Дебют

Из дневника Филлипа Карлайла: «Чёрт возьми, зачем так волноваться? Ручка в пальцах дрожит, как осиновый лист, на странице не буквы, а чёрт знает что! Всё неровное, наползающее друг на друга, скрывающееся за чернильными пятнами. Дьявол! Надо успокоиться. Ничего страшного не происходит, и произойти не собирается. Разве что, я сорвусь с верхнего этажа цирка на глазах сотни человек, а всё остальное — в порядке вещей, да. Проклятье, Барнум, как я только согласился на это! Почему я всё реже могу сказать тебе «нет»? Почему бы не сказать: «Хватит, Барнум, эти идеи безумны, я не буду участвовать в этом балагане»? Но нет. Нет, этого я не сказал, и не скажу. Я соглашусь на это, на десять процентов, на самоубийство на арене цирка — на что угодно, только не откажу ему. Сумасшедший здесь не Барнум. Сумасшедший здесь я. Ещё и тот проклятый вечер из головы не идёт. Почему нельзя просто на пару часов перестать думать обо всём? Выступить, отыграть этот чёртов дебют, а потом пойти в бар, чтобы случайно не начать думать снова. Одному. Нет, конечно же, Барнум пойдёт со мной. И это хуже всего. Его слишком много в моей жизни. Перечитав последние записи в дневнике, я понял, что писал всё это время чуть ли ни о нём одном. Может, пора что-то сделать с этим? Нет, не уйти из цирка, разумеется. Просто меньше видеться с ним. Но как? Как, если он может вытащить меня с утра из дома, чтобы показать купленного слона, весь день мы проводим в его кабинете за разбором бумаг или колесим по городу, договариваясь о новых музыкантах и эффектах для шоу, вечером он выступает, а я, как дурак, сижу и смотрю на него сверху. Позднее — репетиции наедине. Это ещё хуже. Он за это время успел стать частью моей жизни. Проклятье, Барнум… Почему ты такой? Почему, не смотря на всю свою решительность, на стремление добиваться всего, что только пожелаешь, ты так несмел? Все эти прикосновения, преувеличенно небрежные или настолько невесомые, что я, лишь зная о них, могу почувствовать. Ты не можешь решиться сделать что-то ещё, но держать себя в руках ты тоже не способен! Как хорошо, что в восхищении самим собой, в своём самодовольстве ты не замечаешь, каково в эти моменты мне. Между прочим, в Лондоне молодые люди были значительно решительнее. По сравнению с ними, Барнум просто мальчишка-воздыхатель, не решающийся даже письма с признанием отправить. Нет, я уверен, что не придумал себе этой симпатии. Мог бы — воображение у меня неплохое, но не в этот раз. В чём удовольствие придумывать влюбленность взрослого женатого мужчины к себе? Глупо, поэтому я этим не занимаюсь, но взгляды Барнума трактовать иначе сложно. Я и не пытаюсь. Лишь бы пережить это выступление, а дальше постараюсь отстраниться хоть ненадолго. На днях пришло приглашение к английскому двору для Барнума и его труппы. Он пока не знает об этом, и я не могу перестать представлять себе момент, когда он прочтёт свой билет в высшее общество, куда так стремился попасть всё это время. Поедем мы, разумеется, вместе, а вот в Лондоне я, пожалуй, задержусь. На пару месяцев или чуть больше — шоу и без меня обойдётся. Как и…» (последние буквы написаны поспешно и оставлены недописанными) *** — Филлип! — внезапно раздавшийся со спины голос, заставил руку дрогнуть, а всё ещё недописанные буквы поплыть куда-то вниз страницы. Карлайл быстро захлопнул дневник и обернулся. — Что пишешь? — поинтересовался Барнум, оправляя алый камзол. — Если завещание, то спешу тебя разочаровать — сегодня я тебе умереть не позволю. Карлайл усмехнулся, поднимаясь навстречу и оставляя записи в кармане пальто, висящего совсем рядом. — Ты так заботлив, Финеас, — Филлип надел свой камзол, сшитый из того же алого бархата, что и камзол Барнума. Полы спереди были короче — он сам так захотел — и застегивался он под самый ворот. Не делать же их абсолютно одинаковыми. — Уже пора? — Да, — кивнул шоумен. — Я за тобой пришёл. Начало через десять минут. Твой выход — через двенадцать. Пошли? Барнум протянул руку открытой ладонью вверх, и Филлип понял, что не сомневается больше ни в чём. Он крепко сжал протянутую руку, ответил улыбкой на улыбку, и вместе они, словно двое детей, сбежали по лестницам, окунаясь в суету подготовки к выступлению. Карлайл и раньше бывал тут перед представлением, но никогда не был частью всего этого, а словно всегда смотрел со стороны. Но теперь волнение и гул голосов, доносившиеся со всех сторон, завертели, закружили его в своём водовороте. Только крепкая рука Барнума, всё ещё сжимавшая его ладонь, была словно путеводная нить среди всей этой ослепляющей яркости и разноцветности закулисья величайшего на земле шоу. Артисты блестящими всполохами проносились мимо, голова начинала кружиться, а восхищенная, хоть и взволнованная улыбка сама собой появилась на губах Карлайла. За кулисами слышались приглушенные голоса зрителей, в нетерпении ожидающих представления. Когда донеслись первые аккорды, все — и труппа, и зрители затихли в одно мгновение. — Шоу начинается, — тихо прошептал Барнум, взгляд которого, горящий азартом, пробегал по артистам, уже готовящимся вырваться из плена кулис. За новым аккордом занавес распахнулся, впуская в закулисье яркий и тёплый свет, вырвавший к себе первых гимнастов и акробатов. Филлип с Финеасом стояли чуть поодаль, наблюдая за тем, как в уже не закрывающемся занавесом ярком свете пропадают всё новые и новые актёры. Со сцены донёсся голос Летти и, когда уже никого не осталось за кулисами, шоумен и его помощник подошли к самой границе, в шаге от которой уже начинались трибуны. Яркий свет слепил лишь пару мгновений, забирая их двоих из темноты закулисья. Филлип неосознанно сжал крепче чужую руку, когда его взгляду открылась сцена, уже ожидавшая его. — Боишься? — раздался шепот почти над самым ухом. Карлайл, помедлив, кивнул. — Немного. Волнуюсь, — почему-то ничего длиннее пары слов он связать не мог. Дыхание чуть сбивалось на вдохе, но Филлип пытался совладать с собой. До его выхода оставалась пара минут, а Барнум… Додумать мысль Филлип не успел. Финеас в одно мгновение обвил свободной рукой талию помощника, привлёк к себе и крепким влажным поцелуем приник к приоткрытым в удивлении губам. Музыка, до этого момента такая громкая, вдруг стихла вместе со всеми возможными на арене звуками. Филлип слышал только ритм сердца — вот только своего или чужого? Карлайл медлил слишком долго, и ответить успел лишь в последний момент, когда Барнум почти отстранился. Ему пришлось чуть привстать, чтобы поймать мягкие губы и вернуть поцелуй. Финеас только сильнее прижал и без того стремящегося к нему всем своим естеством Филлипа, а потом отстранился также неожиданно и быстро, как и привлёк. Они смотрели друг на друга пару мгновений. Их лица, освещенные тёплым сценическим светом, наполовину ещё скрытые закулисной тьмой, сейчас выражали странную смесь из понимания, надежды и недоверия ко всему происходящему. — Иди, — одними губами прошептал Карлайл, не отрывая взгляда от горящих в отблеске софитов карих глаз. Барнум кивнул, отстраняясь медленно, нехотя и, уже рванувшись к сцене, обернулся. — Я жду тебя, — бросил он, надевая на голову цилиндр, и, такой же яркий и светящийся, слился со светом софитов на границе сцены. Филлип сжал кулаки и, изогнув губы в лёгком подобии улыбки, проводил взглядом Барнума, а после побежал сам, оббегая трибуны позади, до тех пор, пока не нашёл нужную. Музыка, всё ещё звучавшая где-то вдалеке, подгоняла, когда он преодолевал две ступени за один шаг. А голос Финеаса, раздававшийся со сцены был словно обращен к нему одному. Он не видел, но знал, что Барнум сейчас сам взглядом выискивает его мелькающий меж зрительских мест силуэт. Канат обвился вокруг предплечья, и Филлип дёрнул его несколько раз, удостоверяясь в том, насколько он крепкий. Зрители вокруг обращали всё больше внимания на него, а не на сцену, а сам он, ответив обворожительной улыбкой на пару вопросительных взглядов, глянул вниз, туда, где сейчас по барьеру шёл Барнум. Куплет песни подходил к концу, и у Филлипа было всего несколько мгновений на то, чтобы спрыгнуть и оказаться на арене за мгновение до начала припева. Он вздохнул, встав на самый край балкона, упёрся ногой о канатную петлю, ощущая, как пульс ударами отдается в обвитом предплечье. Карлайл прикрыл глаза и выдохнул, такт за тактом отсчитывая музыку. Пара мгновений. Осталась лишь пара мгновений. Бросив последний взгляд на арену, он поймал улыбку Барнума и без сомнений сорвался с балкона, провожаемый громким удивленным вздохом, прокатившимся по зрительским местам. Веревка натягивалась, сцена и Барнум вместе с ней были всё ближе, отпущенные Карлайлу секунды заканчивались быстрее, чем он рассчитывал. В последний момент Филлип понял, что просто не успеет спрыгнуть. Крепкая рука обхватила его талию раньше, чем он осознал, что произошло. Внезапно прерванный полёт заставил пальцы вцепиться в широкое плечо, чтобы случайно не упасть. Барнум направил инерцию во вращение и, покружив Филлипа, поставил его на ноги именно в тот момент, когда ударил первый аккорд припева. Они не успели обменяться согласными взглядами, и тут же разлетелись в разные стороны сцены, совершая каждое движение абсолютно синхронно. Филлип не задумывался ни о чём, тело прекрасно справлялось и без его указаний. Всё еще зашкаливающие удары сердца, выступивший взволнованный румянец на щеках, быстрое дыхание — всё это лишь сильнее кружило голову. А сотни взглядов со всех сторон, гремевшая на весь цирк музыка и азарт окружающих его артистов — всё это безумно заводило. Он запел со следующей строки, просто потому что не мог молчать — вырвавшееся наружу восхищение изливалось звуками быстрой, живой песни. Давно ничего такого живого в жизни Карлайла не было. Разве что, сам Барнум. Они то сходились, то расходились в центре сцены, обмениваясь по-мальчишески восторженными взглядами. Быстрые, яркие движения, хлопки, повороты, даже одинаково горящие глаза — всё без единой ошибки. Филлип ловил чужую улыбку, не забывая отдавать свою зрителям, и почти не заметил, как оказался в центре арены, спиной к спине Барнума. Свободной рукой, в которой он не держал трость, Финеас нашёл ладонь Карлайла и крепко сжал, одним этим жестом говоря намного больше, чем любыми словами. Филлип усмехнулся собственной идее и в следующее мгновение, когда им снова нужно было расходиться, он одним озорным движением стянул с головы шоумена цилиндр и, взбежав на барьер, водрузил на себя. Барнум не сбился с движения, но дальше уже не сводил с помощника заинтригованного взгляда, словно спрашивая «Ну, что же ты ещё выдумаешь?». Этим Карлайл особенно наслаждался. Они танцевали и пели, как по схеме, всё ближе сходясь, чтобы последний припев закончить синхронно со всей труппой. Краем глаза Филлип заметил протянутую в его сторону трость и, не медля ни секунды, ухватился за неё. Несколько поворотов вокруг, отбирание её из рук, как заветного приза, — игра, импровизация, на которую оба пошли, даже не задумываясь, получилась превосходной. Барнум одним мгновением рванул трость к себе, притягивая Филлипа так близко, что мог почувствовать на коже сбившееся дыхание помощника. Они смотрели друг другу в глаза лишь мгновение, остановившее время вокруг. Финеас, не отрывая взгляда, ловко снял цилиндр с чужой головы и надел, так и не отпустив Карлайла от себя. В следующий, финальный аккорд они, сговорившись одними лишь взглядами, повернулись друг от друга к зрителю и, смотря в разные стороны, успевая улыбнуться всем, вместе подняли пресловутую трость в воздух. Широкая ладонь Финеаса накрыла пальцы Филлипа, сжимая их крепко и тепло. Карлайл не веря в произошедшее, обводил взглядом ликующую, аплодирующую толпу, понимая, наконец, что чувствовал Барнум после каждого выступления. В оглушительный успех, в достигнутую, исполнившуюся мечту верится с трудом и далеко не сразу. Грудь Филлипа под ярким камзолом быстро вздымалась, сквозь широкую улыбку он ловил столь необходимый сейчас воздух, а горящие глаза чуть слезились от слишком яркого света. Но всё это было сейчас так неважно. Важным было лишь ощущение живого и настоящего. Каким бы обманом ни было всё вокруг, тёплая ладонь на его руке и улыбающийся взгляд были самыми настоящими. А большего было не нужно.