Послушание

Мне с самого утра было как-то не по себе. Неудивительно, конечно. Сегодня мне исполняется тридцатник, это значимое событие. А ещё я сегодня женюсь. Катерина ходила бледная и напряжённая, как струна. — Слушай, может, не надо? — жалобно проскулила она за завтраком. — Меня уже тоже посещали такие мысли, — криво усмехнувшись, я потер чрезвычайно тщательно выбритый подбородок, — не потому, что не хочу, — пришлось спешно добавить, когда на ее лице появилось непередаваемое выражение «прости, родной, но я тебе сейчас вмажу», — а потому что… Стрёмно как-то. Для меня же это впервые. — Я буду нежной, обещаю, — рассеянно пошутила девочка, улыбнулась, когда я засмеялся. — Слушай, — потянувшись через маленький стол, я взял ее за холодную лапку, — я люблю тебя. — И я тебя, — пробормотала Катя, пряча взгляд. — А разве не поэтому люди женятся? — когда появилась возможность заглянуть ей в глаза, я подбадривающе улыбнулся. — Все будет хорошо, детка. Убеждая ее, я немного отвлекался от того, что сам нихуево так нервничаю. Казалось бы, просто прийти и поставить закорючку, ни свидетелей, ни дурацкой рубашки, все просто. Но ссыкотно. Сидеть дома и ждать было совсем невыносимо, так что мы поехали прошвырнуться. На два у нас назначена регистрация, в четыре уже надо быть на турбазе, где состоится празднование моего юбилея. Встали мы поздно, но все равно ожидание получалось порядочное, три часа. Прогуливаясь в торговом центре и по-детски держась за ручки, мы спокойно пиздели ни о чем, Катя хоть краски приобрела, а то была вообще как полотно. — О, хочу такие! — остановившись у одной из витрин, я даже тыкнул пальцем. Катерина посмотрела на обтягивающие штаны камуфляжной расцветки, напяленные на манекен, и с о-о-очень скептическим выражением мордашки повернулась ко мне. — Тебе хочу, не себе же. Прыснув, она захохотала, едва не согнувшись пополам. Видимо, реально подумала, что я в педики решил записаться. Фыркнув, я с улыбкой потащил ее в этот магазин. От нервов я всегда голодный, как акула, без перерывов, так что после покупки и переодевания в новую шмотку пришлось идти в скопище фаст-фудных ларьков. Есть девочка отказалась, но зато выхлебала почти литр колы в одну моську. Разглядывая ее, я жевал шаурму и представлял себе лицо тетки, которая будет нас регистрировать. Я ради праздника решил попариться в летних берцах, натянул любимые штаны мультикамовской расцветки и черную футболку. Катерина в черных кроссовках, фальшивом камуфляже и черной майке была мне под стать, если не считать разницу в росте почти тридцать сантиметров и в весе — пятьдесят килограмм. Наверное, на вид мы та ещё парочка. Самое то пожениться, ха. Погладив недавно подстриженный ежик, я вздохнул. Шаурма исчезла слишком быстро, но наесться на весь день вперёд и вечером сидеть за столом без нихуя не хотелось. Да и, в принципе, уже можно ехать в, мать его, ЗАГС. — Не волнуйся, — у входа я крепко сжал ее хрупкую кисть, — а то вся белая, подумают ещё, что заставил тебя. Катерина бледно улыбнулась и вцепилась в мою ладонь, как в последнюю опору. Я плохо запомнил то, что даже церемонией не назовешь, помнил, как чуть не поставил подпись не в том месте, как постыдно трясущимися руками надевал кольцо на тонкий палец, с которого она не захотела снимать кольцо с аквамаринами. Жмурясь на солнце, я остановился посреди тротуара на полпути к машине. Посмотрел на гладкий серебряный ободок, непривычно оттягивающий правую руку. Судя по блуждающему взгляду, моя девочка точно в такой же степени охуевания. — Типа все? — сипло от волнения спросил я. — А где гром и молнии, вся хуйня? — У меня в голове, — ошалело улыбнулась Катя, рассматривая свои два кольца. Я много думал об этом, много обсуждал это с невестой, а теперь она моя жена, и меня будто мешком по башке ебнули. — Я сегодня точно напьюсь нахуй, — потерев лоб, я обнял ее за плечи и повел к машине, — ты со мной? Конечно, Катерина покачала головой. Выбившаяся из хвоста прядка упала ей на лоб, она убрала ее за ухо и неверяще рассматривала безымянный палец на правой руке ещё пару минут, в машину садилась почти вслепую. Назначено было на четыре, но, конечно, вовремя приехал только мелкий. Немногословно поздравил меня, вручил бутылку коллекционного коньяка. Его девочка, недавно ставшая женой, такая улыбчивая всегда и сияющая, сегодня светилась ещё ярче. Кажется, кто-то скоро станет батей… Нехорошо, конечно, дети они ещё, ну да и хуй с ним, у Семена башка на плечах есть, все вывезет. Или я тупо сделал неправильные выводы. Позже, беседуя с боссом, я выяснил, что сам скоро стану батей. Крестным батей. Запланировали они, видите ли. — Ты клялся и божился, что дашь ей доучиться, — с укором проворчал я, закусывая огурцом. — Доучится, — махнул рукой этот эгоистичный заносчивый ублюдок, — потом как-нибудь. Принимая поздравления и буквально традиционные редкие и коллекционные пузыри, я улыбался и пожимал руки. Дома у меня их целый шкаф, и расходую я дорогую спиртягу без жалости. Зато все знают, что мне дарить, а я не парюсь по поводу дебильных подарков не в тему. Все окончательно собрались только в половину шестого. Получив от окружающего мира несколько намеков, я как-то слишком серьезно задумался о понятии «батя». Учитывая частоту ебли, это вполне вероятный исход. Взгляд зацепился за беременную фигуру на входе снятого мной участка. Не припомню, чтобы кто-то уже успел свою мадам обрюхатить, да и не меньше полугода назад. Разглядев ее лицо, я почувствовал, как по спине пробежались колючие ледяные мурашки. Он чуть не испортил мне восьмое марта и решил испортить этот двойной праздник? Все же поднявшись со своего места рядом с Катериной, я пошел встречать последних гостей. — Я пришел с миром, — улыбнулся Русик, — и с вискарем. Взяв коробку «Дэниэлса», я сдержанно ответил на объятия, а вот хорошенькую мадам Руслан, о беременности которой, вроде как, был в курсе, обнял уже искреннее. — С днём рождения, — улыбнулась она, положив ладонь на живот. — А где моя племяшка? — поинтересовался я, провожая их к свободным местам. — Простыла немножко, так что осталась с бабушкой, — при упоминании матери меня передернуло. Хорошо хоть, что эта грымза не приперлась. Точно бы похерила все веселье, она никогда не сдерживала свои скандальные порывы в присутствии посторонних. Как-то так у нас с Катей получилось, что мы оба не горим желанием видеть родню. Вернувшись на свое место, я подлил себе виски, встал и прочистил горло. — Минутку внимания! — народу дохрена, почти полсотни человек, столов много, хуй докричишься. Но стало проще, когда все затихли. — Все вы знаете, зачем мы тут собрались, конечно же, чтобы как следует в честь моего приближения к старческому маразму прибухнуть, — дождавшись, пока смешки стихнут, я продолжил: — наверное, я к нему ближе, чем сам думаю, потому что сегодня случилось ещё кое-что, кроме моего рождения тридцать лет назад. Я и сам сомневался, что такое вообще в моей жизни произойдет, но в мае решил, что была не была, так что сегодня женился на вот этой вот чудесной девочке, — Катя встала, когда я поманил ее, и прижалась к моему боку, позволяя обнять себя за плечи. Некоторое время стояла тишина. Действительно, для меня это был сверх меры нетипичный поступок. Я не заметил, кто первый засвистел, но вскоре нам хором кричали «горько». И было что-то особенное и приятное в том, чтобы доказать всем ее статус глубоким неторопливым поцелуем. Катерина сидела слева, как обычно, жевала печёные овощи и грудку. Я вдруг только сейчас заметил, что вилку она держит левой рукой, а правой обнимает мой локоть. — Если тебе неудобно, давай отодвинусь, — тихо предложил я, касаясь носом ее виска. — Нет, нормально, — пожав плечами, девочка довольно уверенно наколола на вилку кусочек кабачка. Припомнив наши совместные приемы пищи, я обнаружил, что она всегда ела левой, но пишет точно правой, нет сомнений, — мама была левшой, так что отец приучал меня тоже ей быть, но получилось только за столом. Судя по тому, как она замялась перед уточнением, воспоминания не из приятных. — Ну как тебе удобнее, — вздохнув, я глотнул отборнейшего вискаря и прикрыл глаза. Мой батя был, без преувеличения, охуенным батей. Я его обожал, да и характером в него пошел, только гадливость от матери взял. Единственное, чего я себе никогда не позволял — допускать бабу в дела и лебезить перед ней. Мать вечно ноги о него вытирала и творила, что хотела. Но мужиком он был классным, да. Возил нас с Русиком на рыбалку, ходил с нами в зоопарк, вечером мог полежать с нами и почитать сказку, если не был на стрелке. Ближе к полуночи, когда веселье ещё только находилось на своем пике, Катя в очередной раз зевнула, да так, что аж челюсть щёлкнула. Я без всяких отправил ее спать в снятый на ночь домик, да и хули ей делать среди пьяных мужиков. Другое дело, что пьяный мужик припрется к ней в койку и потребует свой подарок на днюху. В районе часа пришлось отпустить официанток, у которых кончилась смена, они начали убирать со столов. Гости начали рассасываться, а меня уже нехило так штормило, но голова оставалась почти ясной. Зато, когда я завалился в спальню, в ушах зашумело от возбуждения при виде новоиспеченной жёнушки, мирно спящей спиной ко мне в моей футболке. Первая брачная ночь должна быть фееричной, разве нет? Кое-как, с трудом распустив шнурки берцев, я забрался к ней и почти ласково тяпнул за шею, за плечо, за протянувшиеся ко мне руки. Жаркий, глубокий поцелуй только раззадорил. В принципе, сегодня не только у меня праздник, можно и побаловать. А то уж сильно редко я это делаю. Задрав на ней футболку и стянув абсолютно не нужные трусы, я сполз пониже и с удовольствием вылизал ее. Катя, как и всегда, текла и стонала, как порнозвезда, слабо цепляясь за мои руки на своей груди. От бешеных ударов сердца и выпитого стало жарко и душно, я стянул футболку, торопливо расстегнул штаны. Тесно прижимаясь к девочке, раскрасневшейся и напряженной, я мягко вставил, поцеловал ее, поймав стон. В такие моменты, когда она от безвыходной страсти царапает мою спину, мне кажется, что я могу горы свернуть, если она попросит. Уже утром, маясь похмельем, я буду смутно вспоминать, что было и как. Сейчас для меня есть только она. К ошейнику и браслету прибавились ещё знаки принадлежности, гладкие, серебряные, почти скромные. Но такие, чтобы все знали. Моя девочка будет мне принадлежать всегда, вместе со своими стонами и охуенной глоткой.