Visions of the future

Самая молодая из старших воительниц, лишь на пару лет взрослее юной принцессы, Сатти досталась ему — как самому младшему лорду, родившемуся даже позже Цоизита и урвавшему меньше всего внимания, а оттого так стремившемуся его получить. Неудивительно, что он влюбился в Мину, предназначенную его старшему брату. Воительница Сатурна, в отличие от нее, была совсем иной. Холодная и бескровная, она была печальна и молчалива, словно в ней даже сердце не билось, и Миканора ужасно это убивало. Настолько, что он не хотел с ней видеться до самого бракосочетания. Принцесса, казалось, все понимала и только ласково улыбалась в знак приветствия при каждой случайной встрече, тут же уводимая бережно опекающей ее и юную Леди Пеллар. Правительница Плутона сияла, недавно обрученная, необыкновенными глазами цвета гранатового вина и казалась мудрее всех на свете, недаром являлась богиней времени. И Алмаз, столь удачно заключивший с ней союз, сиял тоже. Встретились два одиночества — одна влюблена была в короля, другой — в королеву. А теперь влюблены друг в друга. Миканор глубоко вдохнул, обозревая их всех со своего пьедестала, на котором стоял рядом с жрецом Артемисом, должным узаконить его и принцессы (ему не нравилось ее имя) союз, и перевел взгляд на высокие двойные двери. Те как раз растворились, впуская в огромную залу его невесту — хрупкую-хрупкую и такую же бледную, как ее подвенечное платье. С длинными рукавами. Впрочем, ни в каком другом ее Миканор никогда не видел. С чем это связано, он не знал, но сегодня эта закрытость почти его раздражала — это была их свадьба, в конце концов! — Ятэн, — зашипел на него Лео, стоящий неподалеку, — сделай лицо попроще. Парень пожал плечами и предпочел проигнорировать идиотское увещевание. И укоризненный взгляд Милены — тоже. Нормальное у него лицо — как раз подобает случаю. Не просто же так в зале настолько тихо, будто это не бракосочетание, а похороны. Как жаль, что невест для младших лордов не искали по какой-нибудь традиции где-нибудь на Альфа-Центавре. Его внезапно тронули за плечо совершенно незаметно для остальных, и Артемис (в этот раз — он) выдохнул: — Улыбайся и не будь придурком, ты и мизинца ее не стоишь, а стоишь тут как пуп земли, — его голос был таким холодным, что парень едва удержал нейтральное выражение лица. Никогда прежде жрец не был таким жестоким и недружелюбным с ним — напротив, он… Минакор до крови прикусил себе изнутри щеку и заставил себя об этом не думать — его будущая жена встала напротив него и снова одарила его этой мягкой грустной улыбкой, от которой он всегда так терялся и так бежал. Иногда Миканору казалось после их встреч, что он бежал от странного чувства, которое испытывал к этой девушке, но он обычно предпочитал об этом не думать. Возможно, зря. Парень выдавил из себя ответную улыбку, и девушка благодарно опустила ресницы. Здесь и сейчас, в белом платье и в белой фате, она, чем-то слишком похожая на огненную жрицу с Марса тяжелым взглядом и черной гривой длинных волос, казалась ему самой смертью. Но ведь так оно и было, разве нет? Юная богиня бесконечного разрушения, которая может в любой момент уронить на мир свой палаш безмолвия, она несла смерть его прежней, спокойной жизни и грозила навсегда остаться ему чужой, даже если их из ночи в ночь заставят ночевать в одной кровати. И раз так, он действительно совершенно зря заранее не разобрался в том, что к ней ощущает и почему рядом с ней думает о чем угодно, кроме жены старшего брата, в которую влюблен уже столько лет. Церемония была тиха и коротка, и столь же короток был традиционный поцелуй в губы между Миканором и его новоиспеченной женой, будто вспыхнувшей смущением на мгновенье, но тут же потухшей и еще сильнее, кажется, погрустневшей. Как будто она тоже этого не хотела. Что ж, хоть в этом они сходились. Возможно, удастся выйти из этой ситуации без потерь и строить свою жизнь как прежде? Ведь ничего криминального нет в том, что они не будут с Сатти лишний раз пересекаться. А все остальные могут просто засунуть себе в задницу свои возмущения — в конце концов, они сами заставили его это сделать, так почему теперь ждут совершенного подчинения и полных штанов счастья? — Я не доставлю вам хлопот, милорд, — вдруг едва слышно произнесла принцесса, которую он придерживал под локоть, пока они спускались по ступеням. При этом ее лицо было таким безмятежным, будто они вели дружескую беседу. — Сегодня вечером приходите в мои покои и ни о чем не волнуйтесь — вы сразу же отправитесь в свои комнаты через скрытый ход, и я… никак вам не буду мешать. Это было почти неприятно — так, словно они в один момент поменялись местами. Голос девушки был спокоен и тих, но Миканору на секунду показалось, что его… отшили. Иначе это было никак и не назвать. — Вы совершенно никак мне не мешаете, принцесса, — с нейтральным лицом отозвался Миканор, глядя исключительно перед собой. В голове все как-то перемешалось — короткое воспоминание о хлестнувших его по щеке золотых волосах и гладко-холодное ощущение белого рукава подвенечного платья под пальцами. …что она о себе возомнила? — Разумеется, — тем временем покладисто согласилась девушка, — вам совершенно не мешает жена, на которую вам даже смотреть не хочется, — в ее голосе послышалась горькая ирония, и она сама словно по давней привычке скользнула кончиками пальцев по длинному рукаву своего платья. Эти чертовы рукава облегали ее руки от предплечий и до запястий, не оставляя возможности понять, что за ними скрывается, и Миканора раздражал данный факт. Черт побери, пожалуй, даже доставшаяся в жены Лазуриту Хаура оказалась более сговорчивой! И она стала носить платья после замужества! Эти длинные платья, в юбках которых вечно путается, из-за чего жутко злится! Хаура! Ради его дуболомного принца! Это было ужасно странно и несправедливо, и Миканору казалось, что всех объяла любовная лихорадка, и у всех с нареченными все хорошо, кроме него одного — потому что один он ощущал непонятно что. Даже этот паршивец Зой, так вовремя родившийся раньше него и совершенно точно отнявший у него брата со всем его вниманием, и тот нашел подход к своей ледяной русалке! Таскал ей ландыши и манускрипты из родового обиталища в Иллюзионе да жевал травинки, лежа у нее на коленях. — Вы преувеличиваете, принцесса, — Миканор улыбнулся самыми уголками губ. Он впервые слышал, чтобы девушка говорила такие вещи и вообще с кем бы то ни было огрызалась. И это было… весьма неожиданно. Может, она еще и шутить умеет? — Вы даже не знаете, как зовут меня мои сестры, — видимо, под «сестрами» она подразумевала других воительниц. Что ж… это было правдой. — Потому я и не собираюсь вам докучать, — между тем с тем же нейтрально-дружелюбным выражением на лице произнесла девушка, и замерший в ступоре парень не нашелся, что ей ответить. Разумеется, он не хотел этой женитьбы, но это были его слова! Это он должен ставить условия, а не эта девушка… которая словно бы ничего не чувствует, но у которой непонятно отчего так дрожат сейчас пальцы в его ладони. После такого разговора не стоило и говорить о том, что все дальнейшее празднество прошло мимо Миканора. Пролетело как комета, а он даже и не заметил, поглощенный странной смесью замешательства и возмущения (и ведь он даже не знал, чего в нем было больше!) Впрочем, в итоге замешательства оказалось больше — когда Миканор оказался в покоях принцессы уже в пределах системы Сатурна, то оказалось, что супруга словно пытается развеять свою тьму десятками находящихся в ее комнате разномастных ламп. Они вспыхнули удивительной иллюминацией от одного взмаха руки девушки, и она, ни капли не стесняясь Миканора и оставив его растерянно торчать посреди своей спальни, зашла за ширму неподалеку от постели. Шуршащее платье вскоре безжизненно повисло на непрочной расписной перегородке, и парень ощутил, как пересохло у него во рту, стоило только всмотреться в необыкновенно четко очерченный контур плавного девичьего тела. И ведь глупо было говорить о приличиях с учетом того, что эта девушка только что стала его женой, но вместе с тем… За ширмой что-то снова шоркнуло — теперь совсем едва слышно, — и силуэт вдруг исчез, превратившись в темный комок теней. Из-за перегородки послышался судорожный, явно сдержанный вздох. Миканор дернулся было туда, но в последний момент замер у самой границы, не решаясь за нее заступить. — С вами все в порядке? — рискнул поинтересоваться он. — Более чем, — сдавленно, но не менее твердо отозвалась девушка в ответ и снова излишне шумно для человека, у которого все в порядке, выдохнула: — Вам пора. Миканор, стиснув зубы от такого неприкрытого выпроваживания, думал всего секунду, прежде чем сделать последний шаг, а потом — все же сделал его и… застыл. Принцесса Сатти сидела на ковре сжавшись в комок, и на ней была только ночная сорочка и нижняя юбка, собравшаяся нелепой гармошкой у ног. Руки и спину ее испещряли какие-то странные, страшные шрамы, смахивающие на письмена. Завидев его, принцесса застыла и утомленно прикрыла глаза. — Я ведь просила вас уйти, — произнесла она тоном бесконечно усталого от жизни человека. — Как можно столь безжалостно игнорировать просьбы девушки, пусть даже она совершенно вам безразлична? — в ее голосе вновь появились стальные нотки. Миканор едва удержался от закатывания глаз. Он тоже устал, и эти сцены (весьма неожиданные) начинали ему все-таки надоедать. Он шагнул по направлению к девушке, чтобы помочь ей подняться, но та отшатнулась от него с неожиданной прытью и тут же, словно использовала на этот рывок все свои силы, ворохом белой ткани и черных прядей упала обратно на пол. — Позовите Диону или Тефию, — слабо попросила она, — и оставьте меня наконец в покое. Я… не имею никакого желания занимать время человека, который… даже не удосужился узнать… моего имени, — убито прикрытые печальные глаза заставили в душе Миканора трепыхнуться то неясное, что он ощущал к своей новоиспеченной супруге каждый раз, как ее видел, и парень, не слушая невнятных протестов, решительно и по возможности бережно поднял ее на руки, стараясь не смотреть на шрамы, испещряющие ее белую холодную кожу как таинственные письмена. В конце концов, к чему ему скрытый выход, если он на вполне законном основании может выйти через дверь? Его супруге стало плохо, и он не захотел как-либо ее принуждать к первой брачной ночи (кто ее только вообще придумал!). Уложив принцессу на кровать и укрыв одеялом, Миканор выскользнул в коридор и поспешил в сторону лестницы. Спускаться придется долго, но… парень оглянулся на оставшуюся за спиной дверь покоев девушки и прикусил изнутри губу. …она была, черт возьми, права. Во всяком случае, это именно так и выглядело, ведь прежде они даже разговаривали всего пару раз, и о своих метаниях и странных чувствах Миканор ей не сообщал. Да что там — он и имени ее не помнил — того, земного, которое, как и его собственное, давно превратилось в домашнее прозвище, известное только близким. Впрочем, свое земное имя Миканор не любил — слишком мягким оно было и после возвращения памяти о Серебряном тысячелетии как свое собственное больше не воспринималось — только и напоминало о службе ненастоящей принцессе, тогда как у Миканора уже был сюзерен! …как же ее все-таки звали, и уж не о своем ли «домашнем» имени она говорила? Как-то… когда-то вроде его произносил Кунцит. Х… Ха… Хикару?.. — Вы ищете кого-то, милорд? — посторонний голос оборвал его размышления неожиданно. Миканор вскинул голову и увидел перед собой невысокую, бледную как фарфор черноволосую девушку (этим она походила на принцессу). Она была одета в простое шерстяное платье и держала в руках корзинку с пионами. — Мне… моя принцесса, — а как еще, — просила меня найти Диону или Тефию, — он как мог обезоруживающе улыбнулся. — Ей стало нехорошо, и она попросила прислать их. Корзинка выпала у девушки из рук, и она, подскочив на месте, смешно выпучила глаза. — Я Диона! — воскликнула она запальчиво — и болезненно нахмурилась. — Неужели у Хотти опять проявились письмена?! Миканор в ответ только уклончиво передернул плечами — а что он мог сказать этой… кому? служанке? фрейлине? очередной сестре, сколько их ни есть? …как-как она ее назвала? Хотти? Может, это какое-то уменьшительное? Интересно, а сама принцесса знает его земное имя? Они вроде не слишком часто пересекались тогда, до Хрустальной эры. — Вы идите, милорд, — между тем, подобрав юбки и торопливо направившись вверх по лестнице, зачастила Диона. — Спать пора давно, день у вас сложный был, навестите Хотару утром! — при этом глаза она как-то странно спрятала, словно сомневалась в его желании это делать, и, качнув пушистыми локонами, припустила прочь. …Хотару? Хотару! Боже! Черт! Точно! Томоэ Хотару, миловидная девчушка в соломенной шляпе и белом сарафане с открытой спиной. Ей было лет тринадцать, когда он увидел ее впервые — и совсем не обратил внимания. Ей тоже нравилась Луна, и она… она часто напевала себе под нос песни «Трех огней». Миканор еще тогда решил, что она латентная фанатка их группы и только наморщил нос. …идиот. Он со вздохом подобрал уроненную корзину с разбросанными теперь по ковру пионами и, небрежно покидав цветы обратно, поставил ее под стену. А потом — спустился на первый этаж, нашел кухню и попросил, чтобы завтрак для них с Сатти накрыли в ее покоях. И почему все вокруг считали, что он как ее супруг проявит оскорбительное равнодушие к происходящему после того, что увидел? Ему казалось, за этими шрамами-письменами (неужели действительно письмена?) крылось еще что-то. Что-то гораздо более важное, чем слабость, которую при их появлении испытывала принцесса. И в этом стоило немедленно разобраться. В конце концов, какой он будет супруг, если эти… приступы будут повторяться? Утром Сатти стала выглядеть лучше. По крайней мере, на ее руках не осталось ни следа от вчерашних метин, и только запах лекарских трав напоминал о том, что принесло ей такую слабость и из-за чего она до сих пор не встала с постели. Миканор притворил за собой дверь, стараясь действовать как можно тише (принцесса, кажется, еще спала, так как завтрак был не тронут), и прошествовал в глубь комнаты, присаживаясь на край ее кровати. Явно приготовленное для него кресло он заметил только после этого и не стал в него пересаживаться — рассматривать молодую жену с более близкого расстояния было удобнее. Из вчерашней прически девушки кто-то (наверное, та самая Диона?) выбрал все шпильки, оставив тонкие косы расплетаться без посторонней помощи, и длинные черные пряди беззащитно разметались по подушкам. — Милорд? — парень вздрогнул и отдернул руку, которую уже протянул было, чтобы смахнуть волосы с ее лица. Принцесса одарила его слабой улыбкой и на момент опустила веки. — Простите мне мою резкость. Доброго вам утра. — Доброго утра, Хотару, — имя соскользнуло с языка легко, и, наверное, надо было просто произнести его вслух, чтобы понять, как оно ей подходит. Воистину домашнее, светлое и приятное, оно казалось непритязательным, но если прислушаться… Зря Миканор не дал себе труда это сделать раньше, потому что теперь они были другими, и это было другое время. И другая ситуация. Девушка снова дрогнула губами в слабой улыбке. — За вами достаточно забавно наблюдать, — призналась она тихо. — Спрашивайте, я же вижу, вам интересно. Вон и завтрак здесь велели накрыть. Меня, кстати, можно звать еще Лиэлле. В свое время девочки придумали много разных имен, чтобы развеселить меня. Миканор не стал отпираться и просто кивнул. Во-первых, он не хотел завтракать в столовой один, а принцесса к нему, как он подозревал, просто не сможет спуститься, а во-вторых… надо признать, он действительно волновался, а раз сегодня принцесса настроена уже миролюбивее, можно узнать о ней не только про ее очередное имя. — Ваши шрамы, — без обиняков произнес парень. — Они ведь… не просто шрамы? — Вам не стоило этого видеть, — девушка снова утомленно прикрыла веки. — Это нужно для восстановления планеты. Видите ли, через это проходит каждая хранительница, и нам с Рейаной приходится тяжелее всех — она не могла покидать Марс, пока тот полностью не вернет себе прежний вид, а я делюсь своей силой с Сатурном, потому что пока он — не более, чем просто облако магии на просторах космоса. Ему еще только предстоит вернуть на место все разрушенные замки, а людям — вновь заселить их и облагородить земли. Она с явным затруднением приподняла руку от одеяла, и Миканор жадно впился взглядом в белоснежную кисть, тонкие пальцы и беззащитное запястье. Плечо и предплечье тоже были лишены всех следов письмен. — Они возникают внезапно и на неопределенное время, — произнесла девушка, — поэтому платье было… таким закрытым. Поэтому они все такие с тех пор, как пришла Хрустальная эра. Простите, — она вздохнула, — не могли бы вы позвать снова Диону или Тефию? Они помогут мне. Парень незаметно сжал одну из ладоней в кулак до впившихся в кожу ногтей и мотнул головой. Эта девушка… она настолько не доверяла ему из-за того, что прежде они не общались? Конечно, он сам был в этом виноват — потому что избегал ее до самой свадьбы, хотя никто не препятствовал их встречам, — а теперь оказался перед справедливым отчуждением совершенно беспомощным, но… У них по крайней мере должны установиться дружеские отношения, если вместе они станут управлять этой планетой. — Не стоит, — твердо произнес он. — Я и сам прекрасно могу помочь вам, Хотару, — здесь он улыбнулся, поднимаясь и обходя стоящий у кровати столик с завтраком, чтобы зайти с другой стороны. — И вам… не кажется, что нам с вами стоило бы перейти на «ты»? — потому что этот язык ужасно официальный, и если бы они говорили на лунном, такой глупости не происходило бы. Потому что сам Миканор хотел обращаться к ней «ты», но принцесса относилась к нему… непонятно как. Девушка коротко рассмеялась, когда он помог ей принять сидячее положение и подвинул столик поближе, и склонила голову набок. Распущенные волосы чуть взлетели над ее головой, и на секунду Миканор засмотрелся на тонкое приятное лицо. Он не обращал внимания на эту девушку и считал ее неинтересной просто потому, что постоянно думал о Мине? Или он постоянно думал о Мине, сожалея о своей участи? Но так или иначе, а богини любви здесь не было — была только девушка, вчера ставшая его женой. И по какой-то причине сейчас Миканор об этом ни капельки не жалел, хотя еще у алтаря сокрушался о своей горькой доле. От завтрака из его рук отпираться принцесса уже не стала, хотя по имени так и называла его с запинкой, словно каждую секунду готовая покориться; словно боялась получить в ответ резкость; словно до сих пор грызла себя за вчерашнюю вспышку эмоций. — Значит, мы на Титане, — произнес Миканор, когда они уже пили чай. Он помогал девушке удерживать в руках чашку, чтобы не пролить жидкость на себя или одеяло, и та жутко смущалась этого (пожалуй, даже сильнее того, что он кормил ее с ложки), поэтому ее надо было как-то отвлечь. — Титан — самый большой спутник Сатурна, — согласно кивнула С… Хотару. — Их, в общем-то, много, но они не все жилые. Некоторые слишком маленькие, чтобы использовать их, некоторые оставлены про запас — на всякий случай. Но спутники сформировались первыми, когда началась Хрустальная эра, и наши кристаллы откликнулись на зов кристалла Серебряного. — То есть твоя сила… воскрешает всех и вся? Девушка рассмеялась в ответ на это и покачала головой. — Конечно, нет, м… Миканор. Это не мой кристалл — это все Селе, — она улыбнулась. — И Серебряный кристалл не воскрешает — он пробуждает. Воскрешать людей не дано никому на свете, если их звездные семена распались, а именно это происходит, когда человек умирает. Люди же, которые сейчас живут на планетах Солнечной системы, были погружены в долгий стазис. По сути они проспали все это время, ожидая нашего возрождения. Потому что были рождены жить под нашим правлением, — она осторожно вложила опустевшую чашку Миканору в руки, и тот покорно отставил ее на стол, даже толком не осознавая своих действий. — Нас такому никогда не учили, — парень со вздохом вспомнил родное имение на Земле — место, где вырос и где частенько резвился с ребятами, — и подумал, что у них никогда не было даже книг об этом, хотя их библиотека считалась самой большой после той, что находилась в столице. — На Земле такому и не научат, — понимающе улыбнулась девушка. — По крайней мере не в военных академиях. Мои сестры получали образование при дворе, их учили прежние хранительницы – те, что были до них. А уж теперь… теперь – сестры учат меня. — Получается, богини не так и вечны, — Миканор рассеянно скользнул кончиками пальцев по белоснежному холодному запястью девушки, и та смущенно отвела взгляд. – Мы не богини, – только и отозвалась она – и уклончиво уточнила: – Пока что. Мы просто обладаем особой силой. Собственно, это и к вам относится. Интересно, он ей нравился? Хоть немного? Ну потому что сама принцесса начинала ему вполне нравиться. Она оказалась… интересной, да. Весьма интересной девушкой, которую он так незаслуженно обходил стороной, хотя имел совершенно законное право к ней присмотреться. И проводить с ней время. Лазурит же болтался со своей мужланкой! Только недавно вон перерос ее (чему ужасно обрадовался, потому что теперь Хауре приходилось смотреть на него снизу вверх) и теперь дразнился. Да еще как! И ведь… был счастлив. Все его братья были счастливы. И Лео, прежде влюбленный в ледяную русалку, смотрящую лишь на Цоизита, а теперь целующий руки принцессе Милене и поющий ей а капелла, и Лар, с самого начала сохнущий по Селенити и не выносящий своего старшего брата за то, что она досталась ему. …досталась. Как вещь. Миканор поморщился, подумав об этом, и вздохнул. Ведь на самом деле они друг друга выбрали, то есть действительно полюбили, и их решили обручить так, как им того хотелось, пока это все не угасло и не разрушилось. А уж те, кто остались… тем — не повезло. Впрочем, теперь парень уже не был так уверен. И хотел в этом поточнее убедиться. — Ты скоро сможешь вставать? — поинтересовался он у принцессы, прерывая вновь воцарившееся между ними молчание и не желая, не желая! вообще в него вслушиваться. Девушка виновато улыбнулась, с усилием поднимая руку и кладя свою ладонь поверх его руки, и посмотрела в сторону. — Простит… прости, — вздохнула она, — мне может стать лучше завтра, а может — через неделю. Поэтому Пи так всегда обо мне пеклась, а тут Диона и Тефия не отходят. И еще Энцелад… — она тихонько рассмеялась, и Миканор снова пристально всмотрелся в ее тонкое, нежное, где-то совсем детское личико. Интересно, сколько ей лет? Он обязательно обо всем узнает и… постарается как-то помочь ей. Он ведь целитель, в конце концов. — А кто такой Энцелад? — он высвободил свою руку и заключил ее холодные пальцы в свои ладони. Магия заструилась в теле, к коже прилил на мгновенье жар… Руки Хотару потеплели, ее щеки окрасил легкий румянец. — Это сын одного из здешних министров, верных моей семье, — произнесла девушка, благодарно склоняя голову. Кажется, она совершенно не умела кокетничать. Кажется, Миканору становилось все интереснее. Что ж, он готов был задавать какие угодно вопросы, чтобы продолжать оставаться здесь. Комната принцессы все также была уставлена лампами, шторы трепал легкий ветерок из приоткрытого окна, и здесь царила такая необыкновенная идиллия, словно эта девушка была не богиней разрушения, а блюстительницей спокойствия. Они проговорили еще несколько долгих часов, прежде чем в покои Хотару им на двоих принесла обед сама Диона, с каким-то новым выражением посмотрев на их сцепленные руки, и Миканор нашел для себя, что в его женитьбе есть не только несомненный плюс в виде коронации и поддержки планеты, которая будет питать его магию как короля совсем на другом уровне, но еще и определенное дополнение в виде интереснейшей собеседницы. На самом деле Миканор особенно никогда не любил музыку, о нет. Да и Лео тоже, это все Лазурит ею бредил и в детстве мечтал стать бардом и блуждать по свету. Как давно это детство было… далекие сотни лет назад. Пожалуй, это было слишком уж удивительно. Впрочем, дело было в другом. Миканор много интересовался наукой, и уж с его спецификой — медицинской, скажем прямо, потому что в академии на Земле он в их боевой единице исполнял роль полевого врача — это было неудивительно. И эта девушка с ее шрамами-письменами… его жена. Она в этом понимала, и он мог с ней об этом поговорить. И заодно — помочь ей, напитав своей силой по крайней мере простым наложением рук. — А если… — Миканор скользнул языком по пересохшим губам. — А если я буду помогать тебе? Во мне этой силы немерено, забирай хоть всю, — он сжал ее пальцы, снова направляя и усиливая поток и чувствуя, как ладонь сжимает наконец его пальцы без этой пугающей слабости. — Вы усердствуете, милорд, — принцесса шутливо улыбнулась, садясь удобнее уже самостоятельно, и заправила ему за ухо прядь выбившихся из хвоста волос. — Теперь я буду кормить с ложки вас? — ох, нет. Кокетничать она умела вполне неплохо. Миканор растерянно рассмеялся, снова отмечая это досадливое «вы» (глупый язык! в лунном такого и вовсе нет!), и проследил за тем, как она прижимает ладони к щекам. — Быть теплой — очень приятно, — улыбнулась тем временем Хотару, и парень вдруг вспомнил, что на Земле ее имя переводилось как «светлячок». Может, поэтому маленькая Хотару коллекционировала лампы? Ведь этих ламп в ее комнатах было столько самых разномастных и оригинальных, что сразу становилось ясно, что их собирали не один год. — Я не сомневаюсь, — он улыбнулся ей, и девушка, вдруг удивительно ловко вытянувшись, тепло клюнула его в щеку. Ее губы всего на миг коснулись его кожи, но Миканор явственно ощутил, как к скулам прилил жар, и сам коснулся в легком поцелуе ее руки. — Надеюсь, теперь вы окажете мне честь, принцесса-светлячок, и позаботитесь о своем бедном ослабшем муже? Румяная от смущения девушка снова залилась ласковым смехом (боже, прежде она ни разу при нем не смеялась так, когда они пересекались, а ведь именно так и могла бы в два счета его покорить! так же, как прежде — задорная хохотушка Минория) и, осторожно подняв со стола тарелку с пирогом, порезанным небольшими ровными кусками, поставила его на покрывало. Миканор проследил за ней с беззлобной усмешкой. Его порадовала вернувшаяся к ней легкость, хотя вставать принцесса явно не рисковала, и какой-то по-особенному непосредственный задор. Кажется, ей не было еще и двадцати. Боже, сколько там лет юной Леди? Его принцесса ее всего на пару лет старше! Девушка осторожно подцепила кусок пирога с блюда, не утруждая ни себя, ни Миканора приборами, и поднесла его ко рту парня. И именно в этот момент (когда они оба румяные и усмехающиеся смотрели друг другу в глаза, как будто не обедать вот так собирались, а зачинать наследника) дверь в покои Хотару снова открылась, и на пороге застыл некий… юноша. Он был примерно ровесником Миканора, однако с самоконтролем у него были явные проблемы. Стоило ему только увидеть развернувшуюся на постели сцену, как он широко распахнул темные глаза и гневно исказился симпатичным лицом. — Лиэлле! Что ты делаешь?! Ты ведь!.. — Она кормит своего обессиленного целительскими процедурами мужа, — оборвал поток слов Миканор, с сожалением отстраняя от себя руку с аппетитным пирогом и вздыхая. Этот тон ему не нравился. И парень — тоже. Пожалуй, когда он вступит в свои права, надо будет отправить его с посольством куда-нибудь, скажем, в систему Мицар. — Да не муж ты ей! Не любишь ты ее! — парень топнул ногой и бросился к постели определенно опешившей от такого напора принцессы. Он выхватил у нее из рук так и не начатый кусок пирога и с силой затолкал к себе в рот. Хотару сжала бледные ладошки в кулак и уставилась в покрывало. — Энцелад, — тихо произнесла она, глядя на крошки, которые он целенаправленно рассыпал между ней и Миканором по покрывалу, — уйди отсюда и не смей больше приходить. Я тебе запрещаю. Парень (ах, тот самый Энцелад) замер — и тут же поспешно дожевал остаток пирога, широко распахивая глаза и сердито взмахивая руками. — Ты это чего, Лея?! Вот так с друзьями поступаешь ради этого пижона? — возмутился он. — Он выглядит как девчонка! Не то что я! А ведь я тебе предлагал замуж за меня пойти! — он досадливо сморщился и потрепал Хотару по волосам. И тут… девушка вдруг вскинула голову, и Миканору показалось, глаза у нее не фиалковые, а черные-черные, будто две бездны. — А я — тебя не люблю, понятно?! — выпалила она не своим голосом. — Хватит лезть в это, Энцелад, не с тобой я хочу быть! Миканор осторожно коснулся ее ладоней, гладя сжатые кулаки кончиками пальцев — и махнул рукой. Силы у него было сейчас и впрямь немерено — все равно особенно тратить некуда, а потому вздорного идиота отбросило к двери одним только этим жестом. Парень повернул голову и сузил глаза. Внутри всколыхнулась злость. Мину отнял у него родной брат (что ж, в любви пусть пребудут счастливы), но его принцессу… его жену… — Моя принцесса велела тебе убраться отсюда, — негромко, но как можно более веско произнес он и снова постарался немного поделиться своей живительной энергией с Хотару. Руки у той стали вновь как лед. Энцелад сердито вздернул нос и, резко поднявшись, в мгновенье ока вылетел за дверь. — Простите его, — прошелестела сжавшаяся словно бы от испуга или стыда девушка, еще сильнее стискивая кулаки. Миканор дернулся к ней, притянул к себе и мягко погладил по спине. Под сорочкой у Хотару ничего не было, и, похоже, от этого она сжалась еще сильнее. — Он просто мальчишка, милорд, его Диона и Тефия обычно держат из-за его вспыльчивости от меня подальше, но здесь… здесь они все всполошились и… — Им больше не о чем волноваться, — Миканор отстранился и вперил взгляд в ее лицо. — Уж теперь, когда у вашего мужа, принцесса, открылись глаза, вам никуда не деться, — и он, со смешком выдохнув, мягко поцеловал ее приоткрытый в легком ошеломлении рот. Ему нужно было сию же минуту показать, что никакой Энцелад никогда не займет его место, что она снова будет напевать себе под нос дурацкие песенки «Трех огней», как на Земле много лет назад, что… Он просто хотел доказать самому себе, что она никуда от него не денется, любит он ее или нет. Девушка судорожно втянула носом воздух и трогательно зажмурилась, вспыхивая румянцем уже в третий раз за день, положила ладошки ему на плечи. Целовать ее было… странно приятно. Миканор ни разу такого не ощущал. Не ощущал, как под его руками стремительно наливается теплом холодная кожа, как будто даже становясь податливее и мягче; как дрожит словно в ознобе тонкое тело, совсем хрупкое — не тело воительницы; как… как несмело шевелятся чайные на вкус губы, будто бы… будто не тронутые никем, кроме него. Такой не была с ним ни одна девушка. Когда Миканор отстранился, совершенно сраженный произошедшем, Хотару зажмурилась и спрятала в ладонях лицо, став внезапно похожей на маленького испуганного зверька. — Зачем же вы, м-милорд… — растерянно шепнула она, облизывая раскрасневшиеся губы. — Ведь я… я не заслуживаю такого. Вы ведь и правда… меня не любите. Она болезненно дернулась, откидываясь на подушки, и по ее ладоням снова побежали шрамы-письмена. За окном что-то ярко вспыхнуло. Миканор улыбнулся ей дрогнувшими губами — все еще ошеломленный и впечатленный — и сжал ее руки в своих руках. Энергия побежала по венам опять, опять, опять покидая его тело, и руки девушки вновь стали совершенно белыми, а сама она болезненно закусила губы, унимая всхлип. По ее щекам покатились слезы. Парень осторожно стер их, наклоняясь к ее лицу, и скользнул поцелуем по ее щеке к уголку рта. — Глупая принцесса, — с усмешкой зашептал он, — я ваш муж, и мы с вами принадлежим друг другу. Почему бы мне не попробовать в вас влюбиться? Вы умная и приятная девушка, и жаль, что я не замечал вас до самой свадьбы. Ударьте меня посильнее, если я еще раз подумаю о своей влюбленности в вашу сестру, пока вы рядом. Девушка рассмеялась, снова дав волю слезам, и зажмурилась, впиваясь в нежную кожу слипшимися ресницами. Ее щеки полыхали от смущения, и Миканор, не в силах сдерживать себя, снова прижался губами к ее губам, нависая над ней и мягко скользя ладонью по щеке и спускаясь к шее. — Осторожнее, милорд, — усмехнулась она сквозь слезы, — у нас ведь еще не было брачной ночи, а вы уже стали ужасно пафосным, хотя Коу Ятэн с Земли был вздорным мальчишкой, который ненавидел фанаток и обожал кошек. Миканор усмехнулся и поцеловал ее подбородок. Ее насмешки, остроты для которых она явно набралась у Хауры, его весьма и весьма забавляли, черт побери, и что ж, если она хочет обращаться к нему на «вы», в эту игру можно играть вдвоем. И теперь он по крайней мере понимал, почему она была такой печальной на их бракосочетании — боль не способствует хорошему настроению. — А кто нам мешает устроить брачный день? — лукаво поинтересовался Миканор, убирая пирог обратно на столик и стряхивая с кровати крошки, и склонил голову, заставляя девушку в очередной раз закраснеться; у него самого щеки горели как будто его задело взрывной волной. — Позвольте мне избавить вас от сорочки. У нее слишком длинные рукава.