За семью печатями (Lineage)

      Юнги много чего ненавидит. Но больше всего на свете терпеть не может промозглую сырость, василисков и повиноваться. Юнги всю жизнь, сколько себя помнит, не умел подчиняться и шел наперекор. Из вредности, наверное. А может, так противилась сама его суть, унаследованная от предков королевского рода. Сначала Юнги огрызался и отхватывал тумаки от мистика, купившего его в подмастерья. Потом не признавал авторитетов в Академии и прослыл угрюмым спесивцем. Теперь вот оказался на вершине этой башни и собирается умереть, потому что подчиниться своре обезумевших фанатиков - совсем не в духе Юнги. Даже в обмен на предложение присоединиться к их замыслу. Даже в обмен на обещание сохранить жизни товарищам. Юнги понимает, почему ему не предложили сделку. Хмыкает про себя: они знают, что не получили бы согласия. И вообще, может, все складывается к лучшему. Правитель из Юнги получился бы так себе, не гибкий, не дипломатичный.       Жаль, что придется обойтись без магии. Юнги ужасно хочется показать напоследок этим мерзавцам, что неспроста в его жилах течёт королевская кровь. Но и без волшебной силы темный собирается продать свою жизнь подороже. Вот только бы успеть дотянуться до печати Власти. Парящий в воздухе камень, опутанный письменами, зовёт его, манит своим мерцанием. У мага прокалывают кончики пальцев - так хочется протянуть руку к артефакту. Но в висках отчего-то намджуновым голосом ноет: "Мы должны попытаться их уничтожить". И Юнги решает, что последние мгновения потратит именно на эту попытку. Только бы дотянуться.       У мага немного кружится голова. Он ещё раз обводит взглядом сужающееся кольцо длиннополых теней и слегка проводит плечами, поудобнее перехватывая посох. Глубоко внутри, где-то за рёбрами, мелкой червоточиной пульсирует страх. Не за себя, за Сокджина, который застыл, опустил голову и безмолвно шевелит губами. Юнги давит страх беспощадно - он собирается умереть первым.       - Здесь нет магии. Ты ещё не понял, пленник? - Смеётся монах. - Это вершина мира, пограничье с обителью Богов.       - Кое-какая все же есть, - тихо отвечает Сокджин.       И Юнги вновь удивляется слишком спокойному голосу друга.       - О, ты думаешь, раз эльфы обучили тебя как Мудреца Шиллен, ты сможешь обойти запрет? - Вмешивается чернокнижник. - Глупо и наивно.       - Ты ведь тоже носил печати, но так и не понял? Хотя... тебе достались не те. Власть, Алчность, Раздор и Безумие... - Сокджин поднимает голову. - Не повезло - препротивнейшая комбинация.       - Довольно! - Вскрикивает глава клана. - Хватит болтовни! Пора ..       Но Джин продолжает:       - Даже одна из них - слишком тяжёлая ноша для человека. Но мне повезло - досталось Познание. Печать открыла, в чем секрет и от чего я должен отказаться.       Юнги ожидает чего угодно, но не этого. Баффер резко разворачивается, изо всей силы толкает мага к артефакту и кричит:       - Послушай себя!       А после падает на колени, замахивается и разбивает костяшки пальцев о пластину печати.       И в то же мгновение небеса рассекает вспышка молнии. За эту долю секунды, пока все вокруг бликует холодным белым светом, Юнги умудряется зафиксировать огромное количество мелочей: по ладони Сокджина стекает струйка крови; вверх взмывают полы ряс монахов, бросившихся к бафферу. Со щек Шиллен медленно сползает повязка, и Юнги натыкается на пронзительный взгляд черных глаз. Темный готов поспорить - по губам богини скользит мягкая улыбка.       И время для Юнги останавливается. Маг, пролетев несколько шагов, оказавшись прямо перед печатью Власти, слышит собственный голос. "Дороги слились воедино, король вернулся к истокам и жаждет вернуть причитающееся." У Юнги по спине бегут мурашки. Ему жутко хочется взять этот камень и опустить в центр пентаграммы. Печать подталкивает, торопит: "Не стоит медлить в конце пути. Перед наследником падут самые непреклонные. Пожелай, и в твоей власти будут все судьбы этого мира." По печати, словно в зеркале, плывут картинки, и Юнги узнает в этих видениях себя. В богатых хоромах замка Адена, восседающего на золотом троне; на площади, свысока обводящего взглядом склонившуюся перед его величием толпу; во главе крылатого войска.       Тёмный закрывает глаза. Вот оно. Всего один шаг, лишь одно касание - и он получит то, о чем не смеют и мечтать остальные смертные. То, что по праву принадлежит ему. Юнги осознаёт: если он завладеет этой печатью - остальное будет не важно. Никто не сможет ему воспрепятствовать. И альянсы, и вольные орки, и эти монахи, и даже треклятая армия камаэлей - все они будут послушны его воле. Но в памяти вдруг мелькает пыльный холл в Руне, размытые силуэты друзей, прохладный ветер и тень виверны над гладью холодного моря.       "Разве не желаешь ты обрести абсолютную власть? Разве не жаждешь стать бессмертным?" - Вопрошает внутренний голос. "Нет, я просто желаю остаться собой." - Отвечает ему Юнги и разбивает свой кулак о печать.       Со всех сторон башню накрывают такие раскаты грома, что на мгновение Юнги кажется, будто небеса рухнули на землю.       - Что ты натворил! - Визжит глава альянса, мечась из стороны в сторону. Словно пытаясь оживить навсегда разорванные нити рун.       Темный оборачивается, слегка усмехается краешком губ, а за его спиной вдруг разгорается пламя, заполняя собой коридоры, вырываясь наружу, к лестнице. И сразу же тухнет, не найдя для себя пищи.       На лестнице Юнги слышит знакомые голоса и улыбается теперь широко, искренне. Толпа заполняет площадку перед троном Шиллен и застывает, не в силах оторвать взгляд от безмолвной богини.       - Вы очень вовремя, - баффер бросается навстречу Намджуну. - Как вы прошли? Там ведь не работают заклинания.       - Зато отлично справились другие чары... Чимин и порох. Слушайте, вот у гномов технологии! Потрясающе! Они нашли как...       - Потом, - перебивает Юнги, безрезультатно пытаясь подняться на ноги. - Потом расскажешь о чудесах, которые подвластны гномам. Надо поскорее убираться отсюда. Эта махина сейчас рухнет.       - Да, забирайте этих... - Джин замирает, на найдя слов. Пусть отвечают перед судом за свои поступки. Спускайтесь. Башня рушится! А мы должны завершить кое-что... - бормочет, вытаскивая печати из-за пазухи. - Ваша очередь. Намджун, тебе будет сложнее всего.       Кардинал удивлённо вскидывает голову, вертя в руках полученную от Джина печать Познания.       - Почему?       - Потому что тебе придется отказаться от абсолютного знания, - серьёзно отвечает баффер, обходя друзей. - Вам всем придется кое от чего отказаться.       - А от чего отказался ты? - Тихо спрашивает Юнги, пока остальные рассматривают доставшиеся им артефакты.       - От своей гордыни, - улыбается Джин. - И поверь, было нелегко. ***       Чонгук стоит перед камнем и искренне недоумевает, отчего ему досталась Печать Раздора. Артефакт молчит, и паладину кажется, что оцарапать пальцы об эту пластину не составит никакого труда. Чонгук тянется к печати, сжимает ее в кулаке, пытаясь разломать. Но в ответ печать впивается в ладонь, оставляя ожег и жар, поднимающийся по телу.       Рыцарь закрывает глаза и видит знамёна. Овальная Арена заполнена толпою до краев, на копьях рыцарей колышатся флаги, и Чонгук узнает на полотнах свой герб. Толпа орет, беснуется, славит победителей и их полководца. Паладин оглядывается и видит за спиной пылающие города, алые воды рек и черные облака копоти, затмевающие солнечный свет. Видит стройные коробки пехоты и нетерпеливо гарцующую конницу, дары и трофеи выигранных войн.       Светлый отчётливо понимает: печать показывает ему грядущее. Будущее его самого, рождённого воином. Непобедимого, бесстрашного и беспощадного. Чонгук опускает голову. Отчего раньше он не замечал, насколько хрупка грань между героем и убийцей? И вдруг память оживляет самую страшную картинку, которую приходилось видеть паладину: неподвижное тело друга на руках громадного орка. Тогда он готов был пожертвовать собой, проиграть любую битву, продать любую мечту - только бы Чимин был жив... И рыцарь улыбается, осознавая, что огненный, сам того не зная, своими поступками и словами, подсказал ему ответ. Милосердие - вот, что отличает героя.       Чонгук снова сжимает печать - и та осыпается пылью под ноги. Где есть милосердие, там нет места раздору. ***       Тэхен рассматривает Печать Алчности с лёгкой ухмылкой. И ему кажется, что будь у этой пластины облик - она смотрела бы на него с таким же выражением. "Ну что, давай поиграем?" - предлагает артефакт. И ассасин не может не согласиться с очевидным: эта каменяка отлично знает, на что следует надавить. "Поиграем," - мысленно соглашается сумрачный.       Тэхену услужливо показывают маленького мальчика, которого так любили подразнить другие дети. Побирушка в лохмотьях. В памяти мелькают обидные прозвища, в ушах противно лает злой смех. И тут же странник видит свою руку, унизанную перстнями, небрежно рассыпающую монеты. И толпу уже выросших детей дерущихся в пыли за медяки и золотые.       "Помнишь?" - Шепчет печать. - "Какое удовлетворение принесло тебе богатство. Ведь нравилось тебе наблюдать, как возятся в грязи и царапают друг другу лица твои обидчики? Ты думаешь, что сейчас друзья относятся к тебе по-другому? Ты все тот же безродный полукровка для этих дворян. Ты получишь все сокровища мира и заставишь их смотреть на тебя как на равного. У тебя будет то, что им никогда не заполучить".       Тэхен зевает. В чем смысл богатства, если им нельзя поделиться? Скучно слушать эти глупости. Чем больше золота - тем меньше свободы. Ассасин смотрит на печать и улыбается шире. А вот слушать Намджуна не скучно, подначивать Чонгука тоже, хохотать вместе с Джином над глупыми шутками вообще очень весело и не скучно засыпать на плече у Чимина. Техен согласен делиться с ними всем, чем угодно. Он проводит пальцем по шершавому краю, слегка уколовшись об острый угол. Алчность разбивается на мелкие кусочки. ***       У Хосока дрожат губы. Ему нестерпимо хочется повернуть время вспять и обнять свою семью. Хосок ужасно по ним всем скучает, ему до боли нужно прижаться, почувствовать их тепло. Но близкие стоят безмолвными холодными тенями и смотрят сквозь него.       Суммонера пробирает отчаянная тоска. Печать Уныния вытягивает все краски мира, оставляя вокруг Хосока серую холодную пустыню. "Мне жаль тебя, тёмный," - шепчет печать. - "Хочешь, я верну тебя к ним? В мир иллюзий и теней."       Суммонер вздыхает. Он и так наполовину существует в мире фантомов. А ведь внутри, в глубине души, он настолько живой и горячий, что мог бы обогреть теплом любого, к кому прикоснется. Но тепло это давным-давно спрятано, укрыто от посторонних, потому как из этого мира ушли те, кому оно предназначалось.       "Мне жаль тебя." - Повторяет артефакт. И Хосок сам себя жалеет, обижаясь на свою участь. За что ему досталась такая ноша? Печать рисует одинокую фигуру, бродящую среди безмолвных теней.       И вдруг суммонер ощущает, как его обнимают за плечи. Объятие неуклюжее, неловкое - Юнги так и не научился проявлять нежность. И Хосок невольно улыбается.       - Ты не один. Не думай.. .- шепчет Юнги на ухо суммонеру. - И никогда не был один. Какой там... Да если бы не ты, разве вышло б из меня что толковое? Сидел бы в холле и рассылал проклятия на что ни попадя...       Тепло внутри Хосока оживает, разливается по телу. Он должен отпустить свое прошлое, позабыть печали, жить здесь и сейчас. Фигуры тают в тумане, уходя в небытие навечно. ***       В зрачках Чимина полыхает привычный огонь. Огонь, чуть более неукротимый, чем обычно. Архимаг растерянно моргает - он не успевает уследить за собственными мыслями, так быстро кружатся они в голове, сменяя безумную еще более сумасшедшей.       "Что мы забыли в этой шайке?" - поет ему печать. - "Мы тут никто, а орки, между прочим, прозвали нас Танцующим с огнем. Надо податься к их племени!"       "Мы?" - удивляется Чимин, но не успевает продолжить, потому как артефакт перебивает его, норовя спутать мысли: "А кто же еще! Ты посмотри, мы всесильны! Кто спас Штутгарт? Кто открыл дверь к вершине этой башни? Мы! Мы! Мы! Мы само совершенство!"       "Какая глупость," - мелькает у огненного отголосок здравого смысла. - "Никто не совершенен."       "А вот и не правда! А вот и врешь! Ты всегда желал добиться совершенства!"- беснуется печать.- "И получил, что хотел! Давай взорвем все здесь, мы можем! Давай! Давай! Будет весело и жарко! Пусть попляшут на пепелище! Пусть увидят, какие мы... "       "Да ну тебя. Отстань." - думает Чимин. - "Домой хочу. В свою башню. И переучусь на саппорта. Надоело. Буду лечить, а не калечить."       "Не получится!" - Гогочет печать. - "В твоих жилах горит огонь. Огнем не лечат!"       Но Чимин вдруг проявляет неожиданное упрямство: "Еще как получится! Сама говорила - я всесилен." - И разбивает ладонь о печать, отмахиваясь, словно от назойливой затеи, слишком безумной, чтобы осуществиться. ***       По щекам Намджуна текут горячие ручейки слёз. Маг беззвучно рыдает. Печать Познания молчит. Печать, которой доступны все тайны мира, не может не знать - кардинал откажется от неё.       Намджуна раздражает несправедливость. С самого детства и до тошноты. А сейчас его даже трясет от несправедливости - разве кто-то смог бы лучше него распорядиться безграничным знанием? А он должен отказаться от того, о чем мечтал всю жизнь - от возможности понять не только весь мир, но и самого себя. Понять и принять.       "Нам пора прощаться," - ласково торопит артефакт. - "Все ждут только тебя".       "Я не хочу!" - стонет внутри Намджуна. - "Пожалуйста! Неужели ничего нельзя сделать?!" Этот вопрос печать оставляет без ответа. Сделать можно все, что угодно. Вот только что это изменит.       "Ты справишься и без меня" - успокаивает печать. - "На самом деле - уже справился. Тебе не стоит гнаться за абсолютом, кардинал. Оставь попытки. Ты уже узнал достаточно. Просто прими и полюби себя."       "Спасибо." - Отвечает ей Намджун. - Я буду скучать..."       "Скучать тебе не придется." - Слышит светлый в ответ и тянется к пластине, словно собираясь ответить на рукопожатие. Печать послушно ложится в ладонь мага и растворяется бесследно. ***       Оковы медленно тают на запястьях Шиллен, окончательно исчезая вместе с последней печатью. Буря затихает, и небо над башней загорается мириадами звезд. Кровавая луна медленно заходит за ярко сияющую обыкновенную и растворяется в затмении, оставляя лишь алый обод, постепенно исчезающий в темноте ночи.       Эльфийка медленно поднимается, и Намджун слышит ее первый глубокий вздох. Проклятие разрушено - понимает светлый. Многовековое заточение одного из самых могущественных божеств завершено, Шиллен свободна. Не во власти открывших портал фанатиков, не вынуждена оплачивать свой долг, а по-настоящему свободна.       Кардинал опускается на одно колено, и остальные следуют его примеру, замерев почтительно. Богиня чуть наклоняет голову в знак приветствия и легко взмахивает рукой. Намджун чувствует, что в это самое мгновение их всех семерых одарили небывалой силой, понимает, что Шиллен залечила раны воинов всех рас по обе стороны, вернула жизнь в разрушенные крепости и города, загасила распри, завершила эту войну. У светлого слегка кружится голова от осознания и облегчения, словно с его плеч сняли тяжелое бремя последствий, которые он планировал исправлять. Намджун поднимает голову и ловит мягкую улыбку эльфийки. Он с радостью принимает такую благодарность.       Шиллен поворачивается к почтительно склонившимся воинам - высоким однокрылым фигурам камаэлей, кивает им. И то же самое мгновение оба крыла расправляются за их спинами. Богиня со своей свитой медленно поднимается к небесам, растворяясь в сумраке ночи.       - Она... - шепчет Чимин.       - Богиня, - подсказывает Тэхен. - Пора уходить. Эта башня будет разрушена.       - Она уходит и уводит свою армию. - Задумчиво качает головой Юнги. - Нам ждать новых войн?       - Нет. - Тихо отвечает Намджун. - Теперь она свободна и возвращается домой...       Сокджин легонько кивает головой:       - И теперь она будет помнить. А я, кажется, стану первым из вернувшихся служителей Шиллен.