Здравствуй, тьма, друг старый мой, Поговорить пришел с тобой. Из-за того дурного сна, Что в разум бросил семена, Пока я спал. И прорасти им суждено Виденьем, что вернется вновь В звучании тишины. П. Саймон, «The Sound of Silence»
Лучи солнца пробились в низкое окно, которое Римус очистил от снега совсем недавно. Потоки света позолотили волосы, полосками ярче шрамов легли на щеки и лоб. Он ничего не слышал. А Блэк вошел в дом и сразу, не раздеваясь, сел на кровать, чтобы бесцеремонно потрясти спящего друга за плечо. — Лунатик… Лунатик, вставай. Министеркие крысы вызвали Снегга. Снегг проверял зелье, слышишь? На публику, так сказать. Они попросили его взять пробы из котлов и протестировать. Ну, из-за того, что Слизнорт застукал в лаборатории меня. Люпин? Эй! Но сейчас всё спокойно, проверка Сомы ни черта им не дала. Гладко сработано! Оборотень с трудом разлепил веки и ватными губами прошептал: — Как... Как, зелье ведь не изменилось? — Пронесло. Вы со Снеггом — зельевары что надо. Я тебя недооценивал. — Теперь Сома — закрытая система, Сириус. Они ничего не поймут, не найдут… правда ведь? — Именно! Успокойся. Варево ведет себя так, точно я туда ничего и не добавлял. Снегг разыграл недоумение и с кирпичной мордой сказал министру, что всё в порядке. — Ты… ты не понимаешь, Сириус… Мне не стоило лезть, куда не просят. — Да, Грюм был вне себя. После твоего ухода еще долго рвал и метал… Но, Люпа, я тебе благодарен. Люблю спонтанное безумие и страстные порывы. Не думай о старике, лучше позаботься о себе. — Сколько времени? — Почти девять. — Ты спал? — Римус приподнялся и сел. — Ты… всю ночь проторчал в том доме? — Пустяки, отдохну сейчас. Есть одно обстоятельство, что меня беспокоит. Мы не смогли связаться с Эммелиной. Кажется, ее задержали. Грюм пытается что-то выяснить… подозреваем, ее раскрыли. — И что тогда?! Ее же могут казнить! — Знаю… Собеседники замолчали. Каждый думал о своем, но их мысли всё равно так или иначе крутились вокруг ненавистной Сомы, исчезновения миссис Вэнс и… Гарри Поттера. Ведь мальчик уже выпил свою утреннюю порцию. — Мы будем рядом с ним уже завтра, — вдруг сказал Сириус. — Если ты о Гарри, то я не уверен, что идея хороша, — Люпин прижал руку ко лбу, почувствовав дурноту. — Я всю ночь буду не в себе. А ведь это Рождество, светлый праздник... — Кстати, ты только представь: мальчонка никогда не наряжал ёлку! Римус! Да у нас впереди вся жизнь, столько интересного, восхитительного… ёлки и подарки… метлы, коньки… — У нас? У тебя и Гарри, ты хотел сказать? — оборотень настороженно глянул на Блэка. — У нас троих, разве нет? Ты обещал, я смогу проводить с парнем столько времени, сколько захочу. Мы отпразднуем… — Довольно, Бродяга, не тем ты занят. Поспи лучше. А я прогуляюсь, подышу свежим воздухом. Люпин вышел из землянки, оборвав тяжелый разговор. «Воображение Сириуса так запросто пустилось вскачь! Для него всё просто и понятно, ведь он до сих пор владелец особняка и счета в банке Гринготтс, наследник Древнего рода. Многие по-прежнему души в нем не чают, вон, к примеру, Тонкс… а кому нужен я? Кем стану, когда будет свергнут Орден Четырех Струн? Нищим оборотнем. Ходячая проблема, опасность для Гарри. Пока он почти круглый год в Школе, но всё же, всё же… Сириус наверняка захочет забрать крестника. Намекнет или сообщит напрямую? "Знаешь, дружище, волчок, я тут подумал, не лучше ли Гарри Поттеру жить в моем особняке на Гриммо, 12? Твой дом такой бедный и маленький, а сам ты — вонючий и опасный зверь. Не слишком подходящий кандидат в отцы." Неужели так и скажет?! — Люпин попытался представить, как эти слова прозвучат в устах Сириуса, и сморщил нос. — Мерзко, Блэк не такой! Хоть он и стал черствым сухарем в Азкабане, да и раньше не отличался тактичностью, но ляпнуть подобное!.. Пусть это и горькая правда. Ну вот, уже ревную мальчика к крестному. И злюсь на Сириуса за слова, которых он не произносил. Так нельзя… тупица Люпин!» Ничего приятного на ум не шло. Пошатавшись среди буков и дубов, бывший клерик поплелся обратно. Сириус дремал, свернувшись калачиком и поджав под себя ноги, а руки сложив на груди. «Мерзнет, или это какая-то особая пёсья поза для сна? — Люпин бездумно взял первую попавшуюся книгу и сел поближе к очагу. — Надо же, Гюго… великолепное совпадение.» Он погрузился в чтение, не дожидаясь, пока вконец разболится голова.Ѻ
Гермиона открыла чемоданчик и, приподняв стопки чистых серых блузок, спрятала на самое дно маленький флакон. Ее хранилище почти заполнилось! Нужно было как можно скорее незаметно вынести скопленное добро из спальни. Девочка хотела прокрасться к озеру и пустить улики на дно, но ей никак не удавалось остаться в одиночестве. На завтрак, обед и ужин ученицы ходили парами, и, хотя ей пары не хватило, избежать компании было нельзя. «И зачем они всюду шастают, взявшись за руки и не спуская с меня глаз?! Воображают, что ведут себя как подруги! Что они могут знать о дружбе?! — Она тут же устыдилась досадных мыслей: Лаванда и Парвати не были повинны в том, что лишились простых радостей, о которых знала она, Гермиона Грейнджер. — Я помню, как должны вести себя друзья, но эти знания — тот же черный чемоданчик, только без ручки. И волочить за собой тяжко, и выбросить жалко. Я совсем одна…» Хотелось заплакать, но вместо этого девочка отправилась в библиотеку. До обеда оставался целый час свободного времени. Да, здешние книги были скучны, но они стали Гермионе лучшими собеседниками, чем другие дети. Резво сбегая по лестнице, начищенной до холодного тусклого блеска, она замечталась и заметила другую ученицу, только когда столкнулась с нею. Та охнула, выронив из рук сумку. По ступенькам поскакали пузырьки с чернилами, тетрадки, перья и какие-то коробочки из дерева — безликие школьные принадлежности. — Прости… Я помогу! Разиня бросилась поднимать чужие вещи, но почти сразу заметила среди канцелярии и учебников упавшую фотографию… маленькую карточку, выскользнувшую из сумки незнакомки вместе с прочими предметами. На картинке плавно двигалась молодая женщина. Светлые волосы, острый нос и широкие скулы… Гермиона подняла глаза на девочку. Та беззлобно улыбалась, протягивая руку. — Верни, пожалуйста. Это моя мама. — Прости, я никому не скажу! Честно! — Спасибо. Меня зовут Полумна. А ты — Гермиона Грейнджер, не так ли? Гермиона поднялась с пола и отдала новой знакомой фотокарточку. Их пальцы соприкоснулись, и они неловко пожали друг другу руки. Но озарение уже захлестнуло Гермиону, она не сдержалась и зашептала: — Хочешь, прогуляемся к озеру? Если ты занята или спешишь… ничего страшного… ты не обязана соглашаться, ведь я только что сбила тебя с ног! И мы едва знакомы… Ну и глупое же предложение, — под конец она густо покраснела. — Вовсе нет. Мы назвали свои имена, так что знакомство состоялось! Теперь можем и к озеру сходить, Гермиона Грейнджер... — Прости… — Зачем снова извиняешься? — Я хотела кое о чем попросить, и это даже страннее, чем предложение прогуляться. — Думаю, это что-то важное, а не какая-то ерунда, — светлые глаза Полумны смотрели на собеседницу спокойно и доброжелательно. — Говори. Они сели на ствол поваленного дерева у самой воды. Было холодно, но мороз освежал, а декабрьский ветерок, колкий и дразнящий, дарил необычайное ощущение свободы. Гермиона вдохнула воздух полной грудью и спросила: — Можно посмотреть на твою фотографию еще раз? Я… прежде я никогда не видела ничего подобного. Она двигалась. Наверно, померещилось… — И вовсе нет! Сама убедись. Я бы познакомила тебя с мамой, но от нее осталось лишь это фото. Гермиона не стала спрашивать, почему — догадалась и так. Она взяла и перевернула маленький пожелтевший квадратик. На оборотной стороне кто-то написал стихотворные строчки. — Я видел, и помог мне свет: Толпа людей, числа им нет… Что говорят как можно тише, Что слушать рады, но не слышат, Что пишут песни, те, что некому пропеть. Им не суметь Нарушить песню тишины. Что это значит, Луна? — Думаю, мамочка знала, что нас ждет. Ты вот не пьешь зелье? И я нет… — Как давно? — С тех пор, как ее казнили. Отец научил меня хорошенько скрываться: здесь никто обо мне не знает. Нет ничего слаще и могущественнее наших чувств, какими бы горькими они ни были. Так говорит папа. Завтра Рождество… я много слышала о том, каким оно было раньше. — А ты… расскажешь мне? — Если хочешь. Они говорили и говорили, а ветерок качал голые ветви ив, сгоняя с них легкую серебристую снежную пыль.Ѻ
Она прождала всё утро, но никто не пришел. В больнице стояла странная тишина — точно кто-то умер или росла и зрела загадочная дивная перемена. Алисе хотелось верить во второе, но пока она томилась в неведении. Глядя из окна на белизну больничного двора, она не заметила, как беззвучно открылась дверь палаты. — Миссис Долгопупс. Женщина вздрогнула, сердце радостно забилось. — Вы… вы сегодня как-то поздно. Посещать больных разрешено лишь до пяти, а сейчас уже тридцать минут пятого. Разве сегодня вы не будете читать со мной, сэр? Голос всё же дрогнул, потому что Алиса ясно видела — что-то не так, что-то в нем изменилось. Значило ли это, что совсем скоро она останется одна? «Какой сегодня день?! — она запаниковала. — То ли случилось нечто действительно ужасное, то ли Снегг больше не придет! Ах, это одно и то же! Одно и то же, хотя следует выдохнуть с облегчением… Он выглядит так, точно забежал проститься. И по-прежнему молчит!» — Господин директор… — ей пришлось откашляться, чтобы продолжить. — Вы здесь в последний раз, ведь так? Всё кончилось? Мой испытательный срок… Алисины губы задрожали. — Не знаю, с чего начать, — Снегг наконец-то заговорил. — Нынешней ночью… мы пробрались в Министерство. Блэк пробрался. Алиса… Завтра, в Рождество, всё изменится. — Двадцать пятое декабря! Значит, меня отведут во Дворец Правосудия, — она схватила его за руки, удивляясь тому, что он не отпрянул и не высвободил свои тонкие пальцы. — Что делать, Северус, сэр… — Наверно, просто Северус… мы вытащим вас, Алиса! Даже если они задумали что-то дурное, им не успеть осуществить замысел, понимаете? Завтра Сома прекратит действовать, и я… — он склонил голову, позволив неряшливым прядям темных волос упасть на лоб и глаза. — Всё будет в порядке. — Действительно? — Я не могу клясться. Но постараюсь… — Почему? — шепотом спросила колдунья, сжимая его пальцы так сильно, что они побелели. — Потому что я… Он вдруг почувствовал себя ужасно, просто чудовищно глупо. «Как выразить сокровенное? И нужно ли? А ты, Мерлин, величайший волшебник, попадал когда-нибудь в такое же мучительно щекотливое положение? Когда можешь сварить любой мыслимый или немыслимый эликсир, колдуешь так, словно родился с волшебной палочкой в руке, превращаешь предметы и меняешь суть вещей… но робеешь и теряешься, если кто-то, черт возьми, смотрит на тебя такими яркими глазами!» — Сердце полно любви, — вдруг тихо произнес он, бледнея, как полотно. Наверно, сейчас Северус мог бы слиться со стеной больничной палаты. — Сердце полнится песней, — торопливо ответила Алиса. Широкая улыбка озарила ее лицо, и он похолодел еще больше. — Пусть я не прав был во всем… — Но, Северус, так интересней? Сердце полно любви, нет страха и сожалений… — Алиса, я не знаю, что сказать… — Тогда молчите. — Я так потерян! — А я во мраке вижу свет. Он задыхался от волнения, но всё же продолжил хорошо знакомую песню: — Сердце полнится светом… — Ночь стала ясной, как день! — Я не уйду без ответа. — То нерушимая цепь. — Боже, я сплю? — он склонился еще ниже, и их лбы соприкоснулись. — Я очнулась, — прошептала она, мягко его целуя. Пронзительный звон ударил по ушам. Растерянность и удивление от нарастающего в груди могучего радостного чувства сменилась липким ужасом: Снегг не был готов к такому. Новая система безопасности? И комнату, и длинные коридоры, и всю больницу целиком, как и его голову и весь мир вокруг наполнил чудовищный звук! — Стоять на месте! Господин директор, шаг назад! Алиса дернулась и оттолкнула его так сильно, что он чуть не упал, ударившись о столик. Люди в сером ворвались в палату. Они схватили женщину за хрупкие руки, оттеснили в угол. Трое волшебников двинулись к Снеггу, и он крикнул: — Не троньте ее! Я убью любого, кто сделает хоть шаг! — Северус, уходите! Умоляю, уходите, вы же знаете… — Закройте рот, миссис Долгопупс! Вам запрещено говорить с мятежником! — какой-то клерик сжал ее плечо, пытаясь вывести из комнаты. — Отвалите от нее, уроды! На мгновение повисла оглушающая тишина. Завывания сирены смолкли. Северус коснулся сознания колдуньи, читая мысли — легко, точно открытую книгу. «Пожалуйста, исчезни, мне не нужна твоя жертва. Я знаю, что ты сможешь спасти меня после… если захочешь. Не дай им сделать с собой то же, что они сделали с Фрэнком, беги! Я буду ждать тебя столько, сколько потребуется, пока они позволят… пожалуйста! Я люблю тебя.» Он стиснул зубы так сильно, что хрустнула эмаль. Еще миг — и Снегг аппарировал, в отчаянии думая, что никогда еще не был таким ничтожеством.Ѻ
Ложка Римуса глухо стукалась о дно тарелки, едва-едва прикрытое сероватой овсянкой. Он не хотел есть, но чувствовал на себе цепкий взгляд Блэка. «Мамочка, пошел к черту, перестань на меня таращиться, — мысленно взмолился Люпин. — Лучше собери вещи и сходи к Грюму, к Тонкс, к Уизли… да хоть куда. Оставь меня в покое!» Эммелину арестовали. Точно, неизбежно и наверняка. Друзья не смогли перехватить волшебницу во Дворце Правосудия — клерики отправили ее в тюрьму сразу же, опасаясь огласки. Газеты молчали о ночном погроме в Министерстве. Аластор злился и грозился отметелить Малфоя в таких бранных выражениях, что поплохело даже Сириусу. Но то были лишь слова. Они ждали Рождества. Они ждали нового дня. Блэк и Люпин сидели на кухне. Римус стучал ложкой, Сириус смотрел на Римуса, отчего тот нещадно потел. Анимагу было невдомек, что не так с другом, разве что тот был оборотнем, и приближалась фаза полной луны. «Я нагрубил, и он обиделся? Я плохо отблагодарил его за спасение? Может, он не в духе, поскольку я не настаивал, чтоб он остался у Уизли вчера? Чертов ребус… Непонятно… он просто огорчен из-за превращения? Он — капризный засранец? Последнее похоже на правду больше всего. Дьявол, Люпа такой сложный!» — Римус!! Из комнаты раздался хриплый вопль, от которого кровь застыла в жилах. Люпин выронил ложку, неуклюже вскакивая со стула. «Снегг?!» Голова зельевара появилась в пламени камина. Он всё же смог прорваться через сеть, хоть и не знал точного адреса мародеров. — Мало времени! — Где ты? Что стряслось? — Римус тяжело рухнул на колени, пододвигаясь ближе к каминной решетке. — Я в Паучьем тупике, у себя… клерики скоро будут здесь, они идут за мной! Алиса! Ее схватили, наверно, потащат во Дворец… Люпин, помоги мне! — Что… Алиса? Но она же в больнице! Ты в бегах? С каких пор?! Не понимаю! — Какого лешего? Четыре часа назад всё было нормально, Нюниус! — взвыл Блэк. Люпин никогда прежде не видел бывшего слизеринца таким взбудораженным и... испуганным? — Что ты сделал Алисе, идиот?! — бушевал Сириус. — По лицу вижу, что облажался по полной! — Я… я ее… — Твою мантикору налево! — Зачем?! — задохнулся от возмущения Римус. — Северус, прости, но ты умом повредился? Ее могут упрятать в Азкабан без суда и следствия! О Мерлин, чем ты думал… — Знаю, это — страшная глупость… и прощения мне нет! Прежде я никогда ни о чем тебя не просил, но теперь умоляю: помоги, Люпин! Мне не вытащить Алису в одиночку. Ее закинут во Дворец вечером, в девять! Они… они идут сюда! Встретимся у моста… — огненное видение всколыхнулось и пропало. Люпин прижал ладони к лицу. Его плечи вздрагивали, и Блэк догадался, что мятежный клерик плачет. Он не знал, как утешить друга. Слабый и уязвимый, Римус никак не мог отправиться Алисе на выручку. — Люпа, ко Дворцу пойду я. — Сириус не раздумывал долго. — Уверен? — Ага. Отправлюсь туда и помогу сальноголовому вытащить Алису из лап серых магов. Видишь, план прост. Вернусь так скоро, как получится. Надеюсь, к полуночи. Волчок, без меня управишься? — Да, хорошо… — на удивление Люпин не стал спорить с Блэком. — Это разумно. Но будь осторожен, пожалуйста! — И ты. И прекрати лить слезы. О-о-о... Чудовищное зрелище. Ты похож на скользкого лягушонка. На самом деле Люпин не походил на лягушку. У него было бледное и мокрое от слез лицо, но сейчас он показался Блэку куда более живым, чем месяц назад. Он был собой, Римусом Люпином, мистером Гриффиндорским Старостой. — Нормально, всё нормально, — Сириус обнял друга, неловко хлопая по спине. — Идем. Тебе нужно доесть свою кашку-малашку. — Мантикора меня раздери, прекрати, Бродяга! От твоего жуткого сюсюканья аж мурашки, — засмеялся оборотень.Ѻ
В тишине ширится полуночный лес: Не часы, Звон одиночества, И не белый лист на столе — жизнь. Звезд за льдистым окном нет: Жизнь — ближе, темней; Она не спеша наполняет Одиночество тающей ночи... Т. Хьюз, «Мысль-лиса»
Он вынес дверь лохматым боком. Щепки полетели во все стороны, и одна впилась в мягкую плоть, как игла. Он заскулил зло и отчаянно. Другого рядом не было, и зверь помчался в лес. Что еще ему оставалось делать? Ведь поляна так мала и тесна, ветки деревьев кругом тянутся друг к другу в молчаливом поклоне, почти сплетаясь, и луна едва видна сквозь черную паутину. Он хотел взглянуть на луну вблизи. Может, если покинуть лес, подняться на холмы, то огромный белый шар станет больше? Он бежал без оглядки, стремясь уйти подальше от своей тесной тюрьмы, выстроенной в земле человеком-кротом. Оборотень жаждал свободы. — Римус! Лунатик, Римус! Черт… дерьмо гиппогрифово… Блэк брел по лесу, светя кругом люмосом. Кругом не было ни души, ни единой крохотной зверюшки или пташки. Он обратился в пса и пытался идти по следу, но отпечатков лап кругом осталось великое множество, они путались и петляли, и очень скоро Бродяга сбился. Он стал человеком и побрел наугад. Пробовал слать патронуса, но ответа не было. «Скоро рассветет, и что тогда? Куда мог податься оборотень?» Они справились. Но это ли сейчас главное? От его одежды пахло известью, куртку и волосы покрывала пыль, а снег, оседая на плечах, таял и превращал крошево в грязь. Блэк был очень грязным. И очень усталым. В голове крутились детские стишки — они раздражали и наполняли сердце тяжелым чувством вины. «Из дома утром я ушёл, а лев — он не синица, не чиж, не ёж, не уж, не мышь, ну мало ль что случится? И куда ты запропастился… Снегг с Алисой в безопасности… Теперь-то у них впереди не один час, чтоб поговорить, поведать друг другу всё, что они не решались произнести вслух из страха быть услышанными, осмеянными, осужденными. Не новость — песня. А я рыскаю по лесу, натыкаюсь на ветки и пни, ищу единственного друга… Я мчусь домой, не чуя ног, стрелой влетаю на порог… Но кто там плачет под столом, дрожит и трёт глаза хвостом?» — Люпа! Где ты?! До рассвета оставалось полчаса, не больше. Вдруг Сириус увидел его — светлое пятно на темно-синем снегу в тени под деревом. Он видел также и красные пятна то там, то тут — похожие на нежные цветки снотворного мака, они испугали Сириуса. Он подбежал к Люпину, с удивлением обнаруживая, что снег вокруг чуть подтаял — из-под локтя оборотня выбивалась бурая прошлогодняя трава. Но, вопреки ожиданию, тело не было горячим. Блэк схватил друга за безвольно лежащие на земле руки и аппарировал. Римус очнулся почти сразу, как только почувствовал тепло мягкого одеяла в ногах и чужое дыхание на своей груди. — Щекотно… убери волосы… — Сперва я думал, ты концы отдал, но сердце у тебя ухает, что почтовая сова, — Сириус казался спокойным, но из-за светло-серого цвета радужки было видно, как расширены его зрачки. — Я не успел. — Но ты успел к Алисе? — Ага. — Ты очень хороший человек, Сириус. Я рад, что ты — мой друг, — Римус прикрыл глаза. — Я затопил Дворец Правосудия. Мы со Снеггом. И Тонкс. И Аластор. Чарли поджег дементора. Там были эти крысы, и мы еле отбились. Но клерик-Собеседник сбежал, потому что испугался. Римус, зелье действует. Новое зелье. Клерики не должны бояться, ведь так? Сома подавляет страх? — Это только начало. Сириус, завтра… вернее, уже сегодня мы должны быть в Хогвартсе. Давай отдохнем. — Ты же не пойдешь… — Пойду. Вместе с тобой. Я очень хочу увидеть Гарри. — Но Снегг — директор, и теперь он в розыске. — Начнется бунт! Только представь: сотни людей в Министерстве вдруг обнаружат, что их обдурили. Они искали в Соме лекарство от бед и огорчений, а вместо этого получили забвение длиной в десятилетие. Их, по сути, превратили в марионеток! — Люпа, я только сейчас понял, как опасно всё, что мы затеяли… кто примет огонь Олимпа из рук греческого бога? — Кого хочешь видеть ты? — Тебя, — Блэк криво улыбнулся. — Шутка. — Я ставлю на Северуса. — Сумасшедший! Но… но в этом что-то есть. Однако, Лунатик, не порвут ли его на клочки? Сома — Снеггово детище. Он знал обо всех возможных последствиях. — Сириус, я устал… и у тебя что-то в волосах. — Тогда погрею воду и вымоюсь. Иначе Гарри задохнется от вони моего белья, если я его обниму. Тебе подогрею тоже… Но пока поспи. — Хорошо. С Рождеством, дружище. — С Рождеством, Люпа. Римус повернулся на бок, кладя ладонь под щеку. Часы на полу глухо пробили шесть раз.