14.11.1999
— Авария? Нацу, запнувшись на последней букве, побледнел. Нет, в голове изначально была теория, что дорога и Линкольн связаны старым ДТП, но это было до находки тела ребёнка — оно и спутало все карты. Эта крохотная деталь не подходила ни к одной концепции, поэтому Драгнил, поперхнувшись воздухом, буравил Гажила. Редфокс выглядел не лучше, но продолжал рассказывать списанное на несчастный случай дело двадцатилетней давности. Ему не сильно хотелось наводить на Нацу страху новыми дополнениями о семье, однако рано или поздно эта информация всплыла бы. Лучше попытаться аккуратно преподнести детали дела, а ещё лучше — вообще закинуть его подальше и копаться в деле Люси. — Ты уверен, что хочешь знать? — Более чем. Нацу ощущал чёткую надобность узнать всё, потому что, покопавшись в собственной памяти, Драгнил подловился на маленькой галочке: он ничегошеньки не помнит о себе до одиннадцати лет. Первая выпивка, первая сигарета, первый секс, первая травка — всё это произошло в период 15-19 лет, когда над головой стоял Игнил и всячески лез туда, куда не просили.А что было до этого?
Кажется, Игнил говорил о переезде, смерти мамы от несчастного случая и о том, что Нацу стоит быть поаккуратнее в незнакомых компаниях. Но это нормально для тех родителей, кто растит проблемного ребёнка, пытаясь заодно совладать с серьёзной и ответственной работой. Цепочка упорно не складывалась, везде стояли пробелы и пропуски — он определённо что-то упустил. Что-то очень важное и способное развеять повисший туман. Гажил аккуратно выудил из папки ещё один снимок — это стало ритуалом. Тихие движения следователя, загадочная папка и пока неизвестный сюжет новой фотографии — обычно, как раз-таки сюжет и пугает больше всего, поэтому желание смотреть дальше резко отпало. Нацу, припоминая прошлый опыт несколько минут назад, сжался внутри и, вдохнув воздух до состояния передутого шарика, кивнул.Будь готов ко всему, Драгнил.
На этот раз это был семейный портрет, как в приевшихся старых фотоальбомах древних девяностых. Фотография исполосованная складками — видимо, её сгибали в четыре раза. Немного надорванная в углах и перепачкана чем-то коричневато-красным на обратной стороне. Серый, слегка голубоватый фон и четвёрка неизвестных лиц, разодетых в какую-то слишком броскую одежду. Все слишком искренне улыбались. — Салливан. Вероятно, твой отец. Редфокс ткнул пальцем на мужчину, достаточно высокого, симпатичного и с той же улыбкой, которую Нацу видит каждый день в зеркале. Мужчина выглядел внушающее, но отчего-то Драгнилу показалось, что в его глазах плескалось знакомое ребячество и хитринка. Как оказалось спустя пару секунд разглядываний, практически всё во внешности Салливана сходится с Нацу, кроме носа и щёк. Определенно, вздёрнутость кончика носа и пышность щёк Драгнил унаследовал от матери. — Беатрис. Предположительно, твоя мать. Гажил решил сделать всё по-быстрому, потому что знал, что в папке эта фотография — единственная без мрачного контекста и, вероятно, единственное доказательство того, что у Нацу изначально была другая семья. Драгнил легонько улыбался, разглядывая Беатрис с какой-то ностальгией во взгляде. Женщина сдержанно улыбалась в камеру, придерживая мужа за плечо и приобнимая двух мальчишек-непосед. Нацу отчего-то вспомнил ненавязчивую мелодию колыбельной — она так и приелась в голове вместе с размытыми картинками тёмной комнаты и проскакивающих огоньков ночника. Возможно, эта Беатрис сидела возле маленького сына и пела колыбельную, укладывая его спать? Красивая, такая родная. Они, наверное, были крепкой семьей до произошедшего. Драгнил, прикусив губы, задумался об отобранном времени, которое они могли бы провести вместе, обо всех тех уже невозможных днях и годах. Но, увы… Редфокс, прокашлявшись, указал на мальчишку лет четырнадцати, держащего маленького Нацу за ладонь. Этот мальчик — точная копия мамы, просто невероятное сходство! Драгнил пытался вспомнить голос мальчика или хотя бы мельком восстановить картинки их незначительных драк и препираний. Они наверняка были, потому что маленький Нацу совсем незаметно щипал брата за локоть — видимо, улыбка старшего была немного вымученной. — Зереф. Твой брат. Единственный, кто считается выжившим в аварии. Нацу осёкся и оживлённо переглянулся со следователем. Неужто у него есть живой брат? Возможно, где-то не в этом городе, возможно, даже не в этой стране, но хоть где-то — мир не так уж тесен! Если это так, значит нужно найти его и расспросить за этот упущенный из памяти период детства. Снова стать семьёй! Драгнил, приготовившись к расспросам, только сейчас заметил, насколько Гажил осунулся. — Гажил? Он ведь жив? Драгнил немного не сдержался на последней фразе — голос задрожал и поддался хрипу. Редфокс молчал, переглядываясь с кучкой фотографий, разложенных на столе: авто, дорога, неполная фотография тела Нацу и семейный портрет, найденный в кармане бумажника Салливана. Следователь думал о том, что находилось в смятой им папке — ужас для Нацу и кучка висящих трупов для полиции. И это ведь не эпилог истории семьи Драгнил. — Четырнадцатого ноября девяносто девятого, близко полуночи, несколько машин скорой и полиции выехали к этому месту по вызову от анонима. Гажил начал историю слегка скудно, в спешке, пытаясь отбить у Нацу желание допрашивать по поводу Зерефа. Драгнил откинулся на кресло и принялся слушать длинный монолог Редфокса с употреблением «воды» в виде незначительных деталей. Следователь не хотел говорить о брате, значит, вероятность того, что он жив, приравнивается к половине. Нацу нахмурился и тихонько прорычал. — Двадцать четвёртый район, машина даже из леса не выехала. — Случайность? — Погодные условия. Ливень, видимость ночью отвратительная. Драгнил нахмурился и потёр подбородок, пытаясь вспомнить хоть что-то из той ночи. Он сидел в машине тогда, скорее, на заднем сиденье рядом с братом, значит, должен был видеть, что произошло. Судя по деталям и неуверенности голоса Гажила, следователь и сам сомневается в правдивости версии «несчастный случай». Внутри разыгрался ветер, голова разболелась и дико хотелось пить. Возможно, это не случайность? Какой процент смертельных ДТП на дороге в дождливые ночи? Гажил разложил на столе несколько фотографий, вероятно, сделанных на месте. Нацу, вернувшись в свой скептический режим, подобрал снимки изувеченных тел. Как ни посмотри, а внутри не было ощущения, что это его родители — незнакомая семья, попавшая в аварию из-за ливня чуть меньше двадцати лет назад. Драгнил придирчиво разглядывал детали места и положения тел безо всякой брезгливости — его давно перестали пугать вывернутые кости, ошмётки мяса, жижа разбитых голов и раскашеваренные лица. Нацу отметил, что остатки тела отца было сфотографировано после того, как его вытащили из машины — слишком уж неестественная позиция для того, кто шибанулся головой о стекло и сломал практически все рёбра о руль. Драгнил осёкся, переглядываясь со снимками разодранного стеклом салона машины и телом отца. Линкольн — старая модель, поэтому и рули там огромные, с тонкими ручками, достаточно тяжелые. Помнится, Игнил жаловался, что некоторые старые авто имеют одну проблемку — руль иногда конкретно клинит, а в случае самого Игнила, бывали случаи, когда руль «Шестнадцатого президента» застопорился именно на повороте в правую сторону.Стоп.
— Гажил, в каком положении был Салливан? — Судя по отчётам, его нашли там же, где и сделан снимок. Редфокс переглянулся с копошившимся в фотографиях Нацу. Драгнил, перебирая снимок за снимком, искал подсказку — нужно найти фотографию самой машины и посмотреть, как она стояла во время аварии. Если же происшествие произошло по вине скользкой дороги и плохой видимости, тогда почему отца нашли на земле? По логике и версии о «невмешательстве», абсолютно все должны были остаться в машине. Мама лежала в траве, прямо между распахнутыми дверьми водителя и пассажира, а сам Нацу лежал в машине, на полу, практически спрятавшись комочком между сиденьями. Складывается впечатление, что сначала погиб Салливан, а Беатрис побежала спасать детей, но не успела. Где был Зереф и как именно произошла авария? И кто тот аноним, оповестивший полицию сразу после аварии? Хотя, стоит начать с причины трагедии.Бинго.
— Это убийство. Выскочившая из груды фотографий картинка оказалась в пальцах нахмуренного Драгнила. Теперь всё сложилось. Мелкие, совсем незначительные детали, которые, по всей видимости судмедэксперты списали на последствия аварии, обрели иной смысл. Беатрис погибла вследствие перелома подъязычной кости, мол, «во время третьего сальто машины вывернула голову назад или как-то неудачно проехалась шеей по торпеде», Салливан — вследствие перелома рёбер и внутреннего кровоизлияния, мол, «сильный толчок о руль». Нацу резанули сбоку горло, будто бы от стекла, а Зереф чудом отделался переломом и сотрясением, «по счастливой случайности, вылетел из машины через приоткрытое окно». Однако, машина аккуратно припаркована у обочины, как это бывало, когда «Шестнадцатый президент» безнадёжно глох и клинило руль. На капоте куча вмятин и царапин, крыша прогнулась, левое переднее колесо порвано и подплавлено — чем тебе не проехавшееся верхом по асфальту авто? Но Линкольн стоит точно припаркованный по правую сторону обочины, а на фоне позади машины виден чёткий тормозной путь.Вопрос: какой умник списал всё на несчастный случай?
— Ты уверен? Дело закрыто двадцать лет назад. — Хватит и того, что я жив, Гажил. Нацу чётко видел перед собой картинку преследования. Видимо, Салливан и Беатрис не заметили, что их догоняли, а когда переднее колесо залетело на подготовленные шипы, Линкольн потянуло зигзагом по дороге, дальше авто подпрыгнуло и сальтонуло по асфальту. Когда машина вернулась в исходную позицию, Салливан начал тормозить и выворачивать руль, чтобы не вписаться в деревья, там же руль и заклинил, а машина затормозила у обочины. И вот, когда он вышел проверить колесо, там же его и оглушили. Дальше всё очевидно. В случае с Зерефом, вероятно, его посчитали мёртвым после одного удара по голове — ему просто повезло, что его «не добили». Вот и вся разгадка. — Кто настоял на несчастном случае? — Судмедэксперт. Гажил, вскочив с места, спешно вытащил из папки заключение. Нацу, перехвативший листок из рук следователя, внимательно вчитывался в строчки, выведенные чернильной ручкой — тот же почерк, что и у свидетельства о смерти Нацу Драгнила. Тут чётко расписано: кто, да от чего умер, но Нацу готов был опровергнуть эту наглую ложь. И тут его осенило, стоило завидеть корявую подпись и мелкий шрифт, выводящий инициалы.И. Драгнил.
Он же Игнил, в молодости подрабатывающий «врачом» — столько увлекательных историй он рассказывал маленькому Нацу после каждой тяжелой смены. И только сейчас открылась небольшая завеса из детских воспоминаний. Как оказалось, Игнил был врачом мёртвых, отнюдь не живых. В голове снова зашуршала логическая цепочка. Если Игнил, предположим, был родственником семьи Нацу, какой смысл ему немедленно прикрывать очевидное убийство своей же семьи? Любой нормальный человек, переживший подобную трагедию, пожелает правосудия, а не утаивания правды. Да и свидетельство о смерти Нацу — это же тоже его рук дело! — Он знал… Игнил знал об убийстве, и, если Нацу сейчас сидит живой и невредимый с единственным покалывающим на шее шрамом, значит «смерть» Нацу Драгнила была вынужденной. Больше походит на то, что Игнил просто пытался скрыть сам факт того, что помимо Зерефа есть ещё выжившие — по крайней мере, документально. Словно это была не первая и не последняя попытка избавиться от семьи Драгнил.Так какая из теорий правильная?
— Ты так и не ответил, что произошло с Зерефом. Он жив? Гажил, скосив взгляд на вываленную кучу фотографий и заметок ведущего следователя, поджал губы. Драгнил, опешивший от собственной догадки, поспешил сесть и громко охнуть. Не может этого быть. В голову лезли мыли о том, что Зереф считается непосредственно единственным свидетелем «аварии» и вполне мог ляпнуть что-то, что бы точно нарушило спокойное и равномерное закрытие «несчастного случая». Редфокс выудил из стола ещё одну папку — на этот раз посвежее. Судя по штампам и маркировкам, это дело — висяк. То бишь, нераскрытое дело, оставленное для отделов архива и документации до лучших времен. Нацу напрягся, потому что прекрасно понимал, чья фамилия снова фигурирует на титульном листе. — Зереф Драгнил вместе с семьей погиб в пожаре спустя практически десять лет. На этот раз это была более сдержанная в цветах фотография с повзрослевшим Зерефом в самом центре. Двое прекрасных детишек, едва доросших до уверенных шести лет, крохотная жена, больше походившая на куклу и укромный домик с красной крышей среди деревьев на фоне. На лице брата не было ни грусти, ни остатков десятилетнего прошлого — он был счастлив. Как и все, кто бережно прижимался к нему — такому смешному мужчине в очках и умело завязанной бабочке. Господи, снова отвратительный привкус горечи от мертвечины…11.10.2009
***
Люси пыталась собраться в кучу. Она буквально пыталась наспех склеить себя и снова заискриться в непринуждённой, даже необъятной любви к своему мужу. Словно ничего не произошло и её сердце не разрывалось на ошмётки по всем рёбрам. Хартфилия с трудом могла понять, что происходит «вне» рамок её сознания. Вроде как они с Нацу сидели на кровати и занимались «рабочим процессом», собственно, кто чем. Драгнил едва касался её плеча своим, он выглядел занятым и погружённым целиком и полностью в документы. Будто бы ему есть дело до внутренних тёрок женщины, которой он вроде как в любви клялся прошлой ночью. Да и самой Люси было как-то странно пытаться думать сразу о нескольких вещах одновременно: что работа, что первые нагрянувшие трудности семейной жизни. Однако Хартфилия не могла сказать, что сейчас для неё существовало что-то конкретное, скорее, отдалённое напоминание поразмыслить о чём-то. Кажется, стоило ей оборвать беседу с Дженни, как ощущение времени улетучилось — Люси будто бы зависла в одной нелепой секунде, когда Реалайт надменно бросает чуть ли не в лицо галстук. И снова. Снова. Словно на автоматическом проигрывании. Девушка глотнула через силу запекшую горечь во рту и сжалась изнутри. Невозможно отрицать очевидное — это раздражает и всячески вынуждает устроить разбор полётов. Вообще, Люси с трудом могла идентифицировать своё состояние, но оно однозначно не было в статусе «чудно, просто, блять, лучше не бывает». Что-то между «отчаянно, лучше бы забыться» и «пора бы кому-то вооружиться щитом, чтобы в голову не прилетело». Хартфилия выдохнула, пытаясь отвлечься от разрывающей перепонки тишины, но с трудом смогла унять хотя бы едва заметную дрожь в пальцах. Она попыталась вспомнить, как можно разблокировать компьютер и на чём обрывается её черновой вариант интервью. Стоило ей лениво скользнуть пальцем по панели, как тут же выскочил сайт с кричащими фотографиями скандальной пары с, оказывается, утаенным от СМИ романом. Люси Хартфилия и Нацу Драгнил смотрелись вместе, словно актёры больших экранов, чьи имена постоянно на слуху у «простых смертных». Девушка, замерев, случайно приблизила фото, где Нацу придерживает Хартфилию за талию и кривит ухмылку, а сама Люси едва удерживает ладонь на его плече.Фотография выглядела пустой, будто бы там не было кричащей публики и красных дорожек, как и какой-то вынужденной, даже притворной помпезности. Что он, что она — оба были фальшивкой.
Люси сжалась от проскочившей мысли, что, будь она действительно журналистом, не знающим Драгнила в лицо, подумала бы, что эти отношения «сказка» с натяжечкой. Анекдот, неудачная шутка на первое апреля. Пытаясь высмотреть в этих лживых лицах хоть что-то настоящее, Хартфилия видела абсолютно всё, кроме той любви, о которой Нацу рассказывал ей совсем недавно. Неужто всё это время он кормил её слащавыми баснями, пока Люси не видела главного? Стоило на горизонте явиться Дженни с её высосанными из пальца доказательствами, как Хартфилия тут же начала бросать в собственного мужа ящик подозрений — и дай Боже по голове попасть! Ещё одна фотография. Ещё. И ещё. Люси перелистывала все снимки, пока картинки не начали повторяться, а палец не заколол какой-то судорогой. Она отчаянно пыталась найти доказательства того, что между Нацу и Люси есть что-то. Что, элементарно, Нацу и Люси хоть когда-то существовали вместе, а не порознь. Но ничего такого не было. Тысяча — даже больше! — шаблонов, которые всегда угодны недалёким фанатам. Официальные объятия, сдавленные улыбки и какая-то неловкость между ними — словно обоим было как-то не в привычку держаться за руки и позировать для объективов. Будто бы они плохо отрепетировали свои роли и из кожи вон пытались не провалиться. Между Нацу и Люси была пропасть. Они не были настоящими, скорее, вынужденными фантастическими образами, нежели примером для подражания, о котором кричали жирные заголовки практически всех найденных источников. Девушка негромко хныкнула, утерев глаза ладонью. И почему сейчас грудь сдавливает чувство, будто бы ею воспользовались? Обида — жгучая, добивающая и вынуждающая глотать слёзы. Всё складывается, как давно утерянные части пазла, формирующие полноценную картинку. А если вспомнить Нацу после пробуждения? Далёкий, безразличный и чужой. Стоит ли сейчас оправдывать его поведением простым непринятием её амнезии? Его чрезмерная опека больше выглядит наплевательским отношением и жгучим желанием не отвлекаться от более важных дел на какую-то там жену. Люси снова хныкнула, на этот предательски сорвавшись на хрип. Нацу среагировал не сразу, но поспешил отложить компьютер и пододвинуться к ней, чтобы утешить.Чему верить?
— Что случилось, Лю? Драгнил обеспокоенно подхватил её за плечи и принялся допытываться с лёгкой опаской в голосе. Навалившиеся проблемы не выходили из головы: что работа, что разговор с Гажилом. Нацу не хотел посвящать во все детали Люси, потому что и сам до конца не знал: стоит ли ей об этом говорить. Лишняя паника и беспокойство всё-таки. Он боялся допустить мысль о том, что процент их безопасности стремительно катиться к нулю и, в первую очередь, именно Люси будет стоять под прицелом, а не он. Весь вечер он думал не об отчётах или проблемах с приходом/расходом, а о какой-то стратегии. Нацу пытался предугадать действия противника и найти лазейки в собственном положении, способные вытащить хотя бы Люси.Не знаю, что и сказать, Нацу. В опасности что ты, что Люси, но что-то мне подсказывает, что для нашего паренька в первую очередь важна именно Хартфилия…
Жена молчала. Она не отвечала ни на расспросы, даже на имя не откликалась. Драгнил, мягко скользнув ладошками к её щекам, принялся тормошить её и просить хоть что-то пискнуть. Но Люси только хрипела и терялась глазами в какой-то призрачной точке в стене — неотрывно и вот уже три минуты. — Скажи… Её хриплый шепот болезненно прошелся по слуху. Нацу, сжавшись внутри, будто бы чувствовал, к чему всё идёт. Знал, поэтому и замер в каком-то глупом ожидании — нужно искать способы отсрочить этот разговор, попытаться сменить тему. Но, чёрт, он знал эту неуверенную интонацию и этот потерянный вид. Хартфилия именно сейчас была идентичной копией той Люси, которая лежала в машине и тихонько рыдала. Тогда она плакала от предательства, от треснувших надежд — сама она тогда дала громадную трещину, от которой позже и сломалась. Нацу её сломал. И это повторилось снова. Всё в их жизни крутилось восьмёркой, только с каждым стартом в разных амплуа, словно они танцевали один и тот же танец, только с разной последовательностью идентичных движений. Люси брезгливо отмахнулась от его рук и ссутулилась, пытаясь не захныкать снова. Драгнил, скосив взгляд к подушкам, ждал этих слов. Той фразы, которую она вот-вот договорит и окончательно дорисует чёткую черту между ними — то, к чему всё шло изначально, сразу после свадьбы. То, что он хотел сделать сам, не задумываясь. — Между нами было хоть что-то настоящее? Нацу знал, что, рано или поздно, но в календаре будет тот день, когда Люси узнает правду. Жаль, что он не смог узнать дату наперед. Как бы Драгнил не пытался выставить жалкое подобие настоящей истории в более радужном виде — всё уже всплыло или, по крайней мере, Хартфилия имеет при себе аргументы задавать такие вопросы. Между ними не было ничего настоящего и, судя по всему, стоило бы ответить кратким «нет», потому что это и было правдой. Люси Хартфилия была неплохим развлечением, а после, одной огромной занозой в заднице. Проблемой. Прыщом на лице для закомплексованного подростка. От неё хотелось избавиться, как и во всех предложенных примерах. Потому что она мешала не только своим присутствием, но и своей тупой заботой. И, кажется, Люси, предугадывая ответ, ждёт красноречивого «нет». — С чего такие вопросы, Люси? Нацу, скользнув к её щеке, не сразу понял, почему она громко шлёпнула его по ладошке, мол, «не прикасайся ко мне». Пальцы горели — туда пришёлся легонький удар, но ощущения походили больше на переломы всех косточек. Он охнул и тут же прерывисто выдохнул, будто бы Люси сейчас ему под рёбра ногой заехала. — Ответь. Драгнил не знал, как отвечать её настойчивому взгляду, поэтому предпочёл смотреть куда-то в свою ладонь. Нацу чувствовал себя актёром-новичком на сцене первого спектакля, он забыл слова и специально написал шпаргалку в руке, чтобы вовремя подглянуть и не опозориться. Однако идеальных реплик в руке не было. Он боялся сказать правду, боялся испортить всё то, что так приелось мёдом в его жизни. Да, он знал, что это временно, это просто простыня, прикрывающая разорванное полотно картины; просто вуаль, рано или поздно, открывшая Люси глаза на мир вокруг неё без «присыпки». И, будь его воля, Нацу остался бы в том невероятном периоде, когда всё было более чем чудесно. Не подходить к кульминации и не пытаться сейчас отвертеться от этого разговора. Всю жизнь прожить в нескольких днях и умереть без тяжести правды. — Люси, у нас не всегда было всё чудесно. Мы часто ссорились, но это нормально в отношениях.Отмазка. Отмазка. Отмазка.
Люси, скривившись, искала в его лице хоть что-то правдивое — она всё ещё верила, не отпускала от себя шаткую мысль о том, что внезапно весь мир решил настроить её против любимого мужа. Нацу вторил самому себе эту идеальную — слишком слащавую — легенду, где всё хорошо и может быть даже лучше. Он продолжал и продолжал рассказывать, упорно не замечая самое главное — стремительную и бесповоротную потерю доверия. Мерзко. Хартфилия неспешно поднялась и потянулась к своей сумке, что-то выискивая в карманах. Всё должно закончиться именно сейчас, чтобы не разочаровываться ещё больше. Она дрожала в плечах и пошатывалась из стороны в сторону. Люси стояла вполоборота, неловко поглядывая на недоуменного Драгнила. Она что-то сжимала в ладошках, слишком болезненно и слишком добивающее для самого Нацу. — Скажи мне правду. Хоть сейчас, Нацу… Он, побелев, почувствовал неприятный укол вины. В голове ходил ветер, его актёрское мастерство в самый неподходящий момент перестало называться мастерством и, кажется, он сам медленно близится к котлу с раскалённым маслом. Да и то, можно поспорить, что раскалённое масло куда безобиднее Люси сейчас. Она была на грани того, чтобы заплакать и убежать. И он стоял в шаге от того, чтобы потерять единственное, что так упорно оберегал. Драгнил поднялся и неловко подошёл к ней, чтобы ухватиться за её дрожащие руки — снова почувствовать её рядом. Люси отступила шаг назад, будто бы намекая, мол, «не стоит». Нацу понимал, что за её словами и усилием держаться стоит что-то серьезное. Видимо, это чёткое доказательство, которое его отговорки вряд ли переплюнут. Даже при всём желании и усердии. — Мы были на грани развода, тогда… Всё было сложно, очень сложно. — Кто такая Дженни? Вот оно! Нацу, нахмурившись, понял, что Реалайт сыграла не последнюю роль в его жизни, скорее, решающую в свете происходящего. Он мысленно пинал самого себя, пытаясь не думать о том, что тогда, не заморачиваясь возможными последствиями, он связался с Дженни только ради секса и всегда работающего способа «забыться и уйти от проблем». Теперь он переоценил свой прокол, добавив к этому «пирогу» Лисанну и ребёнка. — Я бы сказал, что она моя неплохая знакомая, но, думаю, у тебя есть что-то, что доказывает обратное. — Нацу… — Я с ней спал до встречи с тобой. Ничего большего. Приукрашенная правда лучше не приукрашенной. Драгнил знал, что мастерски умеет контролировать свои эмоции в такие тяжелые моменты, но в этот раз «шутка» далась ему особыми усилиями. Но и эти попытки оказались до такой степени жалкими, что Люси, рыкнув, швырнула в него смятый галстук. Вот тут и началось то, что Нацу на подсознательном уровне решил отсидеть глубоко в себе — подальше от болезненных высказываниях Люси и её истерики. Она кричала, плакала, ругалась и, кажется, говорила всё в том самом прощальном тоне — как обычно бывает перед тем, как кто-то собирает чемоданы и в спешке исчезает. Хартфилия требовала правды, требовала объясниться и, наконец, ответить на вопрос: «Является ли Люси Хартфилия для него чем-то важным, существенным?». Драгнил, усевшийся на краю кровати, виновато опустил голову, сжимая в ладонях волосы. Он хотел крикнуть ей в ответ, но слова Гажила, въевшиеся в память, выполняли функцию «экстренного тормоза» — и нельзя было сказать: правильно это или нет.Кто знает, когда ты попытаешься позвонить Люси, а она не возьмёт трубку. И не возьмет больше никогда…
Каждый раз, останавливаясь на желании доказать Хартфилии, что прошлое не должно иметь значения, он возвращался к мысли, что её светлая головушка у кого-то на прицеле. Чем дольше она здесь, тем выше вероятность того, что Нацу и вправду ей больше не дозвонится. Драгнил, остановившись на распутье, осматривался по сторонам и пытался бегло взвесить каждое решение и каждый выбор. Всё сходилось к одному — сейчас безопасность Люси зависит только от истории, которую он обыграет и на этот раз с уверенной игрой на публику. Осталось только решиться на пресловутый сценарий и быть готовым ко всему. Будто бы знак свыше, его телефон, прямо на тумбе возле Люси, засветился от входящего сообщения. Хартфилия, переглянувшись с телефоном и застывшим мужем, подняла мобильный. Нацу не препятствовал, он, проследив за её реакцией, сразу же понял, от кого и о чём сообщение — да и не трудно было догадаться. Изначально всё шло к этому. Видимо, Бог и в этот раз обошел Нацу Драгнила стороной, раз уж сейчас едва начавшаяся счастливая пора его жизни крахнет. Он пытался бороться против течения, пытался плыть и не замечать того, что его вот-вот откинет волной к обрыву — он действительно пытался. Но, чёрт, все обстоятельства, все эти сомнительные «галочки-проколы» складывались в один полноценный пазл, словно так и было запланировано, расписано ещё до того, как Нацу что-то решил сделать. И Драгнил, старясь выдержать эту гнетущую паузу, знал, что усердно бороться с неизбежным — плохая затея, больше чем «бесполезная».Ему не оставили выбора.
Люси смотрела в экран телефона и глотала воздух ртом. Она не ждала комментариев, потому что в этот самый момент уже всё стало понятным: дважды два слишком быстро и легко сошлось в четыре. Чаши весов перевесились в сторону окончательного и бесповоротного, и Хартфилия, оказавшись в айсберге собственного противоречия, резко охладела абсолютно ко всему.Будто бы между ними не было ничего, за что можно цепляться.
В ту проскочившую секунду, когда температура воздуха опустилась к первой отметке с минусом, оба определись, каким путём идти дальше.«Завтра я скажу Люси про нашего ребёнка. Она должна знать о нас.
— Лисанна.»
Хартфилия, аккуратно отложив телефон на тумбу, затихла. Она не плакала, не кричала и больше не допытывалась у него правды — она молчала так, будто бы стояла на церемонии похорон и безмолвно оплакивала лежащий в земле гроб. Люси, закусив губы, терялась взглядом в стенах спальни, пытаясь хоть как-то отмахнуться от навязчивых картинок семьи в составе счастливых Нацу, Лисанны и их общего ребёнка. Она не плакала, просто молчала: то ли от отсутствия слов, то ли от жгучего желания уйти. Теперь она лишняя и абсолютно всё до этого момента-пика больше не имеет значения. Включая и насыщенное ложью «мы», в которое Люси верила до последнего. — Это правда?.. — Я планировал сказать тебе, перед тем как просить подписать бумаги о разводе. Нацу, вобравший в себя всю смелость и дешёвую пародию на уверенность, вторил только что придуманную правдоподобную легенду, оправдывая самого себя в тысячный раз «Так будет лучше. Так будет лучше. Так будет лучше». Он искреннее хотел верить самому себе и верить в то, что, да, когда-то это недоразумение образуется, но что-то подсказывало, что Люси завтра вернется за вещами и исчезнет.И это будет последним аккордом их истории. Сказка о Нацу и Люси не закончится пресловутым «И жили они долго и счастливо…», увы.
Тогда Люси Хартфилия ушла, не проронив ни слова. Она вышла из комнаты бесшумно, так, словно решилась покинуть не только шаткие картонные стены, но и исчезнуть из жизни Нацу Драгнила. Она даже не отвесила ему пощёчину, не назвала его последним гнусным словом, чтобы у этой истории был какой-то логический конец. Люси оставила после себя осадок незавершённости, будто бы Нацу не прошёл этап «испытать всю горечь обиды любимой девушки». Хартфилия была жестокой, решив оставить его сам-на-сам с этим, потому что посчитала его недостойным даже прощания. И это было больнее всего. Драгнил, видевший её спешные сборы, был готов столкнуться со всем: и с матом, и с летящей посудой, но не с тишиной. Именно тишина добивала его окончательно, подталкивала думать о противоположном своему решению. Но он как человек, придерживающийся принципов, с трудом стоял на своих двух — он всё ещё думал, что эта идея была именно той самой, которая станет спасительной. Хартфилия закрыла двери тихонько и, кажется, когда он прятался за стенами около лестницы, он отчётливо слышал тихое хныканье. И тогда он понял, насколько он напортачил. Нацу забыл, как оказался у той стены около лестницы. Он не помнил момента, когда он проехался спиной вниз по кирпичу и глухо грохнулся на пол. Всё, что он помнил: как пытался вырвать на затылке волосы и как до последнего сопротивлялся распирающему горло и грудную клетку зверю. Не в привычках Нацу Драгнила сидеть и думать о том, что было и чего не было. Не в привычках Нацу Драгнила думать о каких-то клише и о разбитых сердцах. И, уж точно, не в привычках Нацу Драгнила сидеть на холодном полу и утирать слёзы, шепча в пустоту бесполезное «прости».Поэтому Нацу хотелось впервые в жизни перестать быть Нацу Драгнилом.
Кажется, этот момент — их последний аккорд — в тот вечер не был окончательным. Не было точек над противными «і», не было компромиссов и каких-то обоюдно принятых решений. Нацу знал, что всё закончится именно тем утром, как и планировалось ещё за несколько месяцев. Окончательно и бесповоротно. Как и подобает всем сказкам. Какой бы хорошей ни была история, она рано или поздно закончится либо неоднозначным многоточием, либо логичной точкой. И вроде бы Нацу не был автором их истории, однако именно он, вооружившись чернильной ручкой, торопливо писал последние строчки. В то утро всё проходило в каком-то выдержанном ритуале. Нацу знал, что он сейчас сделает, и прекрасно знал, что за этим последует. Он долго смотрел в зеркало и уверял себя в том, что он готов. Неторопливо застёгивая пуговицы на запястьях, Драгнил оглядывал прибранный кабинет. В воздухе витал ещё свежий аромат аэрозоля, комната блистала от чистоты. Он неспешно потянулся к наполненному до середины роксу, наслаждаясь двенадцатилетним Джонни Уокером. Присев на край стола и переглянувшись с наручными часами, он цыкнул, припомнив, что его ждёт важная встреча через полтора часа. Дёрнув нижнюю тумбу на себя, Драгнил бережно выудил тоненькую папку. Лёгонькая, непримечательная, кроме кричащей подписи на самой обложке «Люси». Он аккуратно перелистнул все бумаги в конец, лениво потягивая виски, словно это очередной бездарный отчёт не менее бездарного бухгалтера. В самом конце этой истории красовалось припрятанное в карманчике папки уже расписанное и практически готовое заявление. Хмыкнув и аккуратно выудив заявление, Нацу сложил папку на край стола — для видимости. Черканул ручкой свою подпись в нижней графе; бумажка считалась практически действительной, однако не хватало ещё одной подписи прямо напротив уверенной закарючки. И почему-то не было сомнений, что сегодня вечером, по возвращению домой, это место лишиться не только витающей карамели и ароматов дорогих парфюмов. Это дело времени, когда «семейство Драгнил» встретит свой финал. Нацу Драгнил, в последний раз переглянувшись с бумагами, оставил ручку прямо около графы подписи и едва заметных инициалов женщины, выведенных тонкими буковками. Сердце не болело, скорее, приняло факт абсолютной «правильности» этого решения. И Нацу сам был уверен, что поступает правильно, как бы поступил любой другой мужчина. Он, пройдясь к порогу, медленно допил виски и выдохнул, немного скривишись от приторной горечи на языке. Да, это та самая точка. Желаемый финал чудной истории и весьма ожидаемый конец их провальной аферы.На этом и закончится их история — под жалобный реквием и грохот входных дверей, там, где всё началось и должно было закончится.
***
Люси не видела перед собой стены, даже какие-то незначительные вещи на полках или столах размазывались в нечётком пятне. Хартфилия не могла сфокусироваться на какой-то одной мысли, от чего руки хватались за совсем ненужные вещи в гардеробе — придётся снова перебирать чемоданы. Она была готовой, к тому, что именно сейчас придётся уйти — по крайней мере, она уверяла себя в том, что, да, она готова. Это решение далось ей с тяжестью и тупой болью, потому что отказаться от собственного сердца, неправильных решений и разных вариаций туманного будущего — подобно отказу от части самого себя. Но Люси, тогда высматривая в Нацу хоть что-то, за что можно ухватиться и остаться, резко охладела. Внутри неё разбушевался самый настоящий Ледниковый период. Она отчётливо чувствовала горы изо льда, равнины, укрытые километровым шаром снега и жуткий мороз, гуляющий ветром-свистом. И снова тишина. Хартфилия поспешила в спальню-кабинет, где оставила некоторые свои вещи по привычке. Она понимала, что не гость здесь и уж точно не хозяйка, да и, по всей видимости, только её вещи тут и остались. Нацу съехал, и даже воздух в кабинете не выдавал хоть лёгкий намёк на присутствие кого-то кроме Люси. Только смешанные запахи фиалок и морского бриза. Не более. Люси не могла избавиться от ощущения, что стены давят и постепенно сужаются. Коридоры чудились нескончаемыми и тёмными, а в самом конце что-то угрожающее дышало и хрипело, словно какое-то чудище, выжидающее момент наброситься. И когда это место успело стать улучшенной версией дома ужасов? Весь вчерашний вечер она не могла успокоиться: крутилась на кровати в отеле комочком и тихонько плакала в кулачок, чтобы никто не услышал. Она до последнего отказывалась верить в то, что происходит, и пыталась смириться с тем, что Нацу больше не принадлежит ей. Да и никогда не принадлежал. Люси сама упустила то мгновенье, позволяющее Дженни, Лисанне — да кому угодно — выхватить Нацу из жизни недальновидной Хартфилии. Она сама виновата, раз уж не видела то, что происходило прямо перед глазами. Стоило ей открыть двери, как её тут же встретила опустевшая комната. Нет, рабочие книги, всякие безделушки и даже те нелепые картины — всё осталось на своих местах, как в памяти Люси. Но стены всё равно пустовали и казались брошенными вот уже какой год подряд, хотя пыль даже не успела осесть. Видимо, Нацу решил всё окончательно, даже не пытаясь кого-то в чём-то переубедить. А ведь она ушла только вчера. Девушка огляделась в поисках нужной книги, так как чётко помнила, что в последний раз читала её здесь. Отказаться от любимых изданий она не могла, несмотря на то, что это именно Нацу подарил кучу полюбившихся книг. Люси оставила на своей кровати небольшой мешочек украшений, ноутбук, телефон и планировала отдать ключи от дома Майклу, но решила оставить книги при себе — не как память, а как-то, что, в отличие от всего в этом доме, было настоящим. Эта книга тут же попалась на глаза, как только Хартфилия прошлась вперёд к рабочему столу. Бьёрн покоился на краю стола совсем рядом возле каких-то бумаг, ручки и папки — какая-то дребень, забытая Драгнилом. Люси медленно подошла и подняла книгу, чтобы лишний раз удостовериться, что это то, что она искала. Накатившие воспоминая счастливой и недолгой семейной жизни больше походили на ночные кошмары — становилось плохо и тошно. Хартфилия, стыдливо поджимая губы, глотнула подступивший комок истерики. Хотя, чем плакать в этот раз? Она хотела уйти. Развернуться, забрать свой маленький чемоданчик вещей и исчезнуть. Джувия купила билеты в какую-то далёкую страну, договорилась с какими-то знакомыми за жильё и временную работу и пообещала, что отныне всё будет хорошо. Люси никогда не была лгуньей, но тогда, отвечая Локсар «да, конечно», Хартфилия впервые в жизни лгала не только себе, но и своей подруге.Теперь всё изменилось.
Что-то отдёрнуло её заглянуть в любезно предоставленные бумажки, возможно, любопытство или просто бросающиеся в глаза огромные буквы. И почему-то в этот раз её сердце не пропустило болезненный удар — Люси знала, что, если вернётся, встретится с чем-то в стиле Нацу Драгнила. Заголовок «Исковое заявление о расторжении брака» казался чем-то обыденным и простым, совсем не будоражащим осевшие эмоции. Хартфилия разве что злилась на саму себя, стоило ей зацепиться на поставленную подпись. Казалось, Нацу решился избавиться от Люси или же подтолкнуть Хартфилию отказаться от него. Он выбрал слишком жестокие, но действенные методы. Этот листок был безэмоциональной перепиской — Драгнил намекал, а Люси, ради себя же, должна подыгрывать, чтобы эта глупая игра быстрее закончилась. Эти строки были бесчувственными, чёрствыми, но куда сложнее было смотреть на графу, где уже стояла одна подпись. Неужто между ними действительно не было ничего настоящего и Нацу даже не хочет это отрицать? Неужто он знал, чем всё закончится, и всё равно наслаждался услугами дешёвой потаскухи, не смотря на присутствие ребёнка? Неужто те слова, которые он слишком душевно шептал, тоже были частью огромной постановки? Люси, яростно сжимая ручку, черкала своё имя и расписывалась, желая сказать ему всё в лицо. Не исключено, что эти бумаги были подготовленным до аварии, а отношения с Лисанной скоро встретят свою не первую годовщину. Ребёнок может быть запланированным, а Штраусс, вероятно, давно носит дорогое колечко на пальце, выстраивая планы насчёт будущего. С Нацу. С Нацу, который принадлежал Хартфилии и, видно, не знал об этом. С Нацу, который изначально не хотел иметь это самое будущее с Люси. Потому что Люси всё это время сидела на скамейке запасных с табличкой «на всякий случай, авось пригодится». Ею воспользовались слишком жестоко. Ей не оставили возможности выйти из игры раньше самого куратора. Её бросили, подобно бездомному котёнку, с чувствами, которые нереально вырвать из груди. Хартфилия хныкнула и тут же утёрла выступившие слёзы. Теперь эти бумажки действительны. Теперь она просто Люси Хартфилия. Просто Люси: без имени, истории и возможности жить дальше. Папка лежала чуть дальше самих бумаг. Девушка не сразу увидела огромную надпись своего имени, поэтому и не придала значение. Она думала, что там оставшиеся бумаги, которые нужно подписать, чтобы развод вступил в законную силу. Однако, развернув первую страничку, Люси пожалела, что не сидела в тот момент.«Договор о сотрудничестве», «Заявление о заключении брака», «Пропуск в частную клинику для душевнобольных», «Заявление о передаче прав исполняющего обязательства компании «DH-Group», «Анализ ХЧГ», «Восьмая неделя беременности. Результаты УЗИ», «Информация о деле Люси Хартфилии-Драгнил».
Просматривая листок за листком, Люси глотала воздух с голодом и ненасытностью — она задыхалась. Перед глазами всё плыло, но, что парадоксально, кроме букв, снимков и каких-то записок — всё, что находилось в этой папочке, имело чёткие очертания. Слова имели смысл, фотографии бросались в глаза деталями и даже медицинские термины внезапно стали понятными. Будто бы Люси не раз читала это всё и сейчас это просто резкое напоминание о чём-то давно забытом. Болезненное напоминание о том, что и правда вылетело из головы. Хартфилия упала на колени, разбрасывая остальные бумажки вокруг. Из потайного кармашка выкатилось маленькое колечко — оно громко откатилось к плинтусу недалеко от самой Люси. Папка выпала из рук, в пальцах осталось две фотографии, уже смятых дрожащими движениями.Первая — склеенная скотчем, видимо, ранее разорванная в клочья. День их свадьбы.
Единственная фотография, сделанная по чистой случайности. Нацу прижимает её счастливую за талию и бережно целует в висок, ухмыляясь без причины. Люси, слишком искренне улыбаясь, держит букет пышных роз у рта и жмуриться будто бы от ослепительного солнца. Они стояли где-то у алтаря и смущенно хихикали, как самая настоящая пара. Это было настоящим. То, что болезненно прошлось по сердцу и выбило из Хартфилии любые серьёзные решения уйти. В голову ворвались нежеланные воспоминания, когда Драгнил слишком чувственно прижимал её к себе и лениво шатался в паре круговых шагов какого-то танца. Его слова звучали с эхом, так, словно Люси прямо сейчас стоит возле него и тает в объятиях.–Ты счастлива? — Это лучший день в моей жизни…
Вторая — чёрно-белая с лёгкой сиреневой примесью. УЗИ.
Маленький ангелочек — их не родившийся ребёнок. Хартфилия сжалась и громко вскрикнула, живот скрутило тугим узлом. Девушка согнулась пополам, поскуливая от колкой боли в животе и навязчивых нечётких голосов в голове. Перед глазами стремительно сменивались одна за одной картинки, без какой-либо последовательности, Люси даже не могла что-то понять или разглядеть в этом нескончаемом потоке. С каждым вернувшимся воспоминанием, живот скручивался в тугой кнут, передавливая органы. Хартфилия дрожала, мычала и сдерживала болезненный хрип. Она свалилась на пол, цепляясь за живот и постанывая от крутящихся болевых толчков внутри. Невыносимо.Мама будет рядом. Мама что-то придумает…
Голоса набирали громкость, раздирая барабанные перепонки — Люси кричала, звала на помощь, но не могла слышать собственный истошный крик. Изображения спальни двоились в глазах, Хартфилия хваталась и роняла какие-то предметы, пытаясь ползком добраться до ванной, чтобы окатить себя водой. Каждый раз хватаясь за ворс ковра или за ножки стульев, её ладони пекли, словно опалённые раскалённым металлом — всё вокруг внезапно стало угрозой для неё, чем-то чужим и опасным.— Теперь Вы заинтересованы? — Более чем…
Девушка по памяти ползла к ванной, задыхаясь от слёз, рвущей изнутри боли и жгучих касаний к чему-то за пределами её зрения. Это было пыткой. Только иногда она падала без сил, ворочалась и пыталась заткнуть уши. В голове гудел голос Драгнила — он повторял одну и ту же фразу несколько раз, словно это должно иметь какое-то значение. Люси зажмурилась, пытаясь выкинуть из головы воспоминания. Она закричала, била себя по голове и рвала волосы. Дверь находилась на расстоянии трёх метров, но даже это мизерное расстояние было огромным и непреодолимым. Люси хныкнула, сплюнув собственные волосы.— Не переходи границы, Люси. — Ты уже их перешел…
Хартфилия провернула ручку двери и ввалилась в тёмную комнату, на ощупь пытаясь найти раковину. Её коленки дрожали, руки судорожно дёргались, пытаясь как можно сильнее стукнуть себя по голове. С каждым сильным ударом, голоса в голове стушёвывались и на мгновение затихали, перемешиваясь между собой чуть тише. Люси не знала и не могла сосчитать сколько шишек у неё, но боль не чувствовалась — ощущения, будто бы она взбивает подушку или пинает пенопласт.Да, я знаю, дорогой, мне тоже здесь не нравится. Пошли домой…
Она проживала это раз за разом. Каждый удар, каждый вскрик, каждый шорох — всё происходило, словно в этой ванной, пока Люси пытается не задохнуться от заливающей нос и рот воды. Она плеснула себе на лицо и попыталась проморгаться, удерживаясь за бортики раковины. Всё плыло. Кроме размытых образов происходящего в тот день. У неё ныл живот и раскалывалась голова, точно, как и тогда. И даже это чувство безнадежности, отчаянного положения — такое же. Стены содрогались от призрачной музыки и откидывания бессознательного тела в стены узенького туалета. Тумаки, удары, замах чем-то твёрдым и большим. Хартфилия усердно пыталась смыть с глаз эту пелену — то, что она видела перед собой по двухсотому кругу. Надоело смотреть на одно и то же, надоело видеть себя такой, надоело быть только зрителем. Никто не спас её, никто не ворвался в хиленькие двери и не позаботился об её окровавленном, изувеченном и едва целом теле. Весь мир тогда отвернулся от неё. Люси упёрлась руками в бортики, перед этим закрутив кран. Тишина и едва слышное хлюпанье воды где-то внизу. С обкусанных, растёртых губ скатывались капли, передние пряди волос медленно потемнели и перемешались с кровью — остатки царапин и избиения. Хартфилия, громко рыкнув, подняла голову, встретившись с собой же в зеркале.ЩЕЛК.
***
Машина шумно припарковалась на обочине автострады, ведущей в лес — забытая дорога, раньше была перекрыта из-за ремонтных работ. На улице стемнело, похолодало и стало как-то жутко выходить из родного авто, тем более, что ближайшая помощь за сотню километров от этого места. Нацу, оглянувшись, предпочёл не выключать фары, поэтому, сжав бумажку, вышел. Он встревоженно осмотрелся, на ходу осознавая, что на этом моменте его план заканчивается — каких-то мыслей по поводу дальнейших действий не было. Впереди — глухой лес, перерытая дорога и, скорее всего, голодные животные. Позади — практически полтора часа езды без намёка на хотя бы один жилой дом, считай сплошной пустырь. Сегодня после обеда ему в офис принесли маленькую посылку. Побаиваясь прошлого опыта посылок без имени отправителя, Драгнил только спустя несколько часов открыл её и нашёл там маленькой послание. Смятая бумажка, в местах порванная и исписанная неразборчивым почерком, словно отправитель — психически неуравновешенный, явно с проблемами в моторике пальцев. Нацу не сразу разобрал послание, только когда додумался переписать буквы и цифры, написанные понятнее всего — отсюда и место, и время встречи. Вопрос в другом: нахрена Нацу поверил сомнительному письму, приехал сюда и где этот конченный ублюдок? — Я знал, что ты приедешь. Драгнил резко обернулся, инстинктивно хватаясь за ремень. Он знал, что едет на встречу не чай распивать, а кое-что выяснить, поэтому и прихватил оружие — сугубо в целях самозащиты. Он прищурился, пытаясь найти в отблеске света фар кого-то, кто его только что окликнул. Внезапно поднялся ветер, оставшиеся листья зашуршали, приглаженная трава заколыхалась. — Не вижу автора, может, покажешься? Нацу гневно процедил фразу сквозь зубы, всё ещё удерживая пальцы на рукоятке. Слепая зона. Он оглядывался, пытался вслушаться в посторонние звуки и увидеть хотя бы какой-то отблеск или прыгающую тень. Его ощущения обострились, но это мало чем помогло, когда за спиной захлопнулись двери машины. Драгнил рефлекторно обернулся и наставил дуло пистолета прямо в лоб Роугу. Чени не дрогнул, он даже не моргал, а просто стоял, словно вкопанный в асфальт. Нацу переглянулся с ним, всё ещё недоумевая такой встрече, но уверенно держал палец на курке. — Роуг?! Какого чёрта ты здесь? — Нужно поговорить. Чени вёл себя слишком сдержанно и спокойно — как всегда это бывает при встрече с нагулявшим славу дуэтом Гажила и Роуга. Вот только в этот раз Редфокса не было рядом, да и вряд ли он знает, где сейчас напарник. Нацу насторожился, запинаясь в очередной раз о мысль, сколько же у него патронов в наличии. Пусть Драгнил и не офицер полиции, но стреляет метко: бывало в глаз на вылет, бывало в лоб — главное, что жертва больше не представляет никакой угрозы. Нацу незаметно посмотрел за спину Чени — машины не было, команды для «решения вопросов» тоже. Как он сюда добрался и о чём, собственно, разговор? Ветер стих, вокруг них воцарилась тишина, а между ними всё ещё стояло напряжение. — Я весь во внимании. Драгнил даже не догадывался, что Роуг имеет какое-то отношение ко всему этому хаосу с Люси. Не исключено, что и к Стингу вместе с Джудо — всё-таки он малыш проворный, при связях и жетоне. Палец медленно соскальзывал, но Нацу упорно держался и готовился к любому исходу «разговоров». Роуг отвёл взгляд и опустил руки в карманы, словно речь пойдёт о чем-то неважном, даже романтическом. Но Драгнил учуял подозрительную гарь от парня — если бы хотел нормально поговорить, попросил бы опустить пистолет. Здесь что-то не так и внезапная ухмылка Чени как раз ещё больше нагнетает. — Не здесь. Словно подтверждение теории, Нацу замирает, стоило ему почувствовать пульсирующую точечную боль в шее. Ловушка! Он раздражённо переглянулся с Роугом и прошипел мат в ответ на его победную ухмылку. Внезапно тело запекло, а картинки в глазах то белели, то темнели. — Мразота. Драгнил рычит и сопротивляется, постепенно осознавая, что это ожидаемая западня и какая-то сомнительная инъекция — не исключено, что он сейчас упадёт замертво. Стоило ему прокряхтеть ещё парочку ругательств, как кто-то пнул его в спину ногой. Безнадёжно рухнув лицом в асфальт, Нацу мог только слышать какие-то далёкие звуки. Кажется, его пистолет отлетел к разметке, позвоночник хрустнул, и что-то тяжелое упало на голову. Возможно, Гажил ошибался и охота была вовсе не за Хартфилией, а за последним выжившим свидетелем из семьи Драгнил. Нацу знал, что, скорее всего, та штука, которую ему вкололи — возможно, атропин, а возможно что-то похожее, если переборщить — убьёт нахрен. И, кажется, когда ему смачно врезали по носу и пригрозили его же пистолетом, Драгнил понял, что теория Гажила всё-таки была провальной.В криминальном мире никто никогда не любит оставлять свидетелей…