Hope World

Обычно все быстро приходило в норму, но задница ныла уже вторые сутки после течки, за что Юнги постоянно бухтел на Чонгука с его «королевскими размерами». Тот кстати на все подколки вяло отшучивался и старался избегать, зависая все чаще в спортзале или в компании местных альф. Юнги и не думал обижаться, прекрасно понимая, что теперь ассоциируется у мальчишки с не совсем приятными мыслями. Остается надеяться, что тот не жалеет, что помог. Честно сказать, без Чонгука было бы откровенно херово. По крайней мере, чисто физически. Если быть уж совсем откровенным, то и самому Юнги было немного некомфортно в обществе Чонгука. Потому что начинает казаться, что проведя с ним все эти два дня практически не вылезая из постели, он предал Чимина. Да они и не клялись друг другу в верности, но это все равно подло. Предаваться плотским утехам, пока его беззащитный и ранимый Чим находится, черт знает где. Наверняка страдает, пока друг подставляет зад, да ещё вытворяя при этом такое, что не позволял себе с самым дорогим человеком. Мда. Приятного мало. Да и главный аргумент, что это было все ради Чонгука, не срабатывает. Потому что тот закрылся окончательно. И пока непонятно, то ли для того чтобы переварить всю ситуацию, пропустить через себя и принять правду, то ли от того что испугался этой самой правды и видеть живое напоминание в виде язвительной по-прежнему омеги не хочет. Остаётся только надеяться на первый вариант. Портить чужую жизнь необдуманным и самонадеянным поступком не хотелось бы. Своей испорченной и покореженной вполне хватает. Спокойствия Юнги лишил не только Чонгука, но и самого себя. Сосредоточиться, как и раньше, на стрельбе не получалось. Мысли роились в голове как муравьи в огромном муравейнике и успокаиваться совершенно не хотели. По сладкой сахарной дорожке подбирались к самому мрачному эпицентру с каждой минутой все ближе. А когда доберутся — пиши пропало. Потому что в этот пиздец Юнги не совался еще с детства. Кто же знал, что весь этот муравейник подожгут в скором времени и оставят равномерно черное пепелище. Промазав в очередной раз, Юнги вздохнул и стянул наушники, откладывая винтовку на стол. В этот момент дверь позади скрипнула, пропуская внутрь неожиданного гостя.  — О, Хо, я как раз хотел… — слова так и застряли поперёк горла. В дверях стоял растерянный Чонгук. Оба синхронно отвели взгляд, пряча свои эмоции за разглядыванием шершавых стен. Неловкая тишина воцарилась на мучительно долгие мгновения, выкачивая весь воздух из помещения. Образовавшийся вакуум давил на черепушку, не давая поднять взгляд и встретиться с проблемой лицом к лицу. Да и проблемой ли. Скрип снова открывшейся двери разрезал тишину, деля историю на «до» и «после». Прокручивая потом в воспоминаниях этот момент, каждый из них будет ассоциировать его с началом конца.  — Он здесь, как я и говорил, — откашлявшись, сказал Гук, придерживая дверь для нового действующего лица. — Я могу идти?  — Да, конечно. Парень исчез тут же, так и не проронив ни слова. Обидно. Кихен закрыл за ним плотно дверь и вздохнул, не спеша встречаться взглядами. Это желание, пожалуй, было единственно взаимным. Видеть местного главу не особо-то и хотелось. Не после встречи с потерянным Чонгуком. Нашёл, кого просить найти его, ей-богу, а то ведь никто ж не слышал их стонов и не видел, как общительный парень сник, а потом и вовсе стал избегать общества скандального омеги. Лучше б пришёл Хосок. Подхватив снова винтовку и нацепив наушники, Юнги подошёл снова к стрельбищу. Вместо стандартных мишеней представлялась одна конкретная физиономия. Ну что ж, теперь хоть не мажет, возвращая точность попадания на прежний уровень. Совсем неожиданно на периферии бокового зрения возникла вторая винтовка, и раздался выстрел. Затем еще один и еще. Внутри загорелся азарт. Пусть никто не сказал больше ни слова, оба устроили подобие соревнований, стреляя примерно в одно и то же время, и после десяти таких выстрелов подошли вместе смотреть результаты.  — А Вы неплохо стреляете, — пораженно выдохнул Юнги. Неплохо — это самый мягкий эпитет, который подошел бы к таким результатам, и который смог выдавить из себя омега, все еще не веря собственным глазам. Десять из десяти все прямо по центру. Идеал, до которого с попаданием максимум баллов на 70 всеми десятью выстрелами при максимуме концентрации далековато. Кихен на сомнительный комплимент широко улыбнулся и мягко потрепал волосы сразу нахохлившегося воробушком парня.  — Вообще-то тир я здесь основал в первую очередь для себя. Сначала это было способом отвлечься, а потом уже и чем-то вроде хобби. Юнги не хотел слушать жизненные стори, ему своих воспоминаний хватает. Особенно задело то, что, оказывается, в тир они ходили за одним и тем же. За тем, чтобы не думать. Кстати об этом. Юнги снова вернулся к стрельбищу, игнорируя нежелательного собеседника по максимуму, и зарядил винтовку. Когда он уже хотел надеть наушники, его руку остановили. Кихен подошел сзади, вставая слишком близко. Юнги хотел уже было возразить, но его наглым образом перебили.  — Ноги расставь чуть шире, — носок ботинка стукнул по белым кедам. Вот это уже наглость! Надо бы возмутиться, но Юнги почему-то молчит, слушая непрошеные советы. Интересно же, что скажет этот хмырь. Стреляет он очень метко. Гораздо лучше того же Хосока, который учил в свое время азам.  — Локоть упри в бок, ближе к тазобедренной косточке, чтобы дуло не гуляло из стороны в сторону. Пальцы расставь пошире и следи за дыханием. Юнги выполнил все просьбы, вдохнул поглубже и поднял дуло, прицеливаясь. Секунда, вторая. Уши накрывают прохладные ладони, и раздается выстрел, отдавая приятной болью в плечо. В десятку, надо же!  — Умница. И снова это раздражающее трепыхание чужой ладони в волосах. Юнги слишком резко скинул клешню и отложил винтовку, облокачиваясь спиной о перекладину, разделявшую обычно двух стрелков. На губах Кихена застыла виноватая улыбка, а на дне зрачков было что-то такое, что явно не предвещало ничего хорошего.  — Вы ведь не просто так сюда приперлись? Так чего тянуть кота за многострадальные яйца — говорите, что хотели, и разойдемся. Мужчина посмотрел в глаза, ища там хоть каплю поддержки, но обжегся дикой смесью холода и раздражения. То ли еще будет.  — Да, ты прав. Я пришел поговорить, но ты должен мне пообещать выслушать до конца.  — Я никому и ничего не должен, — почему-то перед глазами вспыхнул образ растерянного Чонгука, а следом и полуживого Чимина, которого вывозили из подъезда на каталке. — А если и должен, то явно не Вам. Кихен только тихо хмыкнул в ответ и отвернулся, вперивая взгляд в одну из мишеней. Так проще сосредоточиться. Боковым зрением улавливалось пристальное внимание, мешая мысли комком спутанной пряжи. Найти бы кончик, чтобы было с чего начать нелегкий разговор. Тем более что времени осталось не так уж и много, чтобы и дальше тратить его впустую. Если оно вообще было когда-нибудь.  — Если Вы и дальше собираетесь тупо молчать, то я, пожалуй, сваливаю.  — Ты прав, Юнги-я. Это я тебе задолжал. На тысячу лет вперед хватит, — вдруг тихо начал Кихен, пропуская едкое замечание мимо ушей. — Пожалуйста, выслушай меня, потому что я вряд ли смогу это повторить когда-нибудь. Юнги фыркнул, складывая руки на груди.  — Убавьте пафоса, не думаю, что от этого разговора будут зависеть наши жизни, — на эти слова мужчина неожиданно вздрогнул и сжал кулаки, опуская голову. Кажется, неосторожные слова задели за что-то. Оставалось лишь поблагодарить себя мысленно за очередную бестактность, и убрать из голоса язвительные нотки. Обиженного и замкнутого Чонгука хватает. — Ладно, я слушаю, продолжайте.  — Только не перебивай, прошу. Ты не представляешь как это трудно, — пальцы оттянули ворот свитера, словно он душил, лишая притока кислорода. Хотя и он вряд ли поможет, дышать абсолютно нечем, в легкие забился запах сигарет с ментолом, давя сильнее пристального внимательного взгляда таких родных глаз.  — Может, тогда и не стоит? — в тон тихому голосу шепнул Юнги. Он вспомнил все, что наговорил Чонгуку, намеренно задевая самое болезненное, и, кажется, сделал лишь хуже. Может, то, что хочет рассказать Кихен, тоже не несет ничего хорошего? Может, невидение проблемы все же лучше, чем ее осознание? От размышлений отвлекло подозрительное шмыганье носом. Юнги так увлекся собственными мыслями, что упустил момент, когда мужчина напротив спрятал лицо в ладонях, а потом и вовсе подошел ближе, падая на колени и прижимаясь к животу. Подрагивающие руки вцепились в ткань легкой футболки на спине.  — Ч-что Вы…  — Я так виноват перед тобой, малыш. Ты вряд ли меня простишь, но пожалуйста, прими мои извинения. Я правда сожалею. Не прошло и дня, чтобы я не думал об этом. О Боги, да я бы давно наложил бы на себя руки, если бы не такая ответственность за чужие жизни. За твою жизнь. Голос сорвался на хрип, а футболка промокла от слез, но Юнги не мог даже сдвинуться с места, пригвожденный неловким порывом к месту. Он так и не понял до конца, что же случилось, лишь неловко опустил руку на чужую макушку и осторожно поглаживал по голове в бессмысленной попытке утешить.  — Прости, мой малыш, но я, правда, не мог иначе. Прости, что отдал тебя в этот проклятый приют. Я так хотел бы, чтобы ты рос у меня на глазах, но я не мог. Не мог, слышишь? Не мог подставить твою жизнь под угрозу. Меня тогда почти поймали. Сдала какая-то бабулька, нам с тобой едва удалось сбежать. Ты, наверное, не помнишь, но в последний раз, как папа и сын мы виделись в ту ночь, когда дверь чуть не вышибли бугаи. А ты даже не заплакал, угукал и цеплялся за пальцы, пытаясь приободрить. Боже, я еле сбежал, благо снимали квартирку всего лишь на втором этаже и окна выходили на другую сторону. Знаешь, как переживал, что выроню и причиню вред? Как боялся, что настигнет погоня и отберут самое дорогое, что у меня есть — тебя? Рука, перебиравшая пряди застыла, когда выпаленная тирада дошла до воспаленного мозга. Предчувствие не подвело в очередной раз. Разговор действительно ничем хорошим не закончится.  — Поэтому скинул, как балласт. Похвально, па-поч-ка, — язвительно протянул непривычное обращение Юнги. — Вот уж не думал, что встречу папашку, который испарился, когда был так нужен. Да еще и где! В целом «бастионе» омежек, который хорошо защищен и процветает. От этого ты меня спасал, подкидывая в ебаный приют?! Все, я ушел, нам больше не о чем говорить. Юнги с силой разжал руки, выпуская ткань футболки и отталкивая захлебывающегося слезами омегу. И как он не заметил сходства. Да и запах, который показался знакомым. Ну, точно. Так пахли все письма, что приходили от родственничка каждый месяц.  — П-подожди, Юнги-я. Это еще не все, — Кихен ухватил за запястье, останавливая. — Я не рассказал тебе всю правду. У тебя есть право ненавидеть меня, потому что твой запах, он… Это тоже моя вина.  — Что? — воздух вышел со свистом сквозь сомкнутые зубы. Юнги резко развернулся, в очередной раз отдирая уцепившуюся ладонь от себя, а потом подошел ближе, сминая ткань свитера на груди и встряхивая безбольно опустившего голову омегу. Горячие капли стекали по щекам, попадая на руки, отчего глухое раздражение все сильнее оборачивалось чистой яростью. — Что ты сказал?! Договаривай!  — Помнишь те печеньки, которые я передавал с письмами несколько месяцев подряд? Я тогда только-только попал сюда и прежний глава приставил меня к нашей лаборатории. По тем порядкам, что царили здесь в то время, место под крышей нужно было заслужить. И я предложил местным химикам-провизорам создание формулы, меняющей запах. Они создали. Но испытывать нужно было на детях, у которых аромат толком не сформировался.  — И ты предложил собственного сына в качестве подопытной крысы?! — рявкнул Юнги, встряхивая еще сильнее. Кихен поднял полные слез глаза. Лицо опухло, из носа течет. Жалкое зрелище.  — Нет! Я бы никогда сам не предложил бы тебя! Они не знали о твоем существовании! — мужчина снова опустил голову, пряча взгляд. Смотреть, как горят чистой ненавистью любимые и родные глаза просто невыносимо. — Я хотел забрать тебя, как только устроюсь в безопасном месте, но… Один из здешних альф выловил меня, когда я отправлял тебе письмо и сдал главному. Тот пригрозил, что вышвырнет и не позволит никому из филиалов общества защиты омег приютить нас с тобой. У меня не было выбора, малыш. Прости. Прости меня!  — Простить?! — коротко усмехнулся Юнги, а потом и вовсе зашел истеричным хохотом, отпуская ворот свитера и брезгливо отряхивая руки. — Да ты хоть знаешь через что я прошел, живя с этой вонью?! Да от меня всегда шарахались, тыкали пальцами! Что, этого ты добивался со своими химиками?!  — Н-нет, мы не думали, что все измениться настолько резко и твой мятный запах превратится в это безобразие. Результат был слишком неожиданным и проект прикрыли. Но мне позволили тебя забрать и я… я хотел, но ты сбежал раньше. Юнги снова рассмеялся. Ему показалось это дико смешным. Печенье папашка присылал ему в пятнадцать, а значит, до побега было еще минимум полгода. Что-то долго он собирался и раскачивался.  — И потом. Я хотел забрать вас с тем мальчиком, но прошлый глава серьезно заболел и тут начался дикий переполох. Почти все бразды правления сразу перешли ко мне в руки, и я не мог… Я правда виноват перед тобой, перед тем мальчиком, Чимином… Резкий удар в челюсть остановил бессвязный поток слов.  — Не смей называть имя самого дорогого мне человека. Того, кто был рядом со мной дольше, чем родной папа, — прошипел Юнги, вытирая кровь с костяшек о потертые джинсы. Появился великий соблазн разбить не только губу, но и проломить череп. — Вот теперь меня точно здесь ничего не удерживает. Спасибо за откровенность и советы. Я все приму к сведению.  — Юнги, малыш, стой! — Кихен подорвался с места, пытаясь остановить, но споткнулся о ледяной взгляд и пренебрежительно поджатые губы.  — Не называйте меня так, — в голосе звенели острые льдины презрения, убивая с каждым словом крохотные надежды на иной исход. — Вы просили выслушать, я выслушал. Хватит. Не дожидаясь очередной порции завываний, причитаний и извинений, Юнги выбежал из тира, громко хлопнув дверью напоследок. Он оставил в той комнате часть той черноты, что разлилась под кожей, выедая внутренности. Правда действительно убивает. Вихрем промчавшись по коридору, Юнги начал судорожно собирать небольшую сумку, швыряя комками одежду и банальные мелочи, без которых придется трудновато. Носился из угла в угол, судорожно соображая, что пригодится на первое время. От метаний отвлек робкий стук в дверь.  — Ебать, я же сказал, что разговор окончен, че тебе еще от меня нужно, папаня?! Дверь вдруг приоткрылась, пропуская внутрь поникшего и какого-то виноватого Чонгука. Юнги, собравшийся уже снова начистить личико Кихену, замер. Вся ярость схлынула, отступая под давлением замешательства.  — Гук-и, прости, я думал это кое-кто другой, — он растерянно провел пятерней по волосам, наконец, осознанно рассматривая устроенный бардак. — Не переживай, я скоро свалю отсюда и не буду тебе мозолить глаза. Смотреть на замершего в проходе парня по-прежнему неловко, руки, как и глаза, девать некуда, они мечутся в беспорядке, таком же хаотичном как и рой размышлений.  — Я уйду с тобой, — вдруг ответил Чонгук, подходя ближе и утягивая в объятия опешившего от этого заявления омегу. — Помнишь, ты мне сказал, что не нужно держать боль в себе, что она должна найти выход. Так почему ты сам не делаешь того, что так искренне советуешь другим? Теплые дружеские объятия обволакивали израненное, беснующееся сердце и позволили проявить слабость, выпустить все эмоции вместе с тихим сопением и кулаками, что сначала били по широкой спине, а потом зацепили ткань, сминая безбожно. Чонгук не говорил больше не слова, вслушиваясь в тихий шепот и чувствуя, как промокает рубашка на груди. Гладил по спине, возвращая тепло, которое получил пару дней назад. Он пока не будет говорить, что сам сподвиг Кихена на тяжелый разговор, принимая решение за двоих. Скажет позже, когда первая волна боли утихнет и вернется более или менее здравый рассудок. Обоим уже нет смысла оставаться здесь и дальше.