Мне было редкостное видение. Мне был такой сон, что человеческого разума не хватит сказать, какой это был сон. И тот — осел, кто вознамерится истолковать этот сон. По-моему, я был… никто не скажет чем. <...> Человеческий глаз не слыхивал, человеческое ухо не видывало, человеческая рука не способна вкусить, человеческий язык не способен постичь, человеческое сердце не способно выразить, что это был за сон. У. Шекспир, «Сон в летнюю ночь»
Небо быстро темнело, а Римус не мог припомнить, видел ли раньше подобную призрачную синеву: насыщенную, густую, глубокую. Зажглись первые звезды. Рваные облака скрывали пока луну от пытливых глаз. Блэк толкнул шагающего рядом Люпина локтем, мол, хватит по сторонам таращиться, соберись! Они договорились, что ни при каких обстоятельствах не станут использовать волшебные палочки. Лишь в случае смертельной опасности. Палочка Люпина была у Сириуса, сам же клерик хорошенько размялся и теперь чувствовал, как всё тело наполняла волшебная сила. Он был готов к чему угодно, хоть и выглядел излишне мечтательным. «Мы же почти в Хогвартсе… когда я был здесь в последний раз в здравом уме? Много лет назад!» Теперь он жадно вглядывался в вереницу деревьев, темнеющих вдалеке, в очертания замка на холме. Не верилось, что он, Римус Люпин, вновь дома. Ива стояла под Куполом — огромным антиаппарационным защитным полем, что окружало территорию вокруг Школы. Это заметно усложняло задачу. Им пришлось переместиться к границе невидимого колпака и идти пешком. Но пока всё было спокойно: вторжение чужаков осталось незамеченным. Блэк нес старую ржавую лопату. Вторую такую же Римус трансфигурировал из железного ведра. Он не представлял, где придется копать: под Ивой или неподалеку, а может, и вовсе в тоннеле? Спускаться под дерево совсем не хотелось. Почему-то не покидала уверенность, что ответ придет сам, как только они окажутся на месте. И вот впереди замаячила темная махина, покачивающая ветвями — смертоносная и коварная. — Терпеть ее не могу, — тихо прошипел Блэк. — А я Иву уважаю. Она как-никак охраняла мой секрет целых семь лет… — Вот и обнимитесь при встрече, только я твои останки сошкрябывать со ствола не буду, предупреждаю. Они остановились ярдах в тридцати от дерева. Люпин помнил, что на шероховатой коре есть особенный сук, нажатием на который можно заставить дерево замереть. Вот только где тот находится, он представлял весьма смутно. Но Блэк уверенно обошел Иву кругом, указывая куда-то в полумрак. — Вон, туда смотри. Как до него добраться? — Обычно дерево вырубал Питер… — Ага, наша ручная крыска. Можно было бы колдовством... — Исключено! — Тогда выход лишь один. Отвлеки ее. Блэк скинул дубленку. Легкие струйки пара вырывались изо рта, оседая на длинных прядях волос маленькими каплями. — Ты что задумал, не смей! — Делай, как говорю. Или копать не собираешься? — Я пока даже не представляю, где… Ива махнула ветвями, поворачиваясь всем корпусом. Она не могла дотянуться до непрошеных гостей и теперь качалась из стороны в сторону, точно выражая недовольство. — Ладно… Люпин обежал своенравное дерево, приближаясь к нему так, чтобы попасть на линию огня. Ветки двинулись, склонились, будто принюхиваясь. Блэк же тем времемнем обратился: ловкий пес помчался к толстому стволу. Ива махнула одной из кряжистых ветвей, стараясь хлестнуть того волшебника, что был поменьше — светловолосого и в красном свитере. Люпин откатился, и ветвь ударила оземь там, где он только что стоял. Еще несколько веток тут же взметнулись, но не успели поразить цель: Блэк стукнул по заветному сучку и дерево замерло. — Легче легкого! Оборотень не мог видеть, как пес оскалился, перекинувшись обратно в человека. — У нас полчаса. Теперь Римус внимательно осматривал землю и вовсю напрягал память, буквально покрываясь испариной от усилий. Но кто-то будто обокрал его, лишая возможности вспомнить события того дня, когда он был здесь с думосбросом. «А вдруг ничего и не было? Возможно ли такое?» — Лунатик, ну? — Не знаю, ничего не знаю… — Люпин опустился на корточки, сжимая ладонями голову. — Провал какой-то. — Я почти уверен: это случилось в первой половине марта. Скорее всего, после твоего дня рождения. Сосредоточься! — Подскажи мне! Мой праздник… как он прошел? Сириус сердито поджал губы. — А ты не помнишь? — Нет! — Вот и выкручивайся, как хочешь! — Сириус, ты глупый?! Не упрямься, помоги! Я действительно ничего не могу вспомнить… — Хорошо, — Блэк радовался, что Люпин не может видеть его лица, озарившегося на миг странной улыбкой. — Ты, я, Джемми и Лили… и Пит… собрались у меня. Никого больше. Мы окружили домик дяди Альфарда чарами и чувствовали себя в безопасности. Этот день был нашим, твоим, никто бы не посмел его испортить. Римус прикрыл глаза. — Ты нацепил дурацкий свитер, тот самый, что на тебе сейчас. А Лилс надела темно-синее платье. Такое, как это ночное небо. Джемми подарил фотоальбом со всеми нашими снимками, какие только смог собрать. Пухленький вышел подарочек… — Стой, стой! Сириус облегченно засопел: продолжать рассказ совсем не хотелось. Вытягивать из памяти цветные осколочки событий того вечера — занятие не из приятных… Он словно выуживал иглы из собственного сердца. «Поттеры мертвы, Петтигрю казнен. Теперь нас осталось двое: я и Люпин. Пока что мы есть друг у друга, но надолго ли?» Тем временем Люпин быстро обошел вокруг ствола окаменевшей Ивы, в очередной раз обшаривая взглядом землю. Ее покрывал тоненький слой пороши, пожухлая и ломкая трава пригнулась. Римусу померещилось, будто внизу что-то блеснуло, и он пошевелил носком сапога какой-то кривой кустик. «Неужели здесь? Похоже на голубиную траву, то ли кажется, то ли… тут никогда не росло много вербены, не под Ивой, нет. Была всего одна куртинка. — Он потер глаза, моргнул несколько раз. — Подозрительное место!» — Люпин, соображай-ка быстрее! Скоро Ива очухается, и тогда нам не поздоровится, — Блэк хмурился, переминаясь с ноги на ногу. — Предлагаю копать тут. Если я не спятил окончательно, то под землей что-то светится… — Да ты свихнулся. Либо украл Грюмов глаз. С каких пор оборотни обладают даром видеть сквозь землю? — Твой сарказм неуместен. Копай или проваливай. Из-за низкой тучи выползла бледная луна. Люпин закатал рукава свитеров и отогнул манжеты рубашки. Глядя на голые руки, испещренные белыми шрамами, Блэк поежился: он всегда немного завидовал оборотню с его горячей кровью. Двое мужчин копали в полной тишине, нарушаемой лишь глухим стуком металла о промерзшую землю. Скоро Сириус согрелся. Непонятное предчувствие не покидало Римуса, а лишь нарастало, заставляя сердце биться сильнее. От работы он раскочегарился: щеки горели, челка взмокла от пота и беспрестанно падала на лоб, мешаясь. Он выдохнул, опираясь о лопату. — Жарко… — Мне теперь тоже, — Блэк вымученно улыбнулся. — Лунатик, точно тут? — Надеюсь. Римус копнул снова, но лопата натолкнулась на что-то твердое. Повалившись на колени, он принялся расковыривать холодную землю ногтями. И вот пальцы нащупали ровную поверхность, напоминающую крышку сундука. Внизу покоился небольшой ящичек, почерневший и влажный. Ленивый свет сочился сквозь щелки меж подгнивших досок — сомнений, что внутри Омут памяти, не оставалось. Сириус не смог сдержать восхищенный возглас. — Тише, тише… — Откроем? — Что, прямо здесь? Их руки опустились на крышку одновременно, и Римус вздрогнул. Пальцы Блэка были холодными. — Ты чего, Люпин? Боишься, украду? — Совсем дурак? Конечно же, нет! — Сам тупица… — Открой сундук, Сириус. Убедись, что я доверяю тебе. Волшебник с легкостью приподнял крышку, лишенную замков и защитных заклинаний. Теперь свет стал ярче, настойчивей, но старые друзья всё равно различали лишь лица друг друга, склоненные над вместилищем артефакта. Римус аккуратно вынул чашу. Она казалась очень простой, незамысловатой, хоть на каменной поверхности и проступали вмятины загадочных букв. «Древняя, очень древняя...» Внутри Омута вращались, двигались… тени? Нет, обрывки множества дум и воспоминаний, что были опущены сюда десятками разных волшебников. И самим Римусом тоже. — Впечатляющая штукенция. Не удивлен, что ты жаждал ею завладеть, Лунатик. Теперь мы можем идти? — Теперь — да. Фиииууу-ииить! Словно свист бича прорезал спокойствие осенней ночи. Ветка ожившего дерева хлестнула Римуса по щеке, раня мягкую кожу, и он упал. — Люпин! — Я держу ее… Бродяга, надо бежать! Сириус откатился прочь, спеша превратиться в пса, но тут еще одна ветка — толстая и сучковатая — замахнулась, метя ему в голову. Римус видел это так ясно, точно время замедлило свой ход: ветка летит, рассекая воздух, Бродяга пригибается… понадобился лишь краткий миг, чтоб понять — не успеет. Римус махнул рукой, раздался громкий треск, и Сириуса осыпало градом щепок. — Мантикорову мать, не колдуй! Еще одна ветвь мчалась к Люпину, и он, понимая, что терять уже нечего, разнес ее так же, как и первую. Сириус дернул друга за руку, поднимая с земли. — Скорее, идиот! Теперь сработают охранные! — Знаю! Я не мог… — Лучше бы мне череп проломило! — глаза Сириуса метали молнии: безрассудство других всегда выводило из себя. — Шевелись! Они покинули опасный участок земли, оставляя Иву позади, но вдруг… — Инкарцеро! Холодный и дрожащий от ярости голос был хорошо знаком Римусу, увы, слишком хорошо.Ѻ
Превосходный огневиски давным-давно перестал кружить голову, мысли прояснились и без конца возвращались теперь к чудовищной выходке диссидентки Долгопупс. Снегг проворочался в постели около часа, встал, бросая честные, но безуспешные попытки заснуть, и, накинув теплую мантию поверх пижамы, оставил свой кабинет. «Что бы сказали дежурные профессора, встреть они меня в таком виде? Плевать. Директор я или нет, черт побери?» Не прошло и десяти минут, как зельевар столкнулся в коридоре с преподавателем заклинаний — коротышкой Флитвиком. — Господин директор! — Профессор Флитвик, добрый вечер. Дежурите? — Именно так, — старичок окинул старшего по званию беглым недоуменным взглядом. — Прошу простить мою дерзость, но почему вы здесь? В такой-то поздний час! — Думаю о необходимости обновления охранных чар, — ловко солгал Снегг. — Раз уж я тут, вы могли бы передать мне свое дежурство. Как раз обхожу замок, дабы вникнуть в детали. Днем коридоры полны учеников. — Да, действительно, не слишком удобно осматривать Школу при таких обстоятельствах, — согласился Филиус. Проницательный Снегг догадывался, что старику не терпится нырнуть в теплую постель, и убедил того покинуть пост — сейчас Северуса раздражило бы любое назойливое внимание. Хорошо еще, Флитвик не заметил едва уловимый запах алкоголя… Профессор передал директору маленький зачарованный ключик и удалился в свои покои. Теперь можно было вздохнуть свободно: весь древний замок скоро обоймет сон. Северус любил подобные ночи: можно неспешно пройтись по длинным коридорам Школы чародейства и волшебства, погрузиться в размышления, окруженному лишь молчаливым участием каменных стен, но... «Странная, гадкая, непонятная, дикая женщина! Какого черта сегодня произошло? Что она хотела сказать этим? Как смогла так легко вывести из равновесия? Я что, совсем потерял хватку? Дурак! Или дело действительно в том, что меняется мир вокруг? Сома уже не сдерживает пациентов, клериков, авроров, профессоров?.. Может, ослабли свойства зелья? Но и такой ответ неудовлетворителен. Я сам участвовал в разработке препарата, осечек быть не должно». Снегг чуть не подскочил от неожиданности, когда руку обожгли сигнальные чары: ключ в ладони загорелся красным. «Враги!» Первой мыслью было тотчас же вызвать из спален всех преподавателей и старост. Но тут подали голос природное любопытство, азарт и жажда риска. Северус смутно догадывался: встреча с неизвестным нарушителем нужна ему, только ему одному. Будто кто-то назначил зельевару свидание, посылая тайный сигнал. «Не Пожиратели же смерти сюда явились! Неужели не справлюсь?» Он помчался по коридору, на ходу запахивая мантию.Ѻ
Прочные магические путы охватили ноги Сириуса, вдавив в землю. С превеликим трудом ему всё же удалось сесть. Римус замер, левой рукой крепко прижимая к груди Омут. Правой он собирался колдовать… «Нет, Сириус слишком близко к Снеггу, это может быть опасно! Какого лешего он отстал, когда я забежал вперед?» — Блэк и Люпин... вот так встреча! Взгляд директора впился в артефакт. Прочесть что-либо на его лице было сложно: и темнота, и выдержка играли ему на руку. Люпин понимал, что должен быть собран, как никогда! «Не отдам думосброс. И не позволю захватить Сириуса, нет, ни за что, мы уйдем отсюда только вдвоем. И с Омутом. Римус, думай, думай, думай... нужна подсказка! Когда-то поведение Снегга насторожило меня, Римуса-клерика. Но почему?» «Чтобы вы понимали, что этот преступник — особенный… принять...» «Он ваш пасынок, думаю, вам было бы приятно видеть...» «Эта встреча окажется полезна...» — Не пытайся колдовать, Люпин. Кажется, вы попались на жареном, — глаза Снегга лихорадочно блеснули, хотя лицо оставалось совершенно непроницаемым, маяча белым пятном в полумраке. «Его голос, выкрик, дрожь ярости… лишь на секунду, но он точно потерял над собой контроль! Эврика!» — Люпин, пойдешь со мной добровольно или… — Римус, колпак обрывается за оврагом, беги, — Блэк выпростал из-за спины свободную руку. — Не смей! — оборотень заметил палочку. — Не вздумай, тут могу колдовать лишь я! — Правильно, если эта штука принадлежит тебе, Люпин, Блэку не стоит ее использовать, — усмехнулся директор. Его взгляд метнулся к думосбросу, и от Римуса это не укрылось. Он лихорадочно соображал, покрываясь потом. Хотел было утереть лоб, но боялся упускать из виду обоих волшебников. И вот Снегг опять зыркнул на артефакт. Ноздри расширились, точно он собирался чихнуть… «Параграф пять. Подавление чувств: признаки...» — Северус! — голос бывшего клерика был холоден и строг. — Как давно?! — Что?! — Как давно ты не пьешь Сому? — Твой грязный рот… — Какое эмоциональное описание моего нежного рта, — поморщился Люпин. — Если ты не на стороне проигравших, то на чьей же тогда? Отпусти. Мы разойдемся мирно, господин директор. Видит Мерлин, я не желаю ранить или убить тебя. Снегг расплылся в отвратительной улыбке. — Шантаж? Кому ты собрался рассказать всю правду обо мне, уж не Отцу ли? — Дамблдор мертв. Кажется, оппонент Люпина вздрогнул, чуть опуская палочку. — Когда успел навести справки? — Пока ты в заду ковырялся! — рявкнул Сириус. — Отвали от нас, и дело с концом! Либо выкладывай, чего тебе надо! — Омут, — Люпин не отводил от противника взгляда, но мог догадаться, как перекосилось худое лицо анимага, — он хочет Омут. — Хрен ему собачий, а не Омут! — Не претендую, Блэк, можешь подарить свое достоинство Люпину. Да, я заберу у вас артефакт. А после проваливайте на все четыре стороны… вернее, Люпин пусть убирается, а ты, пес, останешься здесь. — Не годится. Римус шагнул вперед, но Снегг предостерегающе поднял оружие. «Знает, что я уже не пью зелье, но по-прежнему боится. Видел меня в деле и трезво оценивает ситуацию. Вдобавок в моих руках думосброс… вдруг разобью случайно? Черт, для чего ему Омут?» — Зачем тебе Омут, оборотень? — пропел Снегг. Римус застыл, точно соляной столб. «Тянет время или действительно желает знать? Но его лицо… он больше не кажется злым или нервным, скорее, усталым и озадаченным. То ли играет со мной, то ли на самом деле ищет способ договориться. Итак… Попробовать заключить с Северусом сделку?» — Я скажу правду. Но сперва развяжи Сириуса. — Ты можешь сделать это сам. — Где гарантия, что ты не нападешь, пока я занят путами? — Я слишком любопытен. — Фините Инкантатем, — шепнул Римус, и Блэк облегченно выдохнул — волшебные веревки рассыпались легкой пылью, освобождая затекшие ноги. — Отлично, теперь слушай. В этой чаше — мои воспоминания. Не знаю, какие именно, но всё равно желаю их вернуть. У меня встречный вопрос… и он такой же, как и твой. — Ты не вызываешь доверия, Люпин. А мои секреты слишком важны, чтобы делиться ими с вервольфами. — Прекрати ему грубить, — низким и глухим голосом произнес Сириус, исподлобья следя за недругом. — Лучше уйми хоть ненадолго свой гонор и внимательно меня выслушай. Я, конечно, не слишком умен, но вижу три возможных линии твоего поведения. Первое: ты, черт подери, сам по себе, как и обычно, а Сому не пьешь потому, что упрямый осел. Второе: ты осуществляешь какой-то хитроумный план Четырех Струн, заманивая нас в ловушку. И последнее — собираешься переметнуться на сторону мятежников. Итак, что из перечисленного? Снегг хмыкнул. — Что, мисс Марпл, нелегко далось тебе такое сложное умозаключение? — Относительно легко. Римуса распирало от гордости: Блэк всегда был так несдержан в отношении Северуса, но сейчас смог перебороть отвращение и, пусть на время, но оставить предвзятость. Это поистине изумляло. — Я встречался кое с кем, но ни словечка не слышал о том, что ты имеешь отношение к делам повстанцев, так что не юли и отвечай. — Блэк, ты не в том положении, чтобы что-то от меня требовать, — Снегг дернулся, делая шаг в их сторону. — Я разобью думосброс, если попытаешься напасть, — хрипло бросил Люпин. — Римус, нет! — Ты блефуешь! — Проверь!Ѻ
Сириус чувствовал, как сводит руку. Она затекла, а пальцы, сжимающие палочку, болезненно онемели. Прошло около часа, но ничего не изменилось на поляне возле Ивы: трое волшебников по-прежнему перекидывались колкими фразочками, и никто не желал уступать. И всё же директор Школы чародейства и волшебства сдался. — Единственный способ прекратить это бессмысленное ночное бдение — расколоть думосброс, — рявкнул Блэк, которого порядком измучило тягостное ожидание. — Я больше не могу! — Вы прекрасно понимаете, что не достойны моего доверия или одобрения, — скривил губы Снегг. — Я бы с радостью кликнул дементоров, особенно для тебя, Блэкки, но ты в компании святейшего Римуса Люпина, всеобщего любимца. На сторону которого готов был встать покойный Дамблдор. Мне придется признать свое частичное поражение. — Неужто! Вот так сюрприз. — Заткнись и дослушай, не выводи меня из себя… Люпин едва заметно ткнул Блэка локтем. Северус продолжил пояснения. Он сдержанно и с неохотой поведал двум мародерам подробности разговора с Алисой, правда, упустив некоторые детали, а потом сообщил главное. Брови Римуса поползли вверх, Сириус присвистнул. — Интересненькое дельце! Я решил бы, что ты высосал этот бред из пальца, если бы не мой собственный источник. Значит, разгадка в Омуте? Так сказал портрет старика? Стоп… а откуда ты взял портрет? Все они уничтожены. — Вот уж это тебя не касается! — Смахивает на выдумки… — Сириус, придется поверить на слово, — вздохнул Люпин. — Иначе мы просидим здесь до утра, пока не явится кто-то из профессоров… и тогда дела наши плохи. — Если в Омуте есть что-то настолько интересное, я желаю видеть это своими глазами. И Люпин тоже, — беглый узник потер руки. — Воспользуемся артефактом прямо сейчас! И посмотрим! — Как ты это представляешь?! — возмутился Снегг. — Вы парализуете меня заклинанием, как только я суну голову в чашу. Может, первым будет клерик? — Тогда ты нападешь на меня, гад ползучий! Вне всякого сомнения! — Стойте, мы можем сделать это вместе. Если взяться за руки, то магическую связь нельзя будет оборвать, Северус. — Ну уж нет! Я и Блэк... — Снегга передернуло. — Не верю вам. — Мы уже поняли, — Люпин провел рукой по лицу, тяжко вздыхая. Он уже давно не держал Снегга под прицелом, да и тот опустил волшебную палочку. — Ладно, я это сделаю, хоть меня и тошнит от гриффиндорской самоуверенности и напыщенной заносчивости Блэка. Да, я собираюсь сыграть с Министерством и Струнами в игру… и планирую победить. Вы не сможете полностью довериться мне, а я — вам, но в том нет ничего удивительного. Я согласен на сотрудничество, и то, что я рассказал вам о Соме и словах Альбуса Дамблдора — жест доброй воли. Омут у вас, но вам не сбежать и не аппарировать. Если мы схлестнемся в поединке, чаша может случайно расколоться. Если я вызову подмогу, вы можете заложить меня, а авроры наверняка заберут чашу как улику, и я ее не получу. Единственный путь: разделить это знание с вами двумя. Пусть мне этого и не хочется. Вы же, в свою очередь, наверняка поделитесь с повстанцами… — Обязательно. Люпин не видел, как в ночном сумраке блеснули глаза Блэка, и спросил, теребя край поношенного красного свитера: — Можем ли мы забрать Омут? Потом, когда всё узнаем, и ты нас отпустишь? — Жаждешь уединиться где-нибудь в укромном местечке с этой штуковиной и предаться сентиментальным воспоминаниям? Понимаю. Не стану мешать. — Тогда поспешим. Что же спрятал в чаше Альбус Дамблдор? Лишь одна молочно-белая луна созерцала странную картину: двое мужчин с опаской приблизились друг к другу, опускаясь на сухую траву около мерцающей чаши, поставленной наземь третьим. Затем они взялись за руки, устраиваясь на мерзлой земле поудобнее. Сириус в серой дубленке зябко ежился. Мантия Снегга распахнулась, явив взорам мародеров странное, совсем не директорское, одеяние: пижамный костюм. — Готовы? Блэк чувствовал себя увереннее и злее, сжимая горячие пальцы Люпина. Еще лучше было бы, если б мерзкий Снегг их не поймал… Но теперь делать нечего, придется пройти это испытание до конца. — Совершенно точно готов, — кивнул Римус. Трое заговорщиков склонились над чашей, почти соприкасаясь лбами. Легкий синеватый туман окутал их, погружая в мысли и воспоминания Альбуса Дамблдора.Ѻ
— Мы ушли. — Да, он отпустил нас. — О Мерлин великий… Римус со стоном повалился на кровать. «Нет сил... Как же близки мы были к полному провалу, как же повезло, что Снегг каким-то чудом стал одним из нас! Кого за это благодарить? Неужели Алису?» Совесть кольнула, и пребольно: Римус ведь отвернулся от волшебницы. А теперь она могла попасть в беду большую, чем он сам… — Будешь валяться и скулить или заглянешь все-таки в думосброс, который достался нам потом и кровью? — взгляд Сириуса был насмешливым. — Ну же, соберись! Займись делом. А я пока прогуляюсь… — Куда? — Думаю, нам есть что поведать Грозному Глазу. — А обсудить полученные сведения со мной не хочешь? Римус казался задетым, но Блэк похлопал его по спине, хитро улыбаясь. — Обсудим, когда вернусь. Не о чем тут дважды говорить. Он покинул домик в лесной чаще. Теперь Люпин остался один на один со светящимся артефактом, загадочным и грозным. Сглотнув, поставил чашу на колени, чувствуя, как потеют ладони. «Ну! Чего ты ждешь?» — Я, Римус Джон Люпин, хочу видеть то, что принадлежит мне, — произнес он осипшим голосом, отдаваясь во власть серых клубящихся теней.Ѻ
— Славный, умненький мальчик, мой малыш. Конечно, они возьмут тебя. Они не могут не пригласить моего Римуса… Он смотрел на лицо матери, как завороженный. Это воспоминание казалось ему счастливым… когда-то. Но ребенком он не замечал, как дрожит ее голос, не видел, что она с трудом сдерживает слезы. Знал только одно: мама любит его, своего сына-перевертыша, и изо всех сил старается поверить, что надежда есть. Она так боялась, что мальчик всерьез опечалится, если не получит письма из Школы! Она мечтала о лучшей доле для него, и будто само небо услышало ее мольбу. Римус видел себя — маленького и щуплого, — прижавшимся к теплой материнской груди. Он хотел быть рядом с этой женщиной, хоть и смущался: она зовет его малышом, когда ему уже десять! Но радость от близости родного человека оказалась сильнее, ребенок поборол внезапное желание отстраниться. Как хорошо, ведь тогда он еще не знал, что через пару лет Хоуп не станет. Взрослый Люпин знал. И подсмотренное воспоминание окрасила горечь. — Что ж ты делаешь, — он услышал смеющийся голос отца. — Отпусти парня, дорогая, ты его задушишь. Римус-ребенок захихикал, разжимая объятия, хотя Римус-взрослый мечтал продлить эти краткие мгновения. Но он не мог дотронуться до любимого лица — мать была лишь иллюзией. Фрагменты и осколки воспоминаний сменяли друг друга безо всякого порядка. Мужчина с удивлением обнаружил, что сидит в гостиной Гриффиндора: всюду уютные кресла, жарко пылают поленья в камине, алые с золотом тканые полотна украшают обшитые резными деревянными панелями каменные стены. Где вся эта греющая сердце красота теперь? — О милый смертный, спой еще, молю! Мой слух влюбился в твой певучий голос, — продекламировал Джеймс, вихрастую голову которого венчала насадка для швабры, украденная у завхоза Филча и призванная имитировать женские локоны. — Мой взор пленился образом твоим! Мне красота твоя велит поклясться, едва взглянув, что я тебя люблю! Питер от хохота сполз с дивана, а бывший клерик вздрогнул, увидев рядом с собой Сириуса — совсем юного, с густыми темными кудрями. Блэк состроил смешную гримасу и прочел в книге, которую держал на расстоянии вытянутой руки: — По-моему, сударыня, вряд ли это с вашей стороны разумно; хотя, по правде говоря, любовь и разум в наши дни плохо ладят; а жаль, что добрые люди их не помирят. Так, тут еще мои строчки… Видите, я при случае и пошутить умею. — О да, ты так же мудр, как и прекрасен, — слащаво пропел Поттер. «Да, он прекрасен. И столько живости в его взгляде и голосе… столько радости в смехе Джеймса...» — Ни то, ни другое. Но если мне хватит ума выбраться из этой чащи, то ничего большего мне не требуется! Правильно ли я прочел, Люпа? Оцени! — Сириус, нужно чуть более залихватски, развязно, как мне кажется, — ответил из-за стола Люпин-подросток. — Твой Моток какой-то пафосный засранец, но на этом всё. — Да ты издеваешься! Делаешь замечания только мне, но Джеймс, между прочим, совершенно не умеет читать стихи! — Ложь! — Он плох! Я бы бежал от такой Титании без оглядки! — Иди к черту, Бродяга! — Ха-ха-ха, — запищал Петтигрю, но в него тут же полетела диванная подушка. «Какие мы дети, какие дети...» Римус из настоящего с улыбкой смотрел, как мутузят друг дружку его школьные приятели. Люпин-подросток так и остался за столом, но отложил пергамент с уроком в сторону: наблюдал за потасовкой, хихикая. — Джемми, отвали! Лучше бей Люпу, это он всё начал! Посмотри на его невинное личико, маленький дьявол! — Нет-нет, Джеймс! Пощади! Мольбы школьного старосты потонули в криках и хохоте троих мародеров. — Джеймс еще не знает… — ее щеки алели так ярко, что Люпин заметил румянец даже в полумраке коридора. — Не представляю, как ему сказать. Мерлин, Римус, вдруг он рассердится! Боюсь… — Что ты, Лили, Джеймс никогда… скажи при первой же возможности, — молодой человек в поношенной мантии крепко сжал ручки девушки, — как можно скорей, не нужно тянуть. Я пойду… прости, не стоит мне задерживаться. — Понимаю. Спасибо! Заглянешь завтра? — Конечно, я еще свяжусь с твоим супругом, — Люпин подмигнул подруге и, выпустив ее руки из своих, сбежал по ступеням. «Неужели Гарри? Я был первым, кому она сказала? Удивительно, но я об этом забыл!» В груди Римуса-взрослого потеплело. Он не погнался за самим собой, а смотрел на миссис Поттер: Лили стояла на пороге, провожая гостя глазами, и улыбалась задумчиво и немного грустно. — Пожалуйста, не надо! Вдруг забудешь меня? — Невозможно, ты же знаешь. Ни тебя, ни Лили и Джемми… ни Питера… вы мои друзья, совершенно точно! Чего беспокоишься? Я всегда смогу вернуть эти воспоминания. — Обеспокоен тут ты, а не я. Не пытайся увиливать, Римус. Ты не уверен в том новом зелье до конца! Иначе зачем тебе Омут? — Повторяю: я его не брал! — глаза молодого человека недобро блеснули. — Сириус, почему настаиваешь… — Ты стал таким скрытным. Это меня гнетет. Мы всё поймем, поделись с нами, Люпа, прекрати всё держать в себе. Затаив дыхание, Римус смотрел на Блэка и второго себя. Они стояли в коридоре дома дяди Альфарда, и на Римусе-из-прошлого висел мешком растянутый красный свитер. «Мой праздник? Это… тот самый день?» — Я не хочу, чтоб недомолвки омрачили веселье. Пожалуйста, утешь меня. Скажи, что передумал, — Сириус стиснул плечо друга. — Это плохая идея, мне она не нравится. Опасностью разит. И обманом. А у меня песий нюх, ты знаешь. — Всё. Будет. Нормально, — отчеканил Римус. — Идем, не заставлять же гостей ждать, — добавил он с натянутой улыбкой. «Какая сложная гамма чувств… почему я так холоден и отстранен? Пытаюсь скрыть страх? Отчего я томлюсь? Никак не соображу!» И тут сознание Римуса пронзили другие воспоминания, основательно забытые. Слух о предателе в Ордене Феникса! Волшебники уже тогда точно на иголках сидели, и Сириус никому не сказал, что Хранителем тайны стал Пит. «Об этом знали лишь Поттеры… но во взгляде Блэка столько грусти! Он до последнего не хотел верить, что это могу быть я… Как глупы мы были, какую ошибку допустили, не беря в расчет Хвоста! А я в свою очередь холоден потому, что думаю, будто именно Сириус — тайный шпион?! Нет, не может быть, это слишком жестоко! Неужели я и впрямь подозревал кого-то вроде него, преданного и великодушного Сириуса Блэка? Поступок труса? О Мерлин, как нелепо… из-за этого он так обижен на меня сейчас, хоть и делает вид, что не может простить тот обыск?» Римуса бросило в жар. Он не представлял, что чувствовал юный Сириус: тянулся к другу, пытаясь поддержать и ободрить его, но в то же время чувствовал нескончаемую вину, пытаясь отделаться от снедающих душу подозрений. Сириус видел, как отдаляется от него Римус, но не мог убедить его остаться, отказаться от своих планов. Он метался, не понимая, почему тот решил пить Сому. «И правда, почему? Я — оборотень. Сома была моей последней надеждой, обещанием спокойной жизни, лишенной горя и боли. А еще я, молодой Римус, стыжусь. Прямо сейчас, сидя среди друзей, я не могу наслаждаться их вниманием, считая, что недостоин такого счастья. Опасный и неконтролируемый. Дикий и злой. Каждые пять дней каждого месяца… как я мог объяснить это Сириусу и не сгореть от стыда?! Он бы сказал, что это чепуха, что я просто загоняюсь, конечно же!» Четверо мародеров и Лили уселись за стол, а бывший клерик замер в дверях, слушая, как Джеймс зачитывает имениннику стихи собственного сочинения. Шутливые строчки встретили взрывами смеха так, будто и не было никакой войны. Друзья старались вернуть в этот дом атмосферу уюта, тепло защищенности. Хоть на один вечер! Поттеру аплодировали, и глаза Римуса-юноши заблестели задорно и весело. Но от того взгляда не осталось и следа, когда со стула поднялся Блэк. — Что ж, и мне есть что сказать, волчок, наш любимый дружок. Пусть Джеймс не обижается, но мои стихи получше будут… ладно, они сочинены не мной. Но посвящаю я их тебе, гостеприимный хозяин. Лили приоткрыла рот, готовясь внимательно слушать, Поттер сделал серьезное лицо, пусть и слегка недоуменное. А Римус-именинник уставился в тарелку с рагу. Незаметный наблюдатель у дверей видел, как напряглось его собственное лицо. — Мой Друг, твоя любовь и доброта заполнили глубокий след проклятья… Который выжгла злая клевета на лбу моем каленою печатью. Оба Римуса в смятении смотрели на говорившего. — Лишь похвала твоя и твой укор моей отрадой будут и печалью! Даже если бы Сириус захотел, то не смог бы причинить Римусу-из-будущего большей боли. Слушать эти строки было невыносимо. — Для всех других я умер с этих пор и чувства оковал незримой сталью. В такую бездну страх я зашвырнул, что не боюсь гадюк, сплетенных вместе, и до меня едва доходит гул лукавой клеветы и лживой лести. Никто не ожидал подобного. Джеймс смутился, Лили, кажется, готова была расплакаться, Питер выглядел подавленным. Это был манифест Блэка, самое честное заявление, на какое он был способен. Незнакомые строки так точно описывали всё, происходящее среди друзей, что Римус затрясся, крепче вцепившись в дверной косяк. «Какого труда стоило ему сказать подобное?» Голос Сириуса не дрогнул ни разу, и, когда Люпин за столом всё же поднял голову, их глаза на мгновение встретились. — Я слышу сердце друга моего, — произнес Блэк тихо, но отчетливо, — а всё кругом беззвучно и мертво.Ѻ
Он притворился спящим, когда входная дверь тихо скрипнула. Сквозь полуопущенные ресницы Римус видел, как блуждают во мраке сизые тени, отбрасываемые через окно ветками елей. Повалил снег. Скоро в комнатушке станет совсем темно — низкие окошечки засыплет, они скроются за мягкими сугробами. Тихонько звякнула жестяная кружка — на кухне Блэк пил воду. Вот он опустился на кровать, стараясь не шуметь. — Да ты не спишь, Люпа. Теперь слышать это глупое прозвище стало еще больнее. — Прости, — оказывается, извиняться было совсем не сложно. — Я — отвратительный друг. Самый паршивый. — Не бери в голову. Я тоже перед тобой виноват. Ты всё вспомнил? — Да, — Люпин чувствовал спиной спину Сириуса. Наверно, тот опять продрог. — Поговорим завтра? — Завтра уже наступило, — хрипло хохотнул Блэк, — но будь по-твоему. Спи, Лунатик. — Спокойной ночи, Бродяга. Его не тревожили секреты Альбуса Дамблдора — клерик высшего уровня с легкостью избавился от гнетущих мыслей, отправив их в думосброс, который теперь тускло мерцал на столе. Завтра, всё завтра… На душе стало спокойно, и Римус быстро заснул.