Больше, чем 365 дней

      – Это прекрасное место. Здесь.       Она завела руки за спину и, легонько улыбнувшись, прокрутилась вокруг себя, будто бы сейчас обычная прогулка. Под ногами шуршала трава и изредка выглядывающие полевые цветы – она ступала аккуратно, чтобы не испортить нетронутость этого места. Верхушки деревьев густого леса зашевелились; оставшиеся птицы, сорвавшись в воздух также резко и неожиданно, громко перекрикивались вдали. Солнце слепило и чуточку грело – она остановилась и закинула голову к небу. К чему сомнения?       – Ты уверена?       – Да...

***

      Нацу опаздывал, поэтому решительно нарушал правила дорожного движения и гнал под двести. Благо, локация находилась не так уж и далеко, как он думал первоначально, но вопрос в другом: за сколько минут он туда доедет, когда в глаза въедается треклятое «53». Переглянувшись с картой на телефоне, Драгнил злостно цыкнул – шестьсот метров.       У него ушло около трёх часов, чтобы разгадать очередную загадку близнеца про «наше место». Нацу просмотрел все имеющиеся фотографии на флешке, даже поднял забытые архивы из головы, но абсолютно ничего не намекало, мол, «это то место, куда тебе нужно». Драгнил, отбрасывая скомканные листки с набросками в разные стороны, матерился на самого себя. Ничего из предположительных вариантов нельзя было назвать «нашим местом», что бы эта игра слов ни значила.       А потом его словно озарило. Салливан и Беатрис спешно переехали из квартиры в частный дом в пригороде буквально за лет пять до аварии. Как раз тогда близнецы достаточно подросли для «умелого» строительства каких-то скворечников и «халабуд». И, да, они построили шаткий шалашик в углу заднего двора, накрыв обычные брусья и жерди, оставшиеся от строительства изгороди, покрывалами и старыми одеялами. Это было «базой».       Нацу только по пути «домой» вспомнил, как представлял себя капитаном эсминца, как раздавал указания воображаемым подчинённым и смотрел в бинокль (склеенные изолентой пластиковые бутылки), пытаясь разглядеть вражеские корабли. А его близнец надевал мамину панаму и крутил её в стороны, подгибая поля, словно фуражку. Если это не «наше место», значит, Драгнил насколько тупоголовый, что феерично просрёт попытку найти Люси и спасти Гажила, если тот выстрел не был обычной манипуляцией.       Машина подпрыгнула на передних колёсах, стоило Нацу резко притормозить у клонящегося вниз забора. Он вышел и захлопнул двери, не удосужившись заблокировать машину – на случай срочного побега. Драгнил выдохнул накопившийся до тошноты воздух, съёжившись от этой отвратительной картины. Изгородь и забор проржавели и удручённо завалились в сторону, едва касаясь земли. Стены двухэтажного дома обросли и почернели, собственно, как и каменная кладка тропинки ко входной двери – ощущение, будто бы Нацу бредёт через степь.       В голове всё ещё были бросающиеся яркостью и насыщенностью картинки этой территории до подобного заброшенного состояния. В душе что-то перевернулось и встало под неправильным углом – неприятный осадок после слишком сокровенных воспоминаний с детства. Безусловно, его брат знает, когда назначать встречу. Остатки дома находились чуть ли не в конце, подпирая начало леса, а довершением всего служила туманная ночь и проскакивающие намёки на грозу. Позади что-то загрохотало, поэтому Нацу ускорил шаг, надвигаясь к выломанной входной двери.       Драгнил, с трудом войдя в дом, тут же пожалел о своих резких движениях – пол уныло проскрипел и слегка прогнулся. Нацу, отряхнув одежду от прилипшей паутины, тут же скукожился в лице – стены так и пестрили колоритом мерзкой дряни: начиная от подозрительных пятен, заканчивая непонятными субстанциями, свисающими с проломленного потолка. Дом однозначно в аварийном состоянии, однако он не тронут хулиганами и сатанистами – ни надписей, ни граффити, ни странных рисунков за двадцать лет? К тому же не было ни единой протоптанной дороги.

Значит, ошибка?

      Нацу громко прорычал, пытаясь подавить дикое желание что-то пнуть или отбросить со всей силы. Вероятность того, что его придавит куском потолка достаточно велика и любое его «вмешательство» в размеренную жизнь заброшки чревато отнюдь не самым хорошим. Драгнил был уверен, что близнец будет ждать здесь, а не где-то хрен пойми, где. Идея с детскими прихотями в рукоделии казалась идеальной, а сейчас, осматриваясь по сторонам и щурясь от головной боли, Нацу пытается мириться с собственной тупостью.       Он злостно пнул ногой лежащий рядом свёрток перепачканной чем-то тёмным ткани – единственное, что можно было тут пинать – и тут же услышал звук разбитого стекла. Драгнил осёкся, огляделся и тихонько развернул ткань, натыкаясь на присыпанную грязью и осколками фоторамку. Его внутренняя брезгливость верещала, что трогать это не то что противозаконно, а опасно для жизни, но Нацу, приподняв скомканную бумажку со всей этой груды, повёлся на любопытство. Что фоторамка делает в этой Богом забытом месте?

01.06.1998

      Фотография всей семьи целиком, вероятно, где-то в лесу. Салливан, придерживая целующую его в щеку Беатрис за плечо, широко улыбался, пока заводная троица мальчишек ругалась и грозилась устроить драку. Нацу узнал себя в крайнем справа ребёнке, так как, в основном, именно Нацу любил западни со спины. Бедный Зереф пытался отделаться от второго близнеца, накинувшегося на него с «объятиями». Десять лет близнецам Драгнил.       Позади что-то загрохотало, но Нацу осёкся не из-за звуков грома, а из-за тихонького «бум» где-то за стенкой. Да, дом явно требует срочного вмешательства и реконструкции, и, скорее всего, это был звук падающих остатков потолка или штукатурки. Но сейчас вокруг Драгнила сгущалась темень, как и тогда. Ночь, когда его брат, скрутив бедного ребёнка в пододеяльнике, пытался задушить.       Нацу, отбрасывая минутную слабость и ностальгию, уверенно направил дуло пистолета в дверной проём, попутно отбросив снимок на пол. Он спустил курок и сжал палец на спусковом крючке, прицеливаясь в шатающуюся тень за углом. Если он покажется, Нацу не даст сомнениям превзойти жгучее желание пустить пулю в лоб. Он не будет колебаться.

Хлоп. Хлоп. Хлоп.

      Драгнил дезориентировался в пространстве вокруг себя: ему слышится? Стены слишком громко отбивали аплодисменты – это точно хлопки в ладоши с интервалом в пару секунд. Это не ветер и уж точно не гром, а вполне реальные хлопки, словно его хвалят за догадливость. Нацу, фыркнув, только сильнее сжал рукоятку оружия, отслеживая ходящую тень за углом.       – Я в тебе не сомневался.       Близнец прошёлся по половицам бесшумно, словно ходил по воздуху. Он с вынужденной изящностью снял перчатки и опустил руки в карманы пальто, даже не переглядываясь с братом. Нацу не дёрнулся, только перенаправил прицел прямо на лоб брата и тихонько скрипнул зубами от подступившей ярости. Явился-таки, подонок.       Драгнил искренне радовался тому, что не прогадал и доверился своему чутью – значит, вероятность того, что Люси он ещё увидит, есть. Раз уж братец просто выжидал момент для неожиданного появления, значит, у него в голове есть какой-то план и, чёрт, Нацу оправдал его ожидания, заявившись сюда в одиночку. Близнец скривился в безумной ухмылке и, поправив волосы, кивнул брату.       – Опусти пистолет, всё равно не выстрелишь.       Нацу, поддавшись эмоциям, выстрелил в стенку за несколько сантиметров от глаз близнеца. В голове пульсировала мысль о каком-то доказательстве, мол, «надеялся на одно, а получил другое. Так что выкуси, сволочь». Но тот только ухмыльнулся и тихонько хихикнул, переглядываясь с дыркой в кирпиче. Меткость, несомненно, одна из достоинств Драгнила. Если нужно выстрелить – он выстрелит без промедлений и сомнений. Тем более, в голову «любимого» братца – о, это будет наилучшим подарком.       – Хочешь поспорить?       – Я уверен, что не выстрелишь.       – Где Люси и Гажил?       – Брось, ты не за этим пришёл.       Как же эта самоуверенность раздражала. Если бы не желание найти Хартфилию и Редфокса, Нацу бы и словом с ним не перекинулся – сразу же пустил на мясо. А хотя? Сначала хлопнул бы его уже мёртвого по плечу и буркнул что-то вроде: «Сам нарвался, уж прости». И только потом мясо для лесных тварей. Близнец не дрожал и, по всей видимости, решил, что он хозяин игры – соответствовал роли. Нацу, имея за спиной опыт не только в шахматах, но и в безумных стратегиях, видел брата насквозь. Тот хочет, чтобы играли по его правилам – значит, сделаем небольшое одолжение – подыграем.       – А за чем тогда?       – За ответами.       Нацу дёрнул бровью, но только сильнее вжал крючок, чтобы вот-вот выстрелить. В какой-то степени его близнец не лишён знаменитой драгниловской проницательности – найти зерно правды во всей этой куче всё-таки хотелось. Сколько бы Драгнил ни ломал голову, а разгадка не приходила: что за охота? Зачем ему Люси? Кто подстроил истребление семьи Драгнил? И это ещё без приписательств Эшли, Стинга и всех остальных «деталей».       – О, вижу, ты заинтригован.       – Тебе кажется.       – Опусти пистолет, и, обещаю, я всё тебе расскажу.       Верить ему, однозначно, нельзя. Но, если от этого напрямую зависит жизнь Люси и Гажила, послушаться стоит. Его «обещаю» ничего не стоит, да и опускать пистолет означает ослабить бдительность. Не исключено, что это просто обманный манёвр для удара в спину. Близнец хищно ухмыльнулся, стоило ему заметить проскочившее сомнение в лице Нацу – пистолет медленно опустился.       – Я весь во внимании.       – Давай играть по-честному, Нацу. У меня нет оружия.       Близнец, демонстративно вывернув карманы и прокрутившись, игриво выгнул брови – намёк на то, чтобы отбросить единственное оружие, которое Нацу успел прихватить в спешке? Драгнил прекрасно понимал, что сейчас происходит – они равняются в позиции, но брат слишком шустро обгоняет его своей хитростью. То же было в детстве – ничего не изменилось. Скрипнув зубами, Нацу откинул пистолет на пол себе по ноги и поднял руки, мол, «сдаюсь».       – В угол.       Простонав про себя, Драгнил пнул носком обуви оружие в угол, где валялись остатки сломанных ножек для стульев. Брат кивнул, ухмыльнувшись ещё шире – о, как ему доставляла удовольствие подобная послушность. На улице всё содрогнулось и, казалось, что потолок качает от подобного грохота, да так, что вот-вот всё обрушится прямо на голову. Внезапно, в нос ударила непривычная сырость, а на бетоне полуразрушенных ступенек спешно появились пятнышки. Ливень.       – Начнём?

***

25 июня, 1976 год

      Лейла довольно усмехнулась, вручая озлобленному на всё и вся Салливану пунш. Парень с выдавленной улыбкой поблагодарил подругу и принял стаканчик. Выпускной бал затянулся на долгие три часа, присутствие преподавателей напрягало, по крайней мере, тем, что молодежь даже не может в последний день оттянуться.       Одноклассники протащили алкоголь, но гневные взгляды буравили в каждом «проблемном» студенте дырки. Учителя будто бы чувствовали что-то неладное в слишком скованном поведении выпускников. Словно Церберы стояли в углу и подозрительно косились, устраняя любые слишком свободные жесты и попытки активизировать тухлое пати.       Даже музыку под себя подобрали: неистово тошнотворная классика, по типу гребанного Бетховена или еще чего. Будто бы они не наслушались Лунной сонаты за все эти года.       Драгнил удрученно заскулил, оттаптывая подошвой ритмичный шаг. Лейла прекрасно знала это унылое лицо. Салли по натуре слишком энергичен для таких нудных мероприятий. Он всегда противно дует губы и клонит набок голову, когда слишком разочарован или обижен реальностью.       – Да ладно тебе, всё не так плохо, - Хартфилия вела себя слишком тихо и смиренно для своего характера. Это однозначно было не в духе бесбашенной девчонки, любящей лишний раз вписаться в приключения.       Девушка преспокойно подмигивала мнущемуся в углу Сэму и многозначно косилась на Салливана. Парень, отчаянно хлопнув себя по лицу, снова прокряхтел, ощущая внутри вселенскую тоску в тесном актовом зале. А Лейла только тихонько хихикала, подкидывая дровишек в разгоревшийся огонь приглушенных комментариев.       – Судя по этому «веселью», все разбегутся к десяти.       – Мы можем прямо сейчас уйти. Салли, верь мне, наша ночь только начинается.       Хартфилия слишком тихо лепетала о своих грандиозных планах, шепча другу на ухо. Драгнил даже глаза выпучил от удивления, когда она незаметно покосилась на слишком глубокую сумку не в тон миленькому синему платью. Салли взбудоражено выдохнул. Лейла слишком непредсказуемая для того, чтобы точно быть уверенным в её последующих шагах. Тем она и влекла, что просто кипела активностью, риском и внезапностью.       Пусть они и знакомы достаточно, чтобы между ними была какая-то предполагаемая телепатическая связь, но Хартфилия всегда умела обескуражить его. Да они целый месяц учебы прогуляли по её инициативе!       – Да ты сумасшедшая.       Это стало привычкой. Драгнил довольно ухмыляется с неверующим взглядом, а Лейла горделиво качает головой с подтекстом, мол, «продолжай, мне нравится».       Этот дуэт всегда удивлял всех окружающих невероятным контрастом. Салливан всегда умел обольстительно улыбнуться, обеспечивая себе любовь не только таявших школьниц, но и престарелых учителей (которые только и натягивали ему оценки раз за разом). Пусть Драгнила с трудом оставили в школе за многочисленные прогулы, драки и распитие алкоголя на крыше, но парень отличался кричащим прозвищем «Счастливчик», так как вытягивал школьную баскетбольную команду на всех матчах. Парень пристрастился к столовым котлетам и всегда получал редкий купон на бесплатный обед от поварихи.       Лейла всегда оказывалась в центре любого скандала. И всегда выходила сухой из воды, благодаря родительской «благотворительности» и лишнему вкладу в стены школы. Хартфилия знала всё и обо всём, крутила чуть ли не всех завидных красавчиков вокруг пальца, и имела славу вечной заводилы. И только узкий круг лиц знал о её мягкосердечности к бездомным животным и странном интересе к древним романам.       Пусть они и гримели на всю школу, как невероятный дуэт, – никакая вечеринка не проходила без обязательных билетов «Для Салли и Харти», а за спинами их называли чуть ли обезумевшей парочкой влюбленных. И судя по тому, как они всегда держались в куче и всегда попадали в что-то крупномасштабное вдвоем, их отношения действительно выглядели, словно они влюбленная пара с одним шилом в заднице на двоих.

Но было одно маленькое «но».

      Безусловно, если что-то случится, Лейла заползет в самое верхнее окно дома Драгнил, вскарабкавшись по ветвям хиленькой яблони, чтобы прийти и нажаловаться перепуганному Салливану, выскочившего из угла со скалкой в руках и в милых семейниках. Да и Салли душу вывернет только перед кажущейся надменной Хартфилией, только потому что именно она умеет без слов понять и так успокаивающее гладить по голове.

Но было одно маленькое «но». Беатрис Хилл. Или просто Трис.

      Девочка из интеллигентной семьи, с замашками тихони и ребенка-призрака. Её внешность ничем не привлекала: низкий рост, смолянистые кудряшки, веснушки, самая малость пухлости в фигуре и через чур предсказуемый образу характер с посылом «я лучше здесь постою, помолчу». Как ни посмотри, не того поля ягоды и совсем не вписывается в этот заводной и яркий контингент.       Но она стояла рядом с Лейлой и стеснительно прятала украшенное неплохим макияжем лицо, тесно подпирая плечом плечо подруги. И все бы ничего, но все труды Хартфилии сделать её внешность чуточку ярче пошли насмарку, так как Трис ни в какую не хочет просто расслабится. В ней есть это таинственная искра привлекательности, но из-за чрезмерного, иногда даже бесящего стеснения, Беатрис теряет потенциальных кавалеров. А из парней единственный, кто хоть как-то может оценить кривым-косым словом (потому что нормальные комплименты делать еще не научился) её образ – Салливан.       И именно Драгнил всегда чуточку больше беспокоился о вечно влипающей куда-то Хилл, так как девочку явно обошла стороной удача.       Лейла, подхватив обоих за руки, смылась с выпускного, прикрывшись тем, что её тошнит и за ней, соответственно, приехали родители. Никто и проверять не стал, так как Сэм понял уловку и тут же перекрыл дорогу «проверяльщикам» с жалобами на здоровье.       Ребята побежали в сторону заброшенного когда-то жилого дома в три этажа и с веселым гоготом и тихим проговариванием Трис о том, что их по любому найдут и накажут, компания уселась на крыше. Драгнил, радостно хлопнув в ладоши из-за вида выставленной Лейлой бутылки отцовского бренди, принял алкоголь для того, чтобы торжественно открыть. Хартфилия вручила Трис подготовленные стаканы и выудила из бездомной сумки продолговатую бутылку с соком.       – Ты разбавлять вздумала?       Салли недоуменно уставился на встрепенувшуюся глупым вопросом подругу. Девушка хмыкнула и пожала плечами, будто бы это было очевидным.       – Я не собираюсь нажираться в дорогом платье. Мне вылетит, если припрусь домой «как обычно». Тебе ли не знать?       Парень хмыкнул, прикинув, что, раз уж у Хартфилии родители с загонами, но при деньгах, то это вполне нормально. Тем более, что её семейка составлена на строгих аристократических стандартах. Не дай Бог узнают, что они тут делают. Никакой элитный университет девушке не светит. Салливан разлил алкоголь и, с довольной улыбкой, в радостных подпеваниях, поднял тост за последние мгновения надоевшего детства.       – Как же я буду скучать по нашим вечерам!       Громко протянул парень, сощурившись от горькости и едкости спирта. Он устало откинулся на полуразрушенное каменное ограждение под всеобщий смешок. Трис с легким пьяным румянцем хохотнула, а Лейла широко улыбнулась, склонив голову в его сторону.       – Я буду по вам скучать, если предки всё-таки отправят меня за границу.       Хартфилия тоскливо уперлась взглядом в небо, прошептав фразу, будто бы делилась каким-то секретом. Салли понимающе хмыкнул, вытянувшись в ухмылке, а Хилл всхлипнула, совсем расклеившись.       – Всегда-всегда вместе!       И, прохрипев в рыдающих завываниях, схватила друзей за шеи, крепко втиснувшись в групповые объятия. Драгнил и Лейла ойкнули от неожиданности. Они переглянулись и с обоюдным непониманием, перерастающим в что-то теплое, прижались к друг другу, насмешливо хихикнув в строну быстро пьянеющей Беатрис.

Было бы чудесно, если бы они навсегда остались таким необычным трио.

***

19 августа, 1976 год

      – Я поступил!       Салли залетел в кафе, словно ракета, тут же чуть ли не сбив с ног гневно комментирующую официантку. Чашка, выскользнувшая из рук, с грохотом ударилась об плитку и разбилась вдребезги: на полу появилось темное пятно остатков кофе вперемешку с осколками. Лейла хохотнула и прикрыла рот бумажным меню, чтобы Драгнил не видел той довольной ухмылки, растянувшейся на её губах, когда он спешно просил прощение у персонала.       – Я поступил.       На этот раз, повторенная фраза звучала куда спокойнее, но всё с теми же обескураженными эмоциями. Пусть под его глазами виднелись темные пятна бессонницы и ожидания, но это компенсировалось счастливым румянцем на смуглой коже и той широкой улыбкой, упорно припрятанной за подрагивающими губами. Он ждал ответа так долго!       Хартфилия удовлетворенно хихикнула, припоминая обстоятельства, при каких он все же подал заявление и документы. Девушка отхлебнула кофе, демонстрируя мнимую незаинтересованность к подробностям.       – Алле! Я поступил в лучший университет с архитектурным направлением, а ты молчишь и даже не прокомментируешь?!       Салливан требовательно уставился на спокойную подругу, отмечая её приподнятость настроения, и противно шикнул. Строит из себя такую деловую, а ему тут так подфортило! Могла бы хотя бы равнодушно похвалить за усилия и старания.       – Напомни-ка, чья это заслуга?       Лейла опустила чашку на стол и бросила в сторону напрягшегося парня подозрительный, даже насмешливый взгляд. Салли раздраженно фыркнул, откинувшись на обшарканную спинку старого дивана. Конечно, сейчас начнем вешать все заслуги ей, только потому что она силком заставила его отправить именно туда документы.       Хотя, по правде, если бы не Хартфилия, он бы и не допустил мысли о том, что будет учиться в подобном заведении. К тому же за хорошие баллы по экзаменам и высоко оцененные работы – в полцены! Его родители точно потянут первый семестр, а там он найдет работу и оплатит все остальное. Главное, что бегло проскочившая мечта «А если…» – стала реальностью.       Он пробубнел что-то в духе вымученной благодарности и надулся, словно его чем-то обидели. Лейла уставилась на непричесанную копну розовых волос, отметив его рвение прибежать сюда на всех парах и поделиться новостью, не прихорашиваясь.       – Когда уезжаешь?       – В следующую субботу.       – Когда приедешь?       – Через год-два. Сама знаешь, мне нужно найти хорошую работу и закрепиться в городе.       – Ты и работа?       Она хихикнула в ладошку, представив его в роли автомеханика или официанта. Это максимум, на который он может рассчитывать без высшего образования в таком огромном городе. Но парень был вполне работящим и целеустремленным, наверняка, добьется, чего хочет, даже если поначалу будет отругиваться матом.       – Не смешно.       Салли слишком злостно бурчал в её сторону, всё еще обижаясь за перевешанные лавровые венки. Хартфилия толкнула его туфлей в ногу, чтобы перестал морщить лицо, но он только брезгливо отмахнулся с немым вопросом на губах «что ты от меня хочешь?». Оба выдержали паузу, пока Драгнил, зардевшись совсем незаметно, уперся взглядом в окно.       – Придешь проводить?       – Конечно.       И Лейла, отпив кофе, постаралась скрыть собственный румянец на щеках, убедительной улыбкой. Салливан знакомо ухмыльнулся, ощущая резкое облегчение и отлёгшее волнение. Он так хотел поделиться с ней своим маленьким достижением и выразить благодарность за её немаленький вклад и своевременный пинок под зад. Она слишком много значила и слишком много занимала места в душе, чтобы с такой беззаботностью и наковерканной на лице радостью взять и оторвать вместе с этим городом детства и бурлящими в голове воспоминаниями.       Лейла была единственной, за кем бы он действительно скучал. Ни отец, ни мать, ни что-либо еще. Ничто не было весомой причиной в его жизни сорваться в полвосьмого и прибежать сюда, хекая вчерашним ужином, кроме Лейлы.       И ему действительно хотелось в последний раз крепко-крепко обнять и спешно чмокнуть в её макушку на вокзале. И, чёрт, Салливан и сам совсем незаметно всплакнул, если бы увидел в уголках её глаз слезы.

***

22 августа, 1976 год

      Беатрис должна была уезжать завтра рано утром в портовой город, чтобы заселиться в общежитие. Всё-таки учеба безжалостно раскидала их по разным городам на долгий год или даже два.       Пока было время до рассвета, Лейла и Трис, развалившись на постели, болтали ни о чем, иногда зарекаясь на тему туманного будущего. Хартфилия предложила заплести косички, потому что как никто любит путать пальцы в шелковых кудряшках. Волосы Хилл имели необычную густоту и блеск, а также отличались поразительной памятью формы: сколько не расчесывай – всё равно пряди подпрыгнут, закрутившись в легкие кудри в воздухе.       Укладывая пряди в тугую косу, Лейла с тяжестью выдохнула, ощущая появившуюся тоску за подобными вечерами. Беатрис оглянулась, недоумевая неестественной тишине вечно разводящей диалоги на абсолютно любые темы подруги. Хартфилия не шутила, ни разу не упрекнула её по поводу стеснительности, хотя, Трис ждала привычного материнского укора от Лейлы.       Но она молчала. Словно обдумывала что-то, осевшее тяжелыми и глубокими мыслями.       – Я хочу сказать ему на вокзале.       Хилл поняла о чем речь.       Дружбы между мальчиком и девочкой без медленно перерастающей мысли о простой дружбе в легкую влюбленность не бывает. Лейла до последнего противилась очевидным доводам и научным комментариям с процентным соотношениям случаев «бывает/не бывает» от Беатрис.       И хоть её удалось убедить, что ничего простого в отношениях известного дуэта Салли-Харти нет, Лейла упиралась и цеплялась зубами в землю, приговаривая, мол, «ни в жизни! Ты говоришь о Драгниле, а он мне чуть ли не родственник! Для меня это сравнимо инцесту!». Хотя, она потом признала абсурдность собственных мыслей по поводу мнимой родственности, факт того, что он ей симпатичен, отлаживала в заколоченный ящик «подумаю потом».       Вывод того, что оступилась на этой тонкой планке «дружба» над обрывом «что-то большее» именно Лейла, Трис сделала, когда увидела это бурчащее лицо и пылающий взгляд в сторону лапающих Драгнила девушек.

Беатрис обозвала это чувство собственничеством и ревностью. Хартфилия – тактичностью и перфикционизмом в социальных сословиях.

      Но подруга решилась признаться и это хорошо. Потому что Беатрис более чем уверена, что Салливан ответит ей взаимностью: теплее и влюблённее взгляда, брошенного парнем в сторону девушки, Хилл еще не видела.       – У тебя всё получится.       – Думаешь?       – Знаю.       – Спасибо, Трис. Правда, спасибо за всё.       Заворачивая резинку, Лейла мечтательно терялась взглядом в отблеснувших свет лампы прядях, раздумывая обо всех счастливых вариациях будущего. Хилл с силой закусила губы, цепко отдернув пальцами край ночной рубахи на коленках, и тут же потупила глаза. На языке засела горечь, но делиться страшной тайной девушка не спешила, надеясь, что эта тяжесть в груди улетучиться, стоит ей уехать далеко-далеко. Но от этих беглых мыслей с надеждами, что всё ею же построенное крахнет, Беатрис воротило от самой себя.

***

25 августа, 1976 год

      Лейла сидела под бетонной колонной, подпирающей крышу вокзала, и вытирала залившие лицо слезы ладонями. Машина дяди, подготовленная за полтора часа до отъезда, не вовремя сломалась в двадцати милях от здания железнодорожного вокзала, и подъехала с опозданием в десять минут, когда поезд уже отчаливал со своим раздражающим «чу-чу!».       Третья платформа слишком удачливо оказалась за первым поворотом, а запыхавшаяся девушка тут же начала искать взглядом окошко, где бы красовалось обиженное лицо Салливана. Но, то ли не сложились звезды, то ли день обещал быть слишком неудачливым для её знака зодиака, то ли судьба решила распорядиться именно таким образом – поезд слишком стремительно набирал скорость.       И бежавшая со всех ног Хартфилия вслед резко ускоряющемуся восьмому вагону, выкрикивала глупые просьбы остановиться. Мешающее «чу-чу» заглушало любые её слова, сколько бы она ни напрягала гланды, поэтому ей приходилось ускоряться, сбивать прохожих и отбивать пятки об бетон, так как подошва туфлей оказалась сильно чувствительной.       Она прекрасно знала, что если хотя бы успеет зацепиться взглядом за розовую копну волос, то уже оправдает себя – она пришла и сейчас бежит, спотыкаясь и чуть ли не скатываясь кубарем под рельсы. Хартфилия махала руками и орала машинисту, не заморачиваясь мнением окружающих, наверняка бросающих в её спину обидные колкости.       Лейла всё еще надеялась, что Драгнил вот-вот выскочит из-за угла и ехидно хихикнет, поведав о том, что перепутал время.

Но никто не появился весь такой в неожиданности.

      Поезд уехал вместе с Салливаном, наверняка отгадывающим загадку о причине «не прийти и не попрощаться». И даже слишком громкие крики, переходящие на истерический хрип с конца платформы, не смогли вернуть утерянные, но такие драгоценные секунды, когда Лейла могла бы поделиться с Драгнилом еще никому не доверенными словами.

***

24 декабря, 1978 год

      Салливан завалился в квартиру совсем неожиданно ровно тогда, когда Лейла ставила на стол продукты для рождественского салата.       Он, с привычной улыбкой и одним огромным пакетом сюрпризов, зашел, стряхивая с отросших волос снег. Драгнил хохотал и что-то рассказывал, иногда хмурясь от недовольства, когда Хартфилия заикалась в извинениях насчет последней встречи. Парень отметил всю непривычную подруге скромность в простых стенах однокомнатной квартиры, но с легкой горчинкой в голосе признался, что ему не привыкать. Салли заметно возмужал и окреп в плечах и груди. Он стал куда серьезнее и куда голоднее обычного, навалившись на поданный Лейлой скорый ужин.       Драгнил коротко обмолвился об учебе простым «все нормально», больше прокряхтев в негативных комментариях о трудной работе и нескольких подработках. Так как цены в городе оказались заоблачными для среднестатистического жителя провинции, ему приходилось упорно работать в мастерской, на мойке и даже на стройке. При том, соединять всё с тяжелой учебой архитектора, всеми экзаменами и проектами.       Лейла упомянула, что подрабатывает у хорошего знакомого отца в отеле на ресепшене, но этой мелочи хватает на оплату аренды и даже легкий праздничный ужин в гордом одиночестве. Вечер прошел незаметно и слишком скоротечно, из-за чего Хартфилия начала сожалеть обо всём несказанном и утаённом в глубине души.       – Как Беатрис?       Салли сгреб всю посуду в раковину и прошелся по скрипящему полу, шаркая по оголенным половицам носками. Хартфилия задумчиво закусила губы и неуверенно качнула головой. Чай успел остыть, поэтому девушку подумывала снова поставить чайник.       – Не знаю, я отправила ей письмо где-то неделю назад. Думала, приедет ко мне, скрасит Рождество, но, похоже, еще не получила.       – Да, почта загружена письмами и подарками, поздно спохватилась.       Лейла подозрительно покосилась на него, словно говорит с великим знатоком всего и всея. Драгнил присел рядом, подпрыгивая на новеньких подушках дивана. Квартира хорошо отапливалась, поэтому резко стало как-то душно.       – Я разгружал все это в прошлом году, не удивляйся.       Девушка хихикнула, ощущая давно забытое чувство теплоты, отдающееся колкой дрожью в коленках. Все резко поменялось, проворачивая каждую жизнь под разным градусом. Трис уехала и тяжело работает уже практикующей медсестрой, Салли лелеет мечту наблюдать строительство кричащих новизной идей зданий по собственным проектам и разработкам, а Лейла тратит драгоценное время, чтобы выучиться ведению бизнеса, изучая все тонкости экономики, как того хотел отец.

Что будет потом и заведет ли время каждого еще глубже и дальше, чем сейчас?

      – Я перевожусь через полгода.       Драгнил выпалил эту фразу слишком быстро и слишком сдавленно, чтобы говорить о какой-то радости. Хартфилия замерла, с вопросом разглядывая его резко потемневшее лицо. Эта неуверенность и эти многочисленные недоговорки о деталях сбивали с нужной мысли. Девушка не спешила воспринимать всё, спохватившись на первой фразе, поэтому взвинчено ждала разъяснений.       – Куда?       – На другой континент. Мне предложили доучиться там и сразу же начать работать.       Она ухватила ртом воздух и тут же резко разбилась внутри вдребезги. Тело стало ватным от приблизительного представления, как это далеко и насколько это долго. Склонив голову и выдержав паузу, Лейла взвесила всё. Её мнение и отношение к только что услышанному никак не должно повлиять на желания и мечты Салли. Он слишком много и слишком упорно работал ради наверняка одного-единственного шанса вырваться и стать кем-то.       Драгнил сказал это не просто так – он колеблется, слишком долго она его знает, чтобы предопределить заложенные под этой хмуростью мысли. Другой континент, другая страна и совсем другие люди – это, безусловно, сложно. Салли знает, что нужно соглашаться, но он знает, что когда туда приедет – останется совсем один на пару со своей мечтой.       – Езжай. И ни о чем не думай.       Он дернулся от неожиданности и тень с лица спала. Салливан волнительно опустил брови, всё еще недоумевая резкости ответа.       – Лейла…       – Ты обещал, что когда я займу место отца, ты спроектируешь мне самое шикарное здание во всём городе.       Хартфилия выдавила улыбку и преодолела себя в том, чтобы сделать этот легкий жест настоящим и искренним. Пусть и вышло с натяжкой, но парень поверил и заметно приободрился. А ей только-только пришла в голову мысль прошептать ему на ухо сокровенные слова, хранившиеся в сердце столько времени. Но сейчас это будет только тормозящим его аспектом. Ответит, не ответит, его мечта утратит свою важность, так как Лейла прекрасно знает свою приоритетность.       Её Салли должен садиться на самолет с уверенностью в собственном успешном будущем, а не с мыслью, что и как с Хартфилией.       И поэтому, заботливо накрыв засопевшего парня пледом, она присела рядом, удерживаясь на подрагивающих коленках. Драгнил успел разложить диван и умоститься под стенкой, не заморачиваясь насчет постели. Он выглядел уставшим и что-то взволнованно шептал губами, морщась от надоедливых картинок. Девушка мягко примостилась рядом, чуточку нависнув над его лицом.       Лейла бережно скользнула пальцами по его щеке, засматриваясь на по-детски невинное и чистое личико. Лохматые волосы небрежно обрамляли прямые черты лица, щекоча прядями челки нос. Хартфилия моргнула, оклемавшись от навязчивого сна и, волнительно сжав губы, прижалась ими к его. Она предполагала, что будет, если он проснется. Ответит или нет? Удивится или ухмыльнется от всей неловкости ситуации?       Но Салли мирно спал, даже не дернувшись от теплых касаний чужих губ. Девушка хотела требовательно растянуть такой драгоценный момент, но боязнь оказаться замеченной взяла верх. Возможно, она тайком украла его первый поцелуй? А может, и нет – кто знает, что случилось за все те прошедшие и потерявшие краски дни. Так или иначе, она отдала ему свой первый поцелуй и несколько лет незамеченной и осознанной влюбленности.       – Я люблю тебя.       Возможно, когда-то наступит время, когда Лейла сможет сказать это не приглушенным шепотом – одними лишь губами, когда он, в неведении очевидного, сладко спит, – а прямо в лицо.

Лишь бы это «когда-то» наступило.

***

4 октября, 1981 год

      Лейла удрученно обхаживала новое здание компании. Отец всё еще отсиживал место управляющего, но девушка выбила себе временную должность гендиректора по получению диплома с лучшими отметками и комментариями благодарности.       Завалившись в собственный, пока еще не обставленный кабинет, девушка устало плюхнулась на стул, забывая о том, что он единственный, кто отличался старостью и полуразваленностью. Ножки громко заскулили и Хартфилия испуганно приподнялась, не испытывая судьбу оказаться упавшим на пол и что-то себе сломавшим гендиректором на испытательном сроке.       В двери глухо постучали, и Лейла дала разрешение зайти, пытаясь привыкнуть к приказному тону, идентичному её отцу. Секретарь спешно вручила бумаги и, извинившись оправданием срочной работы, выбежала. Лейла, усевшись на край стола, с интересом рассматривала полученные письма и бумаги. Сбрасывая на необставленное канцелярией рабочее место всё не заинтересовавшее, в руках остался один увесистый конверт яркой бумаги с причудливой маркой какой-то птицы.       Любопытно хмыкнув, она дернула за уголок, чтобы распечатать таинственное письмо. Из конверта выпало конфетти и блестки, осыпаясь красочным дождем на пыльный от ремонта пол и носочки лакированных туфлей.

«Приглашение на свадьбу!»

      Заинтересованно выудив открытку, Хартфилия удивилась титульному гладкому листу и снова внимательно вчиталась в широкие буквы и незамысловатые рисунки рядом. В голове закрутились все отпечатавшиеся лица знакомых, имена которых она вряд ли вспомнит – половины так точно. Кто такой шустрый, что уже рвется в брак, если возрастная категория знающих её достаточно близко, чтобы пригласить на подобное мероприятие – до двадцати шести?       Открытка выглядела самодельной, а рисунки разграфлены достаточно хорошо, даже профессионально. Кто-то постарался заинтересовать её, поэтому Лейла поспешила развернуть полное загадок приглашение.

«Дорогая Лейла! Мы счастливы пригласить тебя на нашу свадьбу, которая состоится 12 ноября 1981 года…. В городе… В двенадцать часов дня около ресторана…. Мы бы были очень признательны, если бы ты разделила с нами это событие! С уважением, Салливан и Беатрис.»

      Лейла неосознанно поперхнулась воздухом и снова бегло пробежалась по строчкам, выведенным знакомым почерком. Эти завитки возле определенных букв. Этот наклон и чрезмерная педантичность в написании, от чего виднелся не стертый карандаш в углу некоторых слов. И этот гребанный рисунок мордашки кота на детский манер – так, как когда-то рисовал Драгнил, запоганивая все поля и обложки её тетрадей.       В одно мгновение всё рухнуло внутри, так как же, как и Хартфилия.       Она с грохотом упала на пол, больно ударившись спиной от неудачно проехавшего вдоль хребта уголку стола. Но ни болезненного мычания, ни завываний от еще оставшихся фантомных ощущений – ничего не было. Кроме мысли о том моменте, когда она загадала желание на сочельник преждевременно: чтобы когда-то рассказать Салли о своих чувствах, смотря в его лицо с привычной прямотой.       В лицо, которое она помнит до последней детали, до незаметных шрамов от неловких падений с деревьев и проигранных потасовок; до сумасшедшей четкости памяти, где только что всплыла его задорная улыбка. Её Салли просочился сквозь пальцы, ровно, как и все мечты рвануть к нему через две недели с неожиданным визитом.       Щемящая пустота и пекло в глазах – всё, что помнила Лейла Хартфилия, перед тем, как истерически захохотать от всей той иронии, захлебываясь хлещущими и бьющим по щекам слезами.

***

      Салливан удрученно выдохнул, рассматривая получившуюся пирамиду из коробок. Ночка обещала быть слишком увлеченной перебор вещей и их правильным расположением. Новая квартира пустовала и отдавалась отголосками нетронутости и какой-то девственности. Беатрис, пропыхтев, вывалила на пыльный от штукатурки стол полученные письма с ответными поздравлениями. Драгнил ухмыльнулся и заикнулся в каком-то анекдоте, пока будущая жена с заметным увлечением разбирала конверты.       Темные кудряшки как всегда собраны в тугую косу и украшены яркой резинкой с декоративной ромашкой. Девушка хихикала, вслушиваясь в смешную историю мужчины, пока перечитывала имена всех отправителей.       – От Лейлы что-то есть?       Салли заметно нервничал, когда разговор доходил до темы лучшей подруги, потому что Трис как-то напряженно отнекивалась на вопросы о Хартфилии. И не потому что не знала, а, скорее, неохотно делилась хоть какой-то информацией. Драгнил замахивался и сам написать, предупредить, но его девушка говорила о чем-то другом, мол, «не забывай, что нужно попросить у Элиота подготовить торт. Не беспокойся, я сама ей напишу, дорогой».       Лейла – единственная, кого он по-настоящему будет ждать на свадьбе, потому что без неё праздник потеряет краски и радость уполовинится.       Беатрис охнула, когда увидела в последней стопке письмо от Хартфилии. Бережно развернув конверт, девушка поспешила прочесть его, но Драгнил тут же вырвал из её пальцев листок с непривычной грубостью.

«Дорогие Салливан и Беатрис, Как бы мне ни хотелось быть рядом с вами в этот чудесный день, прискорбно сообщать о моем отсутствии. От всей души хочу поздравить вас и пожелать всего наилучшего, включая прочность и долгосрочность вашего союза. Обещаю, что прилечу, как только смогу, чтобы поздравить лично.

С уважением и крепкими объятиями, Лейла.»

      Послание было таким же коротким и режущим по сердцу, как и её заявление. Специально выделенное место возле жениха будет пустовать, и милая улыбка её губ не скрасит большую часть нудного вечера, наполненного лишь долгими речами.       Салли с тяжестью выдохнул, ощущая резкую надобность в её привычных успокаивающих жестах, всегда оказывающие должный результат. Внезапно захотелось увидеть её в проеме входных дверей – счастливую, улыбчивую и неизменно прекрасную – с бутылкой шампанского и радостными возгласами. Захотелось услышать цокот каблучков на лестничной площадке и легкое хихиканье девичьего голоса, отдающееся эхом.       Трис заботливо скользнула ладошкой по плечу, но в этом движении не было спокойствия. Сейчас она сеяла внутри такую же тревогу и недоумение, но это, отнюдь, не касалось Хартфилии. Потому что Трис уже успела вычеркнуть Хартфилию из своей жизни. Это стало понятно, когда девушка, успокаивая жениха, не задавалась тем же немым вопросом, что и сам Драгнил. Для Беатрис больше не существовало Лейлы.

***

22 апреля, 1987 год

      Лейла спешно вышла замуж за сына партнерской компании – Джуда. Мужчина согласился взять её фамилию и не упрекал за излишнюю молчаливость или огромную любовь к работе. Никакой церемонии и пышности события не было, краткий экскурс в дело и секунды, растянутые подписью, прежде чем муж чмокнул её в уголок верхней губы.       Она виделась с семьей Драгнил пару лет назад, когда мимоходом проезжала по работе. Быстро заскочила, всучила подарок вместе с заранее подготовленными словами и, не обменявшись объятиями, выпорхнула из квартиры, разжевывая на ходу вылетевшую от Беатрис фразу о ребенке. Теперь они обмениваются открытками на особые праздники, где Лейла выдавливает из себя счастливое лицо и слащавость в пожеланиях. Девушка придумывает отговорки на предложения приехать погостить, потому что прекрасно знает, кто это пишет и кто этого по-настоящему хочет.       И даже фотография маленького сынка с папиными глазками не мотивировала её приехать и хотя бы потискать этого забавного пупса с лицом фарфоровой куколки. Пусть она и отнекивалась занятостью, но на самом деле причина крылась в этих раздражающих черных кудряшках, схожие с теми, которые она любила перебирать в пальцах.       В голове только работа, работа, работа.       На всех мероприятиях и частных встречах Лейла ведет себя слишком смирно и серьезно, так что узнать в ней ту сумасшедшую девчонку из безумного трио – будет глупым «перепутал». Жизнь поменяла всё на свое усмотрение, играясь жалкими жизнями, словно картами. Но вот, если бы Хартфилия была бы противником в этой игре, она бы постоянно пасовала и сдавала свои позиции, несмотря на демонстративную уверенность.       Джуд вырос в глазах девушки только спустя какое-то время, но искреннего ответа на фразу «Я люблю тебя, ты это знаешь?» мужчина ни разу не получил. Довольствовался улыбками и редким смущенным шепотом «Да, знаю». Между ними не было какой-то особенной близости, жена пару раз заикалась о ребенке, но никак не получалось, сколько бы не пробовали.       Мужчина не винил её, потому что понимал, что в её сердце – пустота и для того, чтобы её заполнить, нужно время. Много времени и сил, чтобы, наконец, не корить себя в её фальшивых искренностях. Он действительно хотел однажды занять пусть даже и укромное местечко в её жизни, потому что Лейла этого заслуживала.       Ворочаясь на подушке, Хартфилия не спала, сбиваясь со счета перепрыгивающих овечек. Джуд сладко посапывал, уткнувшись носом в её обнаженное плечо. Горячее кольцо рук сжимало её и от дискомфорта отсутствия одежды пекло в ладонях. Блондинистые волосы отросли до лопаток, когда в моду вернулась подобная длина. Сейчас же они неприятно щекотали щеки, развалившись на подушке золотым кублом.       – Я люблю тебя, ты это знаешь?       И так каждый раз. Джуд шептал это каждый раз, когда Лейла не хотела это слышать. Он сжимал её в объятиях и целовал лопатки, тешась хотя бы этим. Она стыдливо жевала губы и жмурилась от пекла слез, сжимая прохладными пальцами его теплые ладони на своей груди. Ей не хотелось это слышать от него, потому что это было несправедливо.       Пытаясь представить, как горячий шепот обдает её кожу, и знакомая ухмылка растет на губах, становясь всё шире и шире – она понимала, что, если представит что-то подобное, ответить взаимностью Джуду равносильно самому жестокому отказу. Но и от этих картинок постепенно воротило. Только потому что это было несправедливо: представлять, как заветные слова говорит кто-то другой, не предназначенный ей; как её касается кто-то другой, слишком далекий от этой смятой постели.       – Да, знаю.

***

10 ноября, 1987

      Звонок в дверь застал Хартфилию рано утром и, моментально оклемавшись от остатков сна, она зашаркала ногами по полу новой огромной квартиры, на ходу вздрагивая от колкого холода поздней осени. Джуд отлучился в командировку по их уже общему делу, упросив жену самую малость отдохнуть и остаться в городе – предоставленная сама себе на пару дней. Противится простым и естественным желаниям мужчины сделать что-то ради своей женщины, было бы глупостью и каким-то неуважением.       Сонно протерев слипающийся глаз, Лейла отворила двери, не удосуживаясь заглянуть в дверной глазок. И резко пожалела о своей беспечности.       – Доброе утро!       Беатрис стояла на пороге, принесенная ветром с далекого запада. Она искрилась счастьем и даже не кривилась в лице, потому что сумка действительно выглядела тяжелой. Каких-то прямых причин закрывать двери перед её носом не было. Кроме личных и сокровенных, о которых ей не нужно знать. Драгнил улыбчиво прошлась взглядом по обескураженному лицу Лейлы, тревожно рассматривая примесь сразу нескольких противоречащих и иногда синонимичных эмоций.       – Привет…       Лейла надеялась, что девушка приехала с огромной сумкой в гости к матери, потому что её действительно пугала мысль о возможном гостевании. Оставаться лицом к лицу с женщиной, когда-то плюнувшей тебе в лицо в собственной квартире без поддержки мужа? Но самые тревожные догадки оказались реальностью: Трис приехала в гости, чтобы отдохнуть от слишком бурной жизни в огромном городе, заодно вспомнить былые деньки, когда они были совсем юными.       Лейлу не радовала перспектива заносить задницу на поворотах, но терпеть приходилось. Сцеплять зубы, давить на десна и молчать, потому что повода выставить её за порог, обеспечивая окончательный крах дружеских отношений с Салли, не было. Да и копаться в грязном белье не хотелось. Возможно, это был знак свыше, мол, «пора бы уже разобраться, нормально поговорить и принять жестокие реалии сегодняшнего дня».       – Я жду ребенка.       Хартфилия прекратила мыть посуду и откинула обнадеженные мысли о примирении, стоило ей услышать мечтательную нотку в её голосе. Девушка думала, что на Зерефе всё началось и закончилось, но, судя по реакции Драгнил, все всё знают и подобный исход вполне ожидаемый. То есть, Салливан об этом прекрасно знает и это не очередной капкан, удерживающий его рядом с женой столько лет.       – Если девочка, то назовем Адель, а если мальчик – Нацу.       Лейла дрогнула, услышав эти имена. Она помнила их и грезила назвать так собственных детей, при этом единственный, кто об этом знал – Драгнил. Адель – это имя, полюбившееся с первых строк романа про брошенную всеми девушку; героиня смогла достичь счастья, будучи упертой и уверенной в завтрашнем дне. А Нацу…       Хартфилия отчетливо запомнила момент, когда парень смеялся, комментируя, что Нацу – слишком странное имя, не вяжущееся с фамилией Хартфилия. Да и что оно вообще означало, и где девушка его откопала? Лейла пыхтела и толкала его в плечо, грубо отзываясь, что он лучше всё равно не придумает.       Нацу Драгнил звучало намного лучше и, похоже, Салли удалось придумать невероятную комбинацию.       Пробуя имя наверняка заводного мальчишки на вкус, губы дрогнули в горькой улыбке. От милейших картинок широкой отцовской улыбки и лохматости ярких волос, Лейла успела полюбить этот пробежавший в голове образ. Мальчик наверняка будет копией Драгнила: также будет глупо шутить и тайком заботиться о ком-то важном.       – Не знаю, где Салли услышал такие имена и чем они ему приглянулись, но мне уже не принципиально. Хотя, я всё еще против этих имен, но он так хочет, так что пусть останется.       Беатрис не придала значению, что вода резко перестала разбавлять её увлекательные истории. Хартфилия притихла, но менять надоевший вид спины, укутанной в джемпер, не спешила. Лейла достаточно резко обернулась, но радостью, отнюдь не сияла. Скорее, как-то подозрительно бросала косые взгляды в сторону Драгнил и кривила губы. Трис напряглась, осознав, что это предупреждающий сигнал о разговоре, который не трудно было предугадать. Девушка сжала в пальцах стакан с подлитой водичкой, метнувшись глазами в сторону блеснувшего на свету обручального колечка.       – Давай будем честными друг с другом, Трис. Зачем ты приехала?       – Вспомнить деньки, которые мы коротали вдвоем.       – Вешай лапшу на уши кому-то другому.       Хартфилия слишком грубо бросила эту фразу, тут же раскусывая лживые слова. Она заметно научилась распознавать ложь благодаря работе, поэтому придумывать какие-то оправдания выглядели бы жалким зрелищем. Драгнил хмыкнула, предвкушая, о чем зайдет разговор. Внутри засеменило сомнение, но гордость собой брала верх раз за разом, когда Беатрис задумывалась о своих поступках и, возможно, о доле какого-то эгоизма.       – Тебя совесть не мучает?       – А должна?       – Ты знала, что я его люблю.       – Знала.       – Так почему ты так поступила со мной?       Лейла с горечью поджала губы, ощущая неприятный всплывший осадок. Она спрятала в себе давно забытое и только сейчас снова осмелилась отворить замки собственных шкафов с припрятанными скелетами. Это должно было рано или поздно случится. Это был вопрос времени, потому что сидеть и отмалчиваться столько лет – был лишь ущерб самому себе.       – Потому что тоже люблю.       Хартфилия охнула, зашипев под нос от пекла в глазах. Это было очевидно! Все это время она не замечала очевидное! Ещё со старшей школы Драгнил лишний раз заботился о Хилл, потому что именно она была занозой в заднице. Она всегда попадала в неприятности, и её приходилось вытаскивать из всей той кучи дерьма. И как бы Лейла не пыталась убедить себя, что это в правилах дружбы, она сама себе подпаскудила жизнь тупой невнимательностью.       Еще тогда, когда Трис осознала раньше неё, что Драгнила они делят на двоих. И в таких стычках всегда есть один победитель и один проигравший. Жаль, что всё пошло не по канонам и Салли выбрал не ту.       – Лейла, послушай, я дала тебе достаточно времени, но ты бездействовала. Я всегда тебе уступала, но здесь не решилась. И даже сейчас – я не уступлю его.       Хартфилия охнула, услышав этот хорошо прикрытый шлейф угрозы. В её привычки не входило уводить мужчину из семьи с двумя детьми, когда ты и сама вроде бы замужем. О чем думает Трис, бросая ей в лицо подобные колкости? Она думает, что Лейла все еще ей соперница? Где Хартфилия оступилась и дала повод думать о еще каком-то претенденстве, если за последние несколько лет она держала дистанцию?       Мысль о том, что её наверняка чуть ли не грязью поливают, тыкая всякими высосанными из пальца доводами перед Салли, не давала покоя. Зубы противно заскрипели, а ладони сжались в кулаки, не смотря на болезненную усталость от всего этого.       – На кой черт ты приперлась сюда?       – Поговорить и, наконец, забыть об этом. Взрослые, замужние женщины, а все еще создаем проблемы из-за прошлого. Пора переступить это, Лу. Мы ведь, всё-таки, друзья.       Она сама себе противоречила. Сама себе говорила одно, но хотела другого. На её лице отчетливо было видно желание разойтись в сторону разных берегов и отчалить при первой возможности. Салли – единственный, кто смог разглядеть в ней что-то особенное, а теперь она хватается за него, словно его кто-то собирался отбирать. Это было глупо, но всплывшие фразы о том, что Хартфилии так повезло с внешностью и такой завидной уверенностью в себе, обретали иной смысл.       Эта женщина, сидящая перед ней, плевалась в лицо ядом и явно не хотела уступать. Она не допускала и мысли, что Салливан роднее ей, чем кто-либо, ровно, как и она ему. Эти отношения – трепетные и особенные – были выше какой-то фанатичной мысли о том, что это первый и единственный мужчина в жизни Беатрис. И других таких не будет. И где-то сейчас по улице идет тот, кто мог бы оценить её по достоинству – выше и глубже, чем какой-то Драгнил, но тупая упертость мешала Трис нормально думать.       Сейчас Беатрис захлебывается своей гордостью и держится уверено, не снижая собственных позиций. У неё есть весомый аргумент, которого она рьяно придерживается и она считает это своим приоритетом. Но она никогда не сможет стать Лейлой для Салливана. Она останется заносчивой сукой под покрывалом, и вряд ли когда-нибудь раскроется.       – Знаешь что, подруга? Вали-ка ты домой.       – Выгоняешь?       – Скорее, толерантно намекаю.       Беатрис выглядела ошарашенной, но хорошо держалась. Она бегала испуганным взглядом по половицам и пыталась подыскать какие-то другие аргументы, чтобы именно она поставила точку в этом разговоре. Хмыкнув, она ехидно ухмыльнулась, предвкушая свое превосходство.       – Не боишься последствий?       – К примеру?       Хартфилия, научена жестокими реалиями жизни и общением с наглыми и более опасными людьми, только дернула бровью. Кого из себя строит Драгнил – непонятно. Старается выглядеть угрожающее, злобно, – это лишь жалкие попытки запугивания. Да Трис из кожи вон лезет, чтобы поставить без пяти минут подругу на место. Дотянуться еще нужно, чтобы кого-то куда-то ставить.       – Я же должна объяснить свой ранний приезд домой мужу, мм?       Эта заезженная пластинка действительно начала надоедать. Похоже, Беатрис думает о том, что Салливан – единственный действенный способ укротить буйный нрав Хартфилии. К тому же, это очередное подтверждение тому, что она ревнует без повода, и всячески пытается обратить внимание Лейлы на кричащий факт супружества. Будто бы Хартфилия не знает о подлой победе бывшей подруги.       – Да? Так скажи, как есть.       Лейла, разрываясь во вскипающих эмоциях, гневно зашагала в сторону входной двери прямо напротив кухни. Она удерживала хранившуюся обиду и злость слишком долго, чтобы глотать разведенную Беатрис пыль, вроде как осевшую еще несколько лет назад. Хартфилия выхватила с полки глубокую сумку подруги и швырнула в сторону распахнутой настежь двери. Вещь полетала и с грохотом проехалась по лестничной площадке.       – Скажи, что я выгнала тебя.       Девушка язвила и насмехалась, демонстрируя, что последний весомый аргумент перестал оказывать хоть какое-то влияние. Трис обиженно глотнула, но молча сидела, сложив руки на коленях.       – Скажи, что вела себя, как последняя сука.       Лейла яростно откинула ботинки, не задумываясь, что они слетели с пятого этажа на третий. Её раздражали вещи Драгнил, аккуратно уложенные в её квартире.       – Скажи, что я всё это время сидела и подтирала сопли, из-за того, что моя лучшая подруга наплевала на меня и мои чувства.       Тяжелый чемоданчик не укрылся от злобного взгляда хозяйки квартиры. Цепко ухватившись за ручку и не заворачиваясь очевидной поломкой, вещь с размаху полетела, глухо ударившись о железные перила. С каждой выплюнутой фразой, голос всё громче отдавался эхом в подъезде, срываясь на истерический хрип. Но Лейла не плакала, потому что вся засевшая в душе желчь вышла со временем, и плакать было нечем.       – Скажи, что до сих пор люблю его, как глупая старшеклассница, и у меня никогда не хватит духу ему в этом признаться.       Шляпа, словно фрисби, полетела вниз, исчезая в открытом окошке. Она специально кинула её туда, чтобы усложнить задачу несчастной Беатрис. Это была своеобразная месть, потому что все внутри поднялось с повышением температуры, словно вскипало всё это время.       – Скажи, что я вышла замуж, только потому что пытаюсь жить дальше.       Сорванное с крючка пальто с треском по швам порвалось от резких движений, но никого это не гребло. Лейла с горькой улыбкой откинула его на ступеньки, желая, что все соседи прошлись по миленькой бежевой ткани, сияющей чистотой.       – И скажи, что я тебя терпеть не могу.       Прохрипев это напоследок, внутри всё остыло и утихомирилось. Это был предсказуемый конец. И у Беатрис не было аргументов, чтобы снова надеть на себя победный венок. Это было видно по её кислому лицу и оскалившемуся взгляду. Лейла могла представить, как она рычит и предупреждающее танцует хвостом, словно озлобленная собака. Драгнил с видом спокойствия поднялась и взмахнула волосами, словно это был пустяк и Хартфилия её ничуточки не задела.       – Надеюсь, ты все запомнила.       – Всё до последнего слова.       Она гордо прошла мимо, даже не одарив стоящую под дверьми Лейлу взглядом. Без упреков и возмущений, молча подхватила чемоданчик и прерывисто выдохнула, раздумывая над случившимся.       – Это конец нашей дружбе, Лу.       Это выглядело, словно она выносит приговор. Но Беатрис не была судьей, чтобы судить о чем-то, хотя, здесь, да, она была права. Это остаточный конец, потому что трещины появились в тот момент, когда Хилл переступила порог квартиры Салли. И явно не с мыслью чай попить. Момент, когда их дружба рухнула наступил тогда, когда она потянулась к Драгнилу; когда он ответил ей поцелуем и, сминая податливое тело, отбросил на кровать. И сколько бы Хартфилия не думала об этом, горечь во рту постепенно становилась невыносимой.       Момент, когда прочный камень, заложенный рука об руку, развалился, произошел именно тогда, когда Лейла хотела оказаться с ним в те минуты наслаждения в постели. Это было предательством. Гадким плевком в лицо. Потому что только так называемая подруга знала об всех подобных сокровенных мечтах и желаниях. И она посягнула на то, что обещала подталкивать в сторону Хартфилии. А вышло наоборот: в неведении, Лейлу оттолкнули, когда она даже не задумывалась о подобном исходе.       – Наша дружба закончилась тогда, когда ты посмела переступить черту, дорогая.       – Ты бы поступила так же.       – Я не ты, Трис.       Лейла с тяжестью в груди, сотрясла вокруг себя воздух, преодолев какие-то неосознанно поставленные установки. Прямым текстом сказать колкость хватило духу и это действительно знаменовало остаточный и бесповоротный конец. В голове пронеслись давние воспоминания о том, как всё началось и этот контраст начало-конец отдавался жгучей пощечиной. Этот, пусть и нереальный жест, хорошо отрезвил девушку.       – Ты жалеешь?       – Жалею ли я? Да! Жалею о своей мягкосердечности, когда увидела тебя в соплях на лавочке. А теперь подумай, Трис, если бы я к тебе не подошла, этого всего бы не было. Но ты меня хорошо отблагодарила за то, что я хоть как-то помогла тебе устроиться в жизни, а не стать тряпкой для дерьма.       Глаза снова запекли, потому что Лейла в какой раз осознала собственную вину в происходящем. Если бы она могла вовремя заглянуть в будущее и не идти на поводу у своих чувств и принципов – ничего бы не было. Всё закончилось бы по канонам обычной сказки и это самовнушение, мол, «всё хорошо», не преследовало бы её каждый день. Потому что в её жизни не было ничего хорошо.       Беатрис равнодушно пожала плечами и пошлепала босыми ступнями вниз по лестнице, удерживаясь за поручень. Она ничего не сказала, только исчезла где-то внизу, шаркнув поднятыми сумкой и пальто.       Это была она. Та самая жирна точка, ставшая между ними. За ней пришла Беатрис. О ней думала Хартфилия, но не решалась первая обрывать абсолютно всё без объяснений. Теперь всё кончено и те теплые фразы в ночь выпускного о каком-то призрачном «всегда-всегда», сдуло несильным порывом воздуха, словно пыль, осевшую на полках.

***

26 февраля, 1998

      Салливан чувствовал себя обманутым. Он успел насмотреться на скомканную кучу конвертов за все прошедшие восемнадцать лет, найденных в тумбочках жены. Беатрис умостилась на постели и стыдливо поджимала губы, но молчала, значит, не отрицала своей вины. Нацу и Зереф сладко спали в комнатах, привычно пошумев перед сном пока не стукнуло за полночь. Мальчишки, наверняка, только сейчас уснули, потому что Салли слышал все те невероятные истории старшего сына, доносящиеся из неприкрытой дверной щели.       Мужчина опустил руки в карманы, присев на краешек письменного стола. Он не хотел смотреть ей в лицо, потому что боялся там увидеть нечто большее, о чем Драгнил пока не догадывался. Он знал, что она не из тех, кто начнет оправдываться. Салли щурится от колкой боли в висках и жует губы, пытаясь даже не думать о причине такого гнусного поступка. Он не хочет знать, что могло заставить некогда божий одуванчик свернуть не на ту тропинку.       – Сколько писем здесь?       Он потянулся к первому попавшемуся конверту, выглядевшему лучше, чем остальные. Мужчина выдержал паузу, с угасшим любопытством разворачивая лист с посланием, скомканным и на скорую руку запрятанным во внутрь. Бумага пахла ею. Такой же неизменный аромат какого-то парфюма, чье название он вряд ли вспомнит. Аккуратные строчки, замысловатая подпись и привычное «целую, Лейла». Он не пытался читать это, потому что знал, что слишком поздно думать об ответе. Хартфилия написала это давно, расписывая в этом клочке смятой бумажки всё, что её тревожило и что радовало среди обычных трудовых будней. И от такой легкости её последних слов, губы дрогнули в виноватой улыбке.

«Ты всегда можешь положиться на меня!

Целую, Лейла.»

      – Сколько ты от меня скрыла, любимая?       Его «любимая» казалось ножом, и Салливан уверенно заносил лезвие на совесть супруги. Беатрис молчала, но готова была расплакаться от такой несправедливости. Девушка только сжимала пальцы на коленках и думала, как бы дать понять мужу, что его выговоры сейчас бесполезны. Даже его порывы прискакать к Лейле будут лишними – у Хартфилии недавно родился ребёнок, и как раз эта новость в тот же день коснулась стен дома Драгнил. А зачем утаивать подобное?       – Салли, это уже не важно.       – Не важно?       Драгнил тормозит, стоит ему разогнаться ото всей выплеснутой правды – портить отношения с женщиной, когда за спиной трое детей? Салливан закусывает губы и встряхивает свою тактичность – нужно правильно подбирать слова, но что делать, когда нет ни силы, ни желания продолжать играть под чью-то дудку?       Беатрис была беспощадной. Она знала абсолютно все его слабые места и давила его фактами с какой-то вынужденностью, придирчивостью. Она оговаривалась, мол, «у неё есть семья, у тебя есть семья, чтобы ты не решил сейчас сделать, уже слишком поздно», но эти слова не были стоп-краном для Драгнила. Он собирал вещи, чтобы, наконец, нормально встретиться и всё обговорить. Он знал, что это подобно самой огромной глупости – срываться с работы, будить криком детей и спешно заказывать билеты на ближайший рейс. Но как мириться с растоптанным сердцем и болью в груди? Лейла стояла перед глазами, как и тогда – кучу лет назад, когда он хотел увидеть её на железнодорожном вокзале.       Салливан уехал.

***

28 февраля, 1998

      Двери открылись практически сразу после приглушенной мелодии «Колокольной колядки». Странно слышать рождественскую песню, если за окном уже давно конец февраля.       Салливан, привычно улыбнувшись, переглядывался с тортом, предвкушая как всегда прекрасную Лейлу на пороге. Она без ума от Наполена или Тирамису, но лучше этих двоих может быть только Трюфельный торт от наилучшего кондитера в этом городе – удивительно, как это умещается у него в голове на пару с кучей проектов? Замок провернулся дважды, Драгнил, подхватив торт ладонью, готовился рассказывать заранее подготовленное раскаяние… Но ему открыл мужчина и, по всей видимости, это был Джуд.       Лейла, перепачканная чем-то белым, выглянула из-за угла, попутно громко переспрашивая, кого это принесло воскресным утром. Наверно, это и была первая отрезвительная пощёчина.       – Салливан?       – Лейла, я… Слышал, что ты родила, вот приехал поздравить с дочкой.       Лейла родила три года назад и все прошедшие недели у него никак не получалось приехать и поздравить. Хотя, это было лишь отмазкой. Он оговорился, чтобы не раскрывать все карты сразу. Тем более, что гневное лицо Джуда так и въелось в память – ревнивый. Хартфилия, прихлопнув мужа по плечу, привычно ласково улыбнулась, заводя за уши пряди коротких волос. Она практически не изменилась во внешности, поменялись только отдельные детали. Даже её короткая стрижка придавала Лу какого-то внеземного шарма и очарования.       Джуд, чёрт его дери, настоящий счастливчик.       Ревнивый муж исчез на кухне вместе с тортом, пока Лейла обхаживала гостя, переспрашивая что-то насчёт чая. Салливан, неловко кивнув, нервно переглядывался с тем местом, куда убежал взвинченный супруг девушки. Как сказать Лейле о том, что он хочет поговорить? И как намекнуть, что этот разговор должен обойтись без свидетелей?       Будто бы прочитав его мысли, Хартфилия потянула его в самую дальнюю комнату без предупреждений. Как только они оказались в детской, Лейла тихонько прикрыла дверь и чуть ли не на цыпочках подкралась к кроватке. Она кивнула Салли и тот, нерешительно подошёл.       – Красавица.       Драгнил, проглотив комплимент, понял, что облажался. Девочка, посапывающая на постельке, сжимала в крохотных ладошках игрушку и иногда причмокивала губами. Такая же пышнощекая и надутая, как и мамочка. Неудивительно, если и глазки у неё такие же – пронзительно и чарующее карие. Салли, замерев, вспомнил, что уже видел подобное, когда, бывало, засматривался на спящих близнецов.       Лейла скользнула ладошкой по его руке и несмело сжала. Она вся искрилась любовью к дочери и, кажется, наконец перестала быть копией своего отца – слишком строгой и не подпускающей к себе. Хартфилия смягчилась, похорошела и стала образцом идеальной супруги. А что он тут, собственно, забыл? Чего хотел добиться, приехав сюда первым рейсом?       – И как назвала?       – Люси.       Даже смешно. Салливан, припоминая, как настоял на имени «Нацу» после рождения близнецов, стушевался. Это было негласной игрой. Люси Одели была его любимой актрисой на протяжении всей старшей школы, и, чёрт, у него даже плакат был. Он умолял родителей дать лишние пару долларов, чтобы сходить на ночной показ фильмов с её участием. Ходил с Лейлой, выпускал из виду полтора часа ночи и возвращался весь в эмоциях от трогательной игры.       Лейла всё помнит и поступила ровно так же, как и он. Разве это не было самым настоящим доказательством того, что всё это время он был идиотом? Мечта о прекрасной жене и о ребёнке всё время была под носом, а он так не вовремя свернул с нужной дороги. Его ослепило мыслью, которую он вряд ли вспомнит. Он думал, что Беатрис – та самая, но «та самая» отмалчивалась в другом городе и мирилась с несправедливым решением судьбы.       Драгнил долго наблюдал, как Лейла с непривычной лаской перебирает короткие светлые пряди Люси. Она вот-вот запоёт шёпотом мелодию колыбельной и, как всегда, промычит конец последних двух строк. Хартфилия делала так ему когда-то – когда-то давным-давно. Это было так давно, что уже нельзя сказать: было ли это на самом деле.       – Я всё знаю, Лу.       – Что именно?       – Всё с начала и до конца.       – Ты удивлён?       Лейла даже не дёрнулась. Она всё также приглаживала волосы Люси на макушке и, бывало, придирчиво поправляла одеялко. Хартфилия будто бы знала, о чём он хочет поговорить. Хотя, стал бы он заявляться без своей шумной семейки в одиночку, оправдывая визит «поздравлением с рождением ребёнка» просто так? Хартфилия скосила взгляд, пытаясь удержать лёгкую улыбку на губах. Только сейчас Салли заметил эту пробежавшую усталость в её лице. Он в очередной раз убедился в том, что он идиот. Лейла прокряхтела и почесала за ухом, прижимая губы так, будто бы она виновата во всём случившемся.       – Нам не по семнадцать, Салли.       – Я знаю.       – Всё, что я чувствую, уже не важно, потому что уже слишком поздно что-то менять.       – Я знаю.       – Если ты знаешь, зачем приехал?       Всё, что она говорила было очевидной правдой – а когда не было? Лейла всегда была такой – прямой и режущей по сердцу. Она была права и, чёрт, единственное, что он не знал – почему приехал, несмотря на превышающие недостатки идеи «всё выяснить». Лейла счастлива, теперь у неё есть человечек, которого она в любом случае поставит выше какой-то непонятной первой любви. И это касается не только Хартфилии.       Молчание добивало и уничтожало. Ему всегда есть, что сказать, но не сейчас. И, правда, хотелось бы оказаться в шкуре семнадцатилетнего себя и не смотреть на что-то другое. Будь его воля, Драгнил не сворачивал бы с правильного пути и не стал бы доверять минутным порывам. Всё, что делает сейчас – неправильно и не по сценарию. Он приехал сюда, потому что надеялся отыграться и начать всё сначала, но начать правильно. Как это бывает после бесконечных проигрышей и новых вторых попыток. Но…

Попытки закончились.

      – Салливан, я люблю тебя.       Драгнил не расслышал с первого раза, поэтому отреагировал только после давящей боли в своей руке – Лейла сжала её слишком сильно, будто бы подсознательно хотела отомстить за столько лет недосказанного. Салли сжался изнутри, возможно, даже задрожал. Он приехал сюда именно за этим, но в последний момент решил, что услышать это будет шагом в обрыв лично для него.       Хартфилия, как и Беатрис была беспощадной. Если жену он мог вытерпеть и как-то разгладить конфликты привычными методами за практически двадцать лет супружеской жизни, то с Лейлой это было невыносимо. То, как она смотрела, как вздрагивала от напряжения и как шептала ту фразу – всё это осталось запечатлённым моментом в его памяти навсегда. И, чёрт, ему никогда не избавиться от этой замершей картинки, когда его лучшая подруга признаётся в своих чувствах… Которых больше нет.       – Это то, что я хотела сказать на вокзале. И когда ты приехал на Рождество. И когда собиралась приехать в гости до вашей помолвки. И ещё много-много раз. Мне никогда не хватало смелости тебе признаться, но я смогла сделать это сейчас.       – Лейла, я…       Драгнил, подкосившись в коленках, чуть не упал – колкий холод прошёлся по костям и это так омерзительно. Салливан попытался коснуться её щеки и утереть одну единственную слезу – Лейла практически никогда не разрешала видеть себя в слезах, тем более вытирать их. И даже сейчас, когда между ними, казалось, больше не было недоговорок и утаиваний, Хартфилия грубо хлопнула его по пальцам и самостоятельно размазала слезы по лицу, редко всхлипывая.       – Не говори этой чепухи, Салли. У нас нет никакого права допустить мысль о чём-то подобном. Ты должен это понимать.       И Салливан понимал, поэтому опустил ладонь, тихонько цыкнув – она права как никогда. У них нет права существовать как кто-то, кроме статуса «друзья». Как бы он не хотел признаться, наконец, развеять всю тоску и темень вокруг, Лейла не даст этого сделать. Он спохватился слишком поздно, чтобы рушить что-то, что только-только проросло в её жизни. Хартфилия, наконец, счастлива. Но это не его заслуга.       – Ты хочешь, чтобы я ушёл?       – А тебя что-то держит?       Лейла улыбнулась и тут же стушевалась – ненастоящие эмоции. Она, сквозь боль и щемящие чувства, шепчет эти слова и беспощадно обрезает последний канат, связывающий их. Драгнил, знающий Лу лучше всех, узнал этот взгляд и прочувствовал посыл в её фразе. Между ними больше ничего не будет, потому что Хартфилия требует ухода не из квартиры.

А из её жизни.

      Она хочет закончить историю о фееричном дуэте «Салли и Харти» здесь и сейчас. Она, не колеблясь, ставит точку и закрывает книгу – и это правильно. Именно это было больнее всего – осознавать, что сейчас все поменялось. Салливан неустанно бежит за поездом, где сидит Лейла и гадает: где же дурачок Драгнил? И ты ничего не поделаешь, потому что двигатель куда быстрее верных двоих – Салливан проиграл эту битву. Он даже и не боролся толком, всего лишь замахнулся, надеясь на что-то ответное.

Он ушёл, как она того хотела. Окончательно и, скорее всего, навсегда.

***

– И как эта душещипательная история касается происходящего?       Нацу, откинувшись на спинку стула, съязвил, явно недовольный от потраченного в никуда времени. История никак не зацепила, потому что, в принципе, сюжет просто подтвердил догадки, выстроенные ранее. Нацу постоянно задавался вопросом, мол, «почему Лейла решила сохранить материалы о Салливане и Беатрис?». Это мегастранно для практически сорокалетней женщины, имеющей свою собственную семью. Куда школьным друзьям пристроиться?       Вывод напросился сам, сразу же после пересмотренного школьного видео и всплывшей в памяти парочки пресловутых сериалов про героя-любовника и треугольник. Разве не ясно, что у генов Драгнил есть необычайная способность очаровывать гены кого-то из Хартфилия? Да только история не имела никакого отношения ни к охоте, ни к подстроенной аварии родителей. Какой смысл? Стул проскрипел и просел под ним, но Нацу, вовремя вспомнив, где он находится и в каком состоянии находятся найденные на кухне стулья, резко подвинулся обратно к столу – так безопаснее.       – Какой ты нетерпеливый. Это всего лишь предисловие, самое интересное впереди.       Близнец, усевшись на стол, перекинул ноги на друг друга и уставился на хмурого Нацу с усмешкой. Между ними стояла пыльная шахматная доска и практически расставленные фигуры обоих сторон – это было неоспоримым условием самого зачинщика этой игры. Удивительно, что мебель под ним не скрипела, хотя этот самый стол шатался и норовил в любую секунду переломаться. Безусловно, брат забавлялся оттягиванием времени и всячески «стебался», но Нацу Драгнил не из тех, кто будет сидеть до победного конца: не понравится, пистолет всё ещё в углу.       – Авария родителей подстроена?       Нацу решил, что сидеть и ждать чуда – глупо, поэтому стоит перебросить инициативу именно на себя. Возможно, даже удастся развязать язык насчёт Люси и Гажила. Близнец согласился отвечать на вопросы и не похоже, что он врёт. А если он и сочиняет эти истории-копирки телесериалов, то, стоит признать, делает это умело. Драгнил пытался состряпать более равнодушное лицо, но его чрезмерная пылкость давала о себе знать в самый неподходящий момент. Брат пользовался «кровоточащей» ненавистью и, безусловно, был только рад.       – Будто бы ты не знаешь?       – И кто Автор?       Драгнил прекрасно знал, что ни его близнец, ни Лейла, по всей видимости, не причастны. Однако! Именно с аварии ведётся отсчёт и составляется целая цепочка трагических событий. Если думать о контексте «Салливан и Лейла», то интервал между их гибелью не должен превышать года, а тут разница просто зашкаливает. Значит, дело не в их дуэте или возможной измене, а ком-то из супругов Драгнил: Салливан или Беатрис – кто-то из них что-то натворил.       – Ты знаешь, просто не придаешь значения. Персонаж, который изначально не вписывался во всю историю. Поднапряги извилины.       Нацу скосил взгляд в сторону погнутой ложки, торчащей в щели между половицами. Кто-то не вписывающийся в контингент? Беатрис? Близнец намекнул, что изначально был «дуэт» и только потом появилось «трио». Пусть, это и было формально, «Салли и Харти» продолжали существовать как две равносильные составляющие БЕЗ Беатрис. К тому же именно из-за неё всё пошло не по канону обычных сказок. Она вполне сойдет за «лишнюю». Но какой смысл ей подвергать опасности Салливана и детей, если она до последнего боролась за их жизни?       Драгнил хмурился, но не ощущал какого-то трепета, анализируя трагедию собственных родителей. Он их не помнил и уж точно не может связать Салливана и Беатрис с едким словом «родители». Единственная ассоциация – Игнил и те вечера, когда он, ругаясь, угощал Нацу пивом, пересматривая по сотому кругу запись с Чемпионата мира по футболу девяностого восьмого. Салливан и Беатрис, Зереф, Близнец казались чужими и совсем неродными. Просто отдалённо похожие незнакомцы, чья смерть даже не коснулась Нацу.       Драгнил потёр подбородок и чуть не закудахтал от возмущения: загадка явно с тремя звёздочками, тут думать нужно. Долго думать, рассматривая каждый из вариантов, а персонажей много: Лейла, Салливан, Беатрис, Люси, он сам, близнец, Зереф и Джуд. Кто лишний? Может быть, он кого-то пропустил? Родители родителей? Прошедшие мимо ушей детали о друзьях или злостных родственниках?       Близнец подкинул в воздух фигурку чёрного короля и тут же ловко перехватил. На доске было всего пару пешек, две ладьи и два слона. К чему вся эта демонстрация – Нацу искренне не понимал, но, судя по пристрастию к намёкам, в эту постанову нужно вдуматься. Возможно, эта какая-то метафора? Король – первая действительно важная фигура на доске, более того, в самой игре считается ценной и решающей.

Стоп.

      Тот, кому явно было бы за пятьдесят в этом году и тот, кто непосредственно имеет отношение к обеим семьям. Человек при связях и деньгах и, более того, явно с пылким характером и чувством собственности. Джуд Хартфилия – тёмная лошадка без конкретного прошлого, которую навязали Лейле в качестве мужа очередного контракта.

Ощущение, что история повторяется.

      – Джуд?       – Бинго!       Близнец ухмыльнулся ещё шире, а его лицо чуть ли не треснуло от самодовольства. Он аккуратно поставил короля на законное место и склонил голову, незаметно кинув в оставшуюся кучу чёрных фигур. Теперь доска имела смысл: соотношение сил и вся картина, как стратегическая карта. Осталось угадать ладьи и ферзь, а потом можно приступать к белой стороне, верно? Вот в чём соль этого разговора?

Ферзь. Нужно понять, кто королева. Но для начала причины.

      Нацу резко осенило, почему Хартфилия был против якобы настоящего брака Нацу и Люси – история крутилась вокруг двух слишком значимых аспектов: брак и его последствия. И здесь происходит ответвление от настоящего к прошлому: всё идёт восьмеркой. Истории свойственно повторятся. Возможно, близнец не рассказал всю сказку, где упоминается очевидная измена и порыв чувств между Лейлой и Салливаном?       Если это так и была какая-то интрижка, значит у Джуда были все мотивы подстроить аварию Салливана. Возможно, семья Драгнил шла бонусом, а возможно просто оплошность исполнителей – это не такая уж и значительная деталь. В любом случае, именно это и становится объяснением поведения Джуда в самом начале пути Нацу и Люси. Хартфилия был против не только потому что терпеть не мог всё, что связано с именем Драгнил, но и чувствовал какое-то дежавю.       Но что тогда было в больнице на пороге смерти? Позднее раскаяние? Очередная игра в манипуляцию?       – Нацу, Нацу… Копай глубже…       Драгнил злостно переглянулся с близнецом. Тот словно мысли читал, поэтому, наверняка, тешился своим превосходством в информации. Нацу напрягся, сощурился и пытался вспомнить детально весь разговор с Джудом в палате. Близнец подозрительно молчал и даже не хихикал, словно давал фору – паскудство. Но, чёрт, так отвратительно находиться в статусе «загрузки», когда этот урод знает всё наперед.       Джуд оправдывался за Люси. Говорил к Нацу, словно к сыну. Просил об отмщении, потому что отчаливал. И не скажешь, что он был помешан на ревности и именно на его руках кровь ни в чём неповинной семьи. Но в чём подвох? Если Джуд не прикидывался, его слова звучали самым настоящим раскаянием. Он просил прощения за свои ошибки и искренне хотел найти ублюдка, навредившего дочери. Хотя… Стоп.       Не было извинений. Он рассказал свою версию причины испорченного детства Люси и попросил найти вероятных врагов. Вербовка, значит? Джуд всю жизнь боролся с семьей Драгнил видимыми и невидимыми способами, но в самый последний момент – когда он сам на борту рейса в один конец, и когда на его месте достойный приемник – появляется некто «из тени»: не Драгнил, не Хартфилия. Третий безымянный персонаж. Более того, посмели навредить не только Люси, но и главному детищу – компании, так как «коронация» Стинга так и не состоялась, а после Совет директоров задумал поделить несметное богатство, предоставив липовому сынку липовое креселко «для вида». Вероятно, Джуд всё предсказал или у него были неопровержимые предпосылки прогнозировать в таком духе.       Та душещипательная история была лишь попыткой пробить на слёзы, а прошение было залитым «водой» намёком, мол, «а поработай-ка на два фронта». Хартфилия со старта сказал о своей кончине, заговорил зубы о Люси и добил последним аккордом в стиле «предсмертного наставления». Умно, бесспорно. Но какой ему толк брать в союзники кого-то вроде Драгнила? Почему не заняться вербовкой Эрика или Миры – они-то по мощнее в связях будут. Если только он не спутал Нацу с…       – Близнецом…       – У-ух, дошло-таки?       Братец широко улыбнулся и привычно хихикнул. Значит ли это, что упущенный близнец занимает куда влиятельнее положение, нежели те же Кобра и Штраус? Стоп. Стоп. Верно ведь! Джуд думал, что «Нацу» погиб в аварии и, скорее всего, только спустя время узнал о существовании «зеркал» в Богом забытом пансионате. И Хартфилия подумал, что помолвка Люси будет не с «мёртвым», а с «больным». Теория насчёт спутанного клубка и влиятельности подтвердилась и не раз. Звание близнеца должно оправдать «чувственное» предложение о сотрудничестве, вероятно, даже что-то покруче Саламандры.

Какой «стоп» по счёту?

      Нацу, раздражённо переглянувшись с братом, сжал пальцы на коленках. До него дошли слухи, что девятая Саламандра превосходит во многом своих предшественников – его даже окрестили «Великой», судя по количеству заслуг. Драгнил, желая выплюнуть приевшейся горечью осадок, искал подтверждение в лице самого близнеца. Долго ждать не пришлось – снова сумасшедшая широкая улыбка и искренне радостный взгляд.       Титул Саламандры присуждается «худшим из худших» и отбирается в случае наличия лучших кандидатов, либо в случае феерического позора (караемый смертной казнью, между прочим). С Нацу всё было по-другому: он тихонько сложил свои полномочия и отдал корону правящего местным криминалом более подходящему человечку. Жаль, что его вскоре грохнули в пресловутом борделе, но это происходило не с первым и не с последним представителем криминальной элиты.       Другое дело Девятая Саламандра – тот, о ком ходят легенды и тот, о котором переговаривается каждая третья поехавшая бабка. Считай, живая легенда, о подвигах которой складывают не только басни, но и песни. Кто-кто, а близнец - лучшая версия Девятой Саламандры. И, похоже, единственная правдоподобная.       – Так ты Девятый…       – Правда ведь, занимательное совпадение?       Он хихикнул и качнул несколько раз пяткой в воздухе, словно отрабатывал ритм мелодии. Джуд перепутал Нацу с Девятой Саламандрой, так как посчитал выгодным водить дружбу с самым влиятельным из Драгнил. До этого он смекнул, что существует третье лицо холодной войны, которое как раз-таки представляет угрозу для обоих сторон. Общим компромиссом служила Люси и её «положение».       Но, если вопрос с аварией и её причинами решён, проблемой остается пожар, Эшли, нападение на Люси и, конечно же, местонахождение самой Люси на пару с Гажилом (Редфокса не было ни в участке, ни где-либо ещё). Если вернуться к аналогии с шахматами, то близнец чётко намекнул на распознавание фигур по очереди. Ферзь. Джуд умер, а если он король, значит игра окончена не в пользу Хартфилия, начиная с момента его смерти.       Но тут игра с немного другими правилами. Вероятно, корону он передал Стингу, как своему наследнику, а ферзем был исполнитель. В душе что-то возвращало к тому моменту, где Роуг кричит в коридоре о зеркалах. Из него весомую информацию так и не выбили, но разговор с близнецом натолкнул на одну очень интересную мысль: а что если Чени был исполнителем и «коронация» была не о компании, а о звании нового руководителя «чёрных»?       К тому же открытым вопросом остаётся нападение Люси, о котором Джуд, по всей видимости, не знал. Такими темпами, можно допустить мысль, что нападение подстроил Стинг, как Нацу думал до «раскрытия карт» под руководством близнеца. У младшего Хартфилия были все мотивы, мол, «Люси преуспевает в бизнесе и является единственной законной наследницей не только компании, но и звания «Ферзь»» – чем не мотив? Сестрица была очевидной помехой во всех его планах. Вероятно, это было спланировано заранее на пару с Роугом, чтобы утвердить своё наследство на оба места. Люси мешалась бы что там, что там, а так – нет Люси, нет угрозы.       Значит, Стинг изначально играл по-грязному даже против своего отца. Вот тебе и третье безымянное лицо шахматной доски. Он хотел получить место ферзя, а потом наметил добычу бо̀льших габаритов – фигура короля. Теперь вопрос: кто отравил Джуда и какая вероятность, что гаденький сыночек к этому причастен?       – Джуда отравил Стинг?       – Он слишком глуп, чтобы додуматься провернуть чистое убийство. Да, но не обошлось без подсказки.

Спорим, что Близнец и был негласным бюро подсказок?

      Брат ухмыльнулся и качнул коленкой, подкидывая фигурку третьей чёрной пешки. Кто бы сомневался. Стинг изначально был пешкой, идущей напрямую к линии становления ферзём. Ему стало мало почестей, и он позарился на местечко покошернее, нежели обычная рабсила. И, чёрт, воспользовавшись услугами именитого Саламандры, он кокнул своего отца, чтобы достичь цели – разве это не говорит о том, что мальчишка изначально притворился слабоумным? Всё это время даже Люси с её расчетливостью не брала его в список плохишей, потому что её же заставили верить в слишком правдоподобную роль братца-сосунка. И она об этом пожалела практически дважды.       – Стинг новый король, а Роуг его ферзь?       – Ох, верно, но нас интересует Первый король, нет?       Близнец хмыкнул и подхватил фигурку чёрной королевы, растирая белую шляпку-корону от пыли. Джуд с кем-то сотрудничал и, вероятно, это снова был кто-то при связях и возможностях подмести все преступления в стопку «несчастный случай». Если Джуд – король, а Стинг – новоизбранный король, то ферзём может быть любовница Джуда. Она-то, по слухам, была влиятельной женщиной. Вполне возможно, но вероятность этой глупой догадки настолько мизерна, что придётся ждать подтверждения от куратора.       Саламандра снова подбросил фигурку и поставил её на клетку около короля – правильный ответ. Он переглянулся с оставшейся кучей фигур и уставился на Нацу в ожидании продолжения. Чёрная верхушка есть, проблема в белых, да? Снова метафора? Если Хартфилия – чёрные, то белыми выступают Драгнил, мол, «как отвечающая, а не нападающая сторона»?

А вроде говорят, что белые ходят первыми, нет?

      И снова та же задачка: король и ферзь. Инициатор и исполнитель.       – Почему белые?       – Потому что у нас никогда не было идеи отмщения.       – У «нас»?       В ответ только ухмылка со всё тем же посылом «думай хорошенько». Окей, ладно. Начнём с обратного: кем является близнец во всей этой великой афере? Ферзь? Или просто ладья? Вполне логично именно второе, потому что как раз-таки Нацу является одним из дуэта ладьи – фигура из разряда «тяжёлых», но не настолько ценная, чтобы бросать её в какие-то заговоры. Но близнец замешан, значит, он вполне баллотируется на пост второго ферзя, если брать вероятность смены поколений. Кто первый ферзь и, что более важно, кто короли?       Салливан и Беатрис – раз заварушка берёт начало именно с них? Или же кто-то, кто решил отыграться после их смерти? Не отмщение, а обычная «ответочка»?       Зереф? Он подходит на роль того, кто начнёт «охоту» не ради мести, а ради аля «справедливости»? Но, насколько Драгнил помнит, его старший брат отличался наивностью и гемофобией – он принял перчатку Джуда и вступил в холодную войну, а потом передал бразды правлению следующему поколению? А как же пожар? Во всех бумагах чётко прописано: что, да как. Нацу даже проверил заключение патологоанатома трижды – тот констатировал смерть, основываясь на неоспоримой почве доказательств.       Если он и был первым королём, то только до собственной смерти в пожаре. Сколько ему было? Двадцать пять, кажется? Разве в таком возрасте можно организовать чуть ли не Верденскую мясорубку? Да и к тому же идти на риск потери собственной семьи, в случае поражения? А что, если…

А что, если он вступил в игру после потери семьи?... Звучит безумно, но тогда мотив куда весомее, чем авария родителей.

      – Зереф выжил?       – Благодаря нелепой случайности, которую он воспринял, как Божественное вмешательство. С тех пор, наш братец потерял голову, нарекая себя крестоносцем, а позже инквизитором.       Близнец отбросил на стол раздроблённую шкатулку, выпустившую во время удара фальшивую ноту. Расколоченные детали выпрыгнули и раскатились по всему столу. Нацу замер, рассматривая растёртое и почерневшее лицо балерины – она потеряла весь свой шарм на пару с когда-то вытянутыми овалом кверху руками. Вещичка старая, потрёпанная и, вероятно, бережно хранившаяся последние десять лет. Даже надпись, притаившаяся под миниатюрной сценой, практически стёрлась: «Моей любимой дочурке Рите».       Рита – погибшая шестилетняя дочка Зерефа. Если верить заключению экспертов – пожар начался с её кровати, а она сама считается первой пострадавшей с чуть ли не с сотней процентов ожогов. Да, будь Нацу на месте старшего брата, затеял бы заварушку не хуже по масштабам. Теперь понятно, кто был первым королём и какими были причины вступления в войну с Джудом.       – Почему инквизитор?       Близнец прокрутил доску так, чтобы белая линия оказалась перед ним. Фигура белого короля медленно опустилась на свою клетку под аккомпанемент задорного смешка Саламандры. Брат веселился и забавлялся происходящим, словно он судья какого-то интеллектуального шоу и сейчас произошло удивленное «оу-у» в аудитории. Нацу явно упустил какую-то деталь из его фразы. Близнец заикнулся о Божественном вмешательстве, крестоносце и инквизиторе. Если первое стало предпосылкой, то последние два – последствия. Что общего у Крестовых походов и Инквизиции?       Во благо Христа? Освобождение от чего-то? Грехи? Вероятнее всего, раз уж инквизиция в большей части касалась ведьм, так как те были приверженцами Тьмы и Дьявола, а Крестовые походы имели за собой цель освободить Святую Землю – можно ли считать, что это составляющие одной безумной идеи? Мол, «очищение от грехов и грешников»? Зереф хотел очистить мир от порочного, путём убийства Джуда, якобы тот выступал чуть ли не Сатаной?       – Зереф свято верил, что является избранным Богом руководителем «Очищения». Убийства во благо и во славу Слова Божьего.       Близнец раскачивал Короля туда-сюда, придавливая пальцем крест-шляпку фигуры. Снова метафора? Если старший брат сошел с ума после пожара, не исключено, что и методы расправы были у него такие же. Возможно, Лейла – дело рук Зерефа? И, если именно Зереф является охотником за головами семьи Хартфилия, то значит, Близнец – божий одуванчик, непричастный ко всей этой заварухе, который всего лишь пытается помочь далёкому братцу понять суть продолжаемой игры? Зереф ведь жив, получается.       – Мимо.       Нацу нахмурился, мысленно пнув брата в лицо. Эти умозаключения провоцировали неистовую головную боль, а не какую-то патологическую радость от найденных в одиночку ответов. Всё равно ничего не складывалось: всё слишком запутано и совсем непонятно. Давайте с самого начала.       Джуд гнался за головой Салливана, так как ревновал и, возможно, заподозрил Лейлу в измене (не исключено, что так оно и было). Сюда же включилась любовница в роли «палочки-выручалочки», так как именно она выполняла всю грязную работу. Приблизительно в это же время происходит пожар, где трагически погибает семья «единственного» выжившего из семьи Драгнил и «по счастливой случайности» он же спасается, попутно переходя в оппозицию. Для того, чтобы оппонировать Джуду, Зерефу нужны союзники и такие же «палочки-выручалочки».       Если Стинг-Роуг и близнец – принимающее поколение после смерти предыдущих Королей, значит, кто-то из окружения Зерефа протянул руку помощи в нужный момент. И кто это может быть? В случае Джуда, любовница выступала заинтересованным лицом, возможна ли подобная аналогия с «белыми»? Помощь зала? Звонок другу?       – Посложнее задачка, верно?       Близнец хихикнул, качнув головой в сторону. Сложнее – мягко сказано! Все эти интриги, кулуарные игры и всплывшие семейные разборки похлеще конкуренции на международном рынке будут. Нацу успел трижды запутаться: кто, кому и кем приходится, не смотря на то, что близнец, в какой-то степени, облегчал картинку наглядной метафорой. И, похоже, Саламандра решил, что пора включаться в игру. Он подкинул белого ферзя в воздух и тут же перехватил, спрятав в ладошке.       – Зереф решил, что маленькой провокации будет достаточно, чтобы одержать победу, но переоценил свои силы.       – Он проиграл?       – Скорее, понял, что «играет в ящик». В одиночку толку мало.       Нацу насупился, прикусив щеку изнутри. Картина яснее не стала, но теперь есть намёки, из которых и стоит строить предположения. Зерефу нужен был союзник, чтобы наверняка повалить Джуда – это было понятно с самого начала. Но стал бы близнец заикаться о ком-то, кого Драгнил не знает? Вероятно, он просто подводит красную черту по направлению к нужной персоне. Стоит ли спросить напрямую?       – Если идти за помощью, то выбирать нужно с умом.       – Верно мыслишь. Теперь не трудно догадаться?       Близнец присвистнул, оставив фигуру белой Королевы около Короля. Союзники обычно рассматриваются за критериями – вот тут и нужно быть бдительным, чтобы не оплошать. Зерефу требовался человек с похожими взглядами-амбициями и с подходящими методами «решения проблем». «Палочка-выручалочка» похлеще любовницы Джуда. Братец ухмыльнулся шире прежнего, заметив озарение на лице Нацу.       – Он пошёл к тебе.       – Ох, как метко! Однако наш братец снова прогадал.

– Отказываюсь. – Тебе хочется гнить здесь всю оставшуюся жизнь?! – Зачем мне отказываться от этого места, если здешняя система в моём подчинении? К тому же я не привык «быть в первых рядах», я «люблю выступать на сцене». – Эрик, остынь, я разберусь.

      Нацу замер в неверии: Эрик был заодно с Зерефом? Тогда понятно, кто «подарил» титул Саламандры близнецу. Если говорить о временных промежутках, то, считай, это происходило как раз в тот момент, когда Нацу и Эрик повелись на совместную аферу – неужто Кобра играл на два фронта? К тому же, всё это время он знал о существовании охоты и даже не заикнулся о каких-то намёках при последнем разговоре! Всё это время Драгнил даже не думал о том, что его бывший компаньон косвенно связан с происходящим дерьмом.

– Я подарю тебе невероятную возможность исполнить самые заветные желания! Энд, идём со мной и весь мир будет полыхать адским пламенем. Очистим этот порочный мир вместе!

      Энд, вероятно, придуманное прозвище самим близнецом. Его имя покрыто тайной – Нацу, как бы ни старался, всё равно не мог вспомнить хоть что-то, связанное с братом и их детством. Однако ещё много деталей не давали покоя. Если Энд отказался от предложения сотрудничать, как так вышло, что он стал Девятой Саламандрой и, по всей видимости, новым главарём «белых»?       – Ты отказался?       – Скорее, предложил встречные условия.       – И что именно?       Энд таинственно ухмыльнулся, откинув голову на плечи – снова «догадайся сам»? Если искать ответ в контексте отрывка истории душещипательной встречи с Зерефом, то близнец тонко намекнул, что любитель делать всю грязную работу вручную, а не наблюдать за происходящим со стороны. Условия, что расправой будет заниматься именно он, а не «подручные материалы»? Судя по смешку, Нацу снова выбил «десятку».       Но это не дает никаких ответов на другие вопросы. К примеру, дело Эшли-Лейлы, похищение Люси и нападение на Гажила. Как Редфокс причастен ко всему этому? Жив ли Зереф или же что-то снова произошло, что дало старт для нового Короля?       – Где Зереф сейчас?       – На твоём месте, я бы переиначил вопрос.       Нацу, уже привыкший к подобной игре на догадливость, раздражённо фыркнул. Нужно менять тему вопроса, чтобы понять всё остальное. Значит, приоритетом является не местоположение старшего брата, а что-то другое. Если же Джуд откинул коньки, заранее отдав корону Стингу, не исключено, что и Зереф повторил его подвиг, возможно, даже раньше. Когда в игру вступил более сильный Король?       – Он мёртв?       – Нет, вознёсся, как того и желал.       «Вознёсся» равносильно «мёртв», но чувствует какой-то особый оттенок. Энд сказал бы «умер», если бы старший брат откинулся благодаря Джуду или Стингу, а тут другое. Тут чувствует снисхождение и дарование желаемого. Словно Зереф получил то, что хотел или на что заслуживал с самого начала. Нацу, прерывисто выдохнув, уставился на довольного близнеца.       – Ты его убил?       – Оказал услугу. Братец оступился, когда подумал о помиловании. В нём проснулась человечность, когда Лейла умоляла пощадить ребёнка. Короли так не поступают.       – Зереф умер из-за того, что оставил Люси в живых?       – Мне нужно было повторить его ошибку или же сделать всё возможное, чтобы выиграть войну?       Энд руководствовался тем же принципом: избавление от грешников. По его мнению, старший брат дал слабину, когда Лейла удачливо попала в слабое место. Но, тем не менее, Эшли-Лейла мертва, как, по всей видимости, и сам Инквизитор. От этой мысли по спине пробежались мурашки и Нацу, проглотив комок, неверующее переглянулся с братцем – если он был готов пойти на преступление в раннем детстве, чего сомневаться по поводу теперешнего? Близнец принял корону и продолжил войну, но, при этом, ужесточил правила игры.

Его прозвище оправдывает его поведение. Конец.

      Зереф умер, вероятно, недавно. Возможно, даты отхода двух королей совпадают, как и принятие короны наследников. Однако различие между Стингом и Эндом было – наличие «исполнителя», той же королевы. В случае Стинга, это был Роуг – напарник близстоящего лица к Нацу, полицейский, имеющий определённую фору в совершении преступления. А вот в случае Энда ему нужна «королева» не ниже по статусу его самого. Кто это может быть? Эрик? Или братец настолько всемогущий и самовлюблённый, что обходится без «исполнителя»?       – Кто твой ферзь?       – А ты ещё не догадался?       Нацу тут же притих, недоуменно прищурившись. Его ферзь явно как-то относится к самому Нацу – человек расположенный чуть ли не расстоянии вытянутой руки. Если сам Драгнил, так же, как и Люси являются ладьей обоих фронтов, то они оба самоисключаются. Эрик? Кобра больше всех похож на двуликого ублюдка-шалаву «и вашим, и нашим», и кто-кто, а он находился рядом, как возле первого Короля, так около первой Королевы и даже был «правой рукой» Седьмой-Девятой Саламандры.       Он во многом замешен, что и делает его идеальным кандидатом на пост второй Королевы.       – Нацу, Нацу… Ответ прямо перед тобой!       Энд хохотал и крутил доску, будто бы намекая на что-то. Кто ферзь? Кто исполнитель? Кто ещё одна занимательная деталь шахматной доски, которую Драгнил так усердно упускает из виду? Королева – мощная фигура, поражающая вражеское войско один за одним. Более того, в случае Зерефа, ферзь вёл жертв к Королю для остаточного поражения. Кто-то, кто крутился около Хартфилия достаточно долго, чтобы нанести сокрушительный удар.

. . . .

Стоп.

      Гогот заполонил стены шаткого дома, даже шум дождя стушевался и вовсе исчез на фоне по сравнению с этим звуковым землетрясением. Близнец, согнувшись пополам, смеялся, давился эмоциями и, похоже, пустил слезу ото всей иронии. Он хохотал, как это бывает после удачного анекдота и с трудом вдыхал воздух сквозь вставшую у горла смешинку. Безусловно, это смешно для того, кто всё это время видел очевидное.

Но не для Нацу.

      Не для Нацу Драгнила, который только что осознал собственную глупость. Его роль в этой игре была предрешена с самого начала и сравнение с разменной ладьей было подобно уменьшению собственной значимости. Энд понимал это ещё до того, как Стинг завоевал корону, поэтому и стал Девятой Саламандрой – это гарантия посредничества информации; этакие «глаза и уши» происходящего не только в криминальном аспекте жизни города, но и в сфере манипуляций в бизнесе. И, чёрт, именно Нацу подобрался к последней из Хартфилия настолько близко, чтобы пустить финальный выстрел и принести победу «белым».

Энд был тенью, ходящей нога в ногу. Он, как и подобает Королям, направлял своего Ферзя на нужную жертву.

      И именно из-за Нацу, его недальновидности, незнания и необдуманных решений Люси оказалась в ловушке. Он выполнил свой долг, как «исполнитель», подорвав Стинга в его же доме и сцапав ценные бумаги и, чёрт, именно он принёс долгожданную победу Энду. Но, самое главное и печальное: Энду нужна была не медаль, а это удивительное зрелище, как ненавистный братец ломается.       – Люси… Что ты сделал с Люси?       Пусть так, пусть всё это безумие будет реальностью, но Люси Хартфилия не заслуживает смерти. Пусть шестое чувство говорило о том, что поздно о чём-то думать или просить, но её образ не покидал голову. Люси стояла перед глазами – как всегда чарующая своей улыбкой и изящностью. Она была настолько реальной, что даже ехидная улыбка близнеца стала отступающим тёмным пятном.       Если она жива, если она хотя бы на грани и может побороться за свою жизнь – клятва перед Богом, Нацу сейчас же закопает Энда под эти половицы. Драгнил поднялся и отбросил стул к ближайшей стене. Седьмая Саламандра отличался быстротой и моментальностью, и именно сейчас давно забытые ощущения взяли вверх. Нацу сам не заметил, как успел повалить близнеца на стол и придавить ладонями его горло.       – Что ты сделал с Люси, мразота?!       – Отблагодарил её за дивное шоу, предложив ей наилучшую из смертей. Это был её выбор.       Энд ухмыльнулся, но в его голосе чувствовались горечь и разочарование. Нацу, ослабив хватку, замер – он отчаянно пытался найти в лице близнеца шутку или обман. Саламандра, расплывшись в улыбке, кивнул, словно подтвердил самые страшные догадки Драгнила. Нацу, нависнув над братом, чуточку качался из стороны в сторону в такт гуляющему меж стен ветру.       Между ними существовал только дождь, отбивающий мелодию по битому стеклу окон. Широкая безумная улыбка Энда стушевалась, как только он отвернулся от посеревшего лица брата. За стенами стоял лютый холод и противная сырость, но его взгляд остановился на оставленном букете хризантем – ещё вчера они благоухали ароматом и насыщенным цветом, а сегодня и вовсе скрутились, тоскливо согнулись.

Спасибо...