Ветер, летящий с юга

       Утром первого сентября я укладывала чемодан. Да, знаю, что осмотрительные люди делают это заранее, но подъем в приюте все равно был в шесть утра, поезд отходил только в одиннадцать. Мы с Томом договорились, что выйдем в половину девятого. Вот и занимаю два часа. Когда вчера заглянула к Реддлу, чтобы отдать книги и договориться о времени, мне пришлось поволноваться, что он вообще откажется меня провожать. — Что тебе надо? — буркнул он, когда я постучала. — Доброе утро, мистер Реддл, — во все зубы улыбнулась и выставила его книги перед собой как щит. Книги он взял и попробовал закрыть дверь, но я уже втиснулась в дверной проем. — Во сколько мы завтра выходим? — Что? — Ну, ты же проводишь меня на вокзал? — И не подумаю. — Реддл, ты что, шутишь? Я не знаю этот район, я за воротами этого клятого приюта была только один раз и то вчера. Еще не хватало мне пропустить поезд, только потому, что ты зол на весь белый свет. — А кто мешал тебе выходить? Я прекрасно ориентируюсь в Лондоне, а в окрестностях приюта Вула и подавно. Тебя тоже никто не запирал. — Зачем бы я шаталась по нашим окраинам? Я девочка, между прочим. Мало ли, что со мной могло случиться. Хотя… я бы и тебе с такой смазливой физиономией не советовала. Том фыркнул: — Мы же не маглы. Ты же видела, как я говорил со старой Мод и с миссис Коул. Что мне могут сделать какие-то бродяги? Да и ты, я видел, не беззащитна. — Мне жечь всех направо и налево, что ли? — возмутилась я. — Да я и не знаю, как это работает. Всего два раза получилось. — Научишься, — уверенно и покровительственно сказал он, — у меня тоже не сразу все получалось. Сначала только на животных работало. Теперь и на маглах. На магах пока не получается. — И как ты тренировался? — По-разному, и это не твое дело, — тут же ощетинился он. Потом смягчился и добавил: — Много гулял, хм, по нашим окраинам. — И в Косую аллею в прошлом году правда один ходил? — И в этом бы сходил один, если бы не ты, — отрубил он. — Это несерьезно, Реддл, — покачала я головой. — Не после вашей с профессором милой сценки в магазине. Я тут ни при чем и ты это знаешь. Том отвернулся и всячески демонстрировал, что разговор продолжать не намерен. — Так ты меня проводишь? — не выдержала я. — Выйдем в половину девятого. И только до вокзала, Бэйли. И даже не смей заговаривать со мной в поезде или в школе. Даже не смотри на меня там. — И думать об этом не буду! Пока прокручивала в голове вчерашний разговор, руки аккуратно складывали вещи. Вся одежда сейчас была вывалена на кровать. На дно пустого чемодана были поставлены часы, рядом лежали зимние ботинки и две мамины книги. Постепенно росла и аккуратная стопка одежды. Два платья, мое выходное (с кружевным воротником и из дорогой тонкой шерсти) и мамино, я заботливо завернула вещами попроще. Мамино платье точно было зачаровано, потому что ни один даже самый сердобольный человек не отдал бы такую находку сиротке-погорелице. Когда я в первый раз наспех рылась в чемодане, я не разглядела его между сорочками, а позже, разбирая вещи, — приятно удивилась, обнаружив серебристо-серый сверток. Все. Вещи были сложены, сверху я устроила пальто и сундук-шкатулку так, чтобы они разместились в крышке, и защелкнула замочки. Одеяло я скатала в рулон и собиралась нести в руках. Времени оставалось еще полтора часа, заняться было совершенно нечем, потому что в такой день уже никакие занятия не отвлекают. Я еду учиться магии! Я еду в прекрасную британскую школу! Моя вторая мать мной бы гордилась. Первая — просто была бы счастлива, и гордилась бы совсем не школой магии, а тем, что я не реву целыми днями. Легко быть сильной и смелой, когда все совсем плохо. Отчаяние мобилизует. Такие лакуны, как сейчас, куда тяжелее. Все время есть риск поддаться жалости к себе. Скоро война, и мне никуда не деться. Просто надеяться на лучшее? Как-то же тринадцатилетний Реддл пережил бомбежки в 1940 году в тот раз? Я не знала, что можно сделать будучи магом одиннадцати лет и первого года обучения. Нет, я и не собиралась делать что-то в глобальном смысле (мир спасать, например), но себя-то обезопасить было бы неплохо. Надо отвлечься, пока я себя не накрутила. Хоть еще раз чемодан перепаковывай и пересматривай шмотки… Лучше подумать о насущном: куда мне податься учиться? Честность, дружелюбие и трудолюбие — чем не идеальные качества для моего будущего окружения? Куда лучше жить среди дружелюбных и честных, чем среди скользких и подлых. Но вот беда, во мне самой нет ни единого из перечисленных качеств и шляпа явно это заметит. Заставить ее отправить меня к барсукам я могла лишь посредством шантажа или запугивания. К сожалению, ни шантажировать, ни запугивать артефакт мне нечем. Что остается: хамоватые гриффиндорцы, любители навязывать другим свою мораль; заносчивые и честолюбивые, местами подловатые слизеринцы; замкнутые и высокомерные вороны. Равенкло — очень мутный факультет, кстати. То, что не умнее прочих, понятно, а чем живут — уже неизвестно. Слизеринцы-то с грифами — прямые, как палки — все в своих противоречиях и боях. Сразу видно, идейные идиоты и там, и там. Опять же, явная иллюстрация, что ни одного хитреца на Слизерине нет: ну какой хитрец добровольно отправится туда, где на него сразу и намертво приклеят ярлык хитрого, изворотливого и безнравственного засранца? По хогвартским легендам, Салазар проиграл Годрику и остальным, сдал позиции и покинул школу (то есть, вынужденно ретировался). Это ж какого хитреца, если воспринимать предания как реально произошедшее, могли выгнать солдафон, кабинетный ученый и тихая добродушная труженица? Если бы Салазар был так изворотлив и хитер, как о нем принято говорить, он как минимум перессорил бы основателей между собой, чтобы, пока они грызутся, спокойно заниматься своими делами, а как максимум они бы все смотрели ему в рот и ни о каком бунте на корабле не шло бы и речи. Так, куда-то уже не туда мысли убежали… Что мы имеем? Еще раз и подробно. Слизеринцы, если верить написанному в той сказке, однозначно не хитрые и не слишком умные. Главные критерии — чистокровность и амбициозность. Живые доказательства: тугие на голову Крэбб и Гойл; импульсивный и неизобретательный Малфой; Снейп, не придумавший ничего лучше, чем продаться в двойное рабство, и так и не изживший детские обиды и комплексы; Волдеморт, который вместо тихого манипулирования выбрал террор и плохо кончил, хотя мог тихонько править Британией и в ус не дуть. Нет же, полез на амбразуры наперегонки с гриффиндорцами, видать, от большого хитроумия. Гриффиндорцы, которые заявлены как храбрые и благородные, какие угодно, но точно не благородные: поколениями травят представителей других факультетов и тех из своих, кто слабее. В той сказке сначала мародеры проявляли великодушие и благородство, толпой третируя мелкого Снейпа, потом набор 1991 года травил то Гарри (и из-за Тайной комнаты, и из-за турнира, и из-за возвращения того-кто-никак-не-сдохнет) то Гермиону, то Рона, то Невилла. Близнецы Уизли, которые потчевали детей гадостями собственного производства (тестирования продукции ради), — герои благородней некуда. А уж незабвенный Петтигрю — тем более. Все — один к одному. С храбростью непонятно: однозначно голову гриффиндорцы готовы сунуть льву в пасть. Но тут большой вопрос, от храбрости, из-за безмозглости или в пику соперникам со Слизерина, которые тоже рвутся в эту самую пасть что-нибудь засунуть. Равенкло точно не умнее прочих: ни одну из описанных загадок не решили (василиска не опознали, лжепрофессора не вычислили), желтой газетенке верили. Стадному инстинкту поддавались на ура: то шугались Поттера как наследника Слизерина (мозги, опять же, отключив), то не анализировали факты после возрождения Томми. Травят сверстников так же как грифы: подтверждение и Миртл, и Лавгуд. Подозреваю, могут клевать за плохую успеваемость, дабы светлое имя их факультета не позорили. В итоге желанный выход: Хаффлпафф. Из всех факультетов только он хоть как-то соответствует списку заявленных качеств. Основательные и спокойные барсуки сор из избы не выносили, своих не травили. Да, стадному инстинкту тоже были подвержены, от возрождения Волдеморта открещивались, «Пророку» верили. Но опять же, все куда умереннее, чем на других факультетах. Хаф подозрителен как раз тем, что, на взгляд стороннего наблюдателя, похож на свое рекламное описание. На фоне прошлых рассуждений заставляет задуматься. Как там внутри — кто знает? Может у них дисциплина и контроль, как в Германии при Гитлере (актуальное сравнение, ага)? Или еще что похуже? Тут опять же вилка: если там все так здорово, дружно и честно, то меня туда шляпа точно не пустит, если там совсем не так и меня пустят, то я получаю кота в мешке. Хорошо законспирированного кота. Что выбирать? Если в приоритете отсутствие травли, то надо идти на Слизерин. Бедный приютский сирота Реддл (без покровителей и с затрепанными учебниками) был каким угодно, но не затравленным. Нищего и неопрятного полукровку Снейпа свои тоже не клевали. Но Слизерин — это автоматически не очень хорошая рекомендация. Да, пока все не так плохо, как будет после войны ПСов и фениксов. Пока здесь нет «пожирательских» семей, только темномагические. И фамилии студентов у случайного человека вызывают скорее боязливое уважение или опасение, нежели пренебрежительную ненависть или ужас… Но. Если все пойдет, как в той сказке, то строчка в резюме «я закончила Слизерин» будет для карьеры — не очень. С другой стороны, до гипотетического будущего надо еще дожить. Школьные годы и так чудесные, не особо хочется их еще больше чудесатить. Учиться среди высокомерных болванов тоже не мед, но хоть трогать не будут. Они не трогают меня, я не трогаю их. И все прекрасно. Я успела все обдумать и успокоиться, спуститься ко входу в приют, попрощаться с персоналом, побродить около крыльца и только затем вышел Том. Окинул взглядом меня, чемодан, одеяло и, не здороваясь, прошел мимо. Я, пожелав его спине доброго утра, потопала следом. Пока шла, разглядывала улицы. До официального объявления войны оставались считанные дни. Если бы у меня были деньги, я бы покупала будущие дефицитные товары: масло, мыло, кофе, хороший алкоголь, шоколад, чулки, белье и красивые ткани. Но денег у меня не было, кофе в этом теле я и без войны не пила ни разу, в масле, алкоголе и тканях не нуждалась. В общем, я думала глупости. Шли мы около получаса, потом заскочили в автобус. Том отработал вместо проездного. Через полчаса тряского лондонского общественного транспорта было еще минут двадцать ходьбы и — Кингс-Кросс. Реддл, который явно пребывал в дурном настроении и жалел, что вчера согласился мне помочь, за всю дорогу не сказал ни слова. Даже на автобус указал жестом. Как только мы увидели вокзал, он тут же нырнул в толпу, «спасибо» я кричала уже безадресно. Подозреваю, что мелкий Темный Властелин пошел обирать честных британских граждан, неосмотрительно завернувших куда-то подальше от толпы и поближе к его гипнозу, но мне все равно. Наверное, мои слабые моральные устои совсем расшатались. Я посмотрела на вокзальные часы — было только десять утра, но топтаться среди утренней сутолоки мне не хотелось, и я отправилась на волшебную платформу. Тут было еще совсем пусто, хотя паровоз уже стоял. Паровоз был тот самый, красный, блестящий боками, а вот купе были совсем не те, что представляла себе я, как житель XXI века. В каждом дверь открывалась как в коридор вагона (внутренняя), так и прямо на улицу (внешняя). Вся верхняя часть наружной стенки купе была стеклянной: два окошка и между ними открывающаяся застекленная дверца, так что, окна почти панорамные, разделение только узкими золотистыми рамками металла, да деревянной дверной рамой. Классические вагоны тридцатых годов. Я открыла одну такую дверцу, прямо с платформы запрыгнула в купе и, не откладывая, произвела рокировку багажа: открыла чемодан и осторожно, чтобы не разворошить всю укладку, извлекла шкатулку. Чемодан оставила на сиденье, а шкатулку опустила на свободное пространство перед внутренней дверью. Щелчок, и вот уже монструозный сундук во всем своем великолепии, полностью перегородил проход сквозь внутреннюю дверь. Оставалось только извлечь и накинуть мантию, выбрать книгу, запихнуть одеяло в сундук. Выбор пал на антологию британской и ирландской живности. Я присела у окна и хотела погрузиться в чтение, но вместо этого мысли мои уплыли в прошлое, к другому важному переезду, когда Дженни с мамой сменили страну. Я помню, как серьезно со мной тогда говорила бабушка, как со взрослой. Дженни с детства учили, скажем так, держать лицо, но перед нашим отъездом бабушка долго и обстоятельно объясняла мне, как важно именно сейчас быть спокойной, невозмутимой и рассудительной девочкой. Что я не должна подвести маму или как-то опорочить семью своим необдуманным поведением. Если говорить кратко, то речь бабушки можно было свести к двум вещам: чтобы на людях я молчала и ничему не удивлялась. Не подавай виду, говорила она, даже если у прохожего на улице голова соскочит с плеч и укатится прочь, а сам он так и продолжит идти по своим делам. Дженни тогда напугал разговор, все же ей было только семь лет. Она очень старалась не показать этого, но может быть губы задрожали или глаза покраснели, не знаю… Бабушка притянула меня-Дженни к себе и сказала, что можно поплакать. Пока мы дома, можно. А когда следующим утром отец посадил Дженни на уже висящий в воздухе ковер-самолет, она-я не плакала. Серьезно попрощалась со всеми, а потом всю дорогу молчала, только сжимая руку отца. Как я сейчас понимаю, сидящая рядом мама, которая казалась мне тогда невозмутимой и гордой, была до смерти бледной. Но больше она ничем не выдавала своих чувств. Здание, к которому мы прилетели, было мне совершенно незнакомо, как и городок, на окраине которого оно находилось. Отец завел нас внутрь, Дженни смотрела себе под ноги, на серый скрипучий дощатый пол. Глаза подняла, только когда услышала незнакомый голос. Темнокожий маг весело переговаривался с отцом. — Милая, ничего не бойся, — наклонилась ко мне мама, — путешествовать порталом неприятно, но не опасно. Твой дядя Джеффри уже раз двадцать наведывался в Лондон. Отец, закончив разговор, вернулся к нам. Поцеловал меня в лоб, а маму в щеку, и сказал, что все готово. Вещей у нас было немного, только небольшой чемодан и мамина шелковая сумочка, чтобы все это даже женщине можно было удержать одной рукой. Другой рукой мама крепко сжимала мою ладонь, когда мы заходили на истертый каменный круг с высеченными по краю символами. Внутри круга была небольшая каменная тумба, к которой мама и прикоснулась нашими сцепленными руками. И меня словно затянуло в трубу, а когда отпустило, мы уже стояли на каменной площадке совсем другой комнаты, отделанной темным деревом и синим шелком. Молодой румяный клерк с перемазанными чернилами пальцами поздравил нас с прибытием в Лондон и поинтересовался целью визита. Его конторка стояла как раз между каменной площадкой и выходом из комнаты. Мама, принявшая самый гордый вид, кратко отвечала ему, а он размеренно скрипел длинным белым пером, глядя на нас совершенно без любопытства. Под конец она уточнила, не изменилось ли расположение дипломатических апартаментов и, получив утвердительный ответ, повела меня в огромный, гулкий холл, отделанный мрамором и, пожалуй, слишком вычурно украшенный. Все это время ее рука крепко стискивала мою. За окном прибавилось шуму — я, очнувшись, выглянула на платформу. Так и есть, полно народу, весь цвет магического общества в ассортименте. Судя по суете, вот-вот отправление. Ко мне никто не совался, может быть думали подсесть потом, когда поезд тронется, воспользовавшись внутренней дверью, не знаю. Точно не моего грозного вида пугались. Выгляжу я пока совершенно не внушительно: тонкая кость (обещаю вырасти изящной), мелковата для своего возраста (и это несмотря на то, что в такие юные годы девочки часто обгоняют мальчиков в росте), ауру власти (как делает Том) выпускать не умею. Реддл, тот может выглядеть пугающим, если хочет. Действительно что ли кровь предков проснулась? Или последствия счастливого детства в окружении милых-добрых детишек и неравнодушных взрослых, когда он ждал чуда, — такого же странного друга или вернувшегося отца — а чудо все не происходило? Поезд тронулся, клубы дыма и пара поднимались вверх и растекались в стороны, будто белые ленты, хорошо видимые из купе, летели вдоль вагонов, спеша вместе с ними к далекому волшебному замку. Странно в моем возрасте так радоваться дороге в школу. И я даже не могу оправдаться, что раньше, еще там, у меня не было детства. Было. Вполне себе счастливое детство было. Но это совсем иной, новый опыт. Магия, которую я могу творить. И пусть не беззаботность, но безопасность в море войны. Дверь купе открылась и перед моими глазами предстала кудрявая светленькая девочка, возрастом как я или на год старше. Хорошенькая. Запыхавшаяся. Держащая такой же огромный сундук, что и мой. В отличие от меня, девчонка, похоже, сама его тащила всю дорогу. Не удивлюсь, если и в поезд сама запихнула, не прося помощи. — Можно? — напористо выпалила она, с интонацией скорее утвердительной, чем вопросительной. — Мало, где есть свободные места. А там где есть, там компания плохая. — Заходи, — кивнула я ей и указала на свой сундук, — закидывай мой багаж наверх и можешь устраиваться с комфортом. — Что? — растерялась девочка, видимо как-то иначе представлявшая себе диалог. — Но это же твой сундук. — Мой, — согласилась я с очевидным. — И он прекрасно стоит. Если хочешь, можешь убрать его наверх и воспользоваться купе. — Но это же твой сундук! — закипая взвизгнула моя попутчица. — Почему я должна его убирать? — Ну, хотя бы потому, что, не убрав его, ты не сможешь занести в купе свой багаж. Да и если ты решишься оставить свой сундук в коридоре, чтобы перелезть через мой, тебе придется хорошенько постараться и задрать юбки. — Так может, мы вместе поставим его наверх? — сменила тактику второкурсница. Я теперь рассмотрела эмблему факультета у нее на рубашке (вряд ли ведь первогодка, которая не знает, куда ее определят, заранее нашьет себе льва на грудь? Ага, и профиль Сталина), а для третьего года обучения девочка мелковата. Плюс, к третьему году магией пора уметь пользоваться на таком уровне, когда поднять сундук — пусть громоздкий и тяжелый — уже не проблема. — Меня и так все устраивает, — с философским терпением объяснила я. Неужели она правда думала, что вскочу и буду суетиться, потеть, чтобы она устроилась по соседству? Ага, с таким-то нахрапистым характером она меня к концу поездки в Гриффиндор завербует. Не-не, надо сливаться сразу. — Ну ты и снобка, — пораженно выдохнула девочка и хлопнула дверью прежде, чем я успела выдать ехидное «Ага, плохая компания». Не прошло и пяти минут от чтения, за которое я все-таки принялась, меня отвлек шум открывающейся двери. Я подозревала второе пришествие гриффиндорки с подмогой, но действительность предстала передо мной в других лицах. Два парня лет четырнадцати, без формы, в обычной магловской одежде. — Хэй, мелкая леди, мы составим тебе компанию? — протянул тот, что повыше. Лицо у него было простое, без аристократического лоска, но приятное. Правда, с учетом дел в магической Англии, когда бал правят родственные браки, лицам совсем нет веры (Гойлы, Крэббы и Гонты — чистокровный тому пример). — Закидывайте сундук наверх и располагайтесь, — завела я все ту же шарманку. А какой мне смысл ссориться с заведомо более сильными и заведомо более взрослыми (чем мое тельце) учениками? Слишком разные «весовые категории». Опять же, они явно друзья, может, по пути будут болтать между собой, а я подслушаю чего интересное. Парней уговаривать было не нужно. Не успела я договорить, как тот, что пониже, светловолосый и веснушчатый, ловким движением палочки отправил наверх моего монстра. А заодно и два своих сундука, уменьшенных до размеров шляпных коробок (у чьей-то трансфигурации похуже результат чем у дамблдоровской. Или это вообще не трансфигурация?), разместил рядом следующим взмахом. — Позвольте представиться, мисс, — начали они почти хором и захохотали. — Роберт Крэбб, Равенкло, пятый курс, — взял слово высокий. Н-да. Внезапно. — Чарльз Сметвик, Хаффлпафф, четвертый курс, — продолжил конопатый. — Дженнет Бэйли, первый курс, подозреваю, что Слизерин, — говорю я, все еще несколько обалделая от несоответствия воображаемого Крэбба действительному. Да еще на Равенкло. То-то он потом внуку порадуется! — Ого, да вы отчаянная, маленькая мисс, — тянет Роберт Крэбб, рассматривая меня. — Просто умею смотреть в лицо неизбежности, — пожимаю плечами. — Хм, я думаю, Роберт говорил о том, что не может припомнить фамилию Бэйли, — вставляет хаффлпаффец-Чарльз, явно не оценивший моей иронии. — Я бы удивилась, если бы он ее припомнил. Точнее, вероятность появления в Британии магической семьи по фамилии Бэйли весьма высока. Мы, конечно, не Брауны, но тоже встречаемся частенько. Вот только, к этим Бэйли я бы не имела никакого отношения. — Так почему Слизерин? — похоже Хаффлпафф, это, действительно, просто Хаффлпафф. По крайней мере, судя по этому представителю. Или это дьявольски изощренное коварство? Мистер Сметвик таким вопросом рискует как минимум поставить их в неудобное положение. Да и неприлично это, при первой встрече у дамы сразу родословную спрашивать. — Если в чистокровном роду волшебников рождается сквиба, если эта сквиба выходит замуж за чистокровного мага, скажите, мистер Крэбб, кем, по вашим странным британским законам, будет считаться ребенок, полукровкой или чистокровным? — повернулась я к представителю вороньего факультета. Если уж друг твой лажает, я вам это усугублю и посмотрю, как будешь крутиться. И глаза при этом поневиннее сделаю. — Это сложный вопрос, мисс Бэйли. Консервативно настроенные семьи, из тех, что претендуют на звание древнейших и благороднейших или особо чтят чистоту крови, назовут такого ребенка полукровкой. Но если род матери старый… Я имею в виду, действительно старый, а не насчитывающий три поколения, то некоторые в Британии, хм… готовы будут… хм… признают ребенка, рожденного в таком союзе, чистокровным. Со старыми родами… эээ… случается, — медленно, выбирая слова, проговорил Роберт. Не ответить на прямой вопрос он не мог, вдруг я и так знаю ответ (они же не уверены, кто я), а он его, хм, исказит. Но форму старался выбрать очень обтекаемую. Одно из немногих знаний, доставшихся мне из детской памяти: бабушка как-то рассказывала, что уже пару поколений в Британии все так печально, что сквибов у чистокровных рождается чуть ли не поровну с одаренными детьми. Их даже выселять перестали. Прогрессивные семьи не скрывают такое родство и, действительно, готовы публично признать ребенка чистокровным. Их, конечно, меньшинство. Те, «кто особо чтят чистоту крови», реальное положение не афишируют, практиковать такие браки практикуют, но вот на людях мину делают самую что ни на есть пренебрежительную, мол, не про них такие истории. Наверное, что-то промелькнуло у меня на лице, потому что мистер Крэбб напрягся. Ну да, я знаю про вашу «хорошую мину», жениться-то на ком-то надо. Все просто заявляют, я, мол, чистокровный и дети мои чистокровные, а мать их в Хогвартсе не училась, потому как на домашнем обучении была, а так девица из старой семьи. Это мне деваться некуда — в магическом мире ни одного знакомства. Будь мама волшебницей, уж кого-то бы я знала. Так что, возьмись я уверять всех в своей чистокровности, это вызвало бы слишком много ненужных подозрений. Еще стали бы проверять мою историю, а мне это зачем? Да и не стыдилась я маму, чтобы пытаться приплести магические способности. Даже Дженни никогда не стыдилась, видимо, уверенность бабушки, что ее дочь даже без магии превосходит прочих, передалась и мне. Нет, как есть, так и буду говорить. Пусть принимают это за мою детскую недалекость. А к легкому пренебрежению я была готова, оно меня трогать не будет. — В таком случае, — беззаботно обратилась я к Сметвику (ну, а зачем нервировать Кребба еще больше?), — вам не стоит обо мне волноваться, я буду в полной безопасности на Слизерине. — Так вы… — Именно. Колонии. Гостья с юга. Дальше был абсолютно ничего не значащий треп. О погоде, распределении, прекрасных факультетах барсуков и воронов, которые несомненно в сто раз лучше факультета змей. Даже о книге, лежащей у меня на коленях. Наверное, Роберт боялся, что его друг опять ляпнет что-то не то, поэтому умело водил разговор исключительно вокруг чепухи. Никакой тележки с едой в этом поезде не было (не удивлюсь, если здесь был вагон-ресторан), поэтому беседу ничего не прерывало. К концу дня новые знакомые, у которых похоже языки без костей, меня порядком утомили. И наверняка сами это заметили, потому что уже перед самым Хогвартсом куда-то ретировались, оставив меня в блаженной тишине. *** Нет смысла описывать Хогвартс. Снаружи он, весь освещенный огнями, был прекрасен. Внутри длинные гулкие коридоры, потолки которых терялись во тьме, выглядели пугающими, но делать выводы по первому вечеру было рано. На распределение я плыла с книжкой в обнимку: мои спутники удалились и сундук мне было не снять, в чемодан она не влезала, а оставлять книгу на столе надеясь на эльфов и отсутствие в поезде жадных до чужого добра?.. В общем, в лодку я грузилась, как заправская заучка. С видом: «книги — лучшие друзья девушек» и «не говорите со мной, пожалуйста». На распределение нас собралось человек 50, никак не меньше, так что процедура обещала быть долгой. Дети волновались, мне нестерпимо хотелось есть и спать. Хорошо хоть имя мое будет в начале списка, не обязательно стоять все время церемонии, изображая скульптурную группу «трепет и ожидание». Вызвали меня действительно быстро. И хотя я еще в приюте все решила насчет Слизерина, направляясь к табурету, к которому нас вызывал моложавый, сухопарый маг (мистер Дэвис, я полагаю). Меня как черт дернул, и я решила, была не была, проситься к барсукам. Шляпа опустилась мне на голову, я сразу же постаралась как можно отчетливее подумать: «Хаффлпафф». Голос в моей голове твердо произнес: «Ни за что» — и без перерыва, видимо, чтобы я не успела возразить, шляпа заорала вслух: — Слизерин! Я направилась к своему столу, отмечая, что Реддл нарочито смотрит в сторону. Хотя и изображает вялые хлопки. Я уселась и принялась ждать ужин. Эмоций почему-то не было.