По прошествии баррикад

Анжольрас слышит копошение на кровати, но не спешит отрывать взгляд от «Опытов», за которые он взялся этой ночью. Вслед за шуршанием одеял и тихим скрипом старой кровати слышится несвязная брань и негромкие кряхтения. — Быстро ты форму потерял, — с усмешкой замечает златовласый, захлопывая книгу и кладя ее на стол. — Нет, просто вливал в себя все, что видел, — отмахивается Грантер, переворачиваясь на спину и закрывая глаза руками. — Вам, мсье Трезвенник, поясню: смешивать алкоголь нельзя. На утро сдохнуть можно. Проходит минута-другая в тишине. Художник думает о том, стоит ли ему встать за водой или нужно попытаться снова уснуть. Он пытается не размышлять о том, как смотрел на него вчера его бог, сколько презрения было в его взгляде. Не хочет даже знать, смотрит ли он сейчас и осуждает ли до сих пор. Не хочет, но думает, потому что мнение Анжольраса для него слишком важно. Он буквально живет с той целью, чтобы получить одобрение от лидера. Хотя бы раз. — Научи меня рисовать. Грантер убирает руку и приподнимает голову, стараясь сфокусироваться на силуэте сожителя. Его бровь невольно ползет вверх, да и все лицо выражает удивление, недоумение. Ему не послышалось? — Научи меня рисовать, — словно прочитав мысли Эра повторяет Анжольрас. — Пожалуйста. — Зачем тебе? — Хочу научиться чему-нибудь новому. Все равно без дела тут сидим. Художник, прежде чем среагировать, еще некоторое время обдумывает услышанное. Сам Аполлон попросил его помочь, это же невиданно. Тот, кто совсем недавно говорил «Мне от тебя ничего не нужно» теперь хочет стать его учеником, заняться тем, чем Эр живет и дышит. Это все наверняка сон. Грантер легко щипает себя за руку, удостоверяясь, что не спит. — Хорошо, — кивает он, поднимая взгляд на ожидающего вердикта Анжольраса. — Но сначала мне бы воды и чего-нибудь для опохмела. Лидер кривится, но исполняет просьбу будущего учителя, подавая ему две бутылки, в одной из которых, по словам того, вода, а в другой — вино. Странный способ, от последствий алкоголя избавляться опять же алкоголем, но Анжольрас молчит, остерегаясь получить отказ в случае конфликта. Он терпит ради цели. Спустя полчаса в квартире начинает кипеть работа: достаются простые карандаши, листы бумаги, холсты, мольберт, краски. Когда приготовления закончены, молодые люди садятся за стол и начинается теоретический материал. «Что именно ты хочешь нарисовать?» — спрашивает Грантер, закончив, кажется, двухчасовую лекцию о происхождении красок и различии кистей. Он не знает, какого ответа ждет. Что-то в красных тонах, что-то патриотичное, наверное. «Дерево» — отвечает новоявленный художник. Работа над деревом не утихает до вечера. Сначала идут наброски на бумаге, исправления, затем Анжольрас встает за мольберт. Теория мешается с практикой, квартира наполняется запахом красок и горящих свечей. Чем дольше они возятся с картиной, тем смелее становится Грантер. Сначала он поправлял ученика словами, стоя рядом, затем начал понемногу его касаться. — Плавнее, в искусстве не должно быть резкости, — накрыв кисть лидера своей Эр делает несколько мазков зажатой в пальцах Анжольраса кисточкой. — Представь, что кисть танцует вальс, а не марширует в строю. Уже лучше. Анжольрас, наблюдая за сожителем, замечает, каким чутким тот становится, когда дело касается рисования. Грантер со всеми материалами на «ты», он отдает себя всего тому, что так любит. В его глазах искры, а губы не перестают растягиваться в улыбке во время процесса нанесения краски на холст. Мужчины похожи намного больше, чем они могли бы представить. Им есть за что жить и за что умирать, у них есть свои ценности, свои сильные стороны в каком-то направлении. Если у Анжольраса с политикой была пламенная страсть, о которой знали все жители Парижа, то отношения Грантера с изобразительным искусством можно назвать скрытой, но горячей любовью. Вот в чем его тайна — в любви. В чувстве, непостижимом юному революционеру. Любовь — это способность отдавать, и Эр отдает все, лишь бы творить, он готов потратить все деньги на новые материалы, готов выполнять самую грязную работу, чтобы заработать. Любовь — это готовность на все ради любимого. Он готов не есть, не пить и не спать, не видеть света, лишь бы творить. Наверняка художник будет готов отдать жизнь за свои картины. Секрет Грантера всегда лежал на поверхности, просто Анжольрас был слеп. Картина готова, но революционер не чувствует гордости или радости за свои старания. Он чувствует укол вины и даже разочарование, ведь он таким образом использовал Эра, чтобы залезть к нему в душу. Он жаждал найти что-то черное и грязное, но наткнулся на свет. Грантер же доволен их совместной работой и не может этого скрыть, разглядывая готовый продукт. — Зря ты не занялся искусством, у тебя отлично получается, — говорит художник, размышляя, есть ли что-то, чего Аполлон не умеет. — Спасибо. — Но почему дерево? — В детстве я часто сидел под его кроной и смотрел вниз по склону, где располагается кладбище. Оно находится на Бельвиль, недалеко от дома, где я жил с родителями. Думал, что именно там я хочу быть похоронен, когда погибну. Потом, на баррикаде, я размышлял, что каждый из Друзей Азбуки был бы достоин могилы под этим самым деревом, вдали от города. А сейчас мы даже не знаем, что сделали с телами. — Анжольрас, они…- хорошее настроение Грантера быстро улетучивается. — Я знаю, где их похоронили. — Как давно ты знаешь? — переводя тяжелый, полный негодования взгляд на сожителя. — Со вчерашнего дня. Я не знаю точно, но знаю хотя бы направление, куда ехать. Они за городом. — Идем. — Что? — Идем! — Анжольрас почти рявкает, чем знатно пугает Эра. Таким он его еще не видел: несдержанным, злым, раздраженным. Лидер никогда не позволял себе срываться, всегда держал лицо, но что только не сделает с человеком скорбь. Пешком идти долго и опасно – кто знает, наткнутся ли они на патруль. Анжольрасу все равно, он чувствует себя преданным единственным выжившим приятелем и, если на мгновение он подумал, что ему есть, что терять, то теперь он без сожалений выйдет навстречу жандармам и сдастся. Эру приходится быть начеку за двоих. — Что тебе даст их могила? Ты все равно их не вернешь! — выйдя за пределы города Грантер наконец хватает лидера за руку и останавливает. — Я не сказал тебе сразу, потому что знал, что ты так поступишь — уйдешь. — Я должен был быть с ними. — Но ты не с ними, а со мной. Оставь это, давай вернемся. — Если ты трус, то иди домой, я сам найду. Как и говорила мадам Круассан — никаких знаков погребения и в помине не было. Лишь большая куча относительно свежей земли. Грантер узнал место, сыграв в карты с могильщиком на один вопрос. — Где революционеры с баррикады? — Зачем тебе? — Хочу лично плюнуть на их могилу. Слава королю! Анжольрас падает на колени, сгребая землю в охапку. Видеть сильного, идеального человека разбитым — страшно. Пропадает всякая надежда, раз все великое рано или поздно рушится, поддается натиску, ослабевает. Эр стоит поодаль, наблюдая за Аполлоном, шепчущим бесконечное «простите» усопшим ребятам. Они были ему друзьями, Грантер — нет. Наверняка лидер пожелал бы остаться в живых с кем угодно, кроме этого скептика и пьяницы. Знал бы он, что остался с тем, кто больше всех Друзей Азбуки вместе взятых верил в него и поддерживал. Художник садится на землю рядом со скорбящим и вытаскивает из кармана поношенного сюртука бутылку вина, протягивая ее товарищу. — Выпей, тебе станет легче. — Не все беды можно решить выпивкой, ей вообще ничего не решишь. — Как и оплакиванием, чем ты и занимаешься. Анжольрас поднимает на художника покрасневшие глаза и, выхватив бутылку из его рук, делает первые глотки. Ему противно от вкуса и самого факта взаимодействия с алкоголем, но он не останавливается и пьет усерднее. Может, от такой порции он и сляжет здесь — рядом с братьями? Эр не останавливает, только смотрит. Лучше тащить домой пьяного Анжольраса, чем агрессивного и злого. Алкоголь быстро успокаивает и опьяняет трезвенника, он уже охотнее поддается на уговоры вернуться в квартиру и даже не брезгует опереться на Грантера. Тот все еще думает, что их его лидер — невероятный человек. Странный, непредсказуемый, но все еще идеальный.