Все проходит, и все заживает. Часы ходят, но ты умираешь.
Зачитал приговор и оставил неприятные впечатления. Этот Чон Чонгук. После его ухода у Юнги немного дрожат руки, он идет развеять тоску, но сухость в горле мешает сосредоточиться. Он жадно пьет воду, не напивается, но нечаянно проливает на клавиши пианино, смахивает пальцами, делает лужицу больше, раздражается, затем ударяет со всей силы кулаком, и раздаётся одномоментный басовый всплеск звука, после долгоиграющий апокалиптическим дребезжанием. Неоконченная фуга, разорванная в потоке обезумевшего вдохновения, падает замертво на охладевшие пальцы. Его бдение похоже на иллюзию и затянувшийся сон, перемежающий на огромном экране плавные переходы от мягкой софы к креслу, затем к пуфу, снова к пианино и подоконнику окна, где роняет лепестки белая хризантема. Несправедливо приходить и давить на открытую рану, а после еще сметь ковырять, в надежде извлечь из владельца какую-то истину. Если не по зубам решать в законных рамках, на каком основании переходить на личности? Юнги задет и в то же время не способен осудить. Скорее, толика садизма присутствует в характере Чонгука. Его методы невозможно оценивать объективно. Хотя бы потому, что Юнги его совсем не знает. Рациональнее - забыть. Алтарь некстати обнажает его скорбь и беспомощность. Юнги мыслит не как тот, кто познал утрату, но как тот, кто стремится обрести взамен. Он поджигает благовония и садится в молитвенную позу, не начиная молиться ни спустя минуту, ни спустя десять. Среди последних переживаемых ощущений почему-то холод, навеянный страхом перед тем, что люди примитивно называют «никому не нужен». Не добивался никогда, не спешил оказывать услуги, идти на выручку. Соответственно, что ныне окружение прогнившее и опротивевшее, не способное дать ничего, что могло бы утешить и успокоить. Только успешные. Ученые умы и светский зоопарк с его падкими на кошельки львицами. Женщина напротив. Всё так же мертвенно бледна и безрадостна в застывшей фоторамке, осуждающим взглядом смотрит на мужа, кляня его невесть за что. Где и при каких обстоятельствах они встретились впервые? На благотворительном вечере? У кого-то на Дне Рождения или она из университетского комитета, пыталась из выгоды продвинуть композиции Юнги на верхушку и продавать авторские права с его разрешения? Юнги разрешал. Некоторые из написанных им произведений стоили только одного – избавления. Путем продажи, сжигания, уничтожения – не важно. Он до сих пор отрекается от дара, говорит студентам, что талант - ничтожная песчинка без должного усердия. Консервация в классе люкс. Отсюда априори нет выхода. Юнги рожден с золотым напылением, обязан вести дело отца и деда и прадеда, он из основополагающей прослойки, занимает важную ячейку общества и попросту не может отказаться идти завтра на очередное масонское собрание. Занятия творчеством всегда граничат с делами финансовыми, и если раньше Юнги мог положиться на помощь Тору, сейчас семейный замок держится на фундаменте его костей. Ему приходится решать всё самому и нет того плеча, на какое бы опереться без опасений. Однократный звонок матери. Она решает, что у Юнги недостаточно мужества выдержать недолгое одиночество. Сноха ей откровенно не нравилась, а после смерти обсуждать её и вовсе не имеет смысла. В голосе почти упрек и немного наигранного материнского волнения. Она практикует йогу и, находясь за океаном, по ту сторону земного шара, необыкновенно расположена к короткому поддерживающему монологу. — Ты не должен зацикливаться на обстоятельствах. Поверь, мне очень жаль, что так вышло. Может, она и не была золотцем, но никто не заслуживает смерти в своей постели в те годы, когда все еще впереди. Всё проходит, сынок. Ты сможешь встать на ноги, нужно отпустить её… Как гелиевый шар в небо. Густой дым обволакивает фотографию. Юнги щиплет глаза, и в груди собирается тяжесть. — Не хочешь спросить, как я себя чувствую, мам? — Как ты себя чувствуешь? — Грандиозно. Ладно. Я справлюсь. Пока. «Вызов завершен». Обычно разговоры с матерью укладываются в три, максимум – пять минут. На этот раз вышло в разы короче. Юнги проще обходиться без неё и надуманной заботы. Он – идол чужих ожиданий, мученик, выстрадавший земное за благо и право носить давящую корону. Но признаёт, что зачастую пользуется положением и в иных условиях выживет навряд ли. ...Поздним вечером он примеряет костюмы на завтра, расшвыривает галстуки, не подходящие ни к одному образу и параллельно наслаждается бутылкой красного сухого "Массето". Ближе ко дну что-то начинает дребезжать в его голове, жмёт на виски, сверлит в затылке. Не зажатая повтором на одуряющей громкости "Come undone", выбивающихся из классического контекста "Duran Duran". Неумение пить, возведенное в абсолют. Юнги разбит, нетрезв и рыком просит заткнуться сунувшуюся было экономку. Срываться и топить горечь в алкоголе - не его стиль. Ещё отец говорил, что это удел слабаков, теряющих внутренний стержень. Он не мягкотелое какое-нибудь, лишенное хорды, нет, это минутное, дозволенное... И позволительное, ведь так? Когда у тебя совсем опускаются руки, когда душит осознание постигнувшей трагедии. Не успей потухнуть огонь, и Юнги бы устроил пожар. Разметав алтарную утварь, он разбивает фотопортрет жены, затем долго ползает на коленях и режет руки об осколки, непослушно выскальзывающие прочь. Ничего не собрать и не склеить. Остается приказать прибрать здесь, подчеркнув, что сорок девять дней - неприемлемо много для оплакивания человека, тратившего чуть больше часа на близость. В которой Юнги нуждался и нуждается, в ужасе признаваясь себе, что понятия не имеет о настоящих чувствах. Спускается по лестнице в пьяном бреду, бормочет что-то под нос, цепляется за перила. Он же клялся, что лучшее средство от душевной хвори - тишина, но забыл подсказать Чимину, что она и лучшая из убийц, и в жестокости никому её не переплюнуть.***
Конец февраля, а так зябко, что приходится доставать перчатки. Людей изживает и сама природа, откупается редким солнцем. Чимин полон сомнений. Он стоит неподалеку от дома Юнги и не решается звонить, так как замечает водителя, с которым Юнги обычно куда-нибудь срочно едет. И водитель прогревает авто в ожидании хозяина. Чимин напряженно смотрит на дисплей телефона. Звонить или нет? Согласится ли Юнги принять вне оговоренных встреч? И чего Чимин ожидает, если тот собирается уезжать? Чимин дожидается, когда машина вывернет из-за ворот на дорогу и свернет. Встаёт посредине, распростирает руки, готовый быть сбитым. Скорости особой не набирается, но мокрая дорога не благоволит короткому тормозному пути. Его всё же легонько сшибает, как ему кажется. Позднее на грудной клетке и животе растечется синяк, но пока Чимина он не беспокоит. Юнги выбегает из машины. Руки у него перебинтованы, и у Чимина нехорошее предчувствие. Сонбэ выглядит помятым, веки припухли, и глаза в ореоле красного воспаления. — Я в порядке, сонбэ, — Чимин поднимается сам, отряхивается. — Ты что, с головой не дружишь?! — Юнги изменяет себе в спокойствии, нервы шалят. — Чимин, какого черта?! — Не успел отскочить, простите. — Что за безалаберность?! Ты мог пострадать! — Юнги просит подошедшего водителя сменить курс на ближайшую больницу. — Садись. И молча. Нам ведь не нужны плачевные последствия? Отпущу, когда удостоверюсь, что с тобой всё в порядке. Юнги ведет его под руку, чуть приобняв за плечо и не замечает, что у Чимина на секунду-две появляется глупейшая улыбка. Сонбэ не представал перед ним в ситуациях, где бы не требовалось "прятаться". — Ну, не сбили же, что вы так переживаете? — его усаживают и помогают расположиться удобнее. — Для полного счастья мне только и не хватает сбить студента, — уныло отвечает Юнги и, взглянув на грязные пятна его куртки, закрывает дверь. Мысли Юнги отныне всмятку, до встречи время есть, нужно спешить. Младший начинает жалобно причитать, как нежная монахиня. — Вы куда-то торопитесь, так? Высадите меня на остановке, мне не требуется доктор, правда. У меня ничего не болит. — Побереги силы, Пак Чимин, тебе еще пьесу дописывать. Хочешь или нет, но до выпуска ты доживешь. — Ловко вы меня раскусили, — подыгрывает Чимин и смех его сменяется сердобольной миной с вытекающим вопросом о бинтах. — Аллергия. Не обращай внимания, — и Юнги сурово сводит брови. У него, наверное, редчайшая форма аллергии. На пусто́ты, ощутимые только если начинаешь жить Мин Юнги, дышать им и видеть в нём сакральный смысл существования, особую кармическую задачу. И в этом перевоплощении Чимину хочется единения триады, во плоти, душе и духе. Чимин не позволяет себе прикоснуться к пострадавшей ладони Юнги, он с трудом заставляет себя умолкнуть и избежать допроса.***
Как странно осыпается ноготь под воздействием пилочки, и опадает вниз блестящая пыльца. Продукты распада – они повсюду. Тэхён подпиливает ноготь мизинца, заканчивает несложные приготовления. Мужчина в камуфляжной робе с нетерпением стучит по стойке, кривит рот. Тэхён заблаговременно договорился с коллегой из хранилища, чтобы по прибытии грузчиков труп по имени Харада Коичи лежал смирно. — Нам сказали его забрать, почему не отдают? — он оглядывается на троих напарников позади. — Заказ оплачен, сам заказчик процедуру не отменял, мы только что звонили в офис. Настырный какой. За деньги явно и мать продаст. — Что за расспросы? Откуда мне-то знать? — морщит лоб Тэхён. — Вы находитесь в ритуальном агентстве, я к этому отношения не имею. — Тот мужик сказал, что от тебя получил наказ. Прокололся, сука. Видимо, сильно надавили. Не теряться, не подавать виду. Проще всего Тэхёну даётся бесчувственность, когда требуется по шаблону. — Тот мужик что-то перепутал, — пожимает плечами Тэхён. Разговоры с людьми - ужасно неприятная штука, а с такими типажами и подавно. Тэхён то и дело посматривает на часы, игнорируя факт назойливого приставания. Наконец, магия срабатывает. И очень вовремя. — Расходимся, парни, — Чонгук заходит с раскрытым удостоверением, даёт народу вчитаться, и те, попятившись, толпятся к выходу, — это уже вне вашей компетенции. — Мистер полицейский пожаловал, — подытоживает Тэхён тихо и протягивает бумаги, в кипе которых договор с Мин Юнги о переносе места захоронения. От него мурашки по спине. Ни по одному признаку не определить, что в свободные часы они делят постель. В этом месте, удивительно ему подходящем, выглядит невероятным сам образ, венчаемый скучностью стекольно-безразличных глаз. Чонгук звонит кому-то из своих, чтобы перевезли злосчастный труп в участок, потом подходит к Тэхёну, осматривает стол, где прибрано и всё лежит в порядке, соблюдаемом лишь при условиях, когда кроме того заняться нечем. От Тэхёна пахнет кофе, но не сказать, что это подбадривает. — В общем, всё будет улажено, — Чонгук прячет удостоверение в карман. — Спасибо за помощь. — Я ничего не сделал, перестань. Полиция смогла бы справиться и без моего участия. — Что верно, то верно. Ты еще долго здесь?...Хочу вызвать тебя для дачи показаний. — Просто хочешь меня, — кивает Тэхён и подаёт телефонную трубку. — Наберу начальницу. Скажешь ей? — Не вопрос. Он договаривается быстрее, чем Тэхён успевает доиграть в воображении сценку с тем, как вызванный на смену ТоГю радостно жамкает владелицу агентства. Нет худа без добра, так? — Ты на удивление лёгок на подъем, — Чонгук останавливает руку Тэхёна, когда тот пристёгивается, типа – опустим формальности. — Видимо, тут совсем тоска? — На Земле? Да. Избегает конкретизации нарочно? Какой странный. Жуткий у него посыл. В голосе, движениях, точно у ангела смерти из фильмов ужасов. Тэхён подсознательно ждёт, что Чонгук продемонстрирует Намджуна, советующего сменить работу (так, по его мнению, проблема решится), но он делает радио погромче и не заботится о том, чтобы давать ненужные советы. Чонгук ему не папочка и далёк от позиции всемилостивой руки, как и от положении о сострадании, концепт гуманности неисполним. В пути Тэхён читает сообщения. Пора бы. Намджун безуспешно ищет его пару дней кряду для оповещения о том, что им с супругой необходимо срочно уехать решать вопрос недвижимости к её родителям, а девочек, мол, некуда деть. Благо, Тэхён не откликается и надеется, что должность бэйби-ситтера займет человек более подходящий. Дети слегка пугают Тэхёна своей беззаботностью, энергичностью и истинами. Они упрощенные донельзя и что кошмар наяву, так это их неминуемое взросление, их подверженность разрушению и плесени, что особенно нечестно в отношении практически совершенных славных созданий. Родители иногда спрашивают Тэхёна, дождутся ли они внуков.... И Тэхён уверенно их огорчает. Если бы и мог, не стал бы травить маленькую душу в здешнем гадюшнике. Детям лучше оставаться в самом подходящем для них счастливом месте. В том мистическом небытии, где сплошная легкость, беззаботность и вечная сладкая вата. К восьми у Чонгука достаточно информации, чтобы завершить её приправку визитом к главе банды. Хосок уже готов, подкрепление не требуется. Тэхён перебрасывает из ладони в ладонь пустую банку из-под холодного чая, купленного в автомате. Его показания – капля в море, тем не менее, Чонгуку важна любая кроха. — Что с этим парнем такое? — шепчет Хосок на ухо шефу. — Он как будто на заведенном ключике работает. Раз и отключается. Клещами надо слова вытягивать. — Что надо я вытянул, не парься. — Небось, ты из него на досуге много чего вытаскиваешь, — подмигивает Хосок. Глаз-алмаз, посмотрите на него. Мастер дедукции, гуру человеческих связей. Вычисляет сходу, по тому, какие хищные взгляды иной раз бросает Чонгук. Не Ким Тэхён. По тому только летальный исход констатировать. — Отставить позёрство, — железно предупреждает Чонгук и обращается к Тэхёну. — Может, с нами прокатишься, развеешься немного? Тэхён долго выходит из себя. Ему предлагают увеселительную поездку, предложение, которое не подлежит обдумыванию. Нет желания, но чем разложение в пустоши квартиры – лучше понаблюдать со стороны, как это получается у других. Возможно - занятнее? — Что? С вами? — Слышь, не дури, — нервничает Хосок и косится на Чонгука. — Нам гражданских по рабочим вопросам катать не положено. — Я тут командую. Так что, Тэхён? — Поехали. Поворчать Хосоку некогда. В дороге они обсуждают дело, и присутствие Тэхёна на заднем сидении мало-помалу становится привычным. — Следователь, что курирует дело Кьё, заявил, что его следы обрываются после выезда от семьи. Вышел человек – нет человека. Кто-то видел его на ближайшем вокзале ночью, но это не точно. Родственники, может, его и покрывают, чему бы я не удивлялся. Однако, прятаться из страха и укрываться от властей – разные вещи, как ты и говорил. — Тору явно что-то знает. Или знал. Тут как повезёт. — Он вполне мог быть в доле. Опять-таки, наши нарко-охотнички отказываются пока перенимать полномочия, лень им чесаться из-за пары пакетиков кокса. — Сам в курсе, что им на лапку положено. А нам - нет. Потому мы имеем право поехать и честно поговорить по душам. Проясним пару моментов. В так называемом «лобном месте», что есть всего-навсего ночной клуб, где до открытия в одиннадцать ходит-бродит редкий персонал, Тэхён видит всю ущербность и примитивность ипостаси развлечений. Полуголые леди и джентльмены, готовящиеся к использованию пилоны, прогоняющий музыку диджей. Потом сюда втиснется куча народа, и в пьяном-потном ритме проведет очередную бешеную ночку. И им будет по кайфу. Впрочем, до чужих похотей и пристрастий Тэхён не пытлив. Нечего скрывать гнилое, какого у любого наберется. По крайней мере, здесь оттягиваются, срывая маски. Мало кто станет тусоваться на трезвую голову, а под градусом доспехи уже не те или трещат по швам. Следуя за Чонгуком и его подчиненным на второй этаж, Тэхён чувствует, что ноги наливаются свинцом, он устает. Он не увязался за ними, идет по приглашению, нечего бы и печалиться. А что видит в итоге?... Чонгук предупредительно стучит в дверь, но после третьего простукивания врывается внутрь, оттуда на Тэхёна визгливым скопом выбегают шлюхи, придерживая падающие топы и лифчики. Он прижимается к стенке, пропуская их, заглядывает в полутемную комнату, откуда доносится кряхтение. — Ты моих птичек распугал, блять, ни стыда, ни совести, — некая жирноватая субстанция застегивает ширинку и тянется до папиросы, приглашая товарищей из полиции присесть. — Ну, устраивайтесь, чё. — Давай сразу к делу, Рю, — Чонгук не подзывает Тэхёна, дает ему возможность поступить по желанию. — Это у тя новенький под пяткой? Так и будет уши греть на пороге? — Рю недовольно почесывает бороду и пыхтит сигарой, недобро смотрит на Тэхёна, а тому хоть бы хны. — Вроде того, да, новенький, — Чонгук считает, что ролевые игры для Тэхёна полезны. — Тэхён, ты либо заходи, брат, либо катись отсюда. Он же грезит оказаться на свежем воздухе, а не в этом прокуренном блядушнике. Ловит утешающий посыл Чонгука, типа «не дрейфь», и садится в кресло у входа. Развернувшаяся беседа о принадлежности Харады Коичи к банде Тэхёна не волнует. Да, мол, сплавлял наркоту, барыжил дозволенно и по-мелкому. Серьезных заказов ему не доверяли. Как девяносто процентов ублюдков в данной сфере, он начал приворовывать и прокручивать товар на стороне, да еще и конкурентам сливал. — Собственно, нельзя винить нас в убийстве крысы. Не мы бы его грохнули, так кто-нибудь из левых. — Ясно, — вздыхает Хосок. — Голову могли бы и оставить, изуверы. Глава ночного клуба хрипло кашляет. — Я и не просил ему купол отпиливать, это у нас один парень из серии «сила есть, ума не надо», бывший морпех с прибабахом, вот и увлекся, чтоб другим не повадно было. А о Тору Кьё я впервые слышу, чё за перец? Тэхён слышит знакомое имя. Не с ним ли их лавочку посещал Мин Юнги? Как всё запущено. — Точно не в курсе, Рю? Подумай хорошенько, — Чонгук прохаживается по комнатке, заглядывает в аквариум с золотыми рыбками. — Если узнаю, что скрываешь от меня что-то, то твои клубы и райское положение исчезнут, как в сказке. — Не надо угроз, братан! Зуб те даю, — спешно заверяет Рю. — Имя ни разу не на слуху. Но могу пробить среди своих, если дашь хоть какую-то канву. — Твоим источникам можно доверять? — сомневается Хосок. — Бля буду, Хосе. — Я - Хосок! — его бесит это погоняло. — Девочки, не ссорьтесь, — встревает Чонгук. — Короче, Рю, Досье краткое… — и Чонгук выкладывает всё, что ему известно о Тору Кьё. Еще немного – и они договариваются о сделке на информацию. Из Рю неплохой осведомитель, хотя Хосок по пути назад не выказывает доверия. Тэхёну всё равно, он плетётся за ними и с некоторым облегчением встречает салонный запах авто, напоминающий арбузную жвачку. Чонгук садится вполоборота. Тэхён выглядит так, будто его сейчас стошнит. — Тебе подобного рода места, наверное, не сильно нравятся? — Да нет. Просто я не бывал в клубах. — Что, совсем? — оборачивается и Хосок. Тэхён оказывается под прицелом пытливых глаз. Не верят. Не верят, что можно жить, как шпрота в банке. Чонгук думает, что пора переключиться. Тэхён затягивает своим молчанием, в нём тонешь, но ощущения не такие, как бывают при соприкосновении с водой. Похоже на тёмную субстанцию. Грязь. — Окей, шеф. Как дальше быть? — Хосок выруливает ситуацию. — Дождемся помощи Рю. А пока прошерстим ребят, с которыми контачил Харада накануне смерти. И еще. Тот парень, который убил его. Типа «псих». Завтра мне нужно знать о нём всё. Тэхёну абсолютно по барабану на то, что кого-то убивают, насилуют или грабят. Его тишины это ничуть не касается. К чему Чонгук потащил его за компанию – неясно. Намджуновы мотивы? «Посмотришь на мир – пройдет печаль». Печаль у Тэхёна хроническая, не тут-то было. Хосок пишет напутствующие заметки в телефон. Есть у него связи и среди дилеров, и среди банды Рю. — Пробью, как только солнце встанет, ага? А сейчас добрось меня, пожалуйста, до остановки. — Что так? Своим ходом? — К предкам. Тот редкий случай, когда сеструха приехала, и мои до поздней ночи не уснут. Я обещал провести время с семьей, тут ничего не поделать. Чонгуку отчасти приятно знать, что у друга ладится с родными. Что у него надежный тыл. Тэхёну сцена прощания кажется утомительной и лишней. Хосок суетится, приоткрывая дверь. — Ну, бывайте. — Завтра утром жду на брифинге, — Чон наскоро пожимает ему руку и бросает вслед какую-то смешную язвочку. Хосок на улице превращается в простого гражданского, садится в подошедший автобус, и Тэхён чувствует странное желание создать такой транспорт, какой едет и не останавливается нигде. И, добравшись до первой воды или обрыва – падает. Все гибнут, и никто не считает добровольный выбор страшным или предосудительным. Экскурсия на тот свет могла бы возыметь популярность. Тур по ленте Мёбиуса, а? Как вам? Чонгук несколько секунд постукивает по рулю и едет до какого-то узенького переулка, паркуется и, заглушив движок, оборачивается к Тэхёну. — Я думал, ты уснул. — И потому решил меня покатать? — Нет. Кофе будешь? Как он смеет распоряжаться временем, которое бы Тэхён отвел… сну настоящему? Он наконец видит круглосуточный магазин впереди. Желудок Тэхёна не приемлет позднего приема жидкости, но отказаться от привилегии быть угощенным трудно. Они стоят за высоким пластмассовым столиком, поблекшим и исцарапанным. Тэхён потягивает капучино через трубочку, Чонгук пьёт так и что-то высматривает в телефоне. У него в голове следовательские штучки, решение головоломок и построение новых матриц. — Завтра ты не работаешь, да? — Чонгук ловит утвердительный кивок. — Отлично. Отоспаться будет время. А сейчас есть кое-какая идея. Идея монолитная и холодная. Католическое кладбище, резные ворота на участке, прилегающем к величавой церкви. Тэхён допивает уже остывший осадок кофе и выбрасывает стаканчик в урну, сон снимает, как рукой. Из-за участившегося сердцебиения. Чонгук немного не в себе? — Зачем мы здесь? — Ты не слушал наш клубный пиздёж, да? — Чонгук прикуривает и мотает головой. — Рю сказал, что у Харады была подружка, он навещал её в Сеуле. Однако, в прошлом году девушка скончалась от передоза. — И была удостоена залечь под такую элитную землю? — об участках в данном бизнесе Тэхёну известно. Он вынужден знать. — Состоятельные родители. Не пожалели на пышные похороны. — Мы ведь не собираемся поднять леди из могилы и спросить, понравилось ли ей? — неожиданно всерьёз спрашивает Тэхён, но у Чонгука на то вырывается смешок. — Всё гораздо проще. Проверим, действительно ли она здесь. В поздний час, как показывает мой опыт, лгать труднее. Им всего-то и нужно зайти с черного хода и дойти до домика, где живёт кладбищенский смотритель. Чонгук хочет задать ему пару вопросов. Ищет любые лазейки, за что Тэхён его не винит. — Я не твой напарник. Почему ты взял меня с собой? — Потому что дома ты маешься, а у меня после долгих прогулок может открыться второе дыхание, — Чонгук шлепает по его заднице, и Тэхён прикусывает губу. Освещение не делает это местечко притягательным, но Тэхёна настораживает не ночная атмосфера и шорох шагов. Они идут мимо мраморно-гранитных следов прежних живых, которым не важно, в каких условиях залегли их скелеты. За них решили. — Меня поражает надобность некоторых убежденных «возвращать» тело почве и червям, словно бы оттуда оно произошло. Извращение, ты так не считаешь? Переработанный материал должен быть предан огню. Иначе зачем эти истории про «феникса»? — В чём-то ты прав, — кивает Чонгук. — Но не нам судить. С трудом поднявшийся смотритель в смятении. Давненько никто со значком не ломился к нему в два часа ночи. Чонгук вежливо выуживает необходимые данные, и скоро старик ведет их к могиле, где выгравировано имя возлюбленной Харады, эпитафию закрывают цветы. — Свежие, — Тэхён трогает лепестки. — Да, я вам и говорю, что её навещают каждое воскресенье, — кряхтит смотритель. — Жаль девчонку всё-таки. Что такое девятнадцать лет? Самый рассвет. Не пожила толком. — И умерла бестолково, безвкусно, — добавляет Тэхён. Тэхён не робеет при виде недоумевающего лица старика, тому этот черный юмор ни к чему. И Тэхёну не жаль. Никто не всаживал ей иглу в вену насильно. Зато она может быть свободной где-то там… — Пойдём, — Чонгук слабенько толкает Тэхёна в плечо, благодарит смотрителя, приносит еще порцию извинений. У Тэхёна тот самый мутный взгляд. Вроде бы он оценивает поступок девушки. — Сама виновата, так ты думаешь? — Я не столько задаюсь вопросом кто виноват в смерти, как вопросом, кто виноват в жизни. — Здраво. Чонгук прижимает Тэхёна к машине, надавив локтем на кадык. Тэхён смыкает ладони на тонкой талии, впивается в кожу, что ощутимо даже под одеждой. Поцелуя не происходит. Они тянут время. Тэхён уклоняется от близости. Он может попросить трахнуть себя, но не хочет. Сегодня настроение не благоволит к разврату. Но игра-то по правилам Чонгука, на его условиях. Силишься рассмотреть хаос сквозь него, познать что-нибудь и почерпнуть? Зачем держишь? Тэхён действует интуитивно, незаметно извлекает из кармана куртки Чонгука телефон, будто знает, что будет звонок, он прикладывает вибрирующую пластмасску к его ширинке. Чонгук выдыхает ему в губы, терпит какое-то время, злится, затем отпускает Тэхёна и берёт трубку, отворачивается. — Хосок? — Шеф, извини, аварийная ситуэйшн! Мне наши бравые парни с ночной сообщают, что в двух кварталах от места убийства Харады найден еще один труп. И он без головы! Кажись, поспим в другой жизни. Тэхён читает по Чонгуку, что у того открывается второе дыхание, но не по ожидаемой области. — Я закину тебя домой и поеду работать. — Делай, что хочешь, — отмахивается Тэхён и прячет за ладонью долгий зевок до слез. — Не надо передо мной отчитываться. Чонгуково самолюбие немного ранено. И уровень тревожности поднимается, когда он понимает, что адрес Тэхёна соседствует с местом преступления. Буквально на соседней улице - свет от мигалок полицейского патруля, шум и возня. Тэхён бесстрашно выбирается наружу. — Надеюсь, вы тут недолго провозитесь. Пока-пока, — он бредет к домовой двери. — Тэхён! Он останавливается, вымученно вздыхает и оборачивается через плечо. — Что? Чонгуку ведь не всё равно на субъект вожделения? Всего-то. Он всегда укрепляет зону комфорта того, с кого берет больше, чем намерен получать. С Тэхёном формула не срабатывает, он до абсурдного беспечен. — Будь осторожен. Убийца может быть где-нибудь поблизости. — Найдешь - скажи, — и чудится, что уголки его губ подтягиваются выше. Исчезает. Растворяется. Он настолько не подходит избитой реальности, что Чонгук теряется. Сплюнув, он отирает лицо и, взбодрившись, идёт навстречу Хосоку. Фантазии фантазиями, а работу никто не отменял.