На лампе, в ночи зажженной, На лампе, погасшей к утру, На всех домах, где бы ни жил, Я имя твое пишу. <...> Могуществом этого слова Я возвращаюсь к жизни, Рожденный дружить с тобою, Рожденный тебя назвать — Свобода! П. Элюар, «Свобода»
Равнина полнится запахом свежескошенной травы, холодны темные воды быстрой реки. Бег, падение, снова бег без оглядки и прыжок… Что за странные видения? Происходило ли это когда-либо наяву, или воспаленное сознание наугад подсовывало ему чудные картинки, похожие на узоры в калейдоскопе? Сквозь сон Римус слышал, как у изголовья продавленной кровати кто-то тихо читает вслух. Песня? Стих? Обрывки чего-то незнакомого, но волнующего. Смежая веки, вижу я острей, Открыв глаза, гляжу, не замечая, Но светел темный взгляд моих очей, Когда во сне к тебе их обращаю… Яркие краски летнего полдня ушли, на смену им нахлынуло другое видение: темные камни и кованые железные решетки, маленькие квадратики пасмурного неба в окнах. Римус беспокойно заворочался. Каким бы счастьем было дня меня — Проснувшись утром, увидать воочию Тот ясный лик в лучах живого дня, Что мне светил туманно мертвой ночью… Он страшился и хотел очнуться, хотел избежать навязчивого кошмара: рваные одежды, развевающиеся по ветру, словно паруса затонувших кораблей, хриплое зловонное дыхание, почерневшие скользкие пальцы… День без тебя казался ночью мне, А день я видел по ночам во сне… Римус распахнул глаза. Часы как раз окончили свой бой. В комнатушке было душно, тихо и сумрачно. Горячее тело тонуло в толще мягкого пыльного матраса. Он температурит или просто пригрелся, пока спал в одежде, заботливо кем-то укрытый? — Сириус, — жалобно позвал Люпин и тут же закашлялся: голос походил на писк котенка, и клерик почувствовал себя неловко. — Сириус, ты здесь? Откуда-то донеслись шаги. Блэк вошел в комнату, хмуро глядя на своего недавнего надсмотрщика. — Очухался? — Прости, не стоило мне спать… так уж получилось. Почему не разбудил? — Я же не дурак, вижу, что ты никакой. — Блэк присел на низкий табурет, огляделся по сторонам. — Узнаешь? Римус привстал на локте. Грудную клетку обручами сжала боль, но он отогнал тревожные мысли — уж очень интересно было, куда его завело спонтанное бегство. Маленький дом был, по всей видимости, врыт в землю. Небольшая квадратная комнатка соединялась с кухней перегородкой, застекленной мутным витражом: синие, серые и голубые ромбики и треугольники складывались в простенький орнамент. В массивном, но безыскусно сложенном камине потрескивали смолистые еловые поленья, под низким потемневшим потолком висел смешной абажур, сплетенный по нелепой моде пятидесятых. Издания, не вместившиеся в единственный книжный шкаф, беспорядочными стопками громоздились по углам. Два оконца находились почти вровень с землей. Под ними раскорячился у стены широкий стол на кривых ножках. У Люпина возникло подозрение, что именно его отвратительные плотницкие навыки как-то причастны к рождению на свет этого чудища. — Не простой дом, а убежище. Его строили мы двое: ты да я. Помнишь? — Блэк достал из кармана синей куртки курительную трубку и принялся чистить ее, поглядывая на клерика. — Нет… Прости. Поначалу Люпин чувствовал себя немного виноватым. Но вот он улыбнулся. Потер шею. Улыбнулся еще шире. — Что за нелепые гримасы? Насмехаешься? — бывший узник дернул клерика за ногу. — Прекрати, выглядишь нелепо. — Я… я чувствую! Ты сердишься, — Римус приоткрыл рот, чуть закатив глаза. — О-о-о… ты ел рисовые лепешки… и оставил мне три штуки. И еще… еще ты рад, что мы живы. Блэк! Почему нюх так обострился? Блэк… о, восхитительно! — Не зли! Мы попали в переплет и скрываемся в землянке посреди леса. Сотню миль пройди и не найдешь другого жилого дома. Ели, буки, дубы… Клерики на хвосте… я едва не сдох! Как ты можешь беспечно улыбаться?! Вместо ответа Люпин повалился на спину и расхохотался. Счастливый и звонкий смех вывел Блэка из равновесия окончательно: он выпрямился на стуле, сложил руки на груди и сморщился, точно получил удар по носу кухонным полотенцем. — Идиот, глупый Лунатик… безнадежен! Но безудержное хихиканье вдруг сменилось стоном боли. Тень раздражения исчезла с лица Блэка. — Ты чего? — Ох, мои ребра… — Где болит? Сириус пересел на кровать и незаметно покосился на часы. Вечер... восемь — двадцать пять... Римус откинул тяжелое, толстое, но очень мягкое одеяло и похлопал по дубленке. — Я перегрелся. Всего лишь вспотел. — Маловероятно. Дом, конечно, протоплен хорошо, но не настолько, чтоб ты стал таким адски горячим, — Блэк притронулся ко влажному лбу. — Вижу лишь одно объяснение. Желаете ознакомиться с диагнозом, мистер Люпин? — Я весь в сомнениях, — Римус стащил верхнюю одежду и расстегнул серую мантию. — Тут случайно не завалялось каких-нибудь обновок? Чего-нибудь менее клерикального. — Тебе видней, ведь это убежище — твое. Мы соорудили его почти пятнадцать лет назад. Во всей Шотландии едва ли найдется местечко укромнее! Ты прятался здесь каждый месяц... До того, как в Министерстве назрел переворот и к власти пришел поганый Орден. — Но почему? — Ты оборотень, Люпин.Ѻ
Ему стоило большого труда подняться с постели, но беглый клерик все же сделал это. Он прошаркал на кухню и, устроившись на колченогом табурете, съел рисовые лепешки, запивая их несладким компотом из шиповника (сахара в землянке не оказалось). Ребра ныли, вернулись слабые, но малоприятные головные боли. Чесались предплечья, ноги, спина… Чуть позже Сириус ушел за чистым снегом, а Римус взялся исследовать комнату. В одном из сундуков обнаружилась старая одежда: ни капли не обветшалая, хвала защитным чарам! Он избавился от ненавистных серых брюк и такой же тускло-серой мантии и влез в маггловские джинсы и свитер, украшенный объемными вязаными косами. Такие узоры, кажется, были популярны во времена их с Блэком юношества… Римус сел на край кровати и задумался, глядя в одну точку. Оборотень. Вервольф. Перевертыш. Не человек. Воспоминания возвращались, но постепенно, точно прибывающая во время паводка вода. Люпин начал ощущать то отчаяние, что владело разумом десятилетие назад: привычный мир на грани разрушения, он сам — опасный и нездоровый представитель социума, приносящий друзьям и близким одни лишь неприятности и волнения… и никогда не стать ему полноценным членом общества! Не жениться, не завести детей. Боль и страх — вот его вечные спутники. Но тут сам Альбус Дамблдор протягивает ему руку помощи. Вот уже во второй раз! Правда ли, что Сома вытравит всё нечистое и злое? Не даст оборотню обращаться? Разве мог Римус отказаться от заманчивой перспективы стать здоровым, стать нормальным! «Каково это — быть оборотнем?» Внезапно появилось желание выйти из землянки, вдохнуть свежий лесной воздух. Однако, все кости ломило, точно Люпин стал дряхлым дедом. Пришлось ухватиться за дверной косяк: ноги подгибались, жар от Римуса исходил такой, что он удивился, почему не тает у порога рыхлый снежок. В темноте леса замаячил свет. То Сириус шагал к домику, неся ведро, до краев полное воды. — Ты зачем выполз, холерик? Совсем спятил? Римус промолчал. — Снега маловато, да и растапливать его — возня одна. Я тут ручеек неподалеку нашел… Эй, сейчас же иди внутрь! — Блэк пихнул Люпина локтем. — Давай, не дури. Чего на луну вылупился? — Это больно? — Римус перевел взгляд на бывшего узника: тот до сих пор был одет в мешковатый синий костюм. — Мы же были друзьями… ты помнишь, как оно происходило? Наверняка ведь видел. — Дневники наблюдений не вел, — отрезал Сириус. — Учти, в обращении приятного мало. Твои кости начнут расти и утолщаться. Тело покроется жестким мехом, а челюсти станут огромными, как у настоящего волка. Трансформация болезненна. Хмуришься? Ждал, что стану утешать и по ручке похлопывать? — Нет, не ждал. Не сердись. Я понимаю. — Так ты зайдешь? Или подтолкнуть? — Иди сам, я сейчас. Хочу немного посмотреть… поразмышлять… Ругнувшись сквозь зубы, Сириус оставил задумчивого Римуса в одиночестве. Было слышно, как он хозяйничает на кухне: включает маггловскую электрическую плитку, зачарованную мародерами еще на шестом курсе, наполняет чайник, а остатки воды подогревает чарами, заставляя закипеть прямо в ведре… пользуется волшебной палочкой клерика, негромко произнося знакомые заклинания. Римус же просто стоял на пороге, прикрыв глаза, и вдыхал запахи вечернего леса. Морозец его не беспокоил — всё тело излучало тепло, точно само было электрической плиткой. Но от переизбытка впечатлений у бедняги в конце концов закружилась голова. Покачиваясь, он вернулся в комнату и лег, подложив под щеку ладонь. Так и лежал бы, глядя на неспешно тикающие часы, если бы не пришел с кухни Блэк. — Дерьмово? — коротко поинтересовался он, без спроса залезая в сундук с Римусовой одеждой. — Всё болит, но терплю... — Не сверли часы глазами, легче от этого не станет. — До полуночи еще два часа… и не уснуть даже. Сириус не ответил. Он выудил со дна сундука шерстяные носки, связанные когда-то Хоуп, мамой Римуса, снял уродливые казенные сапоги и натянул носки на длинные узкие ступни. Подойдя к кровати, бросил: — Подвинься. Матрас протяжно заскрипел. Сириус лег, поерзал, устраиваясь поудобнее, закинул руки за голову. Люпин не мог больше видеть часы и тупо таращился на ухо соседа, мысленно проклиная головную боль. — Нам многое нужно обсудить. А за разговором время пролетит быстрее. И не так гнетуще, — пояснил Сириус. — Спасибо. — Бред. Было бы за что. Кстати! Наверно… тебе спасибо? Вроде как я не сдох. Благодаря тебе. — Ты испортил мне жизнь, — хмыкнул Люпин. — Теперь я — чертов оборотень в глубине треклятого леса. Вервольф в бегах. Ладно, я доволен. — Шутишь? — И да, и нет. Может, я пожалею о своих словах через два часа, когда череп пронзит жуткая боль… но пока мне лучше, чем когда-либо. Словно раньше я спал, а сейчас очнулся ото сна. Но… — Римус понизил голос, — я чувствую себя таким слабым и беззащитным. Я чувствую себя… обнаженным. Почему? — Ты привыкнешь. Наверно, это нормально. — Твои слова благодарности прозвучали так по-блэковски, — вдруг фыркнул Римус. Он хотел рассмеяться, но закашлялся, тяжело вдыхая и шумно выдыхая. Справившись с приступом удушья, он спросил: — Артур… мы сможем его спасти? И еще… Сириус, Алиса Долгопупс! Вспомнил! Несколько дней назад она вышла из комы. — Тут стало не по себе. Какое там… Римус ощутил страх! Жгучий, животный страх. Он и забыл уже, каково это — бояться за чью-либо жизнь. — Старушка Эммелина Вэнс предостерегала меня и просила помочь Алисе. — Помочь? Эммелина? Римус, ты понимаешь, что это по меньшей мере странно? Но почему Алиса в опасности? О Мерлин, погоди, она знает про Фрэнка?! — Блэка, кажется, прорвало, потому что он решил избавиться от всех вопросов разом: — Я хотел спросить еще и о Гарри, но, думаю, это лучше отложить до утра… — Сириус, по порядку! Да, я сообщил ей о смерти Фрэнка... И был так груб! Повел себя отвратительно. Бедная Алиса! Она не заслужила такого: узнать подобное от никчемного клерика… Была попытка побега. Что, если она наложит на себя руки?! — Черт подери, Люпин, Алиса — сильная женщина. Всегда была девчонкой что надо, не куклой с мозгами из зефира. Не бойся, она справится. То, что она очнулась — удивительно, а уж из больницы мы ее вызволим. Но что не так с Артуром? — Я сдал его, своего напарника, Ордену. За чтение сонетов Шекспира! Римус перевернулся на живот, пряча лицо в ладонях, и глухо застонал в пыльную подушку. До Блэка доносилось сдавленное «мерзкий тип», «чертов урод», «не оправдал доверия», «сдохнуть», перемежаемое приступами болезненного кашля. — Римус, прекрати! Я завел задушевную беседу не для того, чтоб ты изводил себя и выл. Сома закупорила твои мозги, но ты настоящий, нынешний Римус Люпин, виноват лишь в том, что не послушал меня десять лет назад. И приперся домой к другу с обыском и в сопровождении толпы авроров. Римус вздрогнул, когда на его шею легла тяжелая холодная рука. — Я мог бы убить любого за подобный проступок, — услышал притихший клерик шепот Блэка над своим ухом. — Я всё еще зол на тебя. Спас мне жизнь? Нет, ты просто исправил собственную ошибку, помни это, Люпин. Мужчина сглотнул, стараясь как можно сильнее вжаться в матрас. — И теперь мы вместе сделаем всё возможное, чтоб остановить безумную тиранию Ордена. Тирания? Пассивная агрессия. Ты ведь поможешь мне, клерик высшего уровня? — Да… — Не слышу? — Да! Люпин резко развернулся, скидывая руку Блэка и заходясь в приступе кашля. — Ты тоже сделал нечто дурное, Сириус! И знаешь об этом. — Знаю. Потому ты и жив, Лунатик. — Прекрати угрожать и разыгрывать уязвленное самолюбие. Я вспомнил, что это за место… ты в моем доме, Сириус, так что веди себя подобающе. И сними эти носки. Они дороги мне! — Ты просто сволочь, — скрипнул зубами Блэк, стаскивая шерстяные изделия. — Но-но, — Римус вдруг расплылся в улыбке. — Я правда называл тебя Бродягой? — Было дело, — Блэк закинул носки в открытый сундук и пододвинулся поближе к пылающему камину, исподлобья поглядывая на старого знакомого. — Забавно. А Джеймс… — Сохатый, — хмыкнул Сириус. — Кстати, тут много книг. Значит, и фотографии наверняка есть. — Поищешь для меня? — попросил клерик, чувствуя, что боль, пульсирующая в висках, лишь усиливается. Он мечтал на что-то отвлечься… и хотел увидеть лица людей, память о которых совсем не трогала его на протяжении десятилетия, но теперь внезапно вернулась и мучила. Сириус явно не желал покидать теплое местечко, но, скрипя зубами, всё же встал и поплелся к книжному шкафу. Найдя потрепанный альбом, он присел на край постели и стал показывать карточки Римусу, давая кое-какие пояснения. Сначала Люпин внимал заинтересованно, но чем дальше, тем хуже соображал. Мысли становились путанее, чем черные волосы Блэка. В конце концов он просто слушал голос Сириуса, пялясь на движущиеся колдографии. Боль ослепляла и отупляла. — Римус. Ри-и-им, — кажется, анимаг тряс его за плечо. — Эй, тебе нужно раздеться. — Что? — Люпин попытался сфокусировать взгляд на лице говорящего, но не понял даже, откуда идет голос. — На, выпей… это анальгетик. Днем сварил, пока ты спал. Люпин, одежду нужно снять, иначе порвешь всё к чертям собачьим. Трансформация — штука такая… Блэк усадил мученика и стянул с него свитер. Зрение вернулось, и Римус самостоятельно стащил с себя джинсы. Посмотрев на часы, он скривился: полночь совсем скоро! Будет больно? Вспомнит ли он что-то наутро? — Блэк… выпроводи меня на улицу и запрись внутри. Или подумай, есть ли место, куда ты можешь аппарировать до утра, чтобы спрятаться, — едва слышно пробормотал больной, освобождаясь от рубашки и майки. — Я запрещаю тебе… я в курсе, что ты — анимаг. Но ко мне нельзя приближаться. — Люпин… ты же никому об этом не сказал? Кто-то из Ордена знает об анимагии? Римус отрицательно мотнул головой и поморщился. Сириус присвистнул. — Спасибо. Ты — удивительный клерик. Но я не последую твоему наказу. — Не смей… — тело пронзила резкая боль. Римус увидел, как на руках, в тех местах, где кожа весь вечер нестерпимо зудела, проклюнулись короткие жесткие… волосы? Шерсть? Он с остервенением почесал голую лодыжку и испуганно вскрикнул. — Спокойно, Лунатик, смотри на меня! Не пытайся сохранить рассудок, вряд ли тебе удастся вспомнить хоть что-то завтра, — быстро заговорил Блэк. — Но это пустяки, ты не обращался десять лет! Успокойся… — Мне больно, как я могу успокоиться! — заскулил Люпин, сжимая и разжимая кулаки. — Блэ-э-эк… Он согнулся, уперся лбом в колени и со страхом обнаружил, что ноги покрыла плотная шерсть. Возможно, всё в его организме стремилось разрастись, преумножиться, выйти из-под контроля. Сердце словно увеличилось вдвое, таким громким сделалось его биение. Боль в суставах стала невыносимой, и Люпин закричал, не узнавая своего голоса.Ѻ
Холодный воздух жег легкие. Чернота вокруг обтекала тело, но был ли то он, Римус? Иссиня-черные стволы деревьев мелькали, ветки били по бокам, хлестали по ушам, норовили выцарапать глаза, травинки задевали нос, щекоча. Он фыркнул, с остервенением вцепился в еловую лапу зубами и рванул ее. Громкий треск! Он метнулся в сторону, чувствуя только ледяные колкие стебли под ногами. Иголки, щепки, сучья… всё перемешалось, впиваясь в мягкие лапы. Он вылетел на поляну, затравленно озираясь. Никого? Гнать, гнать, гнать! Он снова рванул в чащу, издав радостный утробный рык. Безумное веселье, неистовое в своей первобытной сути, совершенно опьяняло. Кажется, рядом возник еще кто-то… ноздри уловили резкий запах чужого. Он хотел ударить чужого, броситься на него и впиться острыми зубами в мягкую плоть, но что-то подсказало: нельзя, это брат, почти такой же, как ты, не тронь! Теперь тот, кого он вначале принял за недруга, несся рядом. Они сталкивались мохнатыми боками, запах странного существа обволакивал, цеплялся к шерсти. Римус точно знал этого зверя прежде, вот только основательно забыл. Эй, не нарушай границ, слишком близко! Он лязгнул зубами, но тот, другой, не испугался, а лишь огрызнулся в ответ. Пришлось кинуться на него и повалить в ломкую сухую траву. Оборотень ударился боком о дерево — бук, ствол холодный и пахучий, кора шершавая, неприятно… когти ушли в землю, вырывая с корнями какие-то хрусткие растеньица. Он ударил другого лапой, тот перекатился и залаял — отрывисто и глухо. Началась ожесточенная борьба, в которой оборотень победил. Вскочив, он бросился прочь — разум опустел, остался лишь совершенно естественный порыв: жить, выплеснуть все силы, потратить их на безудержную гонку с другим. Неясные желания разрывали грудь, стволы и ветки проносились мимо, он упал в яму — ледяная вода охватила тело, хрустнула тонкая корочка льда. Второй зверь взвыл, наскакивая на него сверху, и с головой ушел под воду, но уже спустя мгновения они вновь ломали ветки и кусты, пытаясь обогнать друг друга. Полет, чистый полет! Он вырвался из перелеска, оказавшись на поляне. Горы! Он помнил, что такие в мире есть: высокие хребты, которые оборотень еще не покорил. Скользкие обледеневшие тропки, по которым пока не прошел. Темные ущелья, куда не заглядывал ни разу. Волк вскинул тяжелую голову и завыл. И больше уже ничего не помнил — он растворился в этой холодной ноябрьской ночи. Ѻ Самым страстным его желанием было рухнуть на кровать и не вставать ближайшие восемь часов. Но Сириус переборол себя. Он заглянул в комнату — Люпин валялся на спине поперек матраса. Голова его свесилась, рот приоткрылся, а волосы подметали пол. Зрелище можно было бы назвать забавным, если бы не многочисленные синяки и ссадины, покрывавшие всё тело оборотня. Блэк скрипнул зубами. Тупица Люпин. Нет, он не станет возиться с чертовым засранцем, не сейчас! Сириус вышел на крыльцо и застыл, терпеливо ожидая. Часы пробили пять раз. Где-то в темном лесу, что полнился неясными звуками и странными запахами, ухнула сова. Мужчина, зябко поеживаясь, засветил огонек на конце волшебной палочки — единственной, что у них имелась. Вскоре из мрака вылетела большая птица. Подслеповато щурясь, сова опустилась на вежливо подставленное плечо, и Блэк смог отвязать от ее лапы капсулу с запиской. Несколько мгновений он внимательно вчитывался в текст, затем угостил почтовую птицу кусочком рисовой лепешки и отпустил. Заперев дверь, волшебник отошел от крыльца и аппарировал.Ѻ
До восхода солнца оставалось около часа. Сумрачный лес притих, свежий иней покрыл округлые листики и темные сморщенные ягоды черники, тонкие стебли травинок и скукоженные кустики папоротника. Небо светлело — теперь оно стало серым, как Сириусовы глаза. Блэк вошел в землянку, сбросил на кухне заплечный мешок и, не раздеваясь, рухнул на кровать рядом с Люпином. Он вмиг отключился, даже не попытавшись разжечь в камине огонь или согреться чаем.Ѻ
«Шевелю пальцами. Значит, живой… Мерлин, спина… что я делал? Мои ноги! — Люпин заскулил, открывая глаза. — Чертовы часы, какого лешего я притащил их в эту халупу десять лет назад?! Назойливое "бом-бом" — настоящая пытка! И почему всё так болит?! Я переломал ноги? Вроде нет… такая слабость… Что за странный железный привкус во рту? И чем пахнет? Какая мерзость! Люпина замутило: он отчетливо различал запах крови. — Я загрыз какого-то мелкого зверька? Глупый волк, бедный желудок!» Кто-то привалился к его спине. Римус развернулся, приоткрыв наконец покрасневшие слезящиеся глаза. Блэк! Жар собственного тела согревал оборотня всю ночь, но анимагу явно было холодно до дрожи. Дыхание вырывалось из ноздрей струйками белого пара. «Что, погреться решил? Он же уходил куда-то...» Римус сполз с кровати, глянул на ненавистные часы — четыре тридцать, белый день, — потом снова перевел взгляд на Блэка. Тот спал на боку, подтянув ноги к животу и спрятав на груди руки. И он, черт подери, не снял грязные ботинки. Завалился в них на кровать хозяина дома. Люпин сердито зашипел, стаскивая обувь с нарушителя порядка. Будь он по-прежнему клериком при исполнении, напичканным Сомой, его бы удар хватил от такой вопиющей бестактности и неряшливой безалаберности. А смог бы он разозлиться? Римус с удивлением обнаружил, что не представляет, каким был всего пару дней назад. Новые впечатления и открытия изгоняли мысли о прошлом, как дурной сон. Но он всё еще прекрасно помнил о Гарри, об Артуре и Алисе… и жаждал обо всем поговорить. Нужно было дождаться, пока проснется Блэк. Тот даже не вздрогнул во сне, когда его разули и укрыли тремя свитерами, одеялом и дубленкой. Потом Люпин развел огонь в очаге и сходил за водой. Двигался он с трудом: даже осторожные шаги отзывались болью во всем теле. Его все же стошнило по пути к источнику — вместе с непереваренным сырым мясом он исторг из себя комки кроличьей шерсти и какую-то непонятную траву. «Осел Люпин, чем ты думал?» Он припомнил, что носился среди дубов и елей с большим черным псом. Но другие воспоминания ускользали. Мерлин, он же не ранил Сириуса? Вдруг заигрался и толкнул… но не укусил же… и отчего не подумал об этом раньше? Дурак! Опустив ведро на пол кухни и расплескав треть воды, Римус поспешил к кровати. Он замер над спящим другом, лихорадочно соображая. Другом? Вот, час от часу не легче… — Прекрати таращиться. Тупица. Сириус приоткрыл глаза и почти сразу же сердито нахмурился. — Зачем потащился за мной в лес? Я же сказал запереть дверь и никуда не шастать, — севшим голосом пробормотал Римус. — Да будь я человеком, ты бы меня учуял. И дверь выломал… — Я сквозь сон слышал, как ты уходил. Кто мешал тебе аппарировать отсюда в полнолуние? — Я дам тебе по зубам, если не заткнешься. Помоги встать. Какого черта ты завалил меня тряпками?! — Ты лежал тут, точно хладный труп. Сириус фыркнул, лоб его разгладился, и взгляд немного повеселел. — Конечно, Люпин, я же сбежал из Азкабана. Хреново выглядеть — моя основная обязанность. Он поморщился. — Я… я ничего… — Люпин вспотел. — Ты ничего. Почти. — Я задел тебя?! — Ну… как сказать. Блэк сел и скинул куртку. Под ней оказалась грязно-серая мешковатая толстовка, которую он тоже снял. — В шкафу на кухне аптечка. А в мешке, что я принес — заживляющая мазь… тебе тоже пригодится. — А со мной чего не так? — Ты весь синий: скакал по лесу, точно с цепи сорвался, и бился обо все сучки и коряги на своем пути. Я бы поржал, но уж слишком жаль тебя, несчастного оборотня. — Ты видел меня голым?! — Олух, — Сириус закатил глаза. — Старый идиот. Ты же не девка, перестань бледнеть. — Это… это сделал я?! Вернувшись из кухни с ящиком-аптечкой в руках, Люпин застыл, вылупившись на Блэка. Он знал, что и сам пообтрепался за ночь, но на спине анимага красовались две отвратительные лилово-синие полосы. Уже потемневшие отметины проступали и на шее. Подойдя ближе, Римус увидел и более мелкие царапины, но они не шли ни в какое сравнение со страшными кровоподтеками сзади. — Я уходил, действительно. Римус молчал, лишившись дара речи, и Блэк, отвинтив крышку одной из баночек, принялся мазать зеленой кашицей бок. — Узнал много полезного и интересного. Встретился кое с кем. Люпин. Так ты — отчим Гарри. Отчим! Гарри! Поттера! — Глаза Блэка потемнели от злости. — Думал, я сдохну в Азкабане? Стал его отчимом… ты… Не укладывается в голове. — Не понимаю, что тебя так будоражит. Конечно, я, не раздумывая, согласился, когда Дамблдор предложил… — Дамблдор сделал из тебя послушную куклу на ниточках! Ты знал, как сильно я хотел забрать мальчика. После смерти Джеймса это было единственным, чего я хотел: отплатить добром за всё хорошее, что для меня сделал друг! Я — крестный Гарри, а не ты, Люпин! Дай-ка тот тюбик… — Сам пойди и возьми, — в свою очередь рассердился Римус, грохая аптечку об стол. — Мальчика хотели отдать на воспитание дяде и тетке! Я встречался с ними… они чудовищны! Как я мог допустить, чтоб такие люди растили ребенка?! Они бы возненавидели его, Блэк! — Ты… тебе просто снесло башню! Сильно обрадовался, когда убрал меня с дороги, а, дружочек? Из грязи в князи? — Что… Разум Римуса заволокла пелена ярости, и лишь невероятная сила воли помогла сдержаться и не стукнуть безмозглого спорщика Блэка. — Ненавидел меня после того, как по моей вине чуть не убил Снегга? — продолжил шипеть Сириус. — Отомстил, Люпин? Высоко поднялся на Соме? — Пошел ты! Идиот, я воспитывал Гарри, отдавая долг Джеймсу! Мальчику нужен был кто-то, хоть отдаленно напоминающий отца, а не дядьку Вернона Дурсля! Как ты можешь говорить подобное… неужели ты такого мнения обо мне, Сириус?! — Не смей обращаться ко мне по имени! — Не смей обвинять меня в том, что я совершил под действием Сомы! Я и так чувствую себя ужасно! И ты можешь стать опекуном Гарри. — Каким, к чертовой мантикоре, опекуном?! Когда ты — его отчим! — А ты — крестный! — Я хотел вырастить этого мальца, я! И что мне, жениться на тебе, что ли?! Как я могу стать его опекуном, когда ты отнял у меня эту возможность? — Ты был в Азкабане! Блэк, слышишь ли ты меня вообще? — А сам-то?! Блэк размахнулся и запустил в бывшего сокурсника банку с мазью. — Ты, полоумец несчастный, чуть шею мне не сломал! Чтоб тебя дракон притоптал! — Мне жаль! Прости, мне очень жаль! Но я говорил тебе не лезть на прогулку, а ты не послушал! Фу-у-у-ух… Люпин вцепился в волосы и протопал на кухню. Оттуда донесся сдавленный вой, а затем — грохот ведра и вопль: — Я так испугался! Детьми вы гуляли со мной каждое полнолуние… но тут другое! — Из-за цветного витража появилась всклокоченная голова. — Черт возьми! Мы не должны ругаться! Сириус, мы ведь не рассоримся в пух и прах? — Не могу поверить, что ты забрал мальчика, — Блэк притих, и Люпин с удивлением обнаружил, что тот плачет. — Хорошо повеселились? Ты видел, как сын Джеймса освоил велосипед. Научил его читать… Вы играли и пели песенки, катались на лодках в парке и ходили в кино, гуляли по Косому переулку… Ты провожал его в Хог первого сентября… пока я гнил в чертовой тюрьме! Римус, я так тебе завидую! Мне ужасно завидно! Твою мать… он даже не узнает меня, не вспомнит, а ведь это я подарил ему первую метлу! Она была маленькая и с рукояткой из бука! — Сириус… — Да, я — эгоист! Плевать! Я всё равно зол до чертиков! Будь проклят Азкабан! Ненавижу гадкого старика и Четыре Струны, а тебя, Люпин, презираю! И себя... Римус молча подошел и, присев рядом с другом, обнял его. Сириус дрожал — то ли от злости, то ли от огорчения, то ли от подавленного желания ударить Люпина. — Мы с Гарри провели вместе множество часов, но все они никогда и близко не сравнятся с тем временем, что малыш провел с тобой… до того, как власть захватил Орден. Гарри был совсем маленьким, но я верю, что ты оставил след в его сердце. Представляешь, мы виделись два дня назад. Сириус, он не кинулся мне на шею при встрече, поверь! — Сома. — Что? Блэк отстранил бывшего клерика, вытирая глаза рукавом снятой куртки. — Мы расшатаем власть Ордена. Мы уничтожим все запасы зелья, какие сможем найти. Люпин, я не могу сидеть сложа руки, пока дети бродят по коридорам замка, точно маленькие инферналы. Понимаешь? — Бродяга, нас всего двое… — Ложь. Нас куда больше. Глаза Люпина округлились. — Расскажешь? Блэк кивнул. — Нет, подожди. Как можем мы быть союзниками, если без конца грыземся? Ты зол из-за Гарри и из-за того, что я поддержал Дамблдора, а я до сих пор припоминаю, как ты разыграл Снегга в Школе… нелепо! Пора перестать цепляться за эти мысли. — В таком случае, — кажется, Блэк скрипнул зубами, — обещаю: я сделаю всё возможное, чтоб вернуть твое доверие. — И я клянусь, что не сверну с выбранного пути. И никогда не стану препятствовать твоему общению с Гарри. Ты можешь проводить с ним столько времени, сколько захочешь… — Но для начала я должен восстановить свое честное имя, балда, — хмыкнул бывший заключенный. — Пока что крестный из меня так себе. И кстати, не смей на меня больше бросаться. Как сегодня ночью. Кошмар! Повезло, что не прокусил мой загривок. Я довольно юркий пес, черт подери. — Сделаю вид, что не понял тебя, но мне очень жаль, пожалуйста, прости, — Люпин закашлялся и скрылся на кухне. — О Мерлин… вернись-ка и послушай, что мне рассказал Грозный Глаз, пока ты дрых! Услышав знакомое имя, Люпин вздохнул полной грудью, чувствуя, как легкие наполняются воздухом, точно паруса — попутным ветром. Теперь-то он осознал: время прятаться подошло к концу! И они с Блэком не будут одиноки, когда придет пора выйти из тени.