2016г.
Антон хмурится и дымит в сизый промозглый воздух, нахохлив худые плечи в накинутом сверху пуховике и беспрестанно переступая ногами в тонких кедах по холодному бетону. У них перерыв на полчаса, и Шастун не был бы собой, если бы не тратил любые секунды свободного времени на дешевые сигареты, выкуренные у черного выхода из павильона. Шоу выстрелило — Импровизация популярна, съемки продолжаются, косые взгляды отдаются чем-то холодным и липким в животе, а неловкие моменты кажутся неотъемлемым элементом общения с коллегами и друзьями. Антону двадцать четыре, и он не совсем готов ко всему этому, если честно. — Опять куришь? — раздражающе по-доброму усмехается Арсений, выходя из-за двери за спиной Шастуна и вставая плечом к плечу. Сам Попов курит очень редко — в минуты сильнейшего нервного напряжения или после хорошего секса. Ни то, ни другое явно не подходит настоящей ситуации, поэтому что он здесь забыл — вопрос риторический. — Ага, опять. Снова, — хмуро отвечает Антон и, шумно выдыхая, выпускает облако дыма, искренне надеясь, что Арсений в нем закашляется и свалит, давая Шастуну шанс побыть в необходимом одиночестве. Арсений не кашляет, только смотрит на парня с жалостью, смешанной с восхищением и осознанием того, как сильно Попов проебывается каждую секунду этого взгляда, и качает головой. — Простудишься, не весна все-таки. — А сам-то, — коротко фыркает Антон и никак не хочет поддерживать разговор. Арсений молча вздыхает и смотрит то под ноги, то в зеленые шастуновские глаза, то, украдкой, на его не по-мужски пухлые губы, красиво округляющиеся вокруг сигареты. Попов немного нервно перебирает пальцами, оправляя край футболки, проводит ладонью по слишком коротко остриженным темным волосам, переминается с ноги на ногу и зачем-то стягивает с безымянного пальца обручальное кольцо, сжимая его в кулаке перед тем, как спрятать в карман. — Тох, может, это… Выпьем после съемок? «Может, это» у него. Питерский, блять, интеллигент. Куда до него и его сложной душевной организации воронежскому быдлану Антохе? Куда тут его понять, за ходом мысли проследить и то не успеешь, как ни старайся. Вот кто знает, что этот актер вытворит в следующую секунду? Определенно не Антон. И, наверное, даже не сам Арсений. Шастун отшвыривает недокуренную сигарету на бетон и зло топчет ее подошвой, резко разворачиваясь к Арсению. — Да ты сам себя не заебал, Попов, а? — Арс приоткрывает рот, не ожидая такой вспышки гнева, потом щурится, но Антон не дает ему ответить. — Ты думаешь, я слепой или что? Все эти твои манерные ужимки, все твои туманные намеки, эти взгляды, вся эта херня? Ты лапаешь меня в Красной комнате как в последний раз, ты несешь вот эти твои «ты мне понравился сразу» и подвезти куда-то предлагаешь, и ты либо слишком хороший актер, либо слишком хреновый, тут одно из двух, и я склоняюсь ко второму, потому что твои отговорки по типу «да ты что, Антох, это же просто шутки, это наша работа» ну нихуя не работают! У тебя же какая-то там метафорическая жена в Питере, ребенок, ты не гей, как постоянно твердишь Стасу и Паше, только при мне об этом забываешь, нет? Ну что ж ты, сука, такой сложный? Ты, ты… — Антон облизывает свою дурацкую несуразную полную нижнюю губу и теряется в смятенных голубых глазах напротив. — Ты можешь сначала в себе разобраться, а потом ко мне лезть? Арс, ты просто… пиздец какой-то. Антон напрягается и не может вспомнить тех дней, когда ему было еще немного некомфортно общаться с Арсением на равных, потому что восемь лет разницы — это серьезно, когда тебе двадцать два и ты только-только привыкаешь к новому статусу, а человеку напротив тридцать и он пробовал гораздо больше. Только теперь они равны. Теперь Антону двадцать четыре и он устал от Арсения, если честно. Попов делает шаг вперед, сжимает кулак и чуть прищуривает от злости глаза. — По-хорошему тебе бы рот с мылом вымыть за все эти слова. — Не строй из себя интеллигента, окей? — раздраженно восклицает Шастун, взлохмачивает еще сильнее волосы и резко дергает вниз край собственной черной рубашки под пуховиком, на что-то внутри себя решаясь. — Знаешь что? Поцелуй меня. — Что? — совсем другим тоном и голосом спрашивает Попов. — Поцелуй. Засоси. Типа твои губы на мои губы и дальше… — Блять, Шастун, я знаю, что такое «целовать»! — злится Арсений, наверное, чтобы не показывать того, каким безоружным и ошарашенным он себя чувствует. — И кому теперь рот с мылом мыть? — не удерживается от ехидства Антон, но вмиг серьезнеет и тоже шагает вперед, буквально прижимаясь и чувствуя чужое напряженное дыхание. — Ты хочешь этого, и я не вижу другого способа заставить тебя перестать думать об этом. Я ведь прав? Тебя ведь это постоянно отвлекает? Арс отстраненно кивает. — Ну так вперед. Обещаю, бить не буду. Нам придется это сделать, потому что, ты понимаешь… Рано или поздно. Если уж так заклинило, то надо разобраться, к чему. Может, отпустит, как перестанет быть такой загадкой. Все равно никто не узнает. Один раз не… — А если не отпустит? — быстро спрашивает Арсений, неумело пряча то, как его беспокоит этот вопрос. — Тогда будем думать дальше. — Ладно, — неправдоподобно легко соглашается Попов, облизывая губы, и, по-детски закрывая глаза, тянется вверх. Когда губы соединяются, их обоих прошибает током так, будто они забыли скинуть с плеч шокеры, а Воля нашел где-то пульт и ржет. Арс начинает осторожно, на пробу касаясь сухой мягкой кожи и ведя вдоль, исследуя на ощупь трещинки и шероховатости. Его ладони притягивают Шастуна ближе за шею и затылок, заставляя склонить голову, и вот уже они прижимаются друг к другу так, будто на всей Земле им двоим не хватает места, а Антон поглаживает большими пальцами острые скулы Попова и, не выдерживая, сам нетерпеливо делает губами движение навстречу. Отвращения нет, как и ощущения неправильности, и, наверное, это должно их напугать. Арс будто срывается с цепи, вцепляясь в волосы Антона до боли и исследуя его рот своим языком, не желая оставить ни миллиметра неизученным, незнакомым, втягивает пухлую нижнюю губу, чуть прикусывает, отрывается на долю секунды, чтобы захватить воздух и снова тесно прижимается, впитывая в себя каждое мгновение желанной вседозволенности. Антон все еще горчит сигаретным дымом и недавно выпитым пивом, но, при этом, едва ощутимо пахнет сиренью и весенним рассветом. Кожу Арсения холодит металл колец, когда этот пацан пытается найти место своим пальцам, исследуя то шею, то затылок, то напряженную мужскую спину, то плечи, то даже задницу, обтянутую плотной джинсой, то снова возвращается к шее. Арс целуется как бог, и это нисколько не помогает ситуации. Они тяжело хватают ртом воздух и боятся смотреть друг другу в глаза. Антон смотрит себе под ноги и понимает, что где-то его теория дала осечку: по крайней мере, он не уверен, что сможет смотреть на Арсения прежними глазами. Арс напряженно поднимает взгляд и на мгновение теряет фокус, цепляясь за картинку еще сильнее опухших и покрасневших губ Шастуна. Где-то на задворках сознания ему хочется провести по ним пальцами, с силой оттянуть нижнюю, до боли в тех местах, где кожа откушена кусочками и где через губу пролегли тонкие глубокие трещины (потому что нехрен столько курить на морозе), исследовать на ощупь, так, чтобы Шастун не мог дышать, а только ждал дальнейших действий, прикрыв глаза и затаив дыхание. — Арс… Знаешь… Арс не знает. Он понимает только то, что теперь ему отсюда не выбраться и что сексуальных фантазий с участием Антона станет на одну больше. Арс жмурится, резко выдыхает, и, быстрым движением притягивая голову Антона буквально за уши, снова коротко целует, кусая распухшие губы и лаская их языком. Потом так же быстро и неожиданно шагает назад, смотрит в округлившиеся до размера небольших тарелок зеленые глаза и отворачивается. — Прости меня, ладно? — хрипло просит он и уходит за дверь. Антон не следует за ним, потерянно глядя в сизый промозглый воздух. Худое тело тут же сковывает возвратившийся зимний холод. Они не говорят о произошедшем. Арс смотрит все еще влюбленно, но игре его это совсем не мешает, и Антон медленно понимает, что Попов — слишком сложный, непонятный, невероятный человек, чтобы считать его пройденным этапом.2017г.
— А быстрее никак нельзя? — натянутым как струна на гитаре голосом интересуется Арсений в телефонную трубку, зажимая свободное ухо пальцами от постороннего шума. После он выслушивает лекцию от адвоката, что можно все, если он готов жить на улице, не видеть дочь и отдавать жене все, что ему платят в «этом не достаточно прекрасном для таких расходов шоу, простите за прямоту, Арсений Сергеевич», скрипит зубами, соглашается в конечном итоге со всеми требованиями и наконец-то отшвыривает от себя раздражающий аппарат, едва успев завершить звонок. Отель, выбранный Оксаной, кажется приличным, разве что душевая одна на два номера, в каждом из которых по два человека, но издержки есть всегда и перетерпеть их можно. Когда перед глазами мельтешит Шастун в одном полотенце на бедрах — чуть сложнее, но, в принципе, можно. Арсений устало рассматривает щель в паркете, привалившись пульсирующим виском к прохладной стене в коридоре. Черепную коробку распирает не то что от боли, но от ноющей тяжести, сон идет только душными урывками по часу или по два уже который день, а тут еще этот чертов адвокат, и концерт был не самым удачным в его жизни, учитывая абсолютно выматывающую фотосессию после. Арсений медленно вываливается на улицу, жадно вдыхая холодный, но недостаточно холодный для разгоряченной тяжелой головы февральский воздух, запускает пятерню в волосы и буквально физически ощущает, как синяки под глазами проступают все темнее. Пульс назойливо стучит в виски, и хочется спать. Арс падает грудью вниз прямо в мерзлый февральский снег, прижимаясь колючей щекой к белому покрову, и блаженно прикрывает глаза. Роящиеся мысли наконец-то покидают черепную коробку. Прохлада рядом с головой кажется манной небесной или даром богов — что-то в подобном роде, ровно до тех пор, когда носа достигает горький и душный запах сигарет. Арс знает, чьи это сигареты и чей это дым, и чьи это шаги у него над ухом, и нихера это знание ему сейчас не помогает. — Арс, ты совсем уже, что ли? — низко спрашивает Шастун откуда-то сверху и разве что носком ботинка в бок его не пихает. — Вставай давай, придурок. — Шаст, ангел, солнце, котенок, радость моя, отъебись, будь добр, — вполне искренне просит Арс, не поднимая головы, и до его слуха доносится тихий смешок. Антон присаживается рядом на корточки, зажимая сигарету в зубах — вот он, воронежский гопник — а потом осторожно, но настойчиво, переворачивает и тянет Арсения за плечи, чтобы тот встал. Арсений послушно перекатывается на спину и смотрит вверх, пытаясь разглядеть на низком черном небе звезды. В свете старых желтых фонарей звезд не видно. — Все, давай, Арсюх, послезавтра опять концерт, поднимайся, — невнятно ввиду сигареты во рту увещевает Шастун. — Говоришь, как моя мама, — непонятно зачем ехидничает Попов. — Ведешь себя, как мой дед, — парирует Шастун, поднимаясь на ноги и протягивая Арсу руку. — Может, папочка? — неловко шутит Арсений и тут же осекается, понимая свою ошибку с секундным запозданием, но руку принимает, хватаясь за узкую влажную ладонь в холодных кольцах. — Может и папочка, — по-доброму хмыкает Антон, с неожиданной для худых рук силой вытягивая Попова наверх. Арсений не успевает устоять и практически валится ему на грудь, так и замирая в этой неловкой позе и боязливо поднимая взгляд. Шастун тоже стоит как истукан, так и держа сигарету зажатой меж зубов. Слишком темно, чтобы что-то увидеть в глазах напротив, но обкусанные по непонятной причине губы кажутся вызывающе яркими. Дым горчит на языке и в легких, голова тяжелая, мысли в ней неповоротливые, путаются, толкаются, контроль выходит из рук вон плохо. Арс подается вперед, рвано выдыхая, но не встречает губы Антона своими, как тот на секунду ожидает, а пальцами выдергивает из расслабленного рта сигарету, подносит ее к своим губам, тонким, сухим и обветренным, и глубоко затягивается. Нервное напряжение или хороший секс, да, Арс? Определенно не второе. Легкие, не привыкшие к такой подставе, отзываются резким недовольством, и Арс заходится в сухом кашле. Антон отмирает и с видом «довыпендривался, дурачина», отбирает свою сигарету назад, делает последнюю затяжку — еще один непрямой поцелуй — и швыряет ее в снег. Арсений бы возмутился, но не до этого. — Ну что за херню ты творишь, Арс? — непривычно заботливо интересуется Шастун, придерживая его подбородок. Арсений, откашлявшись, смотрит взглядом побитой собаки, а синяки под его глазами в болезненном и блеклом свете фонарей и темноте ночи кажутся совсем черными. — Шаст, я все еще… — он не договаривает, только выдыхает через рот, смакуя неприятный вкус дыма, как лучший из десертов, и вспоминая губы Антона, которые, вот дьявол, опять так близко. Шастун тоже вздыхает и вдруг касается лбом лба Арса, губы оказываются еще ближе, и дыхание смешивается. — Чшш, — на выдохе шепчет Антон, касаясь холодной ладонью шеи и уха Попова, медленно вдыхает через нос, утыкается совсем в мужчину перед собой, и все сильнее прижимается. Они дышат воздухом друг друга долго — Арсению кажется, что вечность. Сдается опять Антон: мягко прижимается все таким же приоткрытым ртом ко рту мужчины и осторожно, не спеша, влажно целует, заставляя сердце Арсения колотиться в новом ритме. У Антона, кажется, уже есть девушка и нормальные отношения, и ему не следует целовать тридцатитрехлетних коллег с кучей проблем. Но пульс набирает обороты и поцелуй движется в ритме пульса, становясь более настойчивым, более жарким, более нетерпеливым, более глубоким. На языке горько-сладко, слюна выделяется интенсивнее. Кожу Арсения трет и колет сильно отросшая за время тура щетина Шастуна. Ощущения непривычные, но… блять, возбуждающие. Почему дурное сознание Попова находит все в этой нескладной долговязой шпале таким прекрасным и возбуждающим? Антон настойчиво толкает Арса куда-то спиной вперед, и тот соображает, что обратно в отель, только когда запинается ногами о ступеньку. — Тох… — он отрывается от желанного поцелуя. — Закрой рот, — Шастун прижимается обратно и отстраняется только для того, чтобы пройти мимо ресепшена. Он зажимает Арсения в лифте, и тот совсем не против, тот теряется в ощущениях, а потом точно так же, спиной вперед, заводит в номер и роняет прямо на застеленную односпальную кровать. Им сильно повезло, что Матвиенко после концерта умотал с какими-то бабами, а Позов сидит с Шеминовым и Оксаной внизу, в кафе. Арсений приходит в себя только тогда, когда длинные пальцы Антона неожиданно ловко расправляются с ремнем. Так не делается. Он хватает парня за запястья. — Антон, послушай… — Арс, еще одно слово, и я тебя ударю, — обещает Антон низким и хрипловатым тоном, и Арс задыхается от этих слов и этой интонации. — Хорошо, — зачем-то отвечает он, секундой позже понимая, что снова проебался. Антон резко вскидывает на покрасневшее лицо Попова недовольный тяжелый взгляд, но точно так же с секундным запозданием осознает нелепость ситуации. Он из последнего пытается сдерживать серьезное выражение на лице, но глядя на извиняющиеся смешинки в глазах Попова поддается ему. Вокруг глаз собираются веселые морщинки, выдавая Шастуна целиком и полностью, и он утыкается в плечо Арса, накрывая его всей тяжестью. — Какой же ты дурак, — совсем по-детски ругает его Антон в ткань толстовки. — Ебанный в рот, ну Арс. — Поэтому ты меня любишь? — простодушно интересуется Арсений, слишком усталый для самоконтроля и обдуманных фраз и поступков. Он осторожно поглаживает бока и спину Антона, недоверчиво улыбаясь. — Да, наверное, поэтому, — неожиданно признается Антон, поднимая голову и звуча очень глухо. — Поцелуй меня, Арс, — будто вспомнив что-то, почти просит он. — И не останавливайся, ладно? ***2018г.
— Арсений Сергеевич, вы хоть знаете, как сильно вы меня заебали? — первое, что пафосно выдает с порога Шастун, стоило Арсению открыть дверь в ответ на громкий настойчивый стук. — Пардон за выражения, — добавляет он издевательски, но немного заплетающимся языком. — Шастун, какого хера ты приперся такой пьяный? — Арсений морщится от запаха перегара и упирается в дверной косяк, чтобы Антон, не дай бог, не ввалился внутрь. Антон подается вперед и сильнее обдает его запахом водки и, не удивительно, сигарет. — Мне Ира звонила, спрашивала, как мы долетели, как дела, — без связи сообщает он. — Рад за вас, — неискренне говорит Арсений и кладет руку на грудь Антона, пытаясь отпихнуть его от порога, чтобы захлопнуть дверь. Антон — совершенно не та проблема, что нужна сейчас Арсу. — А я не рад. Она милая такая, Арс, ну ты ее видел, а я вот смотрю и мне ее совсем не надо, не так, как тебя, слышишь? Знаешь? Попов тяжело вздыхает, трет переносицу пальцами и позволяет Шастуну, покачнувшись, почти рухнуть внутрь номера. — Знаю, — коротко говорит Арс. — И ты знаешь, что я знаю. — Ты когда с женой разводился, ты что чувствовал? — Шастун нетвердо встает на ноги и хватается за стену. Арс прикрывает за ним дверь. — Ты сам помнишь, Антон. — Помню… Помню, как тебе херово было. Ты не спал нихрена и смотрел как… как. — Мне и было. — Зачем тогда разводился? — упрямо мотая тяжелой головой, спрашивает Шастун, глядя исподлобья и часто кусая губы. Арс снова жмурится, прикрывая глаза рукой. — Потому что заебался держать рот на замке в постели, заебался представлять тебя вместо нее и скрывать… Хреново скрывать, учитывая то, что она все поняла. Зачем ты пришел? — Ты любишь меня? — вот так, в лоб. — Нет, — устало, но, кажется, правдоподобно отвечает Арс, отворачиваясь от объекта постоянной головной боли. Три года прошло, а чувства все те же. Даже хуже: проросли, укрепились и застряли между ребер. — Пиздишь? — Ага. И все — что еще тут надо? Антон тут же закрывает глаза, охватывает лицо Арса своими снова холодными и влажными ладонями, лезет целоваться, неловко мажа щеки и подбородок и сталкиваясь с мужчиной носом. Попов уворачивается, насколько может, отталкивая его от себя. — Хочу, — выдыхает Антон, уже задирая на Арсе футболку. Арс, с трудом держа себя в руках, вталкивает Шастуна в душевую, врубает ледяную воду под самым сильным напором, удерживая сопротивляющегося, но неуклюжего от количества выпитого Антона за шею сзади, заставляет его сунуть голову под струю. Вода брызжется и стекает холодными ручейками под футболку Шастуна, тот фыркает, толкается, дергается, но в конце концов расслабляется. Арс его отпускает. — Отошло? Парень недовольно утвердительно мычит, мотая головой и пятерней зачесывая мокрую налипшую челку назад. — Шаст, так лучше. Если бы мы сейчас переспали… — Арс старается не смотреть, как футболка липнет к торсу Антона. — По пьяни точно не надо. Да и вообще… У тебя Ира. Ты не хочешь этого. Я хочу, а ты путаешься из-за меня. Не надо. — Я все еще хочу остаться с тобой, — тихо говорит Антон. — Разница в том, что теперь понимаю, что это неправильно. Арс молчит, не готовый к не_пьяным откровениям. Шаст выходит из душевой, но номер не покидает, бредя к окну. — Сейчас февраль, — без связи продолжает он. Попов кивает, осторожно подходя ближе. — Мы целовались первый раз в феврале. Я тогда не… не знал тебя. Думал, что знаю. Я всегда так думал, но, наверное, никогда не знал. Арс, сейчас февраль, и, я подумал… Он смотрит большими, круглыми зелеными глазами, за два года сильно повзрослевшими, и поджимает яркие и полные, всегда сводившие Арса с ума губы. — Может, пойдем покурим?