Подо льдом разойдется смерч, и огромная глыба холода ненароком может поджечь и дьявольское, и богово.
Свеженький и уже оправившийся от травм, Чимин выглядит, словно конфетка, завернутая в бежевый костюмчик, с виду – ни разу не ношенный. Юнги импонирует смелый вкус. Хороший всё-таки мальчик. Пунктуальный, трудолюбивый, не забывающий о скромности. Он наверняка добьётся высот. Может быть, Юнги и стоит в него вложиться, как в любой из проектов, предлагаемых извне, рассмотреть его кандидатуру на продвижение. Чисто из меркантильных соображений, не вдаваясь в подсознательные мотивы. Признание их равносильно подписи в пакте «Мин Юнги такое же животное, как и остальные». Его выдрессировали вести истинно человеческую, незапятнанную пороками жизнь, потому он не может позволить соблазну пустить яд и потянуть на дно их вдвоем. …Разглядывая ценник в меню, Чимин в ужасе прикидывает, что из этого роскошного списка в качестве заказа не скажет о нем, как о нахале и одновременно не припишет к подлизам. — Заказывай, что угодно. У меня золотая карта. — Еда почти даром? — ухмыляется Чимин. — Да. Решим проще, — Юнги вызывает официанта. — Нам сегодняшний «выбор шеф-повара». Посмотрим, стоите ли вы моих вкладов. Учтиво поклонившись, мужчина спешит исполнять наказ. В комнате для особых посетителей отличная от основного зала атмосфера. Если не сказать интимная: приглушенный свет, бархатно-шелковые ткани мебели, чуть уловимый цветочный аромат. Что и подогревает интерес Чимина, но практически не лишает его самообладания. Он на удивление долго держится, за ужином больше слушает рассказы Юнги о юности, нежели наслаждается вкусом неплохого-таки топ-блюда. Потом они спорят о музыке и как-то незаметно переходят к понятию человеческого «несчастья». Юнги тема неприятна, он всячески избегает смотреть на Чимина, говоря о фатальности произошедшего. — Но ведь всё могло быть по-другому, — Чимин садится рядом, словно бы Юнги ему дозволяет, его близкое тепло становится ощутимым. — Что ты делаешь? — Юнги отворачивается, с трудом сдерживаясь. — Мы теряем, чтобы найти, верно? — Чимин прерывисто дышит ему в шею и настойчиво потирает ширинку, под которой начинает прощупываться ожидаемая твердость. — Сонбэ, позвольте мне, позвольте себе… Немного расслабиться, а? Чимин нащупывает твердеющий член и сползает на колени, поднимая жалостливый, опасный и почти презирающий любое возражение взгляд; и с видом слуги, заслужившего за десятилетия награду века, берет в рот, мажет губами по головке. Юнги откидывается на спинку дивана и прикрывает глаза, ерошит ему волосы и, поджав губы, клянется, что это в первый и последний раз. Больше никакой вседозволенности и выходов за пределы разумного. Единожды – прощается по факту. Докатился до того, чтобы принимать милостыню со стороны студента. Как ты собираешься обращаться с ним после? Как объяснишь эту химию между вами? Или пропустишь мимо, как пропускаешь абсолютно всё? Пожалуй, Юнги и не собирается ничего объяснять. Он позволяет напряжению добраться до высшей точки, обхватывает голову Чимина руками, путает волосы, толкается в нежно-горячую глотку несколько раз и, тихо простонав, кончает. Не сожалея, что быстро, иначе быть и не может, когда долго в завязке на интим. Чимин, сглотнув, облизывается и, продолжая громко дышать, стыдливо поглядывает на мокрое пятнышко собственных брюк. Ему даже не понадобилось прикосновений, чтобы получить оргазм, достаточно видеть, как разрушается неприкосновенность кумира. Голодный огонь свечей пожирает душный воздух. Вечер обещал быть романтичным и приземленным. Не настолько провокационным и откровенным. Неконтролируемое желание пишет безысходный сценарий. Чимин взбирается ему на колени и, пользуясь нахлынувшей слабостью, впивается в губы. Сжимая крепкие ягодицы, Юнги обсасывает его язык, прерываясь на легкие укусы. Он даёт показаться вышколенному на постоянный покой зверю. Юнги немного напуган тем, что происходит. Приостановить процесс трудно. Он не взял бы, не нуждайся в этом по-настоящему. И нет горечи от осознания, что Чимин вписывается в амплуа сына, кровь от крови его, плоть от плоти. Отношение то же. Страшнее, чем проповеди о греховности инцеста – лишь само его материальное подтверждение. Они не испытывают великого, заполняющего чувства, это даже нельзя назвать обоюдным влечением. Односторонне-гиблой привязанностью, разве что. Юнги осознает последствия. Хватая Чимина за шею, он делает поцелуй глубже. У него снова эрекция. Мысли о тех, кто оставил его позади, пренебрегал чувствами. Он ненавидит их, раздавил бы, будь возможность. Никому не требовалась его личность. Покровительство, деньги, дружеское приятие, но не он во всей красе. Создается впечатление, будто Юнги какой-то моральный уродец, незаслуженно лишенный права быть собой и получать ответное. В доказательство обратному, он зажимает на диване юное тельце, начинающее постанывать и клеиться к нему. Юнги справляется с ремнем и приспускает его брюки с бельем, берет за сочащийся член, обхватывая большой ладонью и свой. Мастурбация длится недолго, Чимин выгибается и дрожит, уткнувшись в плечо старшего. Юнги второй раз кончить не может, останавливается на том, что губы Чимина пропускают невнятный шёпот, в котором кроется что-то, за чем ему не стоит охотиться. Он недостоин. — Чимин… — большими пальцами Юнги размазывает с его губ влагу. Подернутые пеленой, глаза мальчишки способны выражать лишь благоговейный трепет. — То, что сейчас произошло, не должно быть известно никому. Мы зашли далеко. Так нельзя. И я не хочу, чтобы это повторялось, ясно? Чимин, ты слышишь? Тот кивает, обалдело глядя в никуда. Он захватывает Юнги в объятия, просит застыть и не двигаться, дать прочувствовать желанное, обмануться полнотой сбывшейся мечты. Юнги к мечтам относится с превеликим уважением, поэтому не дергается и ждёт, пока дыхание Чимина восстановится, и он сможет адекватно рассуждать. — Вам не о чем беспокоиться, сонбэ, — Чимин обтирается салфетками и приводит себя в порядок. — Инцидент останется между нами. Вам стало… легче? — Когда мы наедине, давай на «ты», хорошо? — Юнги стирает границы. Чувствует, что поддается, но «стоп-кран» не срабатывает. — Ты по-прежнему мой студент, не думаю, что нам стоит что-то менять. «Мой». Вложено смысла, как в песню, какие из-под рук Юнги не выходят запросто. Чимина всё устраивает. Нет ощущения, что его использовали, а вот то, что подобное повторится, он уверен. Юнги тяжело переживает разрывы. Чимин появляется в его жизни вовремя, чтобы зализать раны и показать, что представляет из себя перманентное счастье, когда не нужно заботиться о масках, статусе и даже идущих на ум словах. — Со мной ты можешь быть тем, кто ты есть, Юнги. Не бойся, — Чимин гладит его по голове и целует в висок. Похоже, так может утешать его мать. — Я всегда буду рядом. Сложно поверить в растяжимое «всегда» - «никогда». Такие обещания обречены. Юнги одиннадцать лет назад был точно таким же. Раздающим бессмысленные благие вести. Итоги подводятся на улице, у машины, где Чимин упирается в вопросе «подвезти до дома». Юнги меняет тему. — Я готов продюсировать тебя, Чимин. Не из-за минета. Просто. Я не слишком хорош в собственном продвижении, пора сменить точку зрения. — Хочешь сделать мне «имя»? Я нисколечко не талантлив. — Не набивай себе цену, — Юнги придерживает его за локоть. — Тут должно быть согласие? — По доброй воле, я не заставляю. — Ты бы не предложил, если бы я не переступил черту, да? Это ведь не залог молчания? — Чимин, я не в том возрасте, чтобы торговаться и исполнять капризы. — Чисто деловое предложение… — хмыкнув, Чимин кивает. — Ладно. Как только я получу диплом, ты познакомишь меня с миром, полным приключений. Но я не пойду в него в одиночку. Я хочу поддерживать тебя и помогать, быть полезным... — Глупости. Тебе кажется, что ты влюблен в меня, — Юнги не намерен ходить вокруг да около. — Поверь мне, это пройдет. Оно юношеское, быстро тает. Чимин обиженно смотрит и дуется. — Нет. Не пройдет, — отрезает он сурово и легонько касается рукой щеки напротив. — Эй, ты мне ничем не обязан. Я счастлив знать, что у нас есть или сбылось хоть что-то из моих фантазий. Если ты посчитаешь нужным забыть и не говорить об этом вечере, давай так и сделаем. — Отчасти, тут и моя вина, — сознается Юнги. — Бред. Всё потому, что ты разучился доверять. Ты подозреваешь, что хорошее обязательно закончится, а я окажусь очередным сном, человеком, что тебя обнадежил и кинул. Но я не твоя жена или твои слуги. Ты меня совсем не знаешь и уже сделал выводы, что неправильно в корне, — Чимин придвигается ближе, тихонько приговаривая на ухо. — Тебе не приходилось любить, ты ни за что не признаешься, что хочешь этого больше всего на свете. Юнги цепенеет, затем резко отталкивает его от себя, слыша, как открывается дверь авто, и заждавшийся водитель показывается снаружи, затем так же покорно исчезает. — Любить не стыдно, сонбэ. Сколько бы между нами ни было лет разницы. И какого бы пола мы ни были. Вы знаете правду, вы её чувствуете, — Чимин ретируется, не оставляя диалогу ни шанса. — Доберусь сам, спасибо за ужин. Юнги отшатывается назад, в смятении ища оправдание сегодняшнему срыву. И не находит.***
Намджун занимает непозволительно много места. Тэхёна убивает посягательство на личные вещи, его беспринципность и плохо скрываемая раздражительность от постигающих одна за другой неудач. Впускать кого-то другого он не планировал, как и разбирать в ванной две кучи вещей, рассортировывая черное и белое, вещей, которые Намджун свалил в стиральную корзину неделю назад, но из-за бешеного графика, естественно, не доводит дело до конца. Еще немного и Тэхён скажет ему об этом в лоб. О неумении приходить к смирению по принципу о спасении утопающего. Не заправская домохозяйка. Без какого-либо азарта Тэхён сыплет в контейнер порошок, добавляет пол-ложки средства для стирки детской одежды (чувствительная кожа – не шутки). Несколько нажатий кнопок на машинке – и вот, спустя полтора часа можно вывешивать одну часть на балкон, а другую на сушилку. Распахнув окно, Тэхён ежится от ветра, но иначе бельё пропадет. Балкон провонял куревом: Намджун остервенело курит вечерами, словно намереваясь запустить внутри собственную табачную фабрику и, наконец, разложиться от никотина. Намджун мечется между желанием придушить Тэхёна за безразличие и желанием выплакаться ему в жилетку, показавшись тряпкой, позволить ему насмехаться, накормить досыта правдивыми заключениями. Тэхёну не даёт покоя одна змеино-скользкая, отвратительная мысль. Выпилиться к чертям собачьим, оборвать цепи. И быть застигнутым и без того несчастным братом, послужить ему подсказкой о том, как легче всего избавиться от проблем. Избавлением от себя. Нет человека, нет страданий. Простейшее из уравнений, попавшее под запрет и ненависть незримого большинства, полагающего, что самовольный уход с вечеринки - неопровержимое свидетельство слабости духа, воспаленного эго. И в то же время, они же снисходительно и неуверенно молчат в ситуациях, когда болезнь или иная телесная проказа доводит человека до смерти мучительными и долгими часами. Каков смысл борьбы за жизнь, что не станет здоровой и полноценной, какая выгода с превозмогания законов естественного отбора? Ответ напрашивается парадоксальный. Чтобы ублажить то же эго, выставив, однако, способность барахтаться, за "силу духа". Спустя пару минут лакомая мыслишка пропадает, Тэхён смывает её под теплым душем и слушает отголоски поющей в гостиной Эллы Фитцджеральд. «Любовь – это дешевый кофе», — тоскливо говорит она. Вспенивая шампунь, меньше всего хочется думать, что за пределами уютного душевого мирка существует слякотная, отвратительная, наполненная другими несовершенная реальность, куда вынужден возвращаться за неимением выбора. Возможности исправления Тэхён даже не рассматривает, он разубедился в действенной вакцине от скуки путём совершения каких-то побочных отвлекающих манипуляций. Во времена студенчества он несколько недель посещал футбольную секцию и окончательно понял, что коллективное взаимодействие определенно не его конёк. К тому же, в любой деятельности рано или поздно он приходит к одному злосчастному итогу: ему всё равно, наступает период остывания и разочарования. Начатое может остаться незавершенным, допущенные порывом мечты – невоплощенными, завязанные знакомства – бесплодными и пустыми. За прошедшую семидневку Чонгук, где-то там усердно занимающийся расследованием, Тэхёну не звонит, зато иногда пишет. Вроде того, спросить о настроении. Даже если наверняка знает, что у Тэхёна такового не бывает. Тэхёновы ответы односложны и коротки, на редкость угрюмы. Чонгук же докапывается иной раз, в надежде увидеть в строках что-нибудь, отдаленно напоминающее тот редкий вид "Тэхёна постельного", когда в его действиях и голосе появляется воплощение Примадонны, жаждущей отдать тепло младенцам всего мира. Тэхён уверен, что Чонгук соблюдает ритуал участия в его жизни лишь потому, что так воспитан. Некоторым вежливость передается с молоком матери. Тэхёну же претит тратить время на выстраивание заранее провальных отношений. Они подписали контракт о телесной взаимопомощи, и вроде Чонгук ни разу не забывал, что выступил инициатором. Тэхён не знает, ждет он или нет заслуженного весеннего отпуска, но отсчитывает дни, передвигает красную рамку на рабочем календаре и меньше всего заботится общими вопросами, сводками новостей, лентами бесконечных тревожных разборок кого-то с кем-то. У него войны достаточно и внутри. — Она еще так мала, за что ей это всё? — закончив видеозвонок, Намджун как обычно прерывает размышления Тэхёна. Честно говоря, Тэхён не считает, что смертельные заболевания следует лечить, как бы жестоко ни звучало. Это противоречит природе и пониманию о статусе жизни. Люди не являются ценной материей, иначе бы не было победы над ними бактерий, столь совершенно адаптировавшихся в огромном, чуждом для них царстве. Высказанное вслух, такое мнение может обернуться вспышкой агрессии. Намджун и без того на пределе. Тэхёну следует быть осторожнее. — Мне очень жаль, сказал бы я, если бы меня это волновало, — Тэхён продолжает мыть салат, зная, что позади в него впивается полный ярости и негодования взгляд. — Но раз так, то всё, что ты можешь сделать, бороться с обстоятельствами в надежде изменить результат. Некоторым ведь удаётся победить рак. Непонятно зачем, но всё же. — Не понимаю, как ты можешь быть таким куском гранита. — В твоем представлении я именно такой. Бессердечный. Равнодушный. Однако, если мои суждения отличаются от твоих, а тебя это бесит, скорее, проблема в тебе. — Я могу потерять дочь, Тэхён! Очнись! — Намджун, сжимая кулаки, внушает себе, что злоба на Тэхёна очевидное подтверждение бессилия. Выступив против, он только подтвердит его теорию. — Нет, я не буду с тобой спорить. Ты имеешь право на личное мнение. Ну, а я не имею в голове заумных мыслей, мне некогда заниматься болтологией и тешиться облачными теориями. — Соболезную, — кротко говорит Тэхён и садится напротив, принимаясь за ужин. Его ничем не задеть, не затронуть. Сожительство с Тэхёном сводит Намджуна с ума. С другой стороны, его спокойствие иной раз возвращает рассудку холодность. Тэхён не говорит о благополучном исходе, не сопереживает от слова совсем, и у Намджуна нет повода ломаться до исхода, неминуемо печального, конечно же, поскольку новости из больницы приходят неутешительные. Тэхён закатывает глаза, видя, как Намджун сидит на полу в комнате и молится вслух. Молит какое-то выдуманное существо о всепрощении, о даровании здоровья его дочери. — Возьми, что хочешь у меня, но только не дай ей умереть. Тэхён стоит на пороге. — Сын мой, окстись просить о таком и уверуй, что твоя дочь будет свободна и станет счастливее, чем многие живые... И дальше, быстрее, чем он мог бы предугадать, Тэхён ощущает удар по лицу, отлетает в коридор, спиной ударяясь о комод. А потом получая боль еще и еще, пока у Намджуна не иссякает приступ агрессии. — Конченый ублюдок! — последнее, что смутно слышит Тэхён, когда Намджун оставляет его в крови, и уходит, разъяренно хлопнув дверью. Приходит время запоздало посмеяться над своей шуткой. Тэхён приподнимается на локте и, сплюнув кровь, смеётся. Еще с полночи латает и обрабатывает раны, надирается анальгетиками и, добравшись до гостиного кресла, проваливается в сон.***
— Ты точно в порядке? — Чонгук сомневается и не доверяет кивкам. Приглашать Тэхёна куда-либо кажется ошибкой. Средненькая пиццерия вечером забита народом. Тэхёну трудно, но не сказать, чтобы он сильно страдал, обезболивающие действуют недурно. Тэхён ест пиццу на тонком тесте вместе с корочками, пьёт дешевенький и простой кофе, не наслаждается, не убивается безысходностью. Существует. И точно бы чуточку рад, что есть причина, дающая подкормку ощущениям, приглушенное нытье содранной кожи. Помимо примечательных шишек и синяков, на переносице у него пластырь. О происхождении ссадин на лице Чонгук не спрашивает, хотя и подмывает. До ужаса любопытно. И странно, что его злит, будто кто-то мог распорядиться лицом Тэхёна с целью вымещения гнева. Чонгук оставляет корочки пиццы, а запивает не слишком здоровый ужин колой. У него пара часов до начала смены, и почему-то компания Тэхёна рассматривается, как подходящая. Правда, он не знал, что встретит его покалеченным. Видимо, язык его до добра не довел. Во избежание неловких пауз, Чонгук рассказывает о работе. — Голову так и не нашли, да? — Тэхёна история чуть забавляет. — Ты в замешательстве? — Наш брокер – не святоша. У нас есть наводка на его партнера, с которым он обчистил одного из своих клиентов за пару дней до того, как провернуть последнюю в жизни сделку. Так что, есть куда копать. — Но ты не особо уверен, что это принесет плоды, — констатирует Тэхён. — Мне кажется, ты устал от однообразия. Ждешь крутых случаев, как в сериальчиках, а их нет. Труд без радости. Как и всё здесь. Отвлеченная речь, угнетающая. Несмотря на шум и музыку, Чонгук отчетливо слышит Тэхёна, его проникновенный бархатный голос, гипнотически вводящий в состояние апатии. Становятся незаметными несовершенства избитого лица, акцент на сути произнесенного. Зачем возвращаться туда, куда идти не хочешь? — У тебя явный талант к убеждению. Еще полчаса назад я готов был разрулить это дело, а теперь не вижу в нём смысла. Охренеть. — Зато ты можешь начать с чистого листа, — Тэхён играет пальцами с завязками капюшона на черной своей толстовке. — Найдешь голову, закроешь очередное беспросветное расследование, получишь премию, потратишь на то, что тебе нравится. У тебя есть такое. Это я понятия не имею, на что тратить, кроме шмоток, которые вдруг показались подходящими для гардероба. Но беда в том, что материя ценности не имеет. Соответственно, и удовольствие приносит временное. Чонгук пристально смотрит на его разбитые губы. Тэхён неформален, умён, умеет формулировать мысли и в море незнания чего хотеть, всё же знает. Логического завершения всего, что нажил. Ему не важно, что можно потерять всё разом. Он будет благодарен за стопроцентное сближение с неизвестностью. Выйдя из здания, они направляются к парковке. Чонгук предлагает прокатиться и, давая минуты на размышления, высказывает Тэхёну о наболевшем. — Ты не помешан на смерти, а? Относишься к ней с уважением, ждешь, когда она наступит. Но и не лезешь на рожон. — Не иду ей навстречу. Не равноценно. Я не заказывал своего появления, а значит и требовать немедленного освобождения не могу. Чонгуку необязательно расспрашивать о том, как дела у Тэхёна, но в дороге он задает вопросы, и Тэхён нехотя отвечает. Рассказывает о Намджуне, и Чонгук практически удивлен, что у Тэхёна есть брат, который поддерживает с ним постоянную связь. И делит жилплощадь. — Нелегко ему приходится, с долгами и больной дочерью, — вздыхает Чонгук. — До чего паршива действительность. Это он тебе врезал, как я понимаю. За твою прямоту. Тэхёну обсуждение чужого горя кажется гнилостным занятием. — Допустим. Он выпустил пар, на том и разошлись. Припарковавшись у участка, Чонгук глушит двигатель и, повернувшись к Тэхёну, притрагивается пальцем к пластырю. — Больно? — Терпимо, — Тэхён отмахивается от него и вжимается в кресло. Он словно бы нервничает, когда Чонгук создает атмосферу, рассчитанную на двоих. У него в груди недостает кислорода. — Я могу прикупить лекарств и отвезти тебя домой, если надо. Всё-таки твоё здоровье для меня имеет значение. Ты мой партнер. — Партнерство по ебле - как новый вид отношений. Мне нравится, — Тэхён криво ухмыляется и тут же закусывает губу, начавшую кровоточить. Чонгук рывком притягивает его к себе и облизывает губы, пробуя кровь на вкус. Поцелуй затяжной. Тэхёну еще больнее, но он хватается за Чонгука, стараясь прижаться теснее. Чонгук ладонью ощущает биение артерии. Несомненно, Тэхён относится к живым. Тёплым, желающим, принимающим и отдающим. Не в такой мере, как другие. Своеобразно. И так же своеобразно удерживает себя в ловушке, не допускающей посторонних. Чонгуку никогда не нравилась скрытность, но что он успевал узнавать о тех, с кем прощался после секса? Они уходили в свои миры, полные динамики, занимались проблемами, решали повседневные вопросы. Жили. Тэхён же уходит обратно в себя, никто не хочет возиться с ним и понимать, навязываться, и того не печалит обособленность, избранное им же отшельничество. Тэхён статичен, он остаётся ровно там, где ты его покидаешь после того, как трахнешь и дашь остыть. Чонгук не может поверить, что пробиться под доспехи невозможно. — Эй, мистер полицейский, можешь пообещать убить меня, если я попрошу? — выдыхает Тэхён. — Застрелить тебя? Окей, — воспринимает Чонгук в шутку. На мгновение в глазах Тэхёна проявляется та самая нежность. Он верит, что завербовал избавителя. В участке их встречает Хосок. Видок у него тот еще. Растерянный и взволнованный одновременно. Он косо поглядывает на Тэхёна, которому нехило досталось, но вопросы придерживает. Сейчас не о том. — Шеф, потерянная голова нашлась. — Где? — Пришла к нам по почте. С этой открыткой. В руки Чонгука попадает запечатанная в целлофан картонка, на которой печатными буквами выведено: "Господин Чон, вы великолепны". Чонгук не комментирует и, нахмурившись, вспоминает всех, кому когда-то насолил. Привязок пока никаких. Тэхён тоже читает. Наверное, послание означает какую-то угрозу. Чонгук в опасности и может пострадать. Тайные поклонники в таких делах - не праздник. — Ждём следующих ходов, другого выхода не вижу. Не парься ты так, не впервой, — Чонгук успокаивает Хосока и оглядывается на Тэхёна. Он до отвратительного эгоистичен, если хочет, чтобы едва заметный страх в его глазах принадлежал ему. Тэхён же читает пришедшее от Намджуна сообщение. Его дочь в коме. Сейчас Тэхёну странно и муторно. Предвидеть неизбежное тихо - одно, а произносить вслух - другое. Тэхён думает над тем, чтобы посетить больницу, и Чонгук решительно настаивает подбросить его до места. — Тебя не волнует псих, приславший голову? — Тэхён упирается. — Рано или поздно, я найду его и упеку за решетку... — отвечает Чонгук. — А тебе, возможно, нужна будет защита от брата. Это не противоречит нашему контракту, поехали. Тэхён понимает, что всё, что между ними, давно противоречит прописанным пунктам.