He hit me and it felt like a kiss

Прождав Джима еще пятнадцать минут, мы с Лансом решили, что сидеть дальше просто не имеет смысла. К тому же на мои плечи легла ответственность за будущее Нэт, поэтому мне срочно нужно было придумать, какую песню выбрать Лансу и как устроить выступление, чтобы это выглядело естественно. Всё должно пройти, если не идеально, то хотя бы приемлемо. Я иду в коридоре, стараясь игнорировать то, как топот моих ног смешивается с периодическими криками боли и страха. Нужно раздобыть где-нибудь беруши, потому что когда такие звуки будят тебя среди ночи, моя нервная система перестает выдерживать перегруз. Однако после одного такого «перегруза» я провела прекрасную ночь с Джеком, который теперь считает, что мы пара. С этого момента уже прошло два месяца, а я до сих пор не обсудила это с ним, постоянно перенося разговор на более удачное время, и не разобралась, что чувствую к нему. Симпатия? Влечение? Любовь? Да, да и… И черт его знает. Полностью погрузившись в мысли о Джеке и перескакивая на выбор песни для Ланса, я совсем теряю бдительность, за что Кукловод, будь он здесь, наградил бы меня гирей по голове. Внезапно меня пригвождают к стенке. От страха я даже забываю, как дышать. — Привет, красавица! Странно видеть, что такая очаровательная девушка ходит здесь одна. Мои щёки пылают от жара, и я подымаю взгляд. — О, Боже, Джек, какого хрена? Подпольщик ближе придвигается ко мне, что я слышу его дыхание на своей коже, и наматывает на палец мой выбившийся локон. — Я соскучился, — тихо мурлычет он мне на ухо, отчего внизу живота появляется легкий спазм. Он легко проводит своим носом по моей щеке. Дойдя до виска, он целует меня и прокладывает путь к моим губам. — Джек, прекрати! — я пытаюсь тщетно отодвинуть его от себя, давя ладонью ему в грудь. — Ты знаешь, что будет, если нас увидят. Громко цокнув языком, Джек медленно отстраняется от меня. — Слушай, тело Алисы уже гниёт под старым дубом, Биллу вообще наплевать. Я не могу понять, почему ты переживаешь. Как только я вспоминаю зарезанную Алису, в животе неприятно крутит. Её пустой взгляд прожигал насквозь. Кровь тёмной струйкой текла изо рта и груди, где торчал кинжал с золотой рукоятью. Это новость перевернула весь особняк с ног на голову, ведь она умерла не из-за ловушки, а от рук хладнокровного убийцы, нанёсших ей пять серьёзных ран прямо в сердце. И зачем я только согласилась помогать Джиму установить причину смерти? Джек видимо замечает моё упавшее настроение, потому что он осторожно проводит пальцами по моей щеке вниз и поднимает лицо за подбородок, пока наши глаза не встречаются друг с другом. — Маргарита, — говорит он томным тихим голосом, который каждый раз сводит меня с ума, — со мной ты всегда будешь в безопасности. Я никому не дам навредить тебе. Он невесомо дотрагивается своими губами до моих. Ну, и как после того, что он сказал, можно ему отказать? Я обхватываю Джека за шею, пока его руки блуждают по моей спине, спускаясь ниже. Чувствую, как пальцы сомнули ягодицу прямо под юбкой, заставляя меня издать стон прямо в поцелуй. — Боже, если мы сейчас не остановимся, — Джек отстраняется, не переставая прерывисто дышать, — то я возьму тебя прямо здесь. Я нервно сглатываю, каждой клеткой кожи ощущая его темный взгляд. — Но мы еще не закончили, — улыбается он и дарит мне последний поцелуй в губы. — Окей, — я выдавливаю из себя улыбку, хотя внутренне хочется завыть. Тело ноет, желая, чтобы им кто-то завладел, чтобы придавили сверху и заставили извиваться в сладкой агонии. Представив это, я ловлю себя на мысли, что этим кто-то не обязательно должен быть Джек. Проводя Джека взглядом, я быстро направляюсь в свою комнату. Мне надо как можно скорее поправить макияж и собрать себя в кулак, чтобы никто случайно не догадался, что мы собирались осквернить святые коридоры Кукловода. Глядя в свое небольшое косметическое зеркальце, я долго вытираю помаду мокрым полотенцем, которая размазалась до самого подбородка. Я всё не могу перестать ощущать губы Джека на себе, сколько бы ни пыталась оттирать их и мыть водой. Вот же сукин сын, в следующий раз не отвертится. Наконец закончив приводить себя в порядок, я смотрю на стоящую возле шкафа гитару. С этим чертовым Джеком уже даже забыла, зачем вообще сюда шла. Что же всё-таки спеть Лансу? Я обессилено падаю на кровать, просматривая весь свой плейлист. То ли дело в том, что каждый трек заслушан до дыр, то ли в том, что мысли заняты абсолютно другим, взгляд не может зацепиться ни за одну песню. Как говорил Джим: «Не знаешь, что делать — иди в библиотеку». И сколько же раз это помогало мне найти ответы на его бесконечные тесты или просто избавляло от скуки, пока пытаешься найти какое-то конкретное произведение. На один поиск Библии я потратила два часа, потому что полтора из них пыталась дотянуться до самых высоких полок. Воткнув в уши наушники и перемешав плейлист, я включаю первую попавшуюся песню. Чарующий голос Ruelle уносит меня далеко отсюда с помощью песни «War of hearts»*. Я так давно её не слышала, что даже забыла, что она у меня есть. «Come to me/ In the night hours/ I will wait for you»** — пою я себе под нос, пока иду по пустому коридору. Я вхожу в библиотеку, аккуратно прикрыв двери. Подпевая дальше, я быстро прохожу испытание и бегу на второй этаж к стеллажам с книгами. Если мне не изменяет память, книги с нотами где-то возле научных энциклопедий. «I can't help but love you/ Even though I try not to/ I can't help but want you/ I know that I'd die without you»*** — припев помогает мне в поисках. Я быстро просматриваю корешки каждой книги, но чем ближе я подхожу к концу, тем больше я теряю надежду что-либо отыскать. Со времен моего последнего визита, многие книги были переставлены, части уже нет. Чёрт, будь хоть капля вдохновения, уже б сама всё придумала. Но Нэт нельзя выбрать абы какую песню, а бешеный рок, которые нравятся ей, я играть не умею. Когда я почти отчаялась, в глаза бросается немного свисающая книжечка с потемневшей от времени бумажной обложкой. Став на носочки, я осторожно, чтобы не порвать, вытаскиваю её из придавивших с двух сторон книг. Это нотная тетрадь. Такая старая и потёртая. На моих пальцах осталась пыль — видимо ей давно никто не пользовался. Внутри на тонких желтых страницах аккуратным почерком выведены ноты и символы. Даже, несмотря на мою любовь к музыке, мои тетради не были в таком опрятном состоянии: на полях были куча разнообразных рисунков от сердечек до страшных минималистичных девочек. Вечно меняющийся почерк делал каждую страницу особенной, что иногда по ним я могла сказать, что чувствовала или делала в этот момент. Глаза быстро бегают по названиям и их авторам, специально подчеркнутые черными чернилами: Джузеппе Тартини «Дьявольские трели», Антонио Вивальди «Летняя гроза», Николо Паганини «Каприс для скрипки №24». Чертовски знакомые закорючки и наклон букв. Где же я это видела? Не отрывая глаз от страниц, я поворачиваюсь, чтобы спуститься вниз. На диване всегда лучше думалось. Однако я резко в кого-то врезаюсь и, вскрикнув, роняю тетрадь на пол. Тяжело дыша, я смотрю на напугавшего меня человека. Это Джон! Он тоже растерянно смотрит на меня, из-за чего мне внезапно становится жарко. — Ох, прости меня! — говорит он, опускаясь за тетрадью. — Н-ничего, — я быстро выключаю музыку и, намотав наушники на плеер, прячу их в карман юбки. Встав, Джон окидывает заинтересованным взглядом тетрадку и заглядывает внутрь. — Интересуешься произведениями на скрипке? — спрашивает он. — Не совсем. Я больше в гитарах и пианино разбираюсь, — я неловко улыбаюсь, стараясь не заикаться. Вот что я за человек? Сама ничуть не лучше Ланса. Его взгляд скользит от моих дрожащих рук до губ, которые я нервно облизываю. Надеюсь, он не придаст этому значения. Обворожительно улыбнувшись, он протягивает ноты. Я тянусь за ними, и наши пальцы неожиданно соприкасаются, заставив меня забыть, как дышать. Его тёплая рука сильно контрастирует с моей окоченевшей от волнения кожей. Я быстро отстраняюсь, пусть я и не хочу этого делать. Боже мой, надо, наконец, взять себя в руки. — Умеешь играть? — Э, да, — отвечаю я, не сразу поняв вопрос, — это мое первое образование. — Правда? — он опирается на стеллаж рукой. — Моё тоже. Я невольно улыбнулась, подумав о том, как много у нас общего. Я не могу сдержать улыбки, подумав о том, как много у нас общего. — Какой инструмент? — спрашиваю я, обняв тетрадь, словно плюшевого медведя. — Скрипка, — коротко говорит он, одарив меня очередной улыбкой. Я, кажется, сойду от этого с ума. — А не хочешь прогуляться? Нам, как я вижу, есть о чём поговорить. — Да! — сильно радостно восклицаю я, напрочь забыв о данном Лансу обещании. — С удовольствием, — добавляю уже более спокойным тоном. Я кладу тетрадь на место. Не знаю, вернусь ли я за ней в следующий раз, но сейчас она мне абсолютно не нужна. Джон предлагает мне руку, и так мы бок о бок выходим из библиотеки. Пока мы идём по коридорам, я наслаждаюсь его теплом. С Джоном так интересно и приятно разговаривать. Мы обсуждаем все, начиная от учебы в консерваториях, заканчивая семьями и друзьями из прошлой нормальной жизни. Иногда мне кажется, будто мы знаем друг друга всю жизнь. Спустя какое-то время мне становится совсем холодно, так что я невольно придвинулась к нему ближе, стараясь не сильно стучать зубами. Однако Джон все равно замечает это и отдает мне своё пальто, накинув его мне на плечи. Меня резко обволакивает запах его одеколона, от которого мысли превращаются в вязкую неразделимую массу. Иногда мимо нас проходят люди, одаривая нас удивленными и даже завистливыми взглядами. Даже Дженни, которая шла с постиранным бельём не смогла удержаться от соблазна остановиться и посмотреть нам вслед. Чувствую, что кое-кто скоро прибежит с огромным списком вопросом, на которые у меня совсем нет желания отвечать. Когда в коридорах совсем стемнело, Джон вызывается проводить меня до моей комнаты. Это было совсем необязательно — я-то знаю особняк, как свои пять пальцев. Но мысль, что Джон просто хочет убедиться, что я доберусь в целости и сохранности, греет мне душу. Однако чем ближе мы к моей комнате, тем меньше мне хочется туда возвращаться. Как только за мной закроется дверь, он снова уйдет в темноту дома, оставив меня один на один с моими чувствами, которые я не могу разобрать. Еще ни один человек не заставлял меня ощущать таких ярких бабочек, которые словно поднимают меня над землей с помощью своих миниатюрных крылышек. Поравнявшись с дверью, мы становимся друг напротив друга. Я неохотно снимаю его пальто и протягиваю ему. Джон забирает его и, словно прочитав мои мысли, что я не хочу, чтобы он уходил, берёт меня за руку. Мои щёки вспыхивают. — Спасибо за сегодняшний вечер, — тихо говорит он, поглаживая тыльную часть моей ладони большим пальцем. По телу бегут мурашки из-за его тепла. Внезапно он, нагнувшись, целует каждый пальчик отдельно, заставив сердце бешено забиться, отдаваясь громким стуком в ушах. Мне остается лишь молиться, что это слышу только я. — Надеюсь, мы сможем повторить его ещё раз. Он отпускает меня, и в груди больно закололо, словно что-то оборвалось. Я не хочу, чтобы он отпускал меня. Но я слишком боюсь сказать это ему. — Я тоже надеюсь, — отвечаю я шепотом, еле вернув себе возможность говорить. Закинув пальто на плечо, он улыбается мне и уходит. Я не могу забыть этот глубокий взгляд его темно-карих глаз. Он, как и в нашу первую встречу, словно хочет проникнуть внутрь меня, перебрать каждый миллиметр и вытащить на свет чувства, которые затуманили мой разум. Я смотрю ему вслед и не могу пошевелиться. «I can't help but love you/ Even though I try not to/ I can't help but want you/ I know that I'd die without you» — поёт в моей голове Ruelle. Я действительно больше не могу этого отрицать. Я влюбилась в Джона. В этого прекрасного и загадочного мужчину, которого знаю всего два дня. Или думаю, что знаю.