Hope World

Сон не шёл. Все тело кололо миллиардами иголочек под кожей, возвращая способность управлять конечностями. Но физическая боль никогда не мешала хоть ненадолго отрубиться. Сейчас перед открытыми глазами — узор трещин на окрашенной в тускло-бежевый стены, и колупать краску получается совершенно непроизвольно. На пиздострадательном инстинкте. А все потому что в ушах стоит одно единственное слово, брошенное в запале эмоций. Дефектный. Оно вертелось, как модель на съемках в дорогущих фотостудиях, приковывало внимание и возвращало к самым потаённым и запрятанным очень глубоко размышлениям. Намджун всего одной меткой фразой достал так глубоко, как не удавалось ещё никому. Он перешёл ту черту, за которую боялся ступать сам Юнги. Потому что там болото. Вязкая жижа самокопания и упоительной жалости к себе. В ней и утонуть можно. Раньше от этого спасал единственный оплот — ласковый и мягкий комочек нежности по имени Пак Чимин. Он не позволял думать о себе как об ущербном или хоть в малой степени дефектном. И кажется, любил именно таким, какой есть. Со всеми перечисленными и не озвученными недостатками. И вот ради Чимина можно выползти из болота самокопания. И даже нужно, потому что он тот, кого Юнги будет оберегать несмотря ни на что. Так было с момента их встречи, так будет и впредь. Осталось дождаться, когда Чим попадёт в надежные руки Чонгука. Уж эти двое смогут хорошо спрятаться и не попасть в этот ад снова. А если попадутся, то Юнги возьмёт за шкирку и вышвырнет обратно на свободу. Нечего им здесь делать. На самом деле здесь никому не место. Даже таким вот дефектным омегам. Разнести бы по кирпичику, вытащить всех, кого можно еще спасти. Ах, мечты, мечты… В дверь постучали. Хах. Можно подумать, что она заперта изнутри. Заскрипел проворачиваемый ключ. Если было бы желание выбраться, можно было бы спрятаться за открываемой дверью, напасть на вошедшего альфу и добежать до ближайшего поворота. А потом корчиться от боли, потому что вряд ли этот сектор оставляют без охраны. Творить глупости стоит в том случае, если терять нечего.  — Привет? — неуверенно поздоровался вошедший парень. Омега хмыкнул, поворачиваясь.  — Здоровались уже. Сокджин вздохнул, потирая глаза. Он так заебался за этот день, что сил и желания препираться еще и сейчас не осталось. Одернув халат, доктор присел на край кровати, за неимением иной альтернативы мебели. На колени опустился чемоданчик с красным крестиком. Юнги уже начал догадываться о цели визита.  — Мне нужно провести медосмотр. Позволишь? Бинго. Даже не смешно уже, какие же они здесь все предсказуемые-то.  — Что, Намджун боится совать свой член в непроверенную дырку? — скептически приподнял бровь омега, даже не думая смиренно соглашаться на все подряд. С ним поступают по-скотски, так с чего бы отвечать доброжелательностью. И пусть Сокджин особо и не виноват, просто настоебало. В печенке сидит эта вся напускная любезность и иллюзорное право выбора.  — Вполне разумная мера предосторожности, не находишь? — устало вздохнул Джин, открывая принесенный чемоданчик. Доставаемое содержимое омеге очень не нравилось. Просто-таки максимально.  — Только не говори, что хочешь засунуть в меня все это.  — Ладно, не скажу, — и продолжил вынимать все эти бесовские приспособления. Ну, заебись успокоил, конечно. По коже пробежался холодок. Именно поэтому Юнги не любил больницы и врачей. Есть у людей в халатах маниакальное желание поковыряться во внутренностях. Убеждаться в этом лишний раз ой как не хочется. Тем более прочувствовать все на своей шкурке.  — Я буду кусаться, — предупредил Юнги, с ужасом наблюдая, как на кривоватые пальцы ловко натягивают стерильные перчатки. — Я не шучу. Сокджин на секунду замер, переваривая, посмотрел в настороженные глаза и рассмеялся. Испуганный воробушек ощетинил перышки, намереваясь защищаться до последнего. Но не представлял как смешно выглядит, шарахаясь от обычного стетоскопа.  — Боже, какой ты ребенок, — все еще ухахатываясь, проговорил альфа. Скрипучий смех был заразителен, но Юнги все-таки двинул ногой по бедру. В чисто профилактических целях. Ибо не хрен ржать над пострадавшей стороной. Она, сторона, может и обидеться и уйти в глухую несознанку. — Знал бы, захватил бы для тебя леденец. Ути, мой маленький испуганный омежечка. Сюсюканье стало последней каплей, Юнги рывком поднялся и схватил обеими руками за шею. Шутливо надавил чуть сильнее, но смех только усилился, вызывая ответную улыбку. В этот момент дверь едва ли не выбили какие-то амбалы, застревая на пороге от звука булькающего хохота. Им наверняка предстала замечательная картинка. Полуголый парень, прикрытый простыней на полкарасика, пытается придушить угорающего врача. Вот только шкафообразные парни не смеялись, а надвигались на кровать, почесывая кулаки, и грозно сопели. Сокджин заметил, как напрягся Юнги и незаметно похлопал по колену, успокаивая.  — Ребят, все в порядке. Шесть три семь так шутит. Вы свободны. Дверь хлопнула, закрываясь за амбалами, а Юнги содрогнулся не от резкого звука и не от странного номера, который ему, судя по всему, присвоили, а от жуткого холода в голосе доктора. Он и не думал, что что-то может быть холоднее льда в собственных жилах. Конкуренция пришла, откуда и не ждали. Сокджин напялил маску, сохраняя тепло, которое лучилось словно от самой радужки глаз. А Юнги тихо охреневал от перемены настроения в этом загадочном альфе. Тот готов был заморозить одним только тембром голоса тех ворвавшихся ребят, но на омежку перед собой смотрел очень ласково и тепло. Резкий контраст невольно настораживал.  — Сядь передо мной, пожалуйста, — голос заглушала стерильная маска, но даже она пропускала улыбчивую и доброжелательную интонацию. И это был, пожалуй, первый встреченный здесь альфа, который относился к омегам иначе. С трепетом, что ли. И почему-то Сокджина не хочется задевать, не хочется ерничать и подкалывать. Может, потому что такое отношение импонирует. А может просто приятно, что хоть кто-то заметил в тебе в первую очередь человека, а не свиноматку. Юнги сел напротив, складывая ладошки на коленях, как послушный маленький мальчик, и выполнял каждую просьбу. Дышать, не дышать, покашлять. Развернулся спиной, позволяя прослушать легкие. В этом не было ничего страшного.  — Здесь стоят камеры. Одна у двери, другая в углу над кроватью, — отложив стетоскоп обратно в чемоданчик, сказал Джин. — Звук не записывается, но по губам некоторые умельцы из отдела Хосока могут прочитать, если понадобится. Так вот зачем было напяливать маску. Так вот почему тут же ворвались амбалы, стоило только начать «душить». Следующий вывод напрашивается сам по себе. Отсюда действительно не сбежать. Не то чтобы был шанс, но что-то как-то не очень приятно осознавать это в полной мере. Ну, вот и вернулось все на круги своя. Снова адовый пиздец. Хотя постойте-ка, разве было когда-нибудь иначе?  — Открой, пожалуйста, рот, — вежливые просьбы перемежались с информацией, выдаваемой маленькими порциями. Юнги выполнял, хмуря брови, и пытался запомнить каждую деталь. Хотя то, что приходилось подчиняться — знатно вымораживало, как и все невинные пока что процедуры. — Ты ведь уже понял, что у Чимина тоже нашелся истинный? Все, можешь закрывать. Дальше последовала процедура измерения давления, и Юнги лишь огромным усилием воли не умолял говорить уже быстрее. Помнил о наличии камер, да и о в целом хрупком прикрытии врач-пациент. Согласитесь было бы странно, если бы они вдруг начали чинно беседовать, как старые знакомые.  — Так вот, это Чон Хосок, глава отдела безопасности. И если у вас с Намджуном изначально общение не заладилось, то у них прошло более или менее гладко. По крайней мере, Хосок не вылетал из комнаты взбешенной фурией. Никогда кстати Намджуна таким не видел, он меня чуть не снес в коридоре. Сокджин замолчал, записывая результат на специальном бланке, и хмыкнул, заметив довольную улыбку. Юнги буквально распирало от осознания, что получилось задеть эту самоуверенную башню.  — Это был не комплемент, хорош так палиться, — подметил Сокджин, распаковывая шприц. Он ловко завязал жгут на левой руке, и протер ваткой кожу. — Сжимай кулак, я возьму у тебя кровь на анализ. Так вот, после вашей встречи с Чимином в моем кабинете, он почти не вылезает из его комнаты и не подпускает меня к нему. У меня нет теперь возможности работать по плану. Юнги, зажмурившийся, когда игла проткнула кожу, застыл. Неверяще помотав головой, он медленно открыл глаза и поднял взгляд на Сокджина в надежде услышать, что это такая несмешная шутка. Но кроме сосредоточенного внимания ничего в напряженном лице альфы не нашел. Сердце ухнуло в пропасть. Одна единственная эгоистичная просьба встретиться и целых ворох последствий.  — Неужели ничего… Договорить Сокджин не дал, больно щипнув за костлявый бок. Указал глазами вверх, напоминая об осторожности. Точно, камеры. Запечатав шприц с бултыхающейся кровью, Джин убрал его, снова чертя что-то в бланке.  — Можно. Но для этого мне нужна твоя помощь. Больше просить не у кого. А сейчас перевернись на живот. Юнги лег, утыкаясь лицом в подушку, и напрягся, чувствуя, как соскальзывает тонкая простыня с бедер.  — Расслабься. Я всего лишь возьму мазок на анализ. Это не больно, — руки в прохладных перчатках коснулись оголенной кожи. Пришлось стиснуть зубы и смять в руках наволочку подушки, насквозь провонявшую сигаретным дымом. Чтобы отвлечь от неприятного чувства, Сокджин не замолкал: — Я пока не знаю как, но тебе нужно будет устроить переполох в этом курятнике, чтобы у меня появилась возможность заглянуть к Чимину. Я могу передать тебе что-нибудь, что попросишь, но только небольшое. Подумай над этим, я зайду еще раз через два дня, а еще через три, если получится, попробуем все провернуть. Второго шанса может и не быть, поэтому, пожалуйста, не зли Намджуна. Если дело дойдет до наручников, задача усложнится, — и как бы между прочим: — Вот и все, а ты боялся. Сокджин запрятал все инструменты и анализы обратно в чемоданчик, отправил туда же в отдельный пакетик вывернутые перчатки и маску. А потом накинул простыню по самые плечи и заботливо погладил по голове.  — До встречи. Отдохни, тебе понадобятся силы. Юнги слабо угукнул в ответ, не поворачиваясь и не прощаясь. В голове завертелись шестеренки, лихорадочно соображая, что бы такое придумать, чтобы отвлечь аж самого главу безопасности. Простым переполохом тут не отделаться. Нужно что-то масштабное и распланированное до мелочей. Общие наметки уже появились, но стоит обдумать все как следует, детализировать вплоть до каждого вздоха и… Юнги заснул. Уже почти поймав ускользающую мысль, погрузился в упоительную темноту. Все-таки он не спал уже почти двое суток. Ему ведь простительна эта слабость? Долгожданный покой. Из темноты проступили очертания бесконечного коридора. Единственным источником света — мигающая лампа над головой, единственным ориентиром — жуткий вопль. С грязных стен ошметками слезла краска, окрашивая бетон кровавыми подтеками, словно даже бесчувственный материал обливался горькими ярко-алыми слезами, не в силах больше слушать эти крики. Юнги тоже не смог, закрыл ладонями уши, но отчаянный звук пробивался на подкорку раз за разом, пока вдруг голос не показался знакомым. Нет! Дыхание прервалось, а робкие шаги в темноту сменились рваным бегом на ощупь. Только не он! Но с каждым поворотом и сбитыми в кровь коленями от частых падений, звук становился отчетливее, приобретая родной тембр и высоту. Вопли вдруг оборвались, а в конце очередного коридора забрезжил бесчувственный искусственный свет. Рванув изо всех сил, захлебываясь подступающими рыданиями, молясь всем возможным Богам, чтобы ему это сходство просто померещилось, Юнги залетел в освещенную палату. Увиденная правда больно пошатнула все тело, подкашивая ноги в очередной раз. Это действительно был Чимин. Он лежал на больничной койке безжизненно бледный, дышал загнанно, а между расставленных, согнутых в коленях ног продолжала стекать кровь.  — Чимми, — выдохнул Юнги, подползая ближе. Ноги не держали, чтобы подняться и дойти на своих двоих. Слезы струились по щекам, размазывая увиденную картину. Но встреченный взгляд любимых и родных глаз оказался удивительно четким и различимым. Чимин, наконец, заметил его, протянув навстречу свои крохотные милые пальчики.  — Юнги-я? — удалось скорее прочитать по губам, чем услышать. — Прости меня. Протянутая рука упала, взгляд потух.  — Нет, — Юнги смог доползти, поднимая прохладную ладошку, прижимая к своей щеке и целуя, целуя в надежде разбудить. Да, он спит, всего лишь уснул. Переутомился. С ним все в порядке.  — Чиминни проснись. Солнце, скажи мне хоть что-нибудь. Руки судорожно оглаживают плечи, шею, лицо, перебирают спутанные, мокрые пряди волос, но безжизненный взгляд не блестит больше, а под пальцами, прижатыми к сонной артерии, не пульсирует ритмичными толчками кровь.  — Нет! — уже вопит в полный голос Юнги, сворачиваясь комочком прямо на полу. Он не отпускает бледных пальчиков, которые так и не дотянулись к нему, поглаживая нежную кожу, и задыхается от боли. В коридоре раздаются шаги. А вместе с ними и тихое агуканье и счастливый смех. Эти звуки раздражают сильнее капающей с края койки крови. Чиминовой крови.  — Ох, какой прелестный малыш получился, — сюсюкает кто-то знакомый, но Юнги ничего не замечает кроме тусклого взгляда и пульсирующего жгута боли, вдоль хребта перемалывающего кости одну за другой.  — Да, жаль только папа погиб при родах, — а вот этот тембр явственнее вызвал жгучую ненависть. Юнги даже нашел в себе силы повернуть голову и увидеть довольную физиономию Намджуна. Они с Хосоком его не замечали, сюсюкаясь с младенцем на руках. Крохотный сверток был в заляпанной кровью простыне. Ребенок Чимина.  — Да нет, не страшно. Воспитаем этого прелестного омежку и добавим в свою коллекцию, — совершенно спокойно добавил Хосок, тиская за щечки довольно агукавшего малыша.  — Нет, — убитое горем тело соскреблось с пола, неуверенно поднимаясь сначала на четвереньки, а потом и на ноги. — Не позволю. Рычание привлекло к себе внимание ровно в тот момент, как Юнги бросился с кулаками на альф. Намджун мигом перехватил поперек тела, не позволяя добраться до младенца.  — Ненавижу! — истошно вопил омега и вырывался из захвата изо всех сил. Горячие слезы прожигали щеки, а внутренности плавились от беспомощности и горя. — Ненавижу!  — А мне и не нужна от тебя любовь, — едкий шепот на ушко и вот уже из свертка на Юнги смотрит его маленькая копия. — Только физиология, ничего больше.  — Нет! Жадно хватая ртом воздух, Юнги резко распахнул глаза. Сердце отбивало чечетку на ребрах. Соленые капли стекали на мокрую наволочку, еще больше пропитывая влагой. Взгляд уперся во все ту же исковырянную им же самим краску на стене. Сон. Всего лишь сон. Перевернувшись на спину, омега прикрыл локтем глаза, давая волю эмоциям. И пусть наблюдатели по камерам упиваются проскользнувшей слабостью. Плевать. Юнги оставит образ безжизненно распахнутых глаз в темном уголке своей памяти, зарисовывая четким наброском деталей. Его слабость станет его же стержнем. Он не допустит такого финала. Чимин выберется отсюда живым и здоровым. И Юнги только что придумал как.