Дефицит

«Мне не хватает твоего голоса». Антон любит слушать, как Арс говорит. Обычно Шастун жмурится, прикрывает глаза рукой и смеется, потому что Попов снова выпендривается и несет на камеру бред, придумывает каламбуры и несусветную, но неизменно срабатывающую чушь, но дело не в том, что он говорит. Дело в том, как. Когда они в первый раз ссорятся и сидят по углам, дуясь, как первоклашки из-за неподеленных конфет, Антона выворачивает от невозможности просто слушать Попова, слушать,  как тот рассуждает о правильной заварке чая и необходимой (нулевой) концентрации сахара, сидя на кухне в шортах и растянутой, старой, совсем не модной футболке, все норовящей упасть с правого плеча, оголяя все больше созвездий на ровной коже; как тот серьезно и профессионально говорит с Шеминовым,  не пытаясь играть что-то несусветное, не пытаясь играть себя, а спокойно и с заметной складкой между бровей предлагает возможности развития Импровизации и оптимального времени для съемок и тура; как тот будто бы ненамеренно роняет с губ стон за стоном, прижимая Антона так сильно, что все тело сводит приятной судорогой, когда он выгибается так, как человек просто не может выгибаться, и демонстрирует прочие чудеса растяжки и своей невероятной с точки зрения Шастуна физической подготовки. Антон сам кричит на него, когда они ругаются вместо того, чтобы сходить в кино, сам нервно сжимает кулаки, жмурится от того, что кольца неприятно впиваются в кожу, растирает влажные ладони о домашние штаны, отворачивается, бросает все это, не делает ничего, когда входная дверь хлопает. Затея-то была глупая. Что из них вообще может получиться, когда они физически не способны вести себя, как нормальные пары — не в этой стране и не с их популярностью; их заметят, сфотографируют глупые фанатки на первом же свидании за порогом квартиры, о них узнают, сплетни разлетятся, как сухие листья по ветру — и прощай ТНТ и нормальная работа (закон о запрете пропаганды гомосексуализма никто не отменял, даже продюсеры этого плюющего на правила канала на такой риск не пойдут). Все сводится к тому, что, как ни старайся, они вдвоем не могут стать чем-то большим, а одного секса и чаепитий на кухне не хватит надолго. Уже не хватило. Почему от этого так выворачивает наизнанку?       Должно быть, просто из-за нехватки голоса. Было что-то особенное в тембре и интонациях Попова, и Антон никак не мог уловить, что именно. От этого голоса, от этого тона, гибкого, бархатного, мелодичного, немного болезненно сжималось где-то под желудком и хотелось прижаться к тонким подвижным губам и целовать-целовать-целовать их — иррационально так, ни с одной девчонкой ничего похожего и близко не было. — Да разберитесь вы уже, блять, — чересчур громко заявляет Позов, потягивая пиво из банки. — Шарахаетесь друг от друга по углам, как две летучие мыши с биполярным расстройством. — Да все нормально, — бубнит под нос Шастун, пропуская между пальцев шнурок из капюшона толстовки. — Нет ничего. Зачем нам вообще говорить? Он пытается смотреть за вялотекущей на экране телевизора игрой, но даже любимый футбол совсем не увлекает.   — Ты мне мозги не пудри, я… Да кто так бьет, мать вашу, ну что это за.! Так, о чем это я? А, да. Слушай, мне плевать, кто из вас кого трахает, но мне бы очень хотелось, чтобы вы перестали при этом трахать мозг окружающим, — прямолинейно заявляет Дима, пристально глядя на него через бликующие стекла очков.   Антон настолько теряется, что не успевает в нужный момент отрицать это заявление, а потом мгновение упущено, и любая попытка будет выглядеть слишком жалко. Антон теряется еще сильнее. — Мы с Арсом не… — Сейчас-то уж точно, не то на наши мозги бы так радостно не переключились, — не дослушивая, недовольно бурчит Позов. — А кто из них кого трахает? — высовывается из дверного проема мимо идущий Матвиенко, тут же прячась обратно от летящей в выбритую голову подушки. — Никто! — зло кричит Антон, не понимая, в каком месте они с Поповым так проебались и еще сильнее раздражаясь от приглушенного стенкой «Вот и Арс не признается, тоже мне две фифы нашлись!» — Серый, пошел бы ты!  — неожиданно поддерживает Поз. — Я тут пытаюсь из стоматолога в семейного психолога переквалифицироваться, а он все лезет из всех щелей. Шаст, а ты, серьезно, поговори со своим парнем уже. Веди себя как взрослый человек, а не как Арсений. Антон пристально и долго рассматривает свои кольца и свою толстовку, а потом все-таки говорит, сдаваясь и будто оправдываясь: — У нас все равно нихера не выйдет. Я, вроде, хочу его, но знаю, что не получится. И он знает.  Поэтому не надо лезть сюда, мы сами выкарабкаться никак не можем. — Ты, может, и «хочешь» его, — терпеливо говорит Дима, намеренно избегая темы того, что они гребаные педики, — а вот он в тебя давно и по уши. И скорее потеряется в один прекрасный день  в собственных синяках под глазами, чем признается хотя бы себе. Пройди уже стадию отрицания и поговори с ним. И… Ууу, кривоногий дебил, как тебя мать такого родила! Да кто его вообще на поле выпустил?!    Антон держится еще пару дней, пьет, курит больше обычного, получает от Стаса, раздражается по поводу и без повода, а потом действительно пытается идти на контакт.  — Ааарс, — басит он, вставая в дверном проеме и разговаривая с коротко стриженным затылком замершего Попова, — ну правда, хорош уже. Давай хоть как-то поговорим. Арсений не подает никаких признаков жизни, хотя Шастун различает под рубашкой напрягшиеся мышцы спины. — Мы оба идиоты, — неловко перемявшись, продолжает Антон. — Я не должен был орать. Но ты ведешь себя несерьезно.  Попов выпрямляется, расправляя плечи и высоко задирая затылок, но стоит все еще спиной. В другое время Антон бы нашел плюс, что ему открывается отличный вид на задницу — что ж, к чему лукавить, взгляд нет-нет, но туда периодически соскальзывает — но сейчас у него подрагивают пальцы от жгучей необходимости услышать голос и увидеть глаза.  — Арс, — снова зовет Антон. — Это в новинку нам обоим. Мы знали, что просто не будет. Но я не хочу, — он сбивается, а Арсений еле заметно вздрагивает, — чтобы все так закончилось. Я хочу пробовать снова. Я дебил, может, но, — он снова затыкается, — мне тебя не хватает. Я сказал это. Ты меня слышишь вообще? Арс! Арс оборачивается очень резко, в тот самый момент, когда Шастун тянет руку, чтобы коснуться его плеча, и Антон замирает, напряженно сглатывая и увлажняя чувствительные губы. Глаза у Арсения такие голубые, как он никогда не видел, настолько голубые, что смотреть в них больно, и в них так много метаний и эмоций, что, кажется, человеческое тело неспособно выдержать. Антону кажется, что он попал в глупую подростковую мелодраму. Он снова облизывает губы и не может оторваться от глаз все еще молчащего Попова. — Поговори со мной, — тихо и очень спокойно срывается с губ, хотя внутри ощущается нихера не спокойно. Арсений опускает взгляд, с силой сжимает переносицу пальцами и немного дрожит, а потом пытается выйти из комнаты, отодвигая Шастуна. Антон вцепляется в него, и несколько секунд происходит молчаливая битва касаний и взглядов. Шастун давит преимуществом в росте и тем, что Арсений, кажется, не слишком пытается уйти; делает два шага вперед, сжимая рубашку на плечах, и притискивает безмолвно сопротивляющегося Попова к стене. — Говори со мной! — кричит он ему в лицо, срываясь, ударяя кулаком в стену рядом с ухом мужчины (тот даже не вздрагивает, только смотрит немного исподлобья)  и его потряхивает от эмоций и желания. Кулак ноет, особенно в местах, где кольца пережимают  пальцы. — Отпусти меня, Тох, — тихо и устало просит Арсений, но Антону совершенно по-дурацки кажется, что речь не только о сегодняшнем дне и данной ситуации. Красивая и сильная ладонь Попова лежит у парня на груди, мягко, ненастойчиво отталкивая; Антон зачем-то опускает на нее взгляд, снова смотрит на Арса, сжимает губы и отрицательно мычит, наклоняясь и требовательно впиваясь в губы… бывшего? — настойчивым и грубоватым поцелуем. Арсений не сопротивляется, но и не отвечает, и это бесит сильнее; Антон отпускает его рубашку и обе ладони кладет на стену, вжимаясь всем телом, даже немного притираясь, уверенно и нагло раздвигает чужие губы, прикусывает за нижнюю и проталкивает язык вперед. Арс еле слышно стонет, и его рука вздрагивает на футболке Шастуна. Парень отстраняется, пряча ликование и глядя лихорадочно, болезненно; кожа вся исходит красными пятнами, особенно выделяются щеки, а и без того полные губы распухли еще сильнее, зеленые глаза блестят, влажная ладонь с соскальзывающими кольцами растерянно касается волос Попова, проводя по растрепавшейся прическе. — Антон, оставь это, — красиво, с легкой хрипотцой, загнанно, глубоко просит Арс. — Мы поняли, что ничего не выйдет. «Не мучь меня» — звучит между строк. — Да срать я хотел, — рубит все на корню Антон. — Все выйдет. — Все закончится, у тебя будут жена и дети, — говорит Арс. Антон громко и раздраженно цокает и вздыхает.  — А может, мы останемся двумя упертыми холостяками и будем до старости наведываться друг другу в гости. А может, мы нахер свалим куда-нибудь в Амстердам, или в Америку вон, попиаримся на грустной истории о суровой жизни двух пидоров в России. А может, через несколько лет здесь не будет дурацкого антигейского закона и мы выползем из шкафа. А может, на Землю инопланетяне нападут, и всем уже будет глубоко срать, как и с кем ты предпочитаешь трахаться. Не загадывай вперед, Попов.    В его движениях и словах сквозит юношеский максимализм, и он все напирает, пока Арсений не сдается тоже. Попов, буквально рыча, глядя все еще не слишком счастливо и почти зло, как экзотический хищник в капкане, хватает дурацкую болтающуюся на худом теле футболку, стискивает ее сильными пальцами и дергает Шастуна на себя так сильно, что они сталкиваются носами, зубами и губами слишком резко, но оттого не менее упоительно.         Арсений в этот раз ведет себя иначе. Раньше он будто боялся оттолкнуть от себя Шастуна и улыбался много, нес всякую чушь, будил с утра поцелуем в губы, за который мог получить подушкой по уху (просыпаться утром Антон не любил), пытался готовить, дарил какую-то фигню, отказывался рассказывать в чем дело, если вдруг приходил в плохом настроении, и снова пытался улыбаться. Сейчас он не боится оттолкнуть Антона, а будто наоборот пытается это сделать: больше хмурится, отвечает на вопросы прямо, а иногда не отвечает вообще, ведет себя грубее и гораздо реже уступает в сексе; когда у него хорошее настроение, все еще может рассказывать свою чушь или заставить Антона проходить целый квест из разбросанных повсеместно записочек и подсказок, улыбается все еще безумно красиво, и голубые глаза ни на минуту не перестают глядеть на Антона совершенно по-особенному лучисто и ясно — но когда Арсению не хочется, играть что-то ради Антона он не станет.   Он будто говорит всем своим поведением: «Ну, посмотри, я невыносимый, когда настоящий, со мной сложно, ты не выдержишь, бросай это дело, пока мы не провалились друг в друга еще сильнее». А Антон открывает в себе кинк на злого Арсения и продолжает каждый день поражаться тому, какой невероятный у него парень — таких он точно больше не встретит. И если Арсу хочется молчать, Антон будет молчать рядом с ним, и если Арсу хочется нести бред, Антон будет кричать ему, что он придурок или дебил, но соглашаться на нелепые конкурсы и условия. А еще Арсений сильный — он может одной рукой прижать оба запястья Антона к подушке или изголовью кровати так, что нет ни желания, ни возможности вырываться, стонет низко, звучно, другой рукой сжимает бедро до боли — господигосподигосподиАрспожалуйста — можно просто Арс. Это Антона тоже заводит, ничуть не меньше невероятной прогибки Попова или того факта, что растяжка у него что надо. И Антону нужно все это — Антону нужен Арсений. Попов о чем-то смеется с выходящим из гримерки мимо замершего Шастуна Сережей, стягивая с плеч уже  влажную футболку и тут же надевая другую, мажет веселым голубым взглядом по Антону, привалившемуся к дверному косяку, и тянется за рубашкой, одновременно проводя рукой по волосам. Шастун замечает, что на шее у него немного смазалась тоналка, нанесенная гримерами, и виден оставшийся с ночи засос. — На Шокерах сегодня было жарко, да, Антош? — улыбается Арс, застегивая пуговицы. — Ты уже переоделся? Готов? Шаст?  Антон моргает, глядя чуть более осмысленно, и облизывает губы. — Арс, я, кажется, люблю тебя, — говорит, сам не понимая, как так вышло. Арс не выглядит шокированным — вообще не реагирует так, будто произошло что-то особенное. — И я тебя,  Антох,  — легко отвечает Арсений. — И даже не кажется. Он проходит к выходу, легко припечатывая губы Шастуна поцелуем, и быстро улыбается. И Антон понимает то, что и Позов, и Матвиенко поняли уже давно — «он в тебя давно и по уши» — для Арса это не «тянет», не эксперимент, не «хочется». Для Арса это «по-другому не выйдет». И тогда Антон наконец понимает, насколько они оба попали.     — Ты идешь или нет? — Да. Сейчас.