За семью печатями (Lineage)

      Лиловые молнии беззвучной снежной грозы пронизывают бурое, низкое небо северного края. Отпечатывают на серой скале тени стоящих на вершине путников. Отсюда как на ладони просматривается город и его окрестности. Город тлеет. Черные, искореженные остовы обожженных строений на фоне белого снега кажутся особенно уродливыми, чуждыми этому монотонно светлому краю. Порывы ветра доносят запах гари и сражения.       По широкой дороге прочь от Штутгарта тянутся вереницы беженцев. Повозки, обозы, фигуры покидающих разрушенный город жителей, отсюда, сверху, сливаются – кажутся длинными тонкими змеями. Они ползут, чтобы раствориться в черных лесах, узкой полоской растянувшихся на горизонте.       Тэхен ежится, передёргивает плечами. Он помнит причудливую смесь пряничных домиков гномов, украшенных разноцветными фонариками, и угрюмых серых строений – жилищ орков в этом городе. Помнит жар кузниц, расплавлявших лёд вокруг, веселые песни и пляски в тавернах по вечерам. И помнит костры святилищ орков и их незамысловатые, высокие деревянные статуи древних идолов. И ритуальные обряды, и шаманов с громадными бубнами, выплясывающих на фоне столба пламени в дни солнцестояния.       Теперь же по городу словно прошёлся смерч, разметавший, стерший его до каменных оснований. И разбившийся у высокой внешней стены северной крепости. Замок Штутгарта остался последним пристанищем не пожелавших подчиниться воле Альянса северных жителей.       К стенам замка стекаются волны осаждающих. Многорукие великаны таскают камни, высокие катапульты лениво и методично выплевывают в сторону крепости громадные валуны, пытаются разрушить деревянных големов, что обороняют башни древней крепости. Укрывшиеся в замке защитники огрызаются, осыпают неосторожно подошедших слишком близко к стенам градом стрел. То и дело пространство взрывается огненными шарами, черными вихрями или ледяными молниями – магией оставшихся в замке чародеев.       На равнине у костров готовятся к очередному штурму закованные в латы воины. Ровняют ряды шеренг, строятся лучники; звенят оружием, проверяют амуницию рыцари. Маги не торопятся, деловито проверяют запасы эликсиров, навешивают защиту. Флаги Альянса развиваются на длинных пиках.       – Как будем пробираться в замок? – Сокджин оглядывает группу, надеясь на ответ.       – Не знаю, – хмурится Тэхен. – Мы выбрали место, куда могли безопасно вас притащить. В замок лететь невозможно – нас бы подбили или те, или другие. Через катакомбы не пробраться – врата разрушены. Если только ты вдруг вспомнишь какое заклинание, чтобы сделало нас невидимыми...       – Я не знаю таких, – растерянно моргает баффер.       – Вот бы где пригодился тот эликсир невидимости. У тебя не осталось? – Чимин с надеждой смотрит на кардинала.       – Нет… Тэхен, и что – никаких потайных ходов? Ничего? – Удивляется Намджун.       – Город разрушен. Сомневаюсь, чтобы что-то уцелело.       – Значит, нам придётся ждать, пока крепость падёт. – Юнги напрягается, прикрывает глаза. – Плохо. Очень плохо. Это чуть ли не единственные наши союзники.       – Чего они ждут? Почему не идут на штурм? – Хосок оглядывает товарищей.       – Наверное, вон чего. Посмотрите туда, – отвечает Чонгук и, прищурившись, пытается разглядеть темное пятно на горизонте.       – Это то, о чем я думаю? – тихо спрашивает кардинал.       – Боюсь, что да.       С севера крепость Штутгарта укрыта скалами, на вершине одной из которых и притаились путники. Скалы растут вверх, острыми верхушками цепляясь за плотные облака. Горная гряда тянется до самых гномьих владений, скрывая в своих пещерах бесчисленные запутанные ходы – копи маленького народца. К долине, что раскинулась перед замком и нынче превратилась в военный лагерь, тянутся два пути. Один – от погребенного в руинах города, и второй – сквозь широкое ущелье. Путь точно между скалами, плавно опускающимися до безжизненных холмов на востоке, до дремучего леса. Там, над поросшими жёсткой осокой полянами клубятся серые пары, там гейзеры то и дело выплевывают горячие струи. Там исконные земли орков.       Туча на горизонте потихоньку обретает очертания, всасывается в ущелье. На помощь осаждающим спешат отряды. Повозки везут тяжёлые тараны, тянут мортиры; беспокойно гарцует конница – топот копыт гулким эхом отражается от шершавых скал. В черной толпе яркими пятнами горят переливчатые ауры героев.       – Гарнизон Годдарта. Это отряды из Годдарта! – Восклицает Чонгук. – Лучшие воины континента...       – Ну, значит, падения крепости ждать нам осталось недолго, – вздыхает темный маг.       – Смотрите, а это кто? – Щурится Чимин, пытаясь разглядеть небольшой отряд, тонкой цепью растянувшийся от холмов к ущелью. – Орки?       – Орки. – Подтверждает Намджун и хмурится ещё сильнее. – Те холмы – их погребальные курганы. Священная земля, куда по орочьим обычаям не смеет ступать ногой чужеземец.       – И что? Они собираются сражаться? – Удивляется рыцарь. – Это бессмысленно! Их сметут!       – Скорее собираются умирать, – качает головой Намджун.       – А если... Если мы им поможем? Ну в смысле, не помереть, конечно, а наоборот, – поясняет Юнги, поймав удивленный взгляд кардинала. – Смотрите. Вон на ту скалу. Если она рухнет – завалит проход.... Мы должны ее разрушить! Чимин, если ты ударишь огнем по этой глыбе... – Темный лихорадочно делится нахлынувшими соображениями, тычет пальцем в нависшую над ущельем вершину. – Огонь ведь растопит лёд! Я прикрою тебя! Если получится – мы отрежем им путь!       – Да. Ага, я смогу! – Подхватывает эйфорию архимаг, размахивает руками. Разбуженный огонек тревожными лепестками опадает на ладони светлого. Остальные возбуждённо переглядываются.       – Сейчас, сейчас! – Суетится Джин, – Постойте, я проверю ваши баффы!       Намджуну очень хочется поддаться общему настроению и заорать: "А что потом?! Ведь потом мы и сами окажемся в ловушке! Как только рухнет скала – вся эта армия развернется на нас!" Но кардинал только сосредоточенно делает себе пометку отправить суммонера подальше, как только начнется заварушка. Дар предвидения, в последнее время практически утихший, не справляющийся с вихрем потрясений, выпавших на долю их группы, нынче нашёптывает, что это единственный шанс спасти Штутгарт. Или отсрочить его погибель.       – Где виверна? – Чонгук кричит во весь голос. – Где Малыш?! Нельзя медлить! Если они выйдут из ущелья – крепость обречена! Полетели! – Паладин хватает Хосока за руку. – Скорее!        – Постой! Пусть вызовет слугу! - Кардинал наскоро начинает излагать план под пронзительный свист Тэхена и быстрый шепот суммонера. – Делаем так: ты летишь с Хосоком вон за тот холм, точно за спины оркам. Будешь его прикрывать, пока он нас призовет. Смотри, а то не в привычках этих дикарей разбираться – они сначала нападают. Не вертись! Джин ещё не закончил приготовления. Хоби, ты тянешь нас всех разом. Потом Чимин пытается обрушить глыбу, Юнги помогает. Мы с Джином поддержим магов, Гук прикроет. Тэ, вы сразу же улетаете с Хосоком. Ближе к лесу, чуть что – будем прятаться там. Как только увидите, что мы завалили проход, или наоборот – не успеваем, – тяните нас к себе! Ясно?!       – Ясно, – раздается в ответ нестройный гул голосов, и Намджун хмурится, понимая, что план этот будет забыт через мгновение. Но поделать больше ничего не может и лишь надеется, что каждый хотя бы постарается вспомнить его слова. ***       Чонгук поднимает голову и непроизвольно заглядывается на зависшего прямо над ним дракона. Крылатый змей послушно ждёт, пока маги накрывают его своими заклинаниями, а после пристраивается на скале – и Чонгук впервые в жизни касается диковинного создания. Дракой неожиданно теплый, живой. Паладин чувствует, как движутся упругие мускулы, улавливает ритм сердец змея, греет руки о его шкуру. Виверна расправляет крылья и несколькими взмахами, словно отталкиваясь от плотного морозного воздуха, набирает высоту. Поначалу Чонгук непроизвольно прижимается к спине дракона, старается уцепиться. Но уже через несколько мгновений страх отступает, и пузырьками в крови закипает щекотное, азартное чувство свободы. Чонгука оно захватывает так, что хочется раскинуть руки в стороны, запрокинуть голову и громко протяжно заорать во всю силу лёгких. Он вдыхает ледяной воздух, обжигается – но от этого только веселее – и тянет ремни на себя, заставляя дракона подняться к густым облакам. А после лихо пикирует вниз, притормаживая уже у самой земли.       Хосок только сдавленно вскрикивает и, кажется, зарекается, ещё хоть раз забраться на спину этого "летучего чудовища". Но Чонгук внимания не обращает. Его переполняет нерастраченная энергия, льется через край. Воин скороговоркой выкрикивает формулу, выдыхает шумно, ощущая, как на плечи опускаются защитные чары, и замирает в предвкушении. Меч кажется лёгким, броня сливается с телом, а само тело словно наполняется силой.       Орки, конечно, замечают нежданных гостей. Разворачиваются в их сторону, подходят медленно, пригнувшись, держа наготове оружие. Остерегаются дракона, фыркающего за спиной у паладина. И все же подходят, окружают холм.       Чонгук перехватывает меч двумя руками, наблюдает, как фантом плавно парит над землёй в нескольких шагах от воина. Это Хосок подстраховывает. А сам тем временем начинает призыв, и перед паладином вспыхивает уже знакомый серебряный овал. Чонгук хмыкает – темный и впрямь освоил групповой призыв – шагает в портал и тот час же сталкивается плечами с остальными.       С этого момента Чонгук словно раздваивается. Тело подчиняется инстинктам, заученным движениям, мышечной памяти. Чонгук даже если и хотел бы подчинить его разуму – все одно бы не успел. Зато мысли в голове свободны, их ничто не сдерживает, они кружатся, разгоняются, заходясь в безумной пляске.       Вот Намджун, расталкивая остальных, бросается наперерез оркам, поднимает руки, кричит что-то. Чонгук бежит следом, готовый вступиться, прикрыть кардинала. И одновременно с удивлением констатирует, что хилер кричит на орочьем и те, кажется, его даже понимают. "Когда только умудрился выучить?" – проносится в голове у Чонгука, и он даже успевает позавидовать старшему.       Вот шаман, увешанный амулетами, разрисованный татуировками, поднимает громадные парные тесаки – и всю группу опоясывают хищные языки пламени. Паладин ощущает, как этот злой, норовистый огонь проникает под кожу, чувствует жар внутри и то, как ускоряется кровь, сила растекается по жилам. В мыслях Чонгука совершенно ни к месту мелькает воспоминание о том, что он вообще-то тоже собирался украсить свои лопатки крыльями – символом высокого полёта. И тотчас же воспоминание сменяется вынырнувшей откуда-то обидой на кардинала за то, что тот не оставил Чонгуку атакующих татуировок и от крыльев на спине отговорил.       Вот маги бегут к ущелью, и Чимин, чей огонь вспыхнул с новой силой, взбесился от орочьего баффа, усмиряет стихию: сосредоточенно выколдовывает шаровые молнии одну за одной. Лёд полируется, ручьями стекает по гладким скалам. Юнги обрушивает на скалу свои острые молнии, а Чонгук невольно любуется сочетанием красного огня, черных разрядов и окутывающего магов искрящегося тумана – подпитки от Джина.       Вот мимо Чонгука снова проплывает тень – суммон взмывает в воздух, устремляясь за драконом, который уносит его хозяина. А у Чонгука в голове вдруг щелкает странная мысль: вдруг надо было выбрать другую специализацию. Вон ведь как удобно иметь помощника... Вдруг надо было не вертеть носом, выбирая воина света, а стать мстителем. Тогда бы у Чонгука был собственный суммон – гибкая черная пантера. Паладин представляет себе замершего у его колен зверя, готового растерзать любого, кто осмелится посягнуть на хозяина, и вздыхает.       Круговорот мыслей настолько безудержный, что Чонгук умудряется пропустить момент, когда начинается бой. Он просто стоит, запрокинув голову, и несколько мгновений любуется тем, как стрелы застревают, растворяются в защите, раскинутой наскоро Сокджином. Словно капли дождя на зеркальной глади озера. И, наверное, будь светлый сторонним наблюдателем – он нашел бы все происходящее красивым. Золотой панцирь, накрывший холм; танцующие в руках саппортов посохи, раскидывающие защитные заклинания на весь отряд; боевой клич орков, их ощетинившаяся топорами, булавами и гигантскими кастетами цепь. И надвигающаяся от крепости темная лавина, подсвеченная разрядами магии, осыпающаяся градом стрел, словно набирающая силу грозовая туча.       Но потом защита трескается, распадается на кусочки, и Чонгук понимает, что все это страшно. Безумно страшно. Стрелы бьются о щит и латы воина, соскальзывают с противным звуком. А вслед за ними на голову сыплются осколки валунов, раздробленных в воздухе запущенной Юнги плетью. Маг уже не пытается обрушить скалу, он выкрикивает формулы, творит массовые заклинания, отбрасывая первые ряды нападающих.       Чонгуку в плечо впечатывается каменная глыба, сносит с ног. Паладин подскакивает, ловит разряд быстрого хила от кардинала. Но боль не проходит – вместо плеча жжется в груди, просыпается непонятная тревога. Словно что-то не так, словно предчувствие, нехорошее, неправильное. Их накрывает толпа, и глаза Чонгука застилает бордовой пеленой. Паладин уходит в абсолютную защиту, стягивая нападающих на себя, размахивает мечом, рубит направо и налево, уворачивается от заклинаний, ставит блоки, и то и дело ощущает, как Намджун подлечивает его. Кардинал вообще творит что-то невероятное: Чонгук поклясться может, что видел, как струи чистого, прозрачного света, что льются от намджунова посоха, приковывали готовые вырваться из оболочки тел прозрачные души – воскрешали павших.       Чонгук фиксирует краем глаза, как из самой гущи выскакивает Тэхен, несется к магам, ловко пробираясь между сражающимися на поле битвы. Кинжалов в руках ассасина не видно – лишь серебряные блики, разрезающие подступающие сумерки. На задворках сознания паладина скребёт противно: "Где Хосок? Почему не вытянул нас отсюда?". Но Чонгук стряхивает, отгоняет эту мысль. Только не сейчас.       А потом время вокруг воина внезапно останавливается. Чонгук медленно поворачивает голову и ощущает, как постепенно холодеет внутри, а по спине ползут мурашки. Замечает, что неподалеку застыл Сокджин, сложив руки на груди и опустив голову, замер аккумулируя энергию, специально снижая до минимума свою защиту, стараясь поскорее восстановить запасы маны. Чонгук смотрит, как ужасно медленно, огромными прыжками, зависая в воздухе, прочь бежит Намджун. Бежит в ту сторону, куда приковано все внимание паладина. Туда, где один, окружённый со всех сторон толпою, стоит Чимин. Вот маг медленно поднимает посох, вот разворачивается, рисуя в воздухе знак. Вокруг полощет огонь, полы красного плаща развеваются в горячем вихре. Светлый опускает оружие, бьёт о землю – горящий круг сносит приблизившиеся тени. Но меньше их не становится. В темноте вспыхивают фиолетовые купола чужеродной магии.       Не успеет. Их слишком много. Чонгук с ужасом понимает, что Джун не успеет. А самого Чонгука прижимает к земле, и он не то, что бежать – сдвинуться не в силах. В висках бьётся только: "не успеет". В зрачках отражается бушующее пламя и белые острые полосы рассекающих пространство магических клинков.       Последнее, что Чонгук видит, перед тем, как его накрывает пеленой боли, перемешанной с неконтролируемой, дикой яростью, – обломки скалы и облако пыли; фонтаны воды, гасящей огонь, и столп белого света, устремившийся к небу. Последнее, что слышит – грохот распахнувшихся ворот крепости и рев ее защитников. Последнее, что чувствует – щемящую грудь пустоту разорванной связи.       С неба падают редкие багряные капли – плачет кровавая Луна.