***
«Моя история покажется вам странной, доктор Коннор. Верить в нее или нет, право ваше. Но возможно, то, что я напишу, спасет не одну жизнь. Правительство не сообщает нам, где и с какой целью они держат зараженных. До меня доходили слухи, что их заживо сжигают, в страхе, что болезнь вскоре распространится на весь мир. Но право, это ложь. Болезнь нисколько не заразна. Мне лично приходилось наблюдать за джеромовским юношей, что был целиком охвачен болезнью. Она взяла верх над ним, в течение месяца, и я лично участвовал в захоронении тела. Но…» Чуя оторвался от пера из-за странного шума в спальне. Отодвинул стул и бегом поднялся вверх по грязной лестнице. Спешно отворил дверь и влетел в комнату. Дазай лежал на полу, пытаясь пальцами дотянуться до мыши, что грызла черствый кусок хлеба в углу комнаты. Увидев Накахару, она испуганно шаркнула в маленькую норку, оставив добычу валяться на пыльном полу. Чуя подлетел к Дазаю и осторожно поднял его на руки. Уложил на кровать и сам сел рядышком. — Я затопил печь в бане, — сказал он. Ласково провел ладонью по холодной щеке и улыбнулся. — Мы смоем эту отвратительную грязь с наших тел. А затем я приведу этот дом в порядок. Все будет как прежде, — Чуя наклонился, поцеловал его в уголок губ. — А как только ты научишься ходить и придешь в себя, клянусь, мы покинем это место. Проклятый Джером останется позади, как страшный сон. Чую самого одолевали страшные сомнения. А что если он так и не заговорит? Не сможет подняться? Он даже не дышит, как все живые. Так что же он на самом деле? Накахара невольно представлял, как, проснувшись рано утром, посмотрит на любимое лицо и вновь увидит на нем муки боли. Глубокие шрамы, что сначала покроют все его тело, а затем лицо. А ему, как и первый раз, будет отведена роль беспомощного наблюдателя. Но что дальше? Снова смерть? Снова проклятый круговорот. Разве может быть судьба настолько жестока и беспощадна? Устав томиться пессимистичными мыслями, Чуя тяжко вздохнул. А ведь раньше, стоило ему только впасть в хандру или начать вести нудные речи, как Дазай тут же его затыкал поцелуем, или со смешинками в глазах, говорил о том, какой он, временами невыносимый зануда. Насмехался и отпускал глупые шутки, от чего Чуя каждый раз заражался его смехом. Кинув еще один тревожный взгляд на Дазая, он схватил с пола грязную одежду, которую ранее снял с него и ушел. Чуя поразился тому, в какой свинарник превратился этот дом за короткое время. Смерть Дазая настолько его сломила, что он в обуви поднимался в спальню. Лежал в их, некогда, общей кровати прямо в грязных сапогах с улицы и пил дешевое пойло из пивнушки Нэнси. Спал в одежде и перестал бриться. Весь дом был грязен и обшарпан. Пару дней назад свалившаяся со стены рама, так и валялась на полу по сей день. Камин, полный золы, с небрежно валяющимися поленьями перед ним. Мебель была покрыта толстым слоем пыли, а стены оплетены паутиной. А ведь когда-то он был тем еще чистюлей. Принимал ванны несколько раз на дню и не терпел грязи в доме. Баня, наконец, прогрелась и вода стала теплой. Чуя вновь поднялся в спальню к Дазаю, который лежал в той же позе, в которой он его оставил. Смотрел, не моргая, стеклянными глазами на треснувший, осыпающийся штукатуркой потолок, и странно хрипел. — Тебе нехорошо? — Чуя испуганно подлетел к нему и помог принять сидячее положение. Сердце заколотилось от страха, руки задрожали. Не могла ведь болезнь вернуться так скоро. Неужели история вновь повторится. Он даже не успел закопать проклятую могилу, что раскопал по середине двора. Он пробегал мимо нее совсем недавно, и едва не свалился от ужаса и от мыслей, что еще вчера, он, Осаму, лежал там. Что ему самому хватило смелости положить туда его труп. Но что, если он будет вынужден снова опустить его туда. Не сегодня, не завтра, а через месяц. А яма во дворе будет напоминанием. И пилюлей, полной яда. Дазай широко распахнул глаза и вцепился тонкими пальцами в ворот мокрой рубашки Чуи. Сам он так и не переоделся. Эмоции захлестнули настолько, что о себе он думал в последнюю очередь. — Чем я могу тебе помочь? Боже мой… — Чуя прижал его к себе, кусая губы от безысходности и боли. — Если бы я только мог разделить твою боль. Дазай замер в его объятиях и больше не шевелился. Сердце Чуи сделало кульбит и забилось с утроенной силой. Он едва не сошел с ума от страха. Но почувствовав на шее теплое дыхание, хлюпнул носом и засмеялся сквозь слезы. — Не пугай меня так больше, хорошо? Дазай несколько раз судорожно вздохнул, словно дыхание давалось ему едва, с усилием. Чуя же растерянно качал его на руках, толком не понимая, радоваться ему или пугаться. Он ни с того, ни с сего, внезапно задышал. Болезнь начинает прогрессировать, или он становится прежним? Сколько же еще времени ему придется томиться в муках ожидания? Они оба были слишком измотаны. Морально и физически. Чуя многое бы отдал лишь за то, чтобы лечь на кровать и поспать денек, второй. Но сон давно для него стал большой роскошью. Еще с того момента, как заболел Дазай. А сейчас, он тем более, боялся и глаз сомкнуть. — Держись крепко, — сказал Чуя, и обхватив его под коленями, поднял на руки. До чего же он исхудал, почти ничего не весил. — Искупаем тебя, пока вода в бадье не остыла. О чистой одежде он позаботился заранее. С Дазаем на руках медленно спустился под скрипучее сопровождение лестницы и отворил дверь ударом ноги. Все они держались на соплях. Чуе даже в какой-то момент стало стыдно. Хозяин из него никудышный. Но он непременно загладит свою вину и приведет это место в порядок. Сделает все, что угодно, лишь бы Осаму чувствовал уют и тепло. А самое главное, его любовь и заботу. В очередной раз, Накахара страдальчески поморщился, подумав о том, как оставлял его тут одного. Одинокого и больного. И видел, от силы, четыре приступа, а сколько же их было на самом деле? Сколько раз, в его отсутствие, Осаму корчился от боли в этих стенах, а потом улыбался, скрывая муку под маской веселья и беззаботности. Но судьба дала им еще один шанс. И Чуя, во что бы то ни стало, разделит с ним каждую секунду. — Смотри, как тепло, — Чуя улыбнулся и осторожно усадил его на лавку. Закрыл дверь в баню, и сел на корточки перед Дазаем. — Я тебя искупаю, переодену в чистую одежду и уложу на мягкую, уютную кровать… Интересно, какого это живым лежать в гробу? Какое это чувство. А у Дазая сейчас есть чувства? — Что бы ты не прочитал на моем лице, не бери это в голову, хорошо? — Чуя поднял на него голубые, печальные глаза. — Я люблю тебя. Любым люблю. И если потребуется, слова от тебя буду ждать хоть целую вечность. Он протянул руку, поддел маленькую пуговку пальцем и вынул ее из петли, затем вторую, третью, с каждой секундой все больше обнажая бледную грудь. Засмотревшись, провел ладонью по нежной коже, соскам, рельефному торсу и замер. Тряхнул головой и стыдливо опустил глаза. — Прости. Я…просто… Чуя, проклиная себя за несдержанность, стянул с него посеревшую рубашку и штаны. Дазай же, наклонил голову вбок, пристально наблюдая за движением его рук. — Я просто ужасен, да? — Накахара вновь поднял его на руки и осторожно опустил в бадью с теплой водой. Засучил рукава, собрал волосы в высокий хвост и обернулся, в поисках мыла. Оно нашлось неподалёку. На полу, возле деревянной лавки. Раньше, в этой бадье они купались вместе. Ну как, купались. Дазай не любил сидеть здесь один. Ныл, капризничал, мешал Накахаре работать. В итоге тот сдавался и составлял ему компанию. Часто они дружно беседовали. Обсуждали тупоголовых джеромовцев. Главного судью, у которого кроме звания судьи, больше никаких привилегий то и не было. Решение, как правило, выносила небольшая горстка мужчин. Или толпа. Никаких судебных процессов и выяснения, кто прав, а кто нет. Иногда, Чуя просто сидел возле Дазая, на лавочке. Пожевывал ломоть хлеба и читал книгу. Пусть тишина и стояла гробовая, но неловкости между ними не было, а скуки тем более. Одно присутствие другого, уже само по себе, делало их счастливыми. Дазаю достаточно было знать, что Чуя сидит рядом. Не где-то там в доме, не где-то у Нэнси в забегаловке, а возле него. И пусть молчит, если ему так надобно. Тишина порой тоже бывает уютной. И оба частенько задумывались о том, что слишком зависимы друг от друга. — Закрой глаза, — сказал тихо Чуя, собираясь намылить мокрые волосы. Дазай на его слова никак не отреагировал, продолжая пустым взглядом смотреть на огонь в печи. — Может, тебе страшно их закрывать, — сказал он минутой позже. Тело под его руками вздрогнуло. — Хорошо, я постараюсь мыть осторожно. Тусклый свет, потрескивание поленьев в камине, и звук воды, льющейся из ковша, дарил спокойствие. Чуя с усердием мылил каштановые волосы, плечи, грудь, каждый участок тела, до которого мог дотянуться. Намыливая его, он специально медлил, растягивая процесс, наслаждаясь теплом и запахом родной кожи. В голове все не укладывалось, что это взаправду. Закончив с купанием, он одел его в сухую, теплую одежду, на голову накинул большое полотенце, и легко поднял на руки. Путь лежал через задний двор. Чуя натянул полотенце ниже, закрывая Дазаю глаза и сам прибавил шаг, чтобы не смотреть на вырытую яму. Будь она проклята. Из-за горящего камина на первом этаже, спальня за время их отсутствия успела прогреться. Накахара с осторожностью уложил Дазая на кровать и натянул на него толстое одеяло, почти до подбородка. — Я оставлю свет, не волнуйся, — легко поцеловав его в уголок губ, он вышел из спальни. Яму следовало зарыть. И пусть у него на это уйдет полночи. Дазай больше не должен ее видеть. — Что-то вас давно не было видно, — Шена подперла подбородок рукой, и заправила выбившуюся из прически прядь. — Да вот, дела, — Чуя улыбнулся. — Еще пару картофелин и лук, будь добра. — Дебра, притащи еще лука и картошки! — крикнула она, отойдя от прилавка. — И поторапливайся! Кто зашел! Через минуту прибежала Дебра. Запыхавшаяся, красная. Со смешинками в зеленых глазах и ехидной улыбочкой. Они с Шеной обменялись загадочным взглядом, и обе, в шутку толкаясь, встали у прилавка. — А мы вот все гадаем, когда вы уже, наконец, женитесь, — сказала Дебра. Чуя рассмеялся. Каждый его визит в магазинчик старика Дейла заканчивался длинными беседами с этими двумя дьяволицами. Дебра и Шена мало походили на остальных джеромовцев. Чрезмерно веселые шутницы и любительницы почесать языком. — Женятся, вроде как, по любви, — сказал Чуя. — Да это последний живой романтик в Джероме! — воскликнула Шена и засмеялась. Дебра тут же подхватила ее звонкий смех. — Ну так, опишите же нам даму своего сердца, — сказала Дебра кокетливо. Она была хороша собой. Стройна и умна. Однако, чрезмерно болтлива. Поклонников у нее было много, но Дебра ни к кому из не была благосклонна. — Может и мне удастся вытянуть счастливый билет. — Ой, не ходи вокруг да около, глупышка, — сказала заговорщицки Шена, — Говори, как есть. Мужчины они глупые, намеков не понимают. Хоть сразу признавайся и под венец тащи. — Замолчала бы, глупая! — ответила со злостью в голосе Дебра, — Сама, небось, замуж за него выскочить мечтаешь и скорее покинуть эту дыру. — Дамы, довольно, — Чуя натянуто улыбнулся и поднял руки в примирительном жесте. — А вы так и не сказали, — Дебра с хитрым прищуром наклонилась над стойкой. Ее лицо обрамляли светлые, длинные локоны, добавляя ее чертам мягкость и нежность. Ее красоты не портил даже широкий рот и маленький веснушчатый нос, с горбинкой. Все это выглядело слишком естественно и правильно. — Не сказали, какие девицы вам нравятся. Чуя пожал плечами. — Умные. — Вот чудак! Умных женщин, как правило, везде порицают и не любят. — Верно, верно, — спешно добавила Шена. — Жена не должна быть умнее мужа. — Почему же? — Чуя удивленно изогнул бровь. — О чем с ней говорить, если она глупа, как пробка? — Ой, странный вы, честное слово! Еще! Что еще нравится? — восторженно спросила Дебра. Он взял сумку с покупками и устало посмотрел на двух девиц. — Выбирая жену, или мужа, выбираешь спутника и партнера, — сказал Чуя. — Какой интерес говорить с тем, кто слепо потакает каждому слову и соглашается со всем сказанным. С таким же успехом, можно и со стенкой поговорить, — Дебра и Шена замолчали. — Куда интереснее, горячо и страстно что-то обсуждать. Когда жена умна, она может наставить, может дать совет. А может в пух и прах разбить твои неверные теории. — Где ж вы такую найдете-то? — сокрушенно произнесла Шена. — Ну и запросы у вас городских. Чуя улыбнулся в ответ. —Прошу прощения, но вынужден вас покинуть. Неотложные дела. — Вы к нам еще заходите, — Дебра заправила светлые локоны за уши и обворожительно улыбнулась. — Непременно. Из лавки Чуя вышел, выжатый как лимон. Он старался ходить за овощами только по пятницам и субботам, когда за прилавком стоял сам Дейв. Однако, на этот раз ситуация была критическая. Дома не оставалось никакой еды, кроме спиртного и дешевых сигар. Пусть Дазай и не ел, Чуя намеревался приготовить еду на двоих. Авось, запах еды привлечет и аппетит. Шаркая высокими сапогами по грязи, он свернул направо, вдоль дома Теодора. Вторая безлюдная дорога, после сильных ливней, стала совсем непроходима. Даже идя по основной улице, приходилось наперед проверять глубину лужи палкой, а уже затем ставить ногу. Сильным ветром еще и грязь разбрызгивало по всей одежде. Чуя выплюнул весь свой словарь ругательств, но даже от этого не полегчало. Хотелось сию же минуту вбежать в дом и крикнуть во все горло «Мы сейчас же покидаем проклятый Джером». Возможно, в будущем так оно и будет. Если Осаму станет прежним. Чуя утешал себя тем, что никогда не дышащий, он внезапно изменится. Может, со временем появится аппетит, да и ходить начнет. — Неужто Накахара! — раздался голос напротив. Чуя остановился и повернул голову. Теодор стоял у деревянного забора, в одних лишь полосатых трусах и с сигарой во рту. — Много поумнел от своих книжонок? — Достаточно, — сказал Чуя с нотками раздражения. Он бы искусно парировал издевку, но скандалить и привлекать к себе внимания не хотелось. В частности, из-за положения, в котором они находились. — Да не кипятись ты, сосед! — Теодор засмеялся. — Мы над вами, городскими, просто шутим. Забавные вы. Брата твоего давно не видать. Совсем что ль не навещает? — У него своих дел по горло, — ответил Чуя. — А если есть надобность, то мне уж проще к нему съездить. — Дело ваше, — сказал Теодор. — Я чего хотел-то! Ты про старшего сынка Уолтера не слыхал? Чуя растерянно покачал головой. — А вот надо бы в люди выбираться чаще. Весь Джером только об этом и судачит. Хворь-то проклятая, на самом деле есть. Вон, Малкон-то и заразился. Пришлось Итону, бедолагу застрелить, — Теодор покачал головой. — Жаль паренька. Чуя похолодел. С трудом уняв панические нотки в голосе, он спокойно заговорил. — О какой хвори идет речь? — Ну дык мы ж о ней говорили по пути из города. Запамятовал? — Верно, — Чуя нахмурился. — А как болезнь выявили? Теодор задумчиво почесал густую бороду с проседью. — Итон к Уолтеру по делам пошел. Хотя, народ судачит, что явно не с благими намерениями. На дружескую беседу ружье не берут. Чуя нетерпеливо пожал плечами. Сошел с дороги ближе к Теодору и встал напротив него. — Ну так, что дальше-то? — Знал ведь, что заинтересуешься, — заговорщически подмигнул Теодор, хитро сощурив маленькие глаза. Выдохнул кольцо дыма и продолжил будничным тоном. — Не поделили они что-то. И тут! Старшой Уолтера, как падет навзничь и давай кричать. Биться в судороге. Тело выгнуло так, словно в него сам дьявол вселился. Говорит — отец, помоги! А лицо все уродливыми шрамами покрылось. Уолтер то остолбенел весь, а Итон, мужик, не растерялся. Дьявольскому отродью промеж глаз выстрелил. Тут-то и Уолтер завопил. Убийца! Убийца! — он с отвращением сплюнул на землю. — Чего горячиться то, вон еще два сынка у него. Чуя ошарашенно уставился на Теодора. А тот, увидев выражение его лица, громко и хрипло засмеялся. — Вот как знал, что испугаешься! Эх…неженки городские, — он отошел от забора, а сигару бросил в грязь. — Ну, бывай и не подцепи заразу. После того, как Теодор скрылся за дверьми двухэтажного дома, Чуя еще несколько минут оцепенело смотрел в одну точку. Его худшие опасения начинали сбываться. Куда бы они не бежали, проклятая болезнь будет всюду их находить. Что, если кому-то взбредет голову и в самом Джероме устроить проверку. Благо, о присутствии Дазая никто из них не знает. Но даже так, бдительность терять не стоит, подумал Чуя и медленно поплелся домой, нагруженный тяжкими мыслями. Он отворил низенькую, деревянную калитку, вошел во двор и шурша сумками поднялся на крыльцо. Доски, что он вчера плотно прибил, на этот раз не издавали жалкого, скрипучего звука. Жалко, что петли на двери замазать так и не успел. Холод вчера был собачий. Однако сегодня, пока он добрался до дома, ветер прекратился и даже солнце выглянуло. Прекрасный день для совместной прогулки. Чуя грустно вздохнул. Когда в последний раз они вдвоем выходили на улицу, ни от кого не скрываясь и не боясь. — Я дома! — он стянул грязные сапоги, поставил овощи на стол и поднялся в спальню. Дазай лежал все в той же позе, с открытыми глазами и одеялом, натянутым до подбородка. Чуя нежно улыбнулся, сел возле него и холодную, бледную ладонь взял в свою, легко сжал. — Прости, что оставил тебя. Пришлось отлучиться за покупками. На днях я вычитал один интереснейший рецепт, и мне не терпится приготовить для тебя это блюдо, — он помолчал минуту. — Интересно, ты меня совсем не понимаешь. Или не можешь ответить. Чуя и не надеялся на чудо во второй раз. Дазай ничего не ответил. Лишь перевел на него взгляд. И уже от этого Накахара едва не выпрыгнул из окна от счастья. Ведь раньше, и такой реакции не было. — Наверно, лежать тебе порядком надоело, — сказал он. — Составишь мне компанию? Чуя отыскал самую теплую одежду, которая была в доме и надел ее на Дазая. На руках спустил его на первый этаж и усадил на свое любимое кресло-качалку, возле камина. Накинул старенькое, клетчатое одеяло на колени, и уже по привычке взъерошил каштановые волосы. — Тебе раньше нравилось сидеть возле камина и смотреть на огонь. Правда, веточкой ковырять его ты пока не сможешь, — он тихо засмеялся. — Ну что ж, посиди, погрейся. А я приступлю к уборке. Чуя носился по всему дому с ведром в руках и тряпкой. Тихо ругался на себя и на Мелвина, который тоже не удосужился снять грязную обувь. А заметив на пыльной стене след от пальца, готов был его вовсе задушить. Воду приходилось менять каждые десять минут. До того было не убрано и грязно. Он вымыл полы, протер стены, убрал паутину и даже постирал все грязное белье, что копилось в бане целый месяц. Каждый раз бегая за чистой водой по двору, Чуя думал о том, что небольшой дворик стоило бы преобразить. Посадить цветы, деревья, и даже подвесить качели. Все это, наверняка, обрадует Осаму. Губы сами растянулись в улыбке, от одной лишь мысли об этом. Главное, думал он, усерднее следить за Бадди, которая как-то наловчилась открывать дверь в хлеву самостоятельно. Ближе к вечеру, закончив с уборкой, он устало подошел к Дазаю и упал на колени перед ним. Положил голову на его ноги и потерся щекой. — Давай я просто запеку картошку, а? Ног не чувствую. Дазай наклонил голову вбок. А когда пальцы неуверенно зарылись в рыжие волосы, у Чуи сердце подпрыгнуло и провалилось куда-то в глубину живота. Он поджал губы, крепко обхватил его колени обеими руками и закрыл глаза. Он радовался солнцу, как детишки снегу. А когда земля просыхала, так вовсе готов был отплясывать танцы, от счастья. Наконец, закончилась неделя дождей, и погода стала ясной. Небо без облачка и теплый ветерок. Чуя держал гвозди в зубах, пока руки были заняты тем, что он отдирал гнилые доски с задней части двора. Отдирал, ставил новые и плотно припечатывал гвоздями. Посередине двора у него лежали саженцы, которые он планировал позже рассадить в ровный ряд. Цветы вдоль забора и качели на старом дереве, которое старик Гилберт настоятельно рекомендовал срубить. Корни, якобы, пускает, от чего весь старый хлев идет трещинами. Дерево Чуя пожалел. Да и было оно единственным на весь двор. Дазай, укутанный в теплое одеяло, сидел в плетеном кресле на веранде, и наблюдал за ним. Пусть солнце и грело, Чуя боялся, что он может подхватить простуду. Несколько раз даже бросал работу и подходил к нему, чтобы поправить соскользнувшие края одеяла. Весело целовал в холодный кончик носа и вновь возвращался к работе. Дни их протекали плавно, спокойно. Чуя взял на себя всю работу по хозяйству, временами забегал в магазин к Дейву. Иногда захаживал и к Нэнси для того, чтобы «отметиться». Вечерами, он готовил ужин на двоих, пусть Дазай и не ел. Всячески упрашивал попробовать хоть кусочек или попить воды. Все напрасно. Но второе чудо случилось с ним поздней ночью. Сон, как обычно не шел, и Чуя, сидя возле свечи, читал свои медицинские книги. Тихо перелистывал шелестящие страницы, иногда кидал короткие, тревожные взгляды на Дазая и обратно углублялся в чтение. Когда за спиной прозвучало тихое, «хватит», он подумал, что сходит с ума, либо у него острый недосып. Ведь с того момента, как Осаму «вернулся» о сне позабыл и он. Мог вздремнуть, час, два, но не больше. Во снах всплывали жуткие воспоминания о его кончине. Довольный рассказ Теодора. Итон с ружьем, направленным не на Малкона, а уже на Дазая. Снилось, что Дазай на деле мертв, а ему мерещится его присутствие. Вон он, лежит на кровати, а на деле его там нет. Всего лишь жестокая, глумливая игра воспаленной фантазии. — Клянусь, что слышал твой голос… — он повернулся и посмотрел на бледное лицо возлюбленного. Не менее взволнованное и удрученное. — Чуя, я… — Боги, — Чуя подлетел к нему, счастливо смеясь и вытирая слезы. — Еще раз, прошу. Произнеси мое имя вслух. — Чуя, — сказал Дазай нерешительно. — Еще раз. — Чуя… — Я сплю. Я определенно сплю. Дазай покачал головой. Молча протянул руку, заправил рыжий локон за ухо и улыбнулся. На лице заиграли так любимые Чуей ямочки, и даже желтые глаза смотрелись естественно. — Мне хочется открывать проклятое окно и кричать во всю глотку, как я счастлив. До того меня переполняют чувства, — сказал Накахара, покрывая мелкими поцелуями хрупкую, бледную ладонь. — Я долго вспоминал слова. И как их говорить, — сказал Дазай тихо. Настолько, что Чуе пришлось придвинуться к нему вплотную. — Ты понимал мою речь? Дазай покачал головой. — Не с первого… — он густо покраснел, забыв следующее слово. — Раза? — мягко спросил Чуя. — Раза. Всю ночь он не мог сомкнуть глаз. Книга оказалась тут же забыта. Свеча давно выгорела и потухла. Под окнами кричали петухи Итонов, и легкий ветерок бил по окнам. Они не слышали никаких шумов. Лежали, накрывшись плотным одеялом и смотрели в темноте друг на друга. Смеялись. Держались за руки и говорили. Дазай многое позабыл и иногда останавливался, пытаясь вспомнить, то или иное слово. А порой и целую фразу. Чуя терпеливо ждал. Улыбался. Переполненный любовью к нему, целовал его лицо. Целовал скулы, закрытые глаза, уголки улыбающихся губ и прохладные щеки. — Спи уже, — сказал он шепотом. — Ты, правда, думаешь, что этой ночью я смогу сомкнуть глаза? — Чуя обнимал его, словно Дазай был мягкой игрушкой. Прижимал к себе плотно, не позволяя отстраниться, и все неугомонно целовал. — Когда ты проснешься, я буду здесь, возле тебя, — сказал Дазай. — Ты не спал уже много ночей. Накахара упрямо отказывался закрывать глаза. Ему хотелось говорить и говорить, вплоть до самого утра. Вдруг это не реальность, а очередная игра разума. Он свято поклялся выждать до утра, но утомленное тело думало иначе. Дазай всю ночь просидел, прислонившись к спинке кровати, задумчиво перебирая рыжие волосы. Во сне он пока не нуждался.***
Они все свободное время проводили вместе. Были неразлучны днем и ночью. Не считая те редкие моменты, когда Накахаре приходилось отлучаться по делам. Сходить в магазин или пойти на воскресную молитву. Прошло около двух недель с того момента, как Осаму заговорил. Однако ходить он по-прежнему не мог. Чуе нравилось всюду носить его на руках. Нравилось купать и катать на качелях. Он по-прежнему готовил на двоих. Вечером бывало, Чуя положит голову на его колени и читает вслух. А иногда они сидели в тишине, держась за руки и слушая тихое потрескивание огня в камине. Вскоре к Осаму вернулась тяга к книгам. Интересные и забавные строки они зачитывали друг другу вслух. Вся их жизнь медленно налаживалась, но было кое-что, о чем Чуя упорно умалчивал. Холера пробралась в Джером. Одним Малконом дело не закончилось. Вскоре заразились еще четверо. И одной из них была Дебра. В последний его визит в магазинчик Дейва, Шена, молча протянула ему покупки и спешно отвернулась. Она вся была облачена в черное, и с красными, заплаканными глазами. Чуя ее боль понимал, как никто другой. Но и помочь ничем не мог. Никому это не под силу. Как позже выяснилось, Дебру застрелил сам старик Дейв. Все чаще Накахара задумывался о том, а люди ли они вообще, эти джеромовцы. — С тобой все в порядке? — Что? — он удивленно посмотрел в желтые глаза. — Качели остановились еще пять минут назад, — сказал Дазай весело. — А ты все смотришь в одну точку и не шевелишься. Есть что-то, о чем я должен знать? Чуя, придя в себя, слабо улыбнулся и слегка толкнул качели. — Все в порядке. Просто задумался. Дазай промолчал. Он никогда не требовал от него правды. Никогда не упрекал. Так было всегда. Если где-то Чуя недоговаривал, или был взвинченным, взволнованным, он просто спрашивал «Есть что-то, о чем я должен знать»? — Смотри, цветы уже распустились, — сказал Дазай восхищенно. — Подожди. Сорву для тебя несколько, — Чуя подошел к деревянному забору и встал на одно колено, думая какой цветок сорвать. Какой из них будет лучше всего смотреться в его волосах. Пока он витал в облаках, Бадди своим телом толкнула низкую дверцу в хлеву и выскочила во двор. Словно обезумевшая растоптала все грядки, смела добрую половину саженцев и Осаму сбила с качели. Он звонко, весело засмеялся, лежа на земле и наблюдая, как Чуя, громко ругаясь, бегал за ней по всему двору. И бегал довольно долго. Бадди не давалась до последнего. — Продам ее к черту! — крикнул злой Чуя, вытирая грязь с щеки. А Дазай снова зашелся в новом приступе смеха. До чего же был заразителен его смех. Накахара сам заулыбался и плюхнулся возле него на нагретую солнцем землю. — Давай уедем отсюда, Осаму? Бросим все и просто уедем, — сказал он. — А твои глаза. Я…придумаю что-нибудь. Дазай уронил голову на его плечо. — Куда ты, туда и я.