеклом. Он видит Ойкаву Тоору, Ойкава Тоору не видит его. Может, смутно догадывается, что за ним следят. А может, плевать он на это хотел, потому что уже пять минут говорит по телефону с менеджером, перенося какую-то съемку то ли на завтра, то ли на никогда. Ойкава на нервах, не может усидеть на месте дольше минуты, вскакивает со стула и обходит стол по кругу. Подходит в плотную к стеклу, — с его стороны оно выглядит, как зеркало, — и смотрится: хмурит брови, стирает пальцами что-то невидимое с лица и говорит не переставая. Но столе не тронутый стаканчик с кофе. Иваизуми знает, что он не тронутый, потому что наблюдает за Ойкавой с самого начала, и почему-то не может оторваться. Ойкава бледный, в глазах какой-то нездоровый блеск, испарина на лбу и бессмысленная ходьба по комнате. Иваизуми не понимает, почему Ойкава так нервничает, ведь его даже ни в чем не подозревают. А может, стоило бы? Хаджиме допивает свой кофе одним глотком и выходит из комнаты. Коридор встречает гулом голосов и апельсиновым освежителем воздуха, но в носу еще свербит хлористый осадок морга, а по спине ползет колючий холодок. Руки мерзнут на автомате. Он ждет еще пару секунд, сжимает ладони в кулаки, согревая, и открывает соседнюю дверь. Иваизуми не умеет вести допросы. Его вообще не должно было быть здесь.***
Матсукава перехватывает Иваизуми по дороге к моргу, сходу всучая горячий стаканчик вкусно пахнущего кофе, безоговорочно констатируя: — Дерьмово выглядишь. — Чувствую себя также. — Иваизуми ни капли не интересно, есть ли в этом кофе молоко или насколько он горячий. Он делает первый глоток и, кажется, оживает. — Уснул прямо за столом, спину свело жутко. — Такое бывает, если живешь на работе, — иронично замечает Иссей, отпивая из своего стаканчика. Хаджиме едва сдерживается, чтобы не опрокинуть этот стаканчик ему на новую водолазку. — Такое бывает, если в твоей квартире живет бывшая жена. — Иваизуми парирует, но, судя по довольной ухмылке Маттсуна, он был к этому готов. — Не знаю, у меня нет бывших жен. — Кажется, традиционный утренний обмен любезностями Хаджиме проиграл. — Кстати, — и, видимо, еще не до конца, — у тебя сегодня Ойкава Тоору на допросе. — С чего бы это? — Иваизуми тормозит на полпути. С чего сегодня допрос у Ойкавы он знает, а с чего вдруг этот допрос на нем — не совсем улавливает. — У нас четкое разграничения обязанностей уже три года: ты ведешь допросы, а я сижу за стеклом, пью кофе, и удивляюсь, как у тебя это хорошо получается. — Но не сегодня. — Матсукава роется в куртке, выискивая свой излюбленный блокнот, — и его куртка скрипит кожей, совсем новая, — открывая его на последней записи. — Я отправлял запрос в Киноакадемию по поводу Козуме Кенмы. Оказалось, он уже три года как закончил, и, соответственно, в списке практикантов на студии тоже не числился. Выяснить, почему парень соврал — моя прямая обязанность. — Потому что ты его допрашивал, или потому что он смог тебя обмануть? Редкое явление. — Иваизуми пробегается взглядом по записям. Учился на сценарном, окончил на отлично. Приводов за хулиганство и неподобающее поведение не было. Скрывать нечего, а детективам соврал. — Не смог, раз я все равно решил отправить запрос. И, как выяснилось, не зря. — Да ладно тебе, он не похож на убийцу. — Иваизуми возвращает блокнот и делает очередной глоток. Со второго раза он все же чувствует привкус молока. — Телосложение худощавое, попросту бы не дотащил труп до ванной. — Но чтобы соврать детективам о такой мелочи, нужны веские основания. — Матсукава непреклонен, а Иваизуми слишком не выспался, чтобы спорить. Морг зеленой вывеской светится под потолком, серыми дверями недружелюбно приглашая внутрь. Иваизуми допивает кофе крупными глотками и выбрасывает стаканчик в контейнер. Лучше обжечь горло, чем пить кофе, побывавший в морге. — Ойкава, так Ойкава, — обреченно вздыхает Хаджиме. — Допей кофе, хлоркой провоняет. — И открывает дверь, чувствуя головокружительный запах смерти.***
Ойкава вздрагивает, стоит только Иваизуми появиться в дверях, и бросает резкий раздраженный взгляд, в котором Хаджиме читает все, что актер хочет высказать департаменту полиции и самому детективу. Иваизуми вздыхает, — на этот раз про себя, — и пытается выдавить примирительную улыбку, — получается это так же тяжело, как выдавливать пасту из пустого тюбика, — мысленно уже готовясь к шквалу обвинений о потраченном впустую времени и хамском отношении. Но. За секунду, Иваизуми даже не успевает моргнуть, лицо Ойкавы меняется до неузнаваемости: на губах расцветает елейная улыбка, его аккуратные, даже изящные, — Иваизуми готов признать это, — черты лица смягчаются, а вместо тирады Хаджиме слышит доброжелательное: — Добрый день, детектив. Второе, что готов признать Иваизуми — моментальная смена эмоций одна из самых жутких вещей, которые он видел в своей жизни. Как вообще можно так управлять своим лицом? — Ойкава Тоору? — Хаджиме готов отвесить сам себе подзатыльник, потому что более тупой и очевидный вопрос еще нужно постараться придумать. — Садитесь. Ойкава убирает телефон от уха, — в динамике все еще раздается чей-то взволнованный голос, — сбрасывая звонок. Он улыбается одними губами, — в глазах Иваизуми читает усталость, — кончиками пальцев пряча смартфон в карман вельветового пальто. — Извините за ожидание, — говорит Хаджиме, — были срочные дела, — врет Хаджиме, — напарник немного подвел, — Хаджиме надеется, что Маттсу сейчас икается. Ойкава все еще улыбается. Манерно. Уголки губ едва приподняты. Но Иваизуми видит только усталость в чужих глазах, и какое-то беспокойство, выдающее себя в скользящем взгляде по допросной. Актер ведет по столу пальцами, едва касаясь железной поверхности, подхватывая стаканчик с кофе, наверняка уже остывший. Садится: спина ровная и плечи расправлены, — за этим столом он смотрится неуместно. Персонажем из другого фильма, героем из другой вселенной. — Мои вопросы не отнимут у вас много времени, — Иваизуми и сам на это надеется. — Спрашивайте, детектив, — Хаджиме хочет представиться, но Ойкава так играючи произносит его звание, что Хаджиме почти случайно забывает свою фамилию, но, затормозив на секунду, говорит: — Детектив Иваизуми Хаджиме, — на выдохе, пряча глаза в бумагах дела, тут же натыкаясь на вылизанный отчет Дайшо, — Скажите, — горло саднит и Иваизуми пробирает на кашель, — как хорошо вы были знакомы с жертвой? — Не особо, — Ойкава пожимает плечами и расслабленно откидывается на спинку стула, — пересекались на двух или трех проектах. Пожалуй, из всех ассистентов, с которыми мне приходилась работать, он был самым хмурым. — Ойкава прячет полуулыбку за стаканчиком кофе, делает пару глотков и хмурит брови. Кофе все-таки остыл. — Еще знаю, что он проходил кастинг на роль, которая в итоге досталась мне. Но это могут быть просто сплетни с площадки. Иваизуми кажется, что в голосе актера скользят нотки заигрывания. Его улыбка сквозит скрытым флиртом, только уставшие глаза разбивают расслабленный образ Ойкавы. Иваизуми говорит: — Вы плохо спите? — Выходит больше как констатация факта, а не вопрос. Актер на мгновение удивленно ведет бровью, тут же возвращая прежнюю маску. — Много съемок? — Кровать холодная, детектив Иваизуми, — Ойкава улыбается, и Хаджиме впервые замечает морщинки у глаз Тоору, — никто не греет. Рефреном в голове звучат слова Дайшо: «Мелатонин содержится в снотворном. Сильнодействующие снотворное не выпишут без рецепта». — Вы принимаете снотворное или иные препараты, содержащие этот перечень веществ? — Иваизуми протягивает химический отчет медэксперта, и тот с легкостью скользит по металлической поверхности стола. Морщинки у глаз пропадают, но улыбка все также украшает губы Ойкавы, ни капли не помогая скрыть его волнение. Он пальцем придвигает к себе лист, пробегаясь взглядом по списку веществ, которые так старательно выводил Дайшо своим каллиграфическим почерком. Ойкава щурится, но лист ближе к лицу не подносит, вероятно, не желая подчеркивать свое плохое зрение. Пока актер молчит, Иваизуми внимательно изучает его лицо, пытаясь подметить каждое незначительное изменение, в какой-то момент окончательно примирившись с мыслью, что Ойкава действительно красивый. Аккуратный нос, немного вздернутый вверх. Тонкая линия скул. Карие глаза насыщенного кофейного оттенка. И эта притягательная полуулыбка, за которой скрывается либо слишком многое, либо ничего. Ойкава именно такой, каким Иваизуми привык видеть его в фильмах и на различных афишах, если только не считать едва заметных синяков под глазами, спрятанных под пудрой, стертой по неловкости в некоторых местах. Хаджиме слишком увлекается разглядыванием чужого лица, не успевая отвести взгляд. Актер отрывается от протокола, пересекаясь глазами с прямым взглядом Иваизуми. — Детектив, — Ойкава уходит от взгляда, пряча кофейные глаза куда-то в стол, легким движением пальца, отправляя протокол скользить по столу обратно Хаджиме, — Иваизуми, — актер тянет фамилию, будто смакует, какова она на вкус, — вы можете мне обещать, что все, что я вам скажу, останется в стенах этой комнаты? — Все зависит от того, что вы мне скажете. — Усталость в глазах Ойкавы сменяется на что-то более глубокое, — Иваизуми видит в этом безнадегу, — а улыбка рассыпается, как хрустальный шар, со всей силы брошенный об пол, — но могу вам обещать, что, если эта информация может как-либо угрожать вашей жизни, то я предоставлю вам для личной охраны лучших оперативников и внесу вас в реестр защиты свидетелей. — Телохранителей я и сам могу нанять, да и это непричем, — Ойкава мотает головой, и челка забавно падает ему на глаза. Он откидывает ее легким кивком и снова смотрит прямо уставшим взглядом. У Иваизуми странно першит в горле. — Мелатонин… Насчет всего списка веществ не знаю, но мелатонин и фенобарбетурал точно входят в состав моих снотворных. Секунду. Ойкава прячет руку во внутренний карман пальто, достает небольшой оранжевый тюбик для таблеток и ставит на стол. — Я знаю, что так нельзя делать, но по-другому не могу спать. — Ойкава нервничает. Переводит взгляд с таблеток на Иваизуми, будто сомневаясь, стоит ли все рассказывать. — По рецепту я имею право брать таблетки только раз в месяц, и я так обычно и поступаю, правда, — актер устало валится на спинку стула, отпивая из стаканчика холодный кофе. — Но в начале этого месяца новая полная упаковка куда-то пропала, буквально растворилась из гримерки. Я все обыскал. — Ойкава несколько секунд молча смотрит на таблетки, а Иваизуми уже знает, почему актер не хочет об этом рассказывать. — Мне пришлось обратиться к знакомому врачу и выписать новый рецепт, хотя это нарушает закон, и меня, как и моего знакомого, могут обвинить в распространении. — Если у вас не было неприятных инцидентов, связанных с наркотиками, вы могли повторно обратиться к своему лечащему врачу, объяснить ситуацию, и он бы выписал вам другой рецепт. Ойкава грустно улыбается, катая полупустой тюбик по столу. Таблетки с тихим стуком перекатываются по дну. — Если бы, детектив Иваизуми, все дело в этом чертовом «если бы», — Ойкава вздыхает и кладет ладонь на лоб, массируя пальцами виски. — После того, как я слез с кокаина — совершенно не мог спать. Я почти два месяца провел в клинике на реабилитации, но мои менеджеры замяли все слухи, и об этом знают не больше пяти человек. Мой нарколог прописал мне эти снотворные, сам не догадываясь, что прописывает мне новую зависимость. Здесь можно курить? — Ойкава отрывает ладонь от лица, — под ней он прятал глаза, не желая видеть осуждения или прочего дерьма, с которым люди обычно смотрят на наркоманов, — и скользит взглядом по стенам допросной. — Нет, — это «нет» выходит у Иваизуми слишком обреченным, потому что никотиновая зависимость уже десять минут как давала о себе знать. — Сначала нам придется закончить, — допрос, — беседу, а потом вы сможете выйти и покурить, — как и сам Хаджиме. Ойкава не похож на наркомана от слова совсем. Иваизуми знает об этом наверняка, потому что сам пару лет прослужил в управлении по борьбе с наркотиками и наркоманов повидал много. Наркотики оставляют за собой следы, которые видны даже спустя годы завязки, а Ойкава Тоору — последний человек, которого Иваизуми смог бы назвать наркоманом. Он абсолютно опрятен, до мелочей. Одежда выглажена, на руках часы, два кольца на пальцах и подвеска на длинной цепочке: наркоманы не носят украшения. Из-за воздействия препаратов, начинает отказывать мелкая моторика, и их раздражает долгая возня с застежками. Эта привычка сохраняется даже у завязавших наркоманов. Почти каждый страдает обсессивно-компульсивным расстройством, Иваизуми же не заметил ни одного повторяющегося действия. — Ойкава-сан, — Иваизуми впервые обращается к актеру напрямую, и его фамилия странно резонирует на языке. Он тысячу раз произносил ее про себя, но ни разу вслух, — мне нет никакого дела до наркоотдела. У меня это пятый труп за неделю, и если я стану лезть еще и в дела УБН, то лишусь тех жалких четырех часов сна, которые мне выпадают. Не могу вам гарантировать, что об этом никто не узнает, — в нашем участке даже у стен есть уши, — но узнают они об этом точно не от меня. — Ладно, — актер бегло смахивает челку со лба, возвращая легкую полуулыбку, которая теперь отдает горечью сказанных слов, — все это вряд ли поможет расследованию. — Скажите, а кто-то на площадке знал о том, что вы принимаете снотворные? — Ойкава пожимает плечами и тянется к стаканчику с кофе, поднимая его и тут же опуская. Кофе закончился. — Я об этом никому не говорил, но слухами площадка всегда полнится. Забавное совпадение. У Ойкавы Тоору пропадает снотворное, содержащие мелатонин и фенобарбетурал, а потом эти же вещества обнаруживаются в крови жертвы, работающей с ним на одной площадке. Иваизуми был бы последним идиотом, сочти эту улику за совпадение. С одной стороны, этот факт делает подозреваемым Ойкаву, и это бы объяснило его странное поведение в допросной, до того, как Иваизуми зашел к нему, но с другой: — Скажите, кто-то мог украсть у вас таблетки? — Ойкава удивленно поднимает брови. Зависает на пару секунд, осмысливая вопрос, и заторможено отвечает: — Не думаю. Кому это может… ? — Глаза актера широко распахиваются, и Иваизуми отчетливо видит в них испуг. — Вы думаете, убийца мог украсть мои таблетки, чтобы подсунуть их Кагеяме? — Ойкава неосознанно понижает голос, чуть придвигаясь вперед, будто боится, что его мысли может кто-то услышать. — Возможно, — Иваизуми в этом уверен, — по крайней мере, это выглядит достаточно логично. — Логично для того, чтобы перевести Ойкаву из разряда свидетелей в разряд подозреваемых. Иваизуми знает на собственном опыте, что каждая удобная зацепка в большинстве случаев ведет к неверной цепочке, но на нее слишком часто покупаешься, потому что выглядит заманчиво простой. — Вы не замечали каких-то изменений в поведении ваших коллег по площадке? Излишней раздражительности или скрытности? Может, — Иваизуми бросает короткий взгляд на Ойкаву. Тот выглядит отстраненным и задумчивым, рассматривая свой аккуратный маникюр, — кто-то слишком много разговаривает о случившемся? Или наоборот, избегает любых разговоров? — Получается, все подозрения могут упасть на меня, — актер игнорирует вопросы, мыслями цепляясь за свои размышления. — Вас никто не обвиняет, Ойкава-сан, — и снова фамилия странно резонирует на языке, оставляя за собой послевкусие чего-то пряного, — вы подтвердили только наличие двух веществ из целого перечня. Возможно, это просто неприятное совпадение, — Иваизуми не верит в совпадения, — в любом случае, я бы хотел взять одну из ваших таблеток на экспертизу. — Да, конечно, — актер рассеянно открывает белую крышечку, высыпая в руку больше чем нужно. Таблетки белой горкой оседают в его ладони, — насчет вопросов, на мой взгляд, ничего особо не изменилось, разве что все ходят немного подавленными. — Ойкава протягивает ладонь с круглыми таблетками, пока Иваизуми тянется навстречу. Пальцы касаются чужой руки, и Хаджиме едва сдерживается, чтобы не вздрогнуть. Руки актера ледяные. Хотя в допросной невыносимо душно. Или он единственный, кого тут бросает в жар. Иваизуми аккуратно кладет таблетку на уголок листа, жалея о том, что не хватило ума взять с собой пару пакетов для улик. Ойкава высыпает таблетки обратно, и они стучат круглыми ребрами о пластик. — А об Акааши Кейджи вы можете что-нибудь сказать? — Ойкава удивлено поднимает глаза на Иваизуми, — одна таблетка выскакивает из ладони, падая на стол, — отвечая вопросом на вопрос: — А что вы конкретно хотите знать, детектив Иваизуми? — Это обычная практика в расследовании, когда все фигурирующие фамилии пробиваются по базе, — а каждая новая фамилия туда непременно попадает. — Акааши Кейджи полгода назад проходил свидетелем одного несчастного случая на съемочной площадке. Судя по данным пятого участка, один из прожекторов был плохо закреплен и упал во вовремя съемок на дублера. Но обошлось без летального исхода. Жертва получила несколько ссадин и ожогов первой степени. Просто уточняю, — Иваизуми не поверит ни в одно совпадение, — не казалось ли поведение Акааши Кейджи вам странным? — Я не особо хорошо знаком с Акааши, чтобы судить о том, насколько странным может быть его поведение, — Ойкава разводит руками с тонкой усмешкой на губах. В ней Иваизуми читает неприязнь и что-то колкое, — первый проект. Съемки начались чуть больше двух недель назад. Но выглядит он всегда достаточно спокойно и уверенно, чтобы не считать его психом, убивающим людей. — Думаю, на этом мы можем закончить, — потому что в допросной слишком душно, потому что Хаджиме хочет курить и, потому что его голова уже перестала генерировать нужные вопросы, — спасибо, что уделили время. — Иваизуми хочет добавить «Ойкава-сан», но сам клянется себе больше не произносить эту фамилию вслух. Иваизуми собирает бумаги в папку, аккуратно заворачивая в протокол Дайшо таблетку, — ничего страшного, перепишет, — поднимаясь со стула. — Конечно, я должен был помочь следствию. — Актер прячет таблетки в карман, а вместе с ними и свое настоящее лицо. Губы снова изгибаются в изящной полуулыбке, в которой лукавства больше, чем красоты. — Позвольте теперь мне задать вам пару вопросов, детектив Иваизуми? Хаджиме садится обратно. Он уверен, что выглядело это комично, напоминая те самые смешные моменты из старых фильмов, когда герой валится на стул, будто пригвожденный. — Мне? — Иваизуми против. — О чем? — В фильме я играю роль детектива. — Хаджиме тоже не откажется просто играть роль, но в его мире все трупы настоящие. — Хотел бы узнать от вас, как от профи своего дела, — это льстит, но не подкупает, — пару профессиональных трюков или фраз, которые сделают мой образ более естественным. Иваизуми хочет посоветовать побывать на двух или трех местах преступлениях, — одного для практики маловато, — посидеть пару часов в засаде в какой-нибудь подворотне и отморозить себе напрочь задницу. Побегать по лестницам с пистолетом на перевес, догоняя очередного ублюдка, который еще и отстреливаться умудряется. И вот тогда, возможно, — лично Хаджиме для этого потребовалось почти пять лет службы, — в образе Ойкавы появится та самая правдоподобность, которой он хочет добиться. А пока все эти киношные детективы выходят слишком романтизировано-нуарными, на деле же работа детективом — это постоянное копание в чужом грязном белье и подробности преступлений, которые индустрии кино даже не снились. — Детектив всегда сомневается, — говорит Иваизуми, бросая короткий взгляд на бумажный пакетик, в котором лежит таблетка, — в уликах, словах и подозрениях. Ты как будто одновременно и прокурор, и адвокат: рассматриваешь дело с двух сторон, чтобы не обвинить кого-то лишний раз. Потому что, как только ты, пусть даже на секунду, подумал, — Хаджиме поднимает взгляд на актера. Тот смотрит внимательно, с застывшей улыбкой и взглядом, от которого детектива передергивает, — что этот человек может быть виновен, — в глотке сушит, — уже не отделаешься от этой мысли. — Иваизуми сглатывает. Ойкава не моргает, ловит каждое слово, впитывает его в себя, как губка, и меняется почти на глазах. Из его образа, так тщательно слепленного по кусочкам, уходит пресловутая нуарность, взгляд ожесточается, а улыбка превращается в ухмылку. Ойкава превращается из киношного детектива в детектива настоящего, похожего на Матсукаву, на Сакусу из пятого отдела, или на самого Иваизуми. Очередная моментальная смена эмоций, почти метаморфоза, пугает сильнее прежней. Ойкава превращается в другого человека. Иваизуми хочет сходить в храм и помолиться. Чертовы актеры. Чертовы талантливые актеры. — Спасибо за совет, детектив Иваизуми, — меняется даже тембр его голоса. Иваизуми кивает, выдавливая из себя улыбку, точь-в-точь такую же, как у актера. — Надеюсь увидеть вас на премьере фильма. — Если билетик пришлете, — или, если кого-то из вас не посадят. — Удачных съемок, Ойкава-сан. — Фамилия все также щекочет язык пряным послевкусием. Хаджиме не сдерживает данную себе клятву. Иваизуми думает: надеюсь, больше не увидимся. И врет сам себе. — Удачного расследования, детектив Иваизуми, — Ойкава улыбается, — привычно и с изяществом, — закрепляя напоследок в мыслях Иваизуми образ себя настоящего. — Всего хорошего, — растворяется в шуме коридора. Дверь закрывается, оставляя Иваизуми одного в допросной. — Всего хорошего, — вторит шепотом исчезающему голосу Ойкавы Иваизуми. «До скорой встречи» — подсказывает что-то внутри, что Иваизуми предпочтет не называть интуицией.***
Это было бы смешно, если бы не было так грустно. Куроо всегда считал себя достаточно привлекательным, чтобы одним умелым взглядом вышибать воздух из легких как девушек, так и парней, но не в этот раз. И ладно, проигрывай он партию Ойкаве, Акааши или тому же Бокуто, но рыжий коротышка. Серьезно? Кенма улыбается. Мягко, с едва уловимой застенчивостью, высыпавшей легким румянцем на щеках. Хината, — Куроо запомнил его имя, — что-то оживленно рассказывает и слишком дерзко хватает Кенму за плечо. — Яку, — Мори мычит в ответ, тушуя что-то пальцем на лбу Куроо, — я не понимаю. — Такое иногда случается с каждым мужчиной, — тянет рядом Ойкава, листая глянцевый журнал, которому совсем недавно давал интервью, — просто расслабься. — Ойкава, я не хочу знать, что у тебя иногда случается, — это во-первых. — А расслабляться я умею и без твоих советов, — это во-вторых. — Яку, вот скажи, чисто на твой эстетический вкус, я хорош? Мориске отстраняется, прикидывает в голове что-то пару секунд, оценивающе оглядывая Куроо с ног до головы. — Если не приглядываться, — говорит Яку с усмешкой, чем разбивает сердце Тетсуро и ломает их крепкую косметическую дружбу. — Ты ведь и сам знаешь, что да. Напрашиваешься на комплименты? — Пытаюсь найти логическое объяснение, — Тетсуро снова вздыхает, возвращая свой взгляд, полный тоски и одиночества, на Кенму, как-то по-особому мило болтающему с Хинатой. И так уже второй день. Начинаешь искать взглядом Кенму в толпе и находишь благодаря рыжей взъерошенной шевелюре, постоянно снующей рядом. Этот коротышка будто приклеился к нему, оставляя Кенму лишь в те редкие моменты, когда кто-то из каста просит воды или кофе. Но раздражает не это, а то, что Кенма и сам не против его общества. Всегда с радостью с ним болтает, улыбается, пьет кофе, просто смотрит на него и просто позволяет существовать рядом. Куроо завидует, потому что самое близкое, что он может себе позволить это гребанное «доброе утро», сказанное вскользь, между первым глотком кофе и которой затяжкой за утро. Куроо завидует каждой улыбке, подаренной этому коротышке за просто так, просто за факт его существования. Куроо завидует, потому что Кенма избегает его настолько, насколько вообще возможно избегать человека, находящегося с тобой по двенадцать часов в день на одной территории. — Тетсу-чан завидует, — Ойкава подхватывает мысль Куроо, изогнув свои пухлые губы в едкой усмешке, — милый Кенма не обращает на него никакого внимания, зато одаривает им коротышку на разносе. Наверное, сильно бьет по самолюбию. По морде Куроо умеет бить сильнее. — Разве Кенма не обращает на него никакого внимания? — Куроо удивленно поднимает брови, за что получает очередной тычок пальцем в лоб и вот это вот злобное якувское «не двигайся» сквозь зубы. — Мне кажется, Кенма только на тебя и смотрит, когда ты играешь. Куроо думает: вранье. Во время съемок Кенма наверняка шепотом болтает с Хинатой и ловит его улыбки в темноте площадки. Он бросает короткий, почти аккуратный взгляд на ассистента, стоящего где-то у плотных черных стен павильона, не пропускающих ни одного внешнего звука. Кенма в темной толстовке и джинсах почти сливается с обивкой стен, отсвечивая лишь светлыми крашеными волосами и белой бумагой сценария в руке. Он что-то вдумчиво объясняет Хинате, тыча пальцем куда-то в сценарий, едва заметно улыбаясь. Короткий жалящий взгляд бьет ознобом по спине. Кенма на секунду, не больше, уводит взгляд в сторону от сценария, — Куроо даже не уверен, что на него, — прочерчивая им четкую линию, которую нельзя пересекать даже взглядом. Куроо вздыхает. — Да уж, только на меня и смотрит, — кажется, Яку не понимает его негодования, без устали махая кистью по лицу, пряча под пудрой все шероховатости. Жалко, что нельзя спрятать под пудрой все шероховатости на сердце. Куроо не влюблен, — глупости, — всего лишь немного раздосадован тем, что его отшил безымянный ассистент. Непривычно и самолюбие немного колет отказом, которого даже не было, потому что Тетсуро и предложить ничего не успел, как его уже попросили, — ментально, — отвалить. В конце концов, не исключено, что Кенма просто играет за одну команду, и пока не планирует вносить в свою жизнь кардинальные изменения. — Кстати, я ведь не говорил, что детектив был тем еще горячим красавчиком, — Куроо косит взглядом на Ойкаву, все еще листающего журнал. Тоору довольно улыбается, интригующе приподнимая тонкую бровь, и стучит мизинцем по глянцевой обложке. — Может, еще кого-нибудь убить, чтобы увидеть его? — Думаю, если ты кого-то убьешь, часто видеть тебе придется только дверь своей камеры, — хмыкает Яку над ухом. Кажется, на шутки про убийства он реагирует сегодня более приветливо. — А еще надзирателей. Поговаривают, они там не особо красавчики, — хмыкает Куроо, в последнее мгновение сдерживаясь, чтобы не чихнуть от пудры. — Я даже не хочу знать, кто из знакомых у тебя об этом поговаривает, — Мори в последний раз проводить кистью по скуле, будто художник по полотну, и осматривает свою работу с обеих сторон. — Ладно, лучше я тебя уже не сделаю. Куда уж лучше, думает Куроо, и свободно выдыхает, скатываясь спиной вниз по спинке кресла. — Чего он хотел-то от тебя? — Тетсуро зевает, — он сегодня с восьми утра в работе, — и жестом подзывает Хинату. Пусть хоть на пару минут отлипнет от Кенмы и нальет ему кофе. — Мелочи. — Ойкава убирает журнал в сторону, подставляя свое лицо под косметические процедуры Яку. — Просто хотел мой автограф, — тихо смеется Тоору, заставляя Куроо улыбнуться в ответ. Вот же нарцисс. — Но я узнал кое-что новенькое, — Ойкава понижает голос, по-инерции заставляя прислушиваться к себе, — об Акааши. Это уже интереснее. Куроо не то чтобы особо хочет во все это лезть, но какой-то внутренний долг подмывает разобраться в происходящем, хотя бы для самого себя. Акааши стоит по правую руку в двух-трех метрах у режиссерского кресла, обсуждая что-то с Дайчи. Кейджи уже полностью готов к следующей сцене: грим подчеркивает острые скулы и молочный цвет кожи, на которой красно-синем узором расцветает нарисованная ссадина. В Акааши виден профессионализм, в каждой реплике, и в каждой эмоции. Но сильнее вызубренных и впитанных актерских навыков в Акааши виден талант. Еще ни чем не запятнанный, настоящий, не обменянный на короткую славу в какой-нибудь проходной дораме. И Куроо, и Ойкава режутся о него почти десятилетним опытом, который для актера — палка о двух концах: часто выручает, и так же часто губит заезженностью своих же образов. — И какую страшную тайну ты хочешь нам рассказать? — Если это не захватывающая история о том, как Акааши бежал из какой-нибудь вьетнамской тюрьмы, Куроо не особо интересно знать подробности из жизни Кейджи, но какое-то странное внутреннее желание подначивает узнать какую-нибудь грязную подробность. И до чего ты только докатился, Куроо Тетсуро. — Ива-чан, — именно так Ойкава обозвал того несчастного детектива, — сказал, что Акааши проходил свидетелем по другому делу из соседнего участка, — Куроо разочарованно вздыхает. Значит, никакого Вьетнама, — на съемочной площадке произошел несчастный случай, из-за которого пострадал дублер. На него упал один из прожекторов, представляете? Как нужно раскачать эту махину, чтобы она рухнула? Они одновременно поднимают голову к каскаду прожекторов на потолке. В приглушенном свете виден лишь нечеткий силуэт Макки, поправляющий один из подвешенных прожекторов. — Ну, есть ведь и напольные прожектора, их опрокинуть легко, — Яку щурится, глядя вверх, прикладывая ладонь ко лбу, чтобы четче разглядеть рабочую суету Такахиро. — Такое и у нас на студии случалось. У них еще лампы при падении лопаются с ужасным хлопком. — К тому же, если бы рухнула эта махина, — Куроо тычет пальцем в потолок, и попадает точь-в-точь в прожектор, который будет висеть над ним. Становится как-то не по себе. До этого он никогда и не задумывался о том, что прожектора имеют свойство падать. — Дублера хорошенько размазало бы. Сколько он весит? Килограмм сто? — Макки! — Кричит Яку снизу, непонятно на что надеясь. С его-то ростом докричаться до потолка сомнительно. — Макки! Прием-прием, говорит земля! — Яку, я услышал тебя с первого раза, — слышен голос Такахиро откуда-то сверху, черт его разберет, — осветителям теперь тоже положен грим? — Осветителям я тоже могу дать по лицу, если это понадобится. — Куроо считает, что Мори слишком воинственный для своего роста. Хохот Ханамаки разносится откуда-то сверху. Через пару секунд на свет белый, — следующая сцена по сценарию происходит днем, поэтому свет в прямом смысле белый, — показывается образ Макки, с каждым шагом приобретая знакомые черты. Такахиро упирается грудью в перекладину, наполовину свешиваясь за борта мостика. — Ты сначала заберись сюда, — Макки смеется сипловатым простуженным голосом, — чего звал? — Сколько весит один прожектор? — Кило двадцать-тридцать, в зависимости от мощности и размера, — голос Ханамаки срывается через раз и ему приходится откашливаться. Сложно приходится болеть, когда ты единственный главный осветитель на всю студию. — Хотя весь каркас весит прилично. — А эти прожектора вообще упасть могут? — Куроо внезапно стала волновать его целостность и сохранность. Оказывается, работа актера не такая уж и безопасная. И почему им не доплачивают за работу в опасных условиях? — Вообще, да, — Макки тычет пальцем куда-то во тьму каркаса и проводит линию, понятную ему одному, — вот эти держатся на креплениях. Если их слабо закрутить, они упадут под тяжестью собственного веса. Гравитацию еще никто не отменял. Но ты можешь не беспокоиться, я пока не планирую завершать съемки убийством главного актера. Так, а шутки про убийства теперь в тренде? — Ребят, — Дайчи машет свернутым сценарием, привлекая внимание, — пятиминутная готовность. Яку тихо цокает, возвращая кисть на лицо Ойкавы, продолжая оставлять свои аккуратные мазки. Макки исчезает где-то в свете прожекторов постепенно растворяющимся силуэтом. Площадка, до этого галдящая разными голосами, переходит на короткие перешептывания. Рабочая атмосфера действует отрезвляюще, прогоняя сонливость и накатившее чувство лени. Куроо вытаскивает из кармана пиджака смятый лист сценария. Стоит войти в образ уже сейчас, чтобы не подстраиваться по ходу за всеми. К тому же, еще одно поучение от Акааши и его этого высокомерного взгляда самолюбие Тетсуро не перенесет. — Кстати, — шепчет Яку, заканчивая небольшое перевоплощение Ойкавы, — Кенму сегодня тоже вызывал детектив. Правда, он сам приехал на студию. Куроо начинает искать глазами Кенму по площадке, — выходит скорее случайно, как рефлекс или инстинкт, — и не находит его в поле зрения. Черт с ним. — Зачем? — Вопрос вырывается сам по себе. С каких это пор Куроо не может контролировать свой язык? Что-то внутри настойчиво подсказывает, что с детства, но Тетсуро старательно игнорирует. Яку пожимает плечами. К чему тогда вообще это рассказывать. — Куроо, Ойкава, на площадку! Макки, добавь рисующий на стены! Бокуто твоя камера ведущая, Тсукишима держи второй план. Давайте справимся за один дубль, ребят. Сцена не сложная! Сцена и правда не сложная, главное сохранить нужное напряжение для следующей, которая прилично ударит по нервам всех. Куроо в последний раз пробегается по строчкам глазами, вспоминая нужные реплики. Их всего три, — Итте не особо разговорчивый с детективами, к тому же опечален смертью своих людей, — но найти нужные интонации к ним не так просто. Как озвучить скорбь и презрение и выдать их одной фразой? Куроо знает, что это придет уже на площадке, стоит только поддаться атмосфере и поймать нужную нить, перешивающую каждого актера в чужую шкуру. Прожектора зажигаются на всю, площадку заливает белым светом, а картонные стены режутся горизонтальными тенями от жалюзи. Куроо встает со своего места. Первый шаг, второй, третий… … в этот солнечный день настроение у Итте откровенно паршивое.***
Иссей достает из кармана удостоверение, затем паспорт, затем свернутый в три раза ордер, и прячет поглубже свое желание послать все это нахрен. Попасть на киностудию сложнее, чем в Главное управление безопасности. Может, у него еще отпечатки пальцев снимут или сканируют сетчатку? Матсукава утешает себя только тем, что Иваизуми сейчас хуже, и случайно икает, обращая на себя внимание здорового белобрысого охранника, у которого, кажется, нет бровей. Возможно, это придает ему более угрожающий вид, но лично Иссея только пробирает на смех. Стоит посоветовать Хаджиме быть аккуратнее с зажигалкой. — Детектив номер два? — Иссей оборачивается через плечо. Тот самый продюсер с ухмылкой погаже, чем у Дайшо, стоит за спиной с ворохом каких-то папок, придерживая ногой входную дверь. — У нас очередное убийство или вы решили уйти из полиции в кино? — Мне нужно задать пару вопросов свидетелю. Для этого тоже нужно где-то расписываться? — Футакучи хмыкает. В дверь заходят еще двое парней, занося такие же стопки папок. На одной из них Матсукава успевает прочитать слово «сценарий». — Не будьте таким язвительным, Матсукава-сан, это же просто формальность. У каждого из нас есть свои обязанности, — продюсер вручает свою кипу папок одному из помощников и устало выдыхает, — мне нужно следить за тем, чтобы проекты не превратились в бедлам, а вам — находить преступников и пить кофе с пончиками, или чем вы там занимаетесь в своих участках? — У вас довольно стереотипное представление о детективах. Футакучи пожимает плечами, поправляя закатанные рукава пиджака. Несмотря на то, что продюсер выглядит жутко уставшим, весь его внешний вид будто говорит совершенно об обратном: костюм идеально выглажен, волосы уложены, ботинки начищены до блеска. — Весь наш мир построен на стереотипах. Как не пытайся их избегать, все равно куда-нибудь вляпаешься. Что уж говорить о кинематографе, где создавать обобщенный образ очень важно, чтобы каждый зритель мог найти себя в одном из персонажей. Иссей притащился сюда ни ради лекций по психологии, и уж тем более ни ради диалога с кусачим продюсером, которому палец в рот не клади, откусит по самое плечо. Матсукава забирает документы со стойки охраны и говорит: — Не подскажете, где я могу найти Козуме Кенму? — Подскажу. — Футакучи кивает охраннику, и тот уходит в свою конуру, так и не сказав ни слова. — Даже провожу. Нам с вами по пути, детектив Матсукава. Иссей выражает свое недовольство дернувшейся бровью, проходя следом за продюсером. Рамка металлодетектора неприятно пищит, напоминая Матсукаве, что под курткой у него ствол и наручники. И одним из двух детектив готов воспользоваться, если Футакучи не прекратит себя вести, как высокомерный засранец. И нет, это не наручники. — Кадры с камер видео-наблюдения как-то смогли помочь? — Футакучи идет чуть впереди, что-то очень активно набирая в телефоне. Все проходящие мимо работники, — которых продюсер даже не замечает, — приветственно кланяются, бросая короткие любопытные взгляды на Матсукаву. — На них нет ни черта толкового. Нужная камера была сломана еще утром, а на коридорных слишком много манекенов, которых легко спутать с трупом человека, — Иссей слышит короткий смешок Футакучи и его ироничное «забавно», и решает, что лучше просто молчать, чтобы лишний раз не тратить свои нервы впустую. Они петляют коридорами, и Матсукава решает, что пора оставлять хлебные крошки, чтобы вернуться по ним обратно. Студия кишит людьми, как старый сарай крысами: что-то постоянно перетаскивается, все куда-то бегут, пьют кофе на ходу, успевая делать какие-то пометки чуть ли не на руках. В такой людской суете действительно несложно пронести труп незамеченным, если знать, как это правильно сделать. По коридорам возят много темных тележек, в которых, по предположению Иссея, перевозят камеры и другое видеооборудование. При желании, в них и труп можно вместить. Хотя, такая тележка может нахрен не понадобиться: детектив успевает насчитать троих человек с манекенами, которые слишком похожи на живых людей, прежде чем Футакучи останавливается у очередной двери с табличкой «Павильон номер семнадцать», а рядом бумажка с надписью: «Проект «В традициях жанра». Режиссер: Савамура». — Подождите здесь, детектив Матсукава, — что за дрянная привычка у мудаков добавлять к фамилии Иссея «детектив»? Футакучи открывает дверь без стука, пропадая во тьме павильона. Слышится короткое: «Козуме, выйди», и дверь захлопывается, оставляя Матсукаву одного в коридоре. Только сейчас до Иссея доходит, что он никогда не представлялся Футакучи. — Вы что-то хотели от меня? — Матсукава едва не подскакивает на месте, резко оборачиваясь назад. Хренов Козуме Кенма появляется из неоткуда гребанным призраком. Парень никак не реагирует на испуганные танцы Иссея, продолжая сверлить его ленивым взглядом. — Да, Козуме-сан, — Кенма убирает руки с папкой за спину, — такие же папки Матсукава видел у Футакучи, — облокачиваясь спиной о стену. — Я хотел узнать, почему вы мне соврали про вашу практику на студии? Козуме поднимает удивленный взгляд на Иссея, пару раз моргает и быстро отводит взгляд, стуча пару раз папкой по стене. — Детектив, — если Кенма добавит «Матсукава», он его ударит, — моя ложь не имеет никакого отношения к убийству, — ладно, пока Кенма будет жить. — Я соврал вам по личным причинам, которые, по-возможности, не хотел бы разглашать при моих коллегах. Матсукава заинтересованно поднимает бровь и выжидающе смотрит на Козуме. Тот мнется и явно не спешит рассказать все в подробностях, отнимая у Матсукавы все больше нервных клеток. — Я закончил киноакадемию три года назад, но до этого момента ни разу не работал на съемках, — Кенма неуютно ведет плечами и прячет глаза в пол, плотнее прижимаясь к стене. Иссей машинально отступает на шаг назад. Кажется, он случайно вторгся в личное пространство Козуме. — После окончания академии я немного разочаровался в кинематографе и не особо хотел связывать с ним свою карьеру, пока не услышал об этом проекте. Сценарист фильма — Ямагучи Тадаши был моим сокурсником, и пару месяцев назад скинул мне сценарий, чтобы я высказал свое мнение. Проект мне понравился, и я решил, что это станет неплохим поводом вернуться в кино, но оказалось, что съемочная команда уже укомплектована. Тогда я обратился за помощью к дедушке. — К дедушке? — Кажется, Матсукава начинает догадываться, как Козуме попал на площадку. И для этого ему не потребовалось убивать конкурента. — Мой дедушка — генеральный директор студии и один из главных акционеров, — Кенма пинает ногой что-то невидимое, — он попросил продюсера проекта — Футакучи-сана — взять меня в команду вторым ассистентом. А в итоге… — А в итоге ты остался единственным, — как удобно совпало. — На мой взгляд, немного не уместно иронизировать над убийством. У Матсукавы вырывается короткий смешок: — Поработаешь с мое в убойном и не с такого начнешь иронизировать. — Кенма пожимает плечами и молчит. — А остальным не рассказываешь, потому что не хочешь ловить косые взгляды? — Просто не хочу лишнего внимания. Оно утомляет. Стоит признать, Иваизуми прав насчет парня — на убийцу не тянет, хотя вроде как и повод проглядывается. — Кто-нибудь еще знает? Кенма кивает, отстраняясь от стены. — Ямагучи только. Я могу идти? — Еще один вопрос, — Матсукава вынимает из внутреннего кармана куртки записную книжку и щелкает ручкой, — ничего необычного не замечал в тот день? Может, кто-то вел себя странно или слишком долго отсутствовал на площадке? — Под «слишком долго» Иссей подразумевает время, за которое убийца мог бы пронести труп по коридорам, уложить его в нужной позе и создать антураж. — Ничего такого не заметил, — Козуме переминается с ноги на ногу, явно желая поскорее уйти отсюда или от разговора, — если не считать того, что Ойкавы-сана уже не должно было быть на студии. Если я правильно запомнил его смены, в тот день он должен был работать до шести вечера. Но его могли задержать какие-то другие дела или проекты, он много сотрудничает со студией. Иссею снова икается. Иваизуми как раз должен заканчивать допрос с Ойкавой Тоору. Матсукава надеется, что это не напарник припоминает его добрым словом, хотя интуиция говорит об обратном. — Спасибо за помощь, — детектив быстро записывает полученные сведения, дважды подчеркивая фамилию актера. Стоит разобраться с тем, что делал Ойкава на студии после своих съемок. — Хорошего дня. Кенма снова молча кивает и уходит за темную дверь так же быстро, как появился из нее. Матсукава шарит руками по карманам и понимает, что забыл телефон в машине. Тихо чертыхается, захлопывая записную книжку, отправляя ее на прежнее место. Поездка вышла абсолютно бессмысленной, не считая очередного вопроса к Ойкаве Тоору, и какой-то утомительной. Иссей оглядывает бесконечные коридоры, совершенно не представляя как отсюда выбираться. В самом конце, над дверью, почти как свет в конце туннеля, горит красным огоньком пожарный выход. Что же, у Матсукавы появился шанс выйти из этого лабиринта живым.