Hope World

Темнота обволакивала, снимая ненужную тревогу и сглаживая переживания. Здесь было приятно. Никаких мыслей, никаких снов. Только тьма и спокойствие. Не важно, что было до, не важно, что будет после. Идеально.  — Чимин-ши. Приглушенный голос из прошлой жизни. Он принадлежал кому-то знакомому. Но действительно ли это был звук или мимолетная галлюцинация? Может, показалось?  — Чимин-ши! Нет, не показалось. Темнота приобрела более привычные черты, теряя свою деликатную мягкость, а в довесок к сознанию вернулось ощущение собственного тела. Оно валялось где-то мертвым грузом, и кажется, кто-то дубасил по щекам. Неприятно. Еще под нос сунули ватку с аммиаком. И оказалось, что глаза открывать тоже неприятно. Свет резкий, бьющий прямо по зрачкам. В той темноте и небытии было гораздо комфортнее, чем в реальной жизни.  — Так, скоро придут за тобой, тебе нужно будет быстро одеться и выйти через чёрный ход, понял? Слова доходили не с первой попытки, как и резкие тормошения. Тело словно чучелко, набитое ватой, а серое вещество в черепе присыпали снотворным. Отвратительное чувство, если уж честно, то лучше оставили все как есть. Не будили. Поморщившись, Чимин поднялся с каталки, на которой лежал. Простыня, укрывавшая его съехала и по коже пробежался холодок. Да и пахло тут как-то отвратительно. Тошнотворно.  — Где мы? — едва продрав горло, спросил омега и растер глаза, чтобы так сильно не слезились от бьющего света. Немного помогло. Получилось даже оглядеться. Мрачноватые стены, грязные каталки, какие-то холодильные камеры. Ответ напрашивался сам собой.  — В морге, — Сокджин сидел на металлическом столике рядом с пугающего вида инструментами и смотрел в сторону двери. И словно по волшебству, именно в этот момент она и открылась. Парень, застывший на пороге, удивленно уставился на альфу. В черных драных джинсах, черной толстовке с надвинутым чуть ли не на лицо капюшоном и огромным рюкзаком в руках он выглядел по меньшей мере подозрительно. Да и реакция Сокджина тоже не особо радовала. Он словно испугался. Чего только непонятно. Затянувшаяся игра в гляделки начала подбешивать не оклемавшегося толком Чимина.  — Может, дверь закроешь? Мне холодно, — получилось слишком раздраженно для скукоженного в комок омежки. Зато действенно. Гость прошел внутрь и плотно прикрыл за собой дверь, а потом пульнул рюкзаком в поднимающегося с каталки Чимина, отчего тот снова плюхнулся на место. Сволочь.  — Там одежда. О да, спасибо за комментарий. А то трудно было догадаться. Чимин вынул изрядно смятые джинсы и толстовку и принялся натягивать на голое тело. Даже носков не положил гад. Но хоть кроссы кинул. Подозрительно похожие на те, что носил Юнги. Да и на дне нашелся еще один комплект одежды. Подозрение кольнуло под ребрами. Под выбросом адреналина заработал мозг, собирая разрозненные кусочки деталей в ясную картину. Вывод пришел совместно с рывком пришедшего парня к Сокджину. Он схватил его за грудки и втемяшил в стену, а по виду и не скажешь, что настолько силен. А может, просто гора мышц пряталась за огромной толстовкой не по размеру.  — Где Юнги? — рыкнул не по-детски. А с Чимина сошла вся краска.  — Шесть три семь, — прошептал омега, привлекая к себе внимание буйного парнишки. Встретившись глазами с Джином, он уже знал ответ, но решил спросить еще раз: — Шесть три семь — это Юнги?  — Что? Но Сокджин не отвлекался на встряхнувшего его омегу, он смотрел прямо на Чимина и едва заметно кивнул.  — Блять! Не может быть! В ушах эхом стояло чересчур уверенное «со мной все будет хорошо». Солгал. Отвлек лаской, чтобы скрыть неуверенность в голосе и подозрительный отблеск в глазах. Маленький кулачок сжал пряди волос, оттягивая на затылке до тупой боли. Человек, которому доверял больше себя, с которым жил большую часть прожитой жизни бок о бок, остался там, откуда практически нельзя выбраться. Чимин был так занят собственными переживаниями после встречи с истинным, что не заметил откровенной лжи. Не смог вовремя остановить.  — Я один тут ничего не вкуриваю? Скажите уже, что произошло? — разорвал тишину незнакомый омега. Он отпустил измявшийся халат и брезгливо отер руки о джинсы, а после начал метаться по комнате раненным тигром. — Почему Юнги не с тобой? Он же обещал!  — Обещал? — словно очнувшись ото сна, прошептал Чимин. Он поднял голову, разглядывая мельтешащего парня и пытаясь припомнить были ли они знакомы. — А ты кто такой, чтобы Юнги тебе что-то обещал? Вместо самобичевания пришла ярость. Эмоции спешили выплеснуться наружу, грозя в ином случае разодрать всего изнутри. Заплетаясь в конечностях, Чимин поспешил подняться и остановить, выпросить или выбить ответы. Но неожиданно встрял Сокджин, разнимая еще не подравшихся омег. Не будь он альфой, его снесло бы в сторону, он дико шипящего комка. Но ослабленного Чимина оказалось легко за шкирку вернуть на каталку, а нарывающегося Чонгука прижать к груди, невольно задыхаясь знакомым запахом.  — Успокойтесь. Давайте выйдем отсюда и там уже обсудим, идет? Альфа замялся, чувствуя, как из объятий неловко выкручиваются и как морщится носик Чимина. По унылому лицу и блеснувшей догадке стало понятно, что тот понял раньше, чем фишку просек сам Чонгук. Оно и к лучшему. Объяснять Джин не намерен. Хватит с него тысячей других переломанных жизней, которые он приписывал в счет своей кармы и за которые ему еще предстоит расплатиться. Они вышли молча, неровным строем. Сокджин стянул халат уже на выходе, засунул в небольшой пакет и повел в сторону метро. Разговор не клеился. Они успели только представиться, как наступила гнетущая тишина. Альфа шел как меж двух огней — отойдешь и искра превратиться пламя. Отодрать их друг от дружки будет уже проблематично.  — Я когда встал утром с будильником, Юнги дома уже не было, — начал свой рассказ Чонгук, когда они сели на пустующую скамейку, так и не дойдя до метро. — Он оставил мне все документы, адрес и время, где забрать его и его друга и где перекантоваться эту неделю. Написал, что за его квартирой скорее всего следят, и что Чон Хосок — не тот человек, за которого себя выдавал. От прозвучавшего имени сердце заныло.  — Юнги даже здесь оказался прав, — печально вздохнув, Чимин присел рядом с Чонгуком. Задрал голову высоко вверх и позволил лучам закатного солнца пустить редкую слезу из уголка глаза. Грустная улыбка скривила губы. Окружающая тишина помогла побороть печаль и отчаяние, на мгновение усмиряя бурю эмоций. Давно не было такого умиротворения от глотка чистого воздуха и теплого солнечного света. Чонгук внимательно следил за омегой рядом, абсолютно не понимая что скрыто за этой пеленой взгляда, за изгибом пухлых губ и парой седых волос на макушке. Рыжие волосы отрасли до черных корней, но даже это не портило общей картинки. Чимина смело можно назвать привлекательным. Даже красивым, если скрыть все эти насильственные следы минувшего месяца и вернуть искренность в улыбку. Неудивительно, что Юнги захотел сберечь такое сокровище.  — Он всегда прав. Чимин удивленно приподнял бровь, искоса поглядывая на согласившегося парня. Осмотрел с головы до ног и потом вдруг протянул руку, лохмача волосы.  — А ты милый, Чонгук-и. Чонгук поморщился, стряхивая ласковую лапку со своей головы. Сокджин усмехнулся, наблюдая издалека. Гук-и не любит, когда с ним так щебечут. Как с маленьким. Он запомнил эту реакцию, каждый раз вспоминая с улыбкой. Хотя тогда действительно был еще совсем ребенком, отчаянно желавшим выглядеть взрослее. Кажется, с тех пор мало что изменилось.  — Я не милый, — буркнул омежка в ответ и отвернулся, пряча взгляд. Он всегда был не равнодушен к комплиментам, хоть и слышал их редко. Но они сладко ложились аккурат по размазанной по самому дну самооценке, слегка смягчая и поднимая ее на какое-то время.  — Ну как знаешь, — Чимин смиренно пожал плечами и обратился уже к Сокджину. — А вы с самого начала знали, что Юнги останется там, вместо меня? Альфа покачал головой, вздыхая. Он четко помнил их первую встречу и как еще тогда заметил предрешенность в интонации. Увидел уверенность в перемешку с диким страхом и болью. Но кто он такой, чтобы влиять на решения других. Со своими-то в свое время разобраться не смог.  — Я и сам не ожидал, что он придет в Лабораторию добровольно.  — Это из-за меня, — убито сказал Чонгук, опуская голову и пряча лицо в руках. Ладони скользили по щекам, растирая холодную кожу. — Он пошел туда один, чтобы они не начали искать меня, довольствуясь малым уловом. Чимин похлопал по плечу, успокаивая. Хотя и сам был не до конца уверен в своих словах.  — Ты не виноват. Это целиком и полностью его решение. Чонгук поднял взгляд в попытке отыскать ложь или сомнение, но не заметил ничего подозрительного, постепенно унимая отчаяние.  — А напал на кого-то он из-за меня, да? — голос дрогнул на середине вопроса. — Отвлек Хосока?  — Да. Прости, Чимин-ши. Это я его попросил, — альфа уже и сам был не рад этой просьбе. Не ожидал, что тот поступит настолько радикально. — И, если честно, я не знаю, что они с ним сделают за это.  — Что? — получилось синхронно. Они вместе поднялись со скамейки, подходя ближе к Сокджину. Тот и не думал отступать, понимая, что виноват. Готовился принять на себя все отчаяние, что топило двух омежек. Их страх и тоска чувствовались кожей. За все годы работы, эти чувства стали неотъемлемым шлейфом каждой встреченной омеги. И это ужасно на самом деле.  — Я поговорю с Намджуном, но не уверен, что смогу его убедить, — Джин поднял взгляд, сталкиваясь с напряженными глазами Чимина. — Это тебе не Чон Хосок, который просто делает свою работу и особо не ввязывается в местную идеологию. Намджун — это идеалист, который не отступится от навязанных правительством идей. Они промыли ему мозги, когда он был перед ними беззащитен, и получили гения-вдохновителя для всего второго отдела Лаборатории. Будь у него чуть больше свободного времени, он может и в дела исследовательского бы залез. Чимин понятливо кивнул. Если уж Хосок — милый одуванчик, то с этим самым Намджуном действительно шутки плохи. От одного упоминания имени и вставшего перед глазами теплого образа, веяло дикой тоской. Обида еще была, но где-то под шапкой ее снега ютилась скромная мысль. А о чем он хотел поговорить? Может, он сказал бы, что ошибался. Что Чимин — хорошенькая омежка и он рад, что ему досталась именно такая. Что он будет с нетерпением ждать их детишек, а может и вовсе заберет к себе. Подальше от того ужасного места. И тогда можно было бы использовать шанс на спасение для Юнги, а не для Чимина. Но горькая правда звенела откровенной тишиной на череду волнующих вопросов. За одну ночь люди не меняются. За один вечер не изменить образа мышления. Из-за одного Чимина не перечеркнуть систему. В этом мире омеги не созданы для любви. Если такое чувство еще в принципе сохранилось. Втроем они все-таки дошли до станции метро и тепло попрощались, расходясь в разные стороны. Чимин замечал кроткие взгляды Сокджина и тихие вздохи. Видел, что интерес взаимен, но упорно молчал, потому что Джин на прощание шепнул на ушко:  — Не говори ему. А он и не собирался. Кому как не Чимину знать, что всего одной фразой, одним вопросом можно перечеркнуть мнимое спокойствие и уют. А уж тем более лезть в чужие отношения, так ни разу и не построив свои собственные — просто верх абсурда. Чонгук привел его на какую-то квартиру. Показал мельком что, где и как, и свалил в душ. Они просидели так около получаса наедине с собственными мыслями, запертые в четырех стенах одной однокомнатной квартирки. Каждый вспоминал что-то свое, давил на обостренное чувство вины и отмирал по-тихоньку, пока сам собой не напросился вывод, подтолкнувший их друг к другу.  — Юнги пожалеет, что обвел нас вокруг пальца, наобещав с три короба, — излишне оптимистично прощебетал Чимин, когда они встретились за кухонным столом, наполняя пустые чашки целебным ромашковым чаем.  — Еще будет у нас прощения просить, — перенял игру и Чонгук, доставая из ящичка корзинку печенюшек. Добрая половина из них подгорела, а половина получилась немного сырая, но Чимин не сказал ни слова, понимая, что парень напротив просто пытался занять руки, пока ждал здесь целую неделю, практически ничего толком и не понимая. Хотя, по сути, изменилось немногое. Вся та же неизвестность и полное отсутствие Юнги. Каждый скучал по взбалмошной омежке ровно столько же, сколько и боялся. Повисшая после слов Сокджина неопределенность не собиралась исчезать в ближайшее время. Никто из всех троих еще не знает, что случилось несколько часов назад, когда Чимин колол себе чудо-препарат, остановивший сердце на несколько минут. Какими последствиями обернется для Юнги их хитро-продуманный побег? И что им теперь делать? Разговор не клеился ровно до тех пор, пока Чонгук вдруг не достал пачку мальборо с ментолом. Оба затянулись до противного кашля и рассмеялись от собственной глупости. Аромат хоть и заполнил комнату, легче не стало. Даже прикрыв глаза и вспомнив нежные поцелуи, хитрый взгляд и вечную издевку в полуулыбке, избежать накатывающей тоски нереально. Одними воспоминаниями сыт не будешь. Одной надеждой не изменишь ничьей судьбы. Кажется, с растянутой на двоих парой сигарет, передалось и коллективное мышление. Они думали так громко, что понимали друг друга по взглядам. Былым соперничеством здесь и не пахло. Их троих связывали совершенно разные оттенки взаимоотношений, чтобы отпугивать доброжелательность эгоистичной ревностью. А уж появление общей цели и подавно склеило самым прочным клеем. Уже не просто знакомые, еще не друзья. Ближе к полуночи заговорил Чимин. Рассказал все, начиная с самой первой встречи с перепуганным течным омежкой в туалете и заканчивая злосчастным уколом в бедро и рассыпанными таблетками. Чонгук слушал внимательно, а потом и вовсе пересел поближе, приобнимая и позволяя спрятать эмоции на собственном плече. С каждым словом открывал так много схожего в образе мыслей, в страхах и обидах, что невольно проникся самым искренним чувством к тянущемуся за лаской Чимину. Он и сам был таким. Таким его и видел Юнги, касаясь там, где никто прежде. Задевая то, что все просто обходили стороной. Вторгся в маленькую независимую систему не жизни, а существования, и перевернул в ней все вверх дном, размывая грань неуверенности и ненависти к себе. Чонгук поделился своей болью, рассказал все, что когда-то сказал Юнги. Поделился моментом их взаимопомощи и не нашел укора или понукания за откровенно развратное поведение и вседозволенность. Чимин принял его историю близко к сердцу, и осуждать бы и не вздумал. Как можно. Они все в равных условиях. Никчемные омежки, неспособные достойно прожить отведенный срок жизненного пути. Чай давно остыл, а робкие объятия переросли в крепкие и цепляющиеся как за единственное спасение. Они говорили взахлеб, взахлеб же и молчали. Уснули под утро, сморенные выплеснутыми через край эмоциями, обессиленные и вымученные без остатка. Но не распускали крепко переплетенных пальцев, обнимая разделяющую их одеялку. Утро, как и день не готовили ничего хорошего. Но во снах… в них порой можно найти приятный оазис прежнего осколка счастья. Утонуть в прекрасной лжи, пока глаза не различат подвоха, а над ухом не прозвенит будильник. Забыться бы так навечно.