***
— Да хватит его тягать, Володя, он же грязный небось! — Женя, брезгливо и искоса морщась, всунул в зубы полусмятую сигарету, сгорбившись на низкой скамейке во дворе. Он закурил, по-солдатски держась за основание сигареты двумя пальцами, — большим и указательным, — тем самым сминая ее еще больше. Оперевшись локтями на колени, Онегин глядел куда-то в асфальт, затем — на едва просыпающуюся весну вечернего Питера. Володя нахмурился, прижимая дворовую кошку к себе сильнее, и желание животного скорее вырваться не увенчалось никаким успехом. На мальчонке была весьма нелепая мохнатая шапка, смешанная в своем родстве с беретом уличного художника и балахоном деревенского фермера, ярко-желтая и оригинальная: такая, какую бы Онегин никогда в жизни не напялил на себя. Ленский в своей обыкновенной манере расстроенно надул губы и слегка нахмурился, упрямо сверкая темными глазами в сторону Онегина. — Это Маруся, и то, что она бездомная — не ее вина. — Ух ты ж, гляньте все, борец за справедливость! — риторически воскликнул Женя, изогнув губы в улыбке, не размыкая рта, чтобы тлеющая сигарета не выпала. Затем он потянулся, раскинув руки в стороны и зажмурился от какого-то удовольствия, и, наблюдая за этим, Вова нелепо заулыбался. Двор, где сидели юноши, был совершенно пуст. Вокруг весьма унылой детской площадки посередине, как забор, были расставлены деревья, кое-где — такие же пустые, как и все вокруг, мокрые от тающего снега клумбы, бережно обложенные цветными кирпичиками и колышками ухаживающими за цветами «бабками на лавочке». Маруся вдруг стала резко вырываться, видимо почуяв, что Володя ослабил хватку, и увернулась, галопом скрываясь за чьим-то ободранным гаражом. Ленский уныло поглядел ей вслед, вообще о ней не размышляя, а приводя всякие аллегории. Женя потушил сигарету о край лавки и кинул окурок на землю. — Неужели ты так расстроился из-за кошки? Пойдем — я снова поймаю ее тебе, если хочешь, — Онегин готов был подняться, шумно прочистив горло, но Володя не дал ему проходу, придержав рукой за плечо. Вновь толкнув Женю на скамейку, мальчишка плюхнулся к нему на колени лицом к лицу и грустно сжал губы, глубоко вглядываясь в светлые глаза. Вова не знал, почему сейчас он не испытывает прежнего смущения. Видимо, он был действительно настроен серьезно, раз его не волновало положение вещей. И людей. — Нет, не стоит, — тихо ответил он, своими словами заставляя Онегина саркастично выгнуть брови. Удивленный напором мальчишки, Женя даже не думал предпринять еще что-то, попросту не желая рушить момент. — Ты хочешь так посидеть, что ли? Мы можем домой пойти, там удобнее, как бы, — растягивая слова, вязко произнес парень, оглаживая узкое плечо Ленского поверх верхней одежды. Красивый. — Нет. Я хочу сейчас, — шепнул Вова, снова хмурясь. Весьма решительно. Онегин фыркнул, слегка поведя головой и взглядом в сторону. — Ладно, — передернув плечами, Женя уставился на мальчишку снизу вверх, а затем рассмеялся, спрятав лицо в изгибе локтя. — Что?! Что такое?.. — не понимая ничерта, Володя тоже издал какое-то неуверенное хихиканье, слабо пытаясь успокоить своего парня, — Жень… — Дебильная шапка, — Женя одним жестом руки стянул с Ленского предмет своей забавы, растрепав черные волосы, — Просто самая наидебильнейшая шапка, которую я когда-либо встречал, — все смеясь, Онегин снова откинулся на спинку лавки. — А мне нравится! — серьезная гримаса Вовы превратилась в по-детски обиженную. — Тебе всегда нравится что-то подобное, — парировал Онегин, постепенно приходя в себя, — Но богом молю, не носи ее при мне. — Тогда ты носи! У тебя уши красные и холодные, дед мороз недоделанный, — огрызнулся Ленский, скрещивая руки на груди, пряча ладони в тяжелых и теплых тканевых складках просторного кардигана. Все темнело. Фонари в этом дворе, видимо, никогда не зажигались. Становилось холоднее, клоня погоду к ночи. — Может, нам уже пора? — через минуту спросил Женя, пытаясь выудить пачку сигарет из кармана. Он совсем не подозревал, что она как раз-таки уже вертелась в руках Ленского. — Нет. Я хочу выяснить кое-что. Женя вопросительно промычал, все сосредоточеннее зарываясь в карманы, а затем тихонько выругался, не найдя желаемого. — Так что такое? — Ты любишь меня, а? Повисло молчание. Было слышно, как какой-то житель хрущевки раскрыл окно, а затем закрыл. Зашуршали голые ветки дуба. — Честно? Вова проглотил ком в горле. Он аккуратно поднялся на ноги и отвернулся, отчаянно разглядывая заледенелые красные качели в виде улыбающейся стремной гусеницы. — Да, — выдохнул мальчик, и его слова подхватил белый морозный пар. Ленский сжал зубы, сдерживая подкатившие к глазам слезы, потому что он знал: если действительно любишь человека, то сразу на вопрос отвечаешь «да». Сразу, без раздумий, на автомате. Особенно ему. — Я не знаю, — послышался голос позади, — Я правда не знаю. Прости.***
— Не воспринимай все так буквально! — пьяно воспел Леша, кажется, говорящий эту фразу уже в десятый раз за вечер. — Я не воспринимаю, — Ленский пнул пальцами круглый ластик, отчего тот покатился по столу и упал на пол, уже теряясь навсегда, — Просто мы встречаемся уже несколько месяцев. — Два месяца и четыре дня, — продекламировал Леша, поразив своего соседа этой внезапностью. Вова ошарашенно поднял на него взгляд и подозрительно выгнул бровь. — Ты считаешь, что ли? Зубцов фыркнул, отвечая другу точно таким же выражением лица: — У тебя над кроватью календарь висит, чудик, где ты каждый день отмечаешь. — Бля, — рассмеялся Вова и снова мгновенно поник кудрявой головой в стол. — Твой Онегин мне уже… Хотя под радужным флагом тяжело встречаться, понимаю. Костя до сих пор своим родителям не сказал, хотя уже год как… Да я, собственно, тоже, кстати… — О родителях вообще речи быть не может, — Вова расстроился еще больше. Леша стукнул себя по голове: когда он пьяный, он плохо следит за своими словами. — Жене хотя бы в чувствах своих разобраться. Знаешь, как обидно? До слез просто… — продолжал Ленский, кажется, тихонько заплакав: Леша уж не рассмотрел. — Вы же общаетесь после того как он сказанул-то? — Леша рассеяно пшикнул зажигалкой, все промазывая мимо сигареты, — Ебана-а-а, — прорычал он, кинув и зажигалку, и сигарету обратно на стол, — Давно я так не пил. Завтра ж пара в восемь, ну что же это тако… — Общаемся. Те месяцы были такие прекрасные, я был самым счастливым человеком. Сейчас же ему — нормально, я же… Просто места себе не нахожу. — Ага, даже дни отмечать прекратил. Все херово, по всей видимости, — Леша неуклюже поднялся с табуретки и упал на скрипящую кровать, даже не разуваясь. Волосы парня растрепались, рассыпаясь по тяжелой твердой подушке, а ноги вытянулись во всю длину, — Ложись-ка спать сейчас, друг дней моих суровых. Решим мы еще, что с тобой делать. Точнее с этим, как его… Ик! О…Олегом твоим…***
Женя сонно раскрыл дверь, синхронно потирая глаза. Его тело по бедра было абсолютно голым, слегка вспотевшим: видимо он только что вылез из-под жаркого одеяла. — Ч-что? Володь? Что ты тут… — Можно войти? — развязно шикнул Ленский, не ожидая ответа, протискиваясь между широким плечом Жени и дверным косяком. Собственно, Онегин его пропустил, и дело пошло быстрее. Стянув с себя неловко напяленные кеды и куртку, надетую сверху пижамы, Вова дождался, когда Онегин появится в коридоре, управившись с дверным замком. — Что случилось? В общежитие не пустили? Ты что, пьяный? — видимо, спросонья разум Жени постепенно прояснялся. Если бы так быстро можно было отойти от похмелья, то Вовы тут уж точно не было бы. — И то, и это, — промямлил мальчик, ступая к Жене тихими шагами. — Постелить тебе диван? Где ты успел так нализаться, солнце мое ясное? — Я люблю тебя. Женя остановился. Нахмурившись: — Причем тут это, м? — Скажи мне: «я люблю тебя». — Вов… — Онегин обернулся и осторожно вдохнул, — Что у тебя случилось, расскажи, м? — Понимаешь ли, что случилось… — Вова дернулся. Сделал шаг назад, обратно в спасительную тьму, тотчас проклиная самого себя, что вообще приперся сюда, — Ты сказал, что не любишь меня, — вот что, Женечка, случилось! — но пьяный язык все равно продолжал говорить то, что надумалось, все, что накопилось, — Я просто… Просто хочу услышать, как это звучит из твоего рта. Даже если неискренне. Просто… Просто я не могу так, мне очень-очень тяжело! — губы Ленского задрожали. Часы тихо протикали три часа ночи. — Мне жаль. Но я не говорил, что мне легко, Володь. Я просто… Не знаю, что нам с тобой делать. Моя мать категорически против, недавно она обо всем узнала. Я ей рассказал. Всё. Про тебя. Кто ты, какой ты. И… Кажется, у меня больше нет матери.