Hope World

Тонкие музыкальные пальцы расписывали невидимыми узорами кожу, спускаясь от предплечий к тонким запястьям, обводя каждую венку нежным касанием. Юнги не мог надышаться ненавязчивым ароматом геля для душа, оставшимся легким слоем на теле. А еще распирало от нежности, периодически сменяющейся обжигающей страстью, которая отступала после очередного оргазма. Пока еще не накрыло жаркой волной стыда от таких вот порывистых ласк, а значит можно уткнуться лбом в сильное предплечье и спрятать взгляд, пока пальцы продолжают свой танец. Так спокойнее. Тишина постепенно начинает угнетать, включая на некоторое время мозг. А где мозг, там и мысли. Где мысли, там и сожаления. Надо переключаться  — У тебя больше не слезятся глаза. Чонгук вздохнул, прекрасно понимая, что поспать снова не дадут. Но недовольства не было, как и какого-то стеснения. За первые несколько часов они вытворяли такое, что возможно потом не смогут спокойно смотреть друг другу в глаза. Но сейчас по телу разлилась приятная усталость, а ласковые касания подтверждали правильность решения. Удовольствие оказалось сполна взаимным.  — Я принял сиропчик, отбивающий обоняние на пару суток. Юнги резко поднял голову, всматриваясь в лицо парня, который так спокойно это сказал, но не нашел там ни следа беспокойства. Глаза прикрыты, дыхание ровное, а уголки губ чуть приподняты. Балбес!  — С ума сошел! — рыкнул Юнги, неслабо ударив по руке. Взобрался на лежащего Гука, нависая над беспечным личиком. — Ты хоть раз побочку читал? Я Чимина сразу в свое время предупредил, увижу этот флакон — вылью за шиворот и к себе не подпущу. Тебе тоже лекция нужна была? А я-то подумал, что ты умный. Чонгук удивленно выслушал всю тираду, под конец уже откровенно улыбаясь и едва ли не хихикая.  — Так ты все-таки считаешь, что я умный. Похвально, — получив очередной тычок и злобный укус в основание шеи, Гук рассмеялся и вдруг ласково взъерошил еще влажные после душа выбеленные волосы. — Мне очень приятна твоя забота, хен. Правда. Ты из побочки имел в виду ведь не аллергию, да? — тихий вздох получился обреченным. Но сдержать его не получилось. — А остальное… Мне уже не страшно. Юнги замер, осознавая сказанное.  — Нет, — голос сошел до не верящего шепота, руки обняли личико, оглаживая нежные щечки. — Не говори так.  — Хен, уже поздно обо мне беспокоиться, — наигранно бодро произнес Чонгук, игнорируя успокаивающие поглаживания. Он, не дрогнув, смотрел прямо в обеспокоенные лисьи глазки и уже видел в них отражение собственных невыплаканных слез. — Я бесплоден.  — Гук-и, — Юнги растерянно отвел взгляд, а после и вовсе спрятал лицо, уткнувшись носом в шею, вдыхая неповторимый аромат. — Но как? Почему? Ты ведь такой молодой омежка. Крупная дрожь пробилась изнутри вместе с леденящим ужасом. Юнги так боялся подобной участи для Чимина, поэтому так рисковал, не давая ему всю эту химию. Не позволял практически никуда выходить, мучил частыми переездами и тщательно отслеживал все пополнения в аптечке, вчитываясь в инструкции. Не хотел лишить его самого главного. Потому что преследовали, гнобили и изничтожали омег именно из-за появившейся при эволюции детородной функции. А тут паренек младше его Чими и с таким страшным диагнозом. Уму непостижимо. Так просто не может, не должно быть. Мир ведь не может быть несправедливым настолько? Не может отобрать ВСЕ? А главное за что? Чем провинился этот мальчишка перед мирозданием? Тем, то родился с течной задницей и вкусным запахом?  — Я сам виноват, хен, — пальцы перебирали пряди волос, успокаивая вжимающегося в него так доверчиво старшего омегу. Сам Чонгук давно смирился со своей проблемой, но жгучие чужие слезинки будто оставляли ожоги на шее, а в горле снова встревал ком, мешая, не то что говорить — дышать.  — Не говори так, — выдохнул Юнги, пытаясь успокоиться. Но скупые слезы все равно скатывались из уголков глаз. Нежные поглаживания с волос двинулись от шеи вдоль позвоночника, пробивая порцией дрожи. Течка еще не закончилась, разрывая изнутри от противоречивых эмоций. Хочется то ли замурлыкать от ласки, то ли завыть в голос от несправедливости мира. Чонгук не заметил эти перемены, продолжая исследовать подушечками пальцев каждый позвонок, мягко надавливая на выпирающие косточки.  — Но это правда. Я, как и ты, вырос в детдоме. И мне никто не объяснил кем я, по сути, являюсь. Не помогли даже издевки и шуточки от сверстников, типа «тощий как девчонка, или еще хуже — омежка», «а запашок-то больно слащавый». Я никому из них не верил. Учился драться, защищая себя и показывая, что я сильный, и явно не какая-то там омежка.  — Да ты с детства привык все кулаками решать? Беру слова назад, ты не особо умен, — фыркнул Юнги. Чрезмерная чувствительность отступала, возвращая бразды правления привычной холодной отрешенности и сарказму. Так легче сглаживать углы и не воспринимать все близко к сердцу. Так было всегда. Этому научила его жизнь. Гук, кажется, это тоже понял. Он заметно расслабился, когда перестал слышать тихие всхлипывания, которые откровенно давили на сердце. Ему не нужна жалость. Он рассказывает не для этого.  — Хэй, я был ребенком, — смачный шлепок по так удобно подставленной попе в наказание. На что Юнги сдавленно охнул и не стал язвить в ответ, блаженно жмурясь от уже далеко не невинных касаний. Пальцы проникли внутрь, раздвигая нежные стеночки, оглаживая и неторопливо исследуя, целенаправленно не задевая простату, продолжая тем самым наказание за ехидное замечание.  — Примерно в четырнадцать я нашел в аптечке медпункта таблетки, блокирующие природный запах. Глотал пачками. Через год, раньше положенного, началась первая течка. И вместо смазки пошла кровь. Ее было так много, — Чонгук тихо усмехнулся, вспоминая. — Я думал, что умру прямо там — на холодной земле детдомовского огородика в луже собственной крови. Но меня нашли взрослые, не досчитавшись на обеденном перерыве, и вызвали скорую. В больнице работал человек Кихена, отслеживающий как раз такие вот подозрительные случаи. Он же и поставил диагноз. На долгие несколько минут комнату наполняли лишь судорожные вздохи и тихие хлюпания от обильно вытекающей смазки. Юнги перестал связно мыслить, растворяясь в накатившем желании. Небольшой аккуратный член пачкал в смазке идеальный пресс мучавшего его парня, проезжаясь головкой по четко очерченным кубикам. На периферии мелькала какая-то мысль, но уловить ее было почти также нереально, как и пробовать насадиться на пальцы в попытке получить долгожданную разрядку. Чонгук пользовался своей игрой на чужом теле, выливая правду тому, кто неспособен услышать ее. Тому, кто не будет охать и ахать, наигранно показывая сочувствие. Охать и ахать этот кто-то сейчас будет от других эмоций.  — Знаешь, Кихен научил меня искать во всем плюсы. Зато теперь я могу пить подобные препараты почти без опаски. Да и мой запах слегка изменился и теперь во мне трудно разглядеть омежку. Я почти в безопасности.  — Глупый, — выдохнул Юнги, утирая тыльной стороной ладони следы постыдных слезы. Вопреки мнению Гука, он все слышал от начала и до конца, не давая жарким касаниям сбить себя с толку.Запомнил, откладывая информацию для размышлений в сторонку. Сначала нужно получить желаемое. Он поднял голову, нависая снова над лицом. Но теперь глаза блестели совершенно от других эмоций.  — Какой же ты глупый, Гук-и. Пальцы внутри вдруг стали двигаться резче, с каждым толчком задевая заветный комочек нервов. Спина прогнулась до хруста, а губы приоткрылись в немом крике. Тело задрожало с новой силой, разрываясь по клеточкам от нахлынувшей волны оргазма. Руки, удерживающие на весу, подогнулись, сваливая Юнги мешком картошки на довольно ухмылявшегося Гука.  — Все еще хочешь называть меня глупым? — голос так и сочился ехидством вперемешку с диким довольством собой. Юнги шумно дышал на ушко, все еще пребывая в прострации от очередной порции чистого удовольствия. Силы ответить нашлись далеко не сразу. Как и мысли, снова собранные в кучку.  — Хочу, — хрипло выдохнул он, касаясь губами ушка. Язык скользнул следом, размашисто, до сбитого дыхания. Так-то лучше. Пора снова снижать градус самодовольства, а то мальчишка почувствует себя чуть ли не Богом. Впрочем, после стольких ошеломительный оргазмов, Юнги не прочь его и сам так называть.  — А? — растерянно переспросил Чонгук, прикусывая губу. Уши всегда были его слабым местом. Тихий смешок прошелся волной мурашек по коже.  — Хочу называть тебя глупым. Потому что умный человек не будет так беспечно прятать свою боль за напускным равнодушием. Нужно дать ей выход, Гук-и. Разделить с кем-то, кому доверяешь, — мягкие поцелуи после каждого предложения прокладывали дорожку от ушка к ключицам, неторопливо повторяя рисунок оставленных еще несколько часов назад отметин. — Дай волю своим эмоциям. Язык прошелся по выпирающей косточке, огладил чувствительную кожу, оставляя влажный след, и скользнул ниже к груди. Чонгук хотел возразить, сказать, что из них двоих дурак именно хён, раз говорит такое, но захлебнулся вдохом, чувствуя сомкнувшиеся губы вокруг соска. Язык игрался с возбужденной горошиной, пока пальцы слегка царапали вторую. Уши Юнги ласкало сорванное дыхание, взгляд отслеживал реакцию на каждое действие. Вид заломленных бровей и искусанных губ доставлял неимоверное наслаждение. А ведь он только начал.  — Какой же ты чувствительный. Юнги сполз ниже, размазывая следы собственной спермы по животу. Она неприятно склеивала кожу, но отрываться на посещение душа нет никакого желания. Сейчас хочется сделать кое-что особенное. То, что вряд ли потом забудется.  — Перевернись, Гук-и, — требовательная просьба больше походила на мягкий приказ. От прожигающего взгляда, наполненного диким азартом, внизу живота скручивался тугой комок. С таким огнем не спорят. Таким интонациям слепо подчиняются.  — А ты точно омега, хен? — криво усмехнулся Чонгук, возвращая Юнги его же сказанную когда-то фразу. Но просьбу выполнил, медленно перевернувшись на живот. Тихий смешок прошелся по влажной коже. Старший омега лизнул вдоль ряда позвонков, собирая солоноватую влагу. Оторвавшись от притягательного тела, он бегло оглядел хаос, что царил в комнате. Зрелище неутешительное. Скудный гардероб, который подогнал Кихен, почему-то весь валялся на полу. Кажется, это случилось, когда они едва не порокинули шкаф, пока шли в душ, неотрывно целуясь и собирая все углы. Неважно. Главное, что среди вороха одежды валялся тонкий шарф. Юнги такие никогда не носил и не собирается, но вот сейчас он, пожалуй, пригодится. Смешно кряхтя, парень со второй попытки поднялся с постели. Походка вперевалочку сопровождалась громким хохотом за спиной. Ну ничего, смеется тот, кто последний. Наклоняться было еще больнее, чем просто ходить. Поясница ныла безбожно. Крякнув, Юнги все же подхватил с пола шарфик и злобно зыркнул в сторону хохочущего с новой силой мальчишки.  — Гук-и, прелесть моя, закрой глазки, — наигранно нежно пролепетал он, возвращаясь к постели и наматывая шарф вокруг ладони. Демонстративно соорудил петлю, чем вызвал очередную волну смеха и не смог сдержать ответной улыбки. Слишком заразительно и искренне. Нужный настрой испарился мгновенно, но это не в правилах Юнги отступать от задуманного. Он присел на краешек постели и коснулся взъерошенных волос, чуть оттягивая голову вверх. Смех затих, сменяясь шипящим звуком.  — Неужели все-таки задушишь? — усмехнулся Чонгук, поглядывая искоса. Веселье сменилось снова жгучей страстью. Резкая перемена отозвалась пульсацией в паху. Когда глаза накрыла прохладная ткань, с губ сорвался судорожный вздох. Все стало ясно без слов.  — Нет, Чонгук-и, — тугой узел на затылке получился на удивление с первой же попытки. Поправив ткань на лице, Юнги наклонился к чувствительному ушку и прошептал: — Я сделаю кое-что лучше. Шумно сглотнув, Чонгук напряг слух, пытаясь уловить малейшее передвижение, но все равно вскрикнул, когда его неожиданно укусили за ягодицу.  — Такой шумный, — довольно цокнул Юнги, шлепая ровно по месту укуса. — Мне нравится. Не сдерживайся, детка. От такого обращения поднялась волна возмущения, но тут же рассыпалась звездной пылью, стоило только почувствовать, как прогибается постель под весом устроившегося сзади парня. Неожиданно сильные руки обхватили поперек живота и потянули выше, заставляя встать на колени. Чонгук хотел приподняться на локтях, но не позволила ладонь, надавившая меж лопаток. Представив, каким видит его хен, Гук стыдливо попытался лечь обратно. На этот раз удар по отставленной так пошло попе обжег кожу ощутимее.  — Детка, не рыпайся, если не хочешь, чтобы я наказал тебя. Эта чертова повязка на глазах дезориентировала и почему-то добавляла невероятную остроту ощущениям. Невозможность рассмотреть и предугадать действия партнера сводила с ума и заставляла дрожать от каждого томного касания. Юнги умело пользовался этим, покрывая поцелуями мощные бедра, поднимаясь дразнящими касаниями выше, лаская пальчиками поджавшиеся яички. Очередной вскрик вырвался из горящих легких, когда язык скользнул по сфинктеру между разведенных половинок. Липкая смазка выделялась не так уж интенсивно и была слишком вязкой, как результат побочного эффекта все тех же злосчастных таблеток. Чонгук сильно стыдился этого и потому никогда не спал с местными альфами, а омежек же он нагибал сам, не подпуская к себе. А тут потерял бдительность, не думая, что такая сучка как Юнги захочет сделать нечто подобное. Попытки вырваться стали гораздо интенсивнее, но в тощем теле течной омеги оказалось куда больше сил, чем в растерянном и испуганном мальчишке.  — Ты такой вкусный, — неожиданно довольно прошептал Юнги, проникая языком внутрь. Смущающая ласка принесла ни с чем несравнимую порцию удовольствия, от которой подогнулись пальцы на широко расставленных ногах. Не в силах сопротивляться затопившему жару, Чонгук прогнулся еще сильнее, до хруста, позволяя вытворять такое, что и не снилось в самых мокрых снах. Юнги трахал его языком, причмокивая с таким удовольствием, что уши покраснели, а член пульсировал, требуя внимания. Гук потянулся рукой к паху, но ее перехватили, заламывая за спину и почти полностью обездвиживая.  — Ю-юнги-и, — жалобное хныканье вырывалось так часто, словно вместо воздуха из легких выходило только одно имя. Имя того, кто так отчаянно вылизывал сочащуюся дырочку, периодически размашисто скользя по чувствительной точке между сфинктером и яичками. Когда внутрь проник смазанный в чужой смазке палец, Чонгук закричал. Все тело пробила волна крупной дрожи, выплескивая сильными толчками сперму на простынь. Он рухнул на постель, сминая освободившимися руками влажную ткань, пока в груди отчаянно грохотало сердце. Отпустило не скоро. Стянув шарф, Гук оглянулся и замер, заворожено наблюдая, как Юнги опустившись рядом в колено-локтевую, двигает в себе пальчиками одной руки. Губы, влажные от смазки, прикушены так соблазнительно, что хочется их снова попробовать, вспомнить вкус. Дотянувшись свободной рукой до колом стоящего члена, хен огладил головку, слегка царапая короткими ноготками, провел пару раз по всей длине, столкнулся с завороженным взглядом антрацитовых глаз и вдруг излился в кулак, замычав от удовольствия. Непременно рухнул бы прямо так, но заметил подозрительный блеск в отведенных глазах. Отдышавшись, он подтянулся выше, укладываясь на подушку рядом и заботливо коснулся стыдливо покрасневшей щеки.  — Ты как? Простой казалось бы вопрос, что-то надломил внутри. То, что держалось лишь на упрямом жизненном принципе не подпускать никого к себе, рухнуло в миг, лишая такого нужного кислорода. И Чонгук непременно захлебнулся бы, если бы не ласковые руки, которые притянули голову к груди, поглаживали волосы, перебирая прядку за прядкой и позволяя спрятать искренние эмоции от любопытного мироздания.  — Зачем? Зачем ты это сделал, Юнги? — голос прорывался через частые всхлипывания. Слез оказалось так много, словно прорвало плотину. Ту самую, что крепко удерживала их все эти годы. Ведь он ни разу не позволял им выплеснуться. Ни тогда, когда валялся в луже собственной крови среди грядок, ни потом в больнице, когда врач лишь разводил беспомощно руками, обрисовывая мрачное будущее. Вместе со слезами вылезла привычная злость. Чонгук ударил несильно по спине, а потом царапнул лопатки, прижимаясь сильнее, захлебываясь беспомощными всхлипами.  — Я же неправильный омега! Ты не должен был… Я там… Я не такой, как… Не пра-а-авильный. Щеки жгло от горячих слез, но сильнее горело изнутри. Это выгорали все напускные улыбки и сдержанные маски. Горела иллюзия, что «он в порядке», открывая неприглядную действительность. Не в порядке. Абсолютно. От этого поток слез не прекращался, замыкая круг последовательных реакций. Если бы не тепло снаружи, которое вытягивало весь негативный пожар на себя вопреки всем имеющимся законам физики, он, несомненно, перегорел бы сейчас, оставляя вместо себя лишь покореженные угольки.  — Опять говоришь глупости, Гук-и, — ответил Юнги, не прекращая поглаживать. Омега безошибочно определил его неуверенность в себе еще за прошлый сутки, когда стоило лишь попытаться коснуться там, как весь настрой мгновенно менялся и Чонгук брал инициативу в свои руки, вытрахивая последние мысли. Когда-то и Юнги был таким. Закомплексованным из-за своего противного аромата. Считал себя недостойным любой ласки со стороны других людей. Но Чимин быстро вытравил глупое чувство своей нежностью, заботой и упрямством. Заставил принять себя таким, какой есть. Для Чонгука никто еще этого не делал. Кто-то должен был начать.  — Ты все это время прятался, боясь показать настоящего себя. Ты не альфа, Гук-и. Ты очаровательная омежка. Очень сильная, с интересным привлекательным запахом. Особенная. Не называй себя неправильным, просто потому что ты не такой как, например, я. Слова задели чувствительные струны, ложась толстым слоем лечебной мази по вскрытым рубцам. Чонгук слабо улыбнулся, понимая, что сказанное, в какой-то мере правда. Но принять себя в одно мгновение он не сможет. Такие тяжелые мысли не искореняются по мановению волшебной палочки. Однако теперь есть неплохой такой стимул начать любить себя таким, каким он есть, не создавая иллюзий и масок. Кто знает, может, когда-нибудь получится. Оторвавшись от груди, Чонгук поднялся выше и нежным поцелуем приник к мягким губам Юнги, передавая ту благодарность, что не сможет никогда сказать. Тот все понял, отвечая осторожно и стирая кончиками пальцев соленые следы со щек. Слезы все еще текли из глаз, но дыхание стало ровнее. Острый кризис миновал, снова переходя в хроническое спокойствие. Но теперь есть панацея, способная выкорчевать болезненное содержание. С этого момента есть странная, слабая надежда на то, что это все не смертельно. И такие омеги могут жить. Нет, не так. И такие люди имеют право жить. Это не дефект. Просто особенность. Это не повод для ненависти к самому себе. Это просто данность.  — Еще бы я себя с таким как ты, хен, сравнивал, — возвращая прежнюю язвительность в голос, ответил младший, разрывая поцелуй, а потом ойкнул, потому что Юнги не преминул отомстить, больно ущипнув за бок. Их взаимоотношения вернулись в устоявшееся и привычное русло.  — Вот и отлично, — неудержимо тепло ответил он, невесомо чмокнув в макушку. — Нам пора выползать в общество, если не хотим подохнуть от голода. Да и меня, кажется, отпустило.