Бесполезная иммунная. Часть первая.(Перезалив. "Глава" - старые главы, "день" - новые")

Утром мы собрались очень-очень быстро. На траве большими каплями лежала роса, между деревьями бродил туман, да и вообще этот день начинался как нельзя мокро, особенно если учитывать, что Дмитрий, решив, что он невероятно способный, попробует поймать рыбу острой палкой и свалится прямо в реку, соскользнув с мокрого глинистого берега. Прекрасно. До аэропорта мы добрались даже быстрее, чем рассчитывали: всего за два с половиной часа, даже несмотря на то, что нам пришлось какое-то время прятаться за деревьями от целой группы психов, которые, шатаясь, бродили по поляне полной, срань Господня, клубники. Настоящей, мать его, клубники! У меня сердце кровью обливалось, когда я видела, как эти чмыри наступали прямо на ягоды своими огромными ножищами, как психи прости мяли их, делая пюре из земли и сладкой клубники. А-а-а-а!!! Наконец мы увидели огромную железную решетку, явно крепкую, которая прикрывала гигантских размеров деревянную дверь. Как ворота в замок в старых сказках, честное слово, только не хватает мрачной музыки. Там-там-тадам-там-тададам-там-тадам… Включаем классику: Имперский марш, он прекрасно сочетается со скрипом открывающихся врат в Ад. Но как только мы с Димой прошли через большой каменный коридор, в котором очень явственно пахло краской и цементом, как я увидела, что аэропорт совсем даже и не Ад, а очень даже и симпатичное местечко специально для любителей покопаться в запчастях. Огромная площадка, в одном углу, которой были свалены разные старые, ржавые и поношенные детали, которые годились только в металлолом, в другом углу красовалось полуразрушенное здание аэропорта, до неузнаваемости переделанное под нужды несчастных жителей этого места. Третий угол был сплошь забит машинами: выбирай — не хочу. И явно переделанные из патрульных автомобилей, и собранные чуть ли не по болтику громадные сооружения, больше похожие на самопередвигающиеся дома, и нечто типа новомодных драндулетов, сплошь усыпанные шипами и щитами от психопатов… А в четвертом углу под навесом сделали мастерскую. Сейчас там копошилась куча людей, работая сразу же над пятью машинами. Дима направился к рабочим. — Зиг хайль! — заорал кто-то, явно приветствуя нас. — Зиг, зиг, — засмеялся мой напарник, и, обращаясь сразу ко всем, спросил, — де Гвоздь? Человек, который сидел на крыше одной из машин, кажется, бывшей маршрутки, покрутил головой, разыскивая того самого Гвоздя. — Вон, в топливном отсеке. Ты сегодня как раз вовремя: мы будем отмечать очередной провал «верхних». Слыхал, нет? У них очередная лаборатория рухнула. Инфицированные с ума уже совсем сошли, — рабочий почесал себе спину гаечным ключом, — так и до нас доберутся. Все тут же принялись обсуждать, как много нужно времени, чтобы больные психи добрались до аэропорта. Дима в этом разговоре тоже участвовал, причем так оживленно, что меня начал раздирать смех. Типа: хм, а ничего, что это ты привел инфицированных к той лаборатории, нет? Нет? Ну и ладно, на нет и суда нет. — Слышь, Димон, а це хто с тобой? — спросил кто-то. Забинтованный повернулся ко мне и приобнял. — Це мой напарник, охрененно владеет арматурой и знает какие таблетки нужны в случае отравления щелочью, — в голосе Димы звучал неприкрытый сарказм. — Симпотная, — хором оценили рабочие и снова начали балаболить о том, как трудно сейчас обзавестись нормальной девушкой. А то, вот ужас, половину поубивали, другая половина ходит трупным жиром капает. На этот раз в разговор не влезая, забинтованный потянул меня к колонкам, которые стояли около уже готовых машин. — А они знают, что ты инфицированный? — спросила я, стараясь не провалиться в какую-нибудь дыру между плитами. Мне это было реально интересно, очень уж дружелюбны к моему напарнику рабочие. Дима нахмурился. — Нет. Об этом знаешь только ты и ребята с Желябова. Правда, они об этом уже и не помнят, — он вдруг кровожадно ухмыльнулся, — так что смотри. Расскажешь — я тебе голову откушу, — остановившись, псих погрозил мне пальцем, — все поняла? Об этом никто не должен знать. Я пожала плечами и снова зашагала к колонкам. — А разве это и так не будет понятно со временем? Ведь ты же… — я замялась, наверное, Диме будет больно услышать такие слова от меня. — Сойдешь с ума. Рано или поздно все узнают. — Я не хочу об этом сейчас говорить. Я сейчас с ума еще не сошел, этого достаточно, — забинтованный крепко взял меня за руку, чуть повыше локтя и, нацепив благодушную улыбку, подошел к мужчине лет сорока в грязных штанах, что-то пишущему в большой тетради на кольцах. — Гвоздь! Привет! Давно не виделись! Мужчина отвлекся от своей писанины и расплылся в счастливом оскале: — Димон! Шо ты тут делаешь, Димон? — они обменялись рукопожатиями, — небось опять за машыной пришол? — он говорил с таким северно-ярославским акцентом, что мне казалось, будто бы он пришел прямиком с Древней Руси. — Ага. За машиной. За халявной машиной, — забинтованный сделал ударение на слове «халявной», — какую посоветуешь? Я молча стояла, чувствуя, что аэропорт начинает меня бесить. Я чо, мебель? Почему меня здесь никто не замечает? Кто я? Шкаф? Табуретка? Ржавая лопата? Груда земли? Алло, я тут вообще-то! — А вам ошшшень срочно или можете обождать? Дима обернулся на меня: — Ну, до завтра точно сможем. А что? Гвоздь завел престранные объяснения о том, что «пошти хотовая машына», «ошень хрутая», «ток дэтали привезут дном, вешером уже буит хотово», «нужна обождать». Забинтованный снова посмотрел на меня, как бы спрашивая «ждем или нет?». — Что ты лупаешь на меня своими глазенками, аки Акакий на насравшую в его саду собаку? — вызывающе спросила я, — раз крутая, значит можно и подождать. На мое высказывание мужчина хыхыкнул и снова принялся разговаривать с моим напарником о том, какая же «хрутая машына». Так мы в скором времени оказались в здании аэропорта. Половина первого этажа была баром для оголодавших мужиков в самом расцвете сил, а другая — складом, для того же пропитания для тех же оголодавших мужиков. А раз Дима решил, что он как раз относится к разряду «оголодавших», то мы уселись за один из наскоро сколоченных столов, заказав чуть ли не половину меню. А что? Я тоже могу отнести себя к этому разряду! Причем в самом, что ни на есть, настоящем смысле! Ели мы очень долго, даже слишком. Фактически наше пиршество длилось весь день, а я еще и впервые в своей жизни добралась до алкоголя. Вот это было для меня удивлением. За всю жизнь я ни разу не брала в рот спиртного, меня били рукам мамы/папы/добрые друзья/хорошие мальчики, а тут прямо вот, само в руки льется. А тут еще и мой великий и ужасный храбрый воин отошел, чтобы проверить как там дела с деталями, разве ж могла я упустить такой шанс? — Давайте петь! — предложил кто-то пьяным голосом, — Вик, умеешь? Я сказала, что немного умею петь старые песни. Их очень любила моя мама, и мы всей семьей, точнее, бывшей семьей, часто горланили по ночам в походах под гитару. И одна из них запомнилась мне больше всех. Достали Джамбо — одна из разновидностей гитары, — настроили и ударило три аккорда. Я прокашлялась и начала петь, как смогу, лишь бы звуки были. — Я помню всё и всё забыл: кого искал, кого любил. Я проходил сквозь эти стены, — мне было вообще плевать как я пою, у меня было желание только тянуть буквы, давая жизнь настоящей песне, пусть и не очень хорошо спетой, — Я не хочу смотреть назад, где пламенеющий закат Себе и мне вскрывает вены. Краем глаза я заметила, что Дима вернулся. — Мимо нас, мимо нас пьяное Солнце — Оно уйдёт и больше не вернется. Ну, что же ты молчишь, не поднимая глаз? Мимо нас… Секунду постояв в полном афиге, мой напарник махнул на меня рукой и пошел куда-то наверх, туда, где были комнаты рабочих. — Мимо нас, мимо нас, люди или птицы? — Они летят, чтоб всё-таки разбиться. Убей меня потом, но только не сейчас; Сейчас… Некоторые мужики мне даже подпевали, горько завывая. Все, моя полупьяная рожа в конец обдолбалась, ни стыда, ни совести. — Я помню всё и всё забыл: каким я стал, каким я был. Так мало слов, так много пены… Я не ищу в толпе твой взгляд, а пламенеющий закат Себе и мне вскрывает вены. Дальше мы уже пели хором с тем же напившемся Гвоздем. — Мимо нас, мимо нас пьяное Солнце — Оно уйдёт и больше не вернется. Ну, что же ты молчишь, не поднимая глаз? Мимо нас. Мимо нас, мимо нас, люди или птицы? — Они летят, чтоб всё-таки разбиться. Убей меня потом, но только не сейчас; Сейчас… — Эй, хватит завывать, — сказал бармен, — Вик, сгоняй за пивом на склад. Седьмой ряд, пятая полка, возьми бутылок пять, окей? Я хмыкнула и, немного шатаясь, так как пить я еще не научилась, все-таки пошла к двери около деревянной барной стойки, сделанной, как и все здесь, очень быстро и из подручных материалов. На складе было темно и холодно, прямо как в том обувном магазине. Хорошо, что тут хоть сложно встретить психованного инфицированного. Интересно, а больных можно назвать зомби? Ну так, чисто теоретически, зомби — это либо оживший труп, либо человек без воли, зомбированный, ничего не соображающий и выполняющий приказы, а без приказов тупо слоняющийся по улицам. Под второе определение как раз подходит, раз Дима сказал, что инфицированные не понимают, что делают. — Опана. Кто это тут? — раздался противный мужской голос, перекрываем противным угодливым хихиканьем. Я неловко повернулась и сбила несколько пластиковых бутылок с полки. В темноте было сложно различить кто там стоит, но было не меньше четырех фигур, довольно больших по своей форме, но навряд ли больших по своему содержанию. — Девчушка, это ты с Димоном пришла? — спросила меня одна из них. Я пожала плечами и кивнула. — Эй, Макс, может не надо? — усомнился кто-то в чем-то. — Димон ясным умом не отличается, зато память у него хорошая… Узнает — прибьет. — Да ну тебя, — кто-то взмахнул рукой. Раздался глухой удар. — Уверен, этот ненормальный поделится с нами своим счастьем… Да, Виктория? Или как там тебя? — О чем вы? — не понимая, что происходит прошептала я. Алкоголь задурманил мне мозги и я ничего не соображала. Четверка захохотала и подошли ближе ко мне. Вот тут мне, блять, стало страшно. В последнее время меня слишком часто трогали без моего разрешения и вообще делали со мной что хотели, и это только один человек, а тут прямо передо мной стояли четверо мужиков, криво ухмыляющихся и явно смотрящих на меня неоднозначными взглядами. И у меня нет с собой арматуры! — Э-э-э, народ, мне нужно идти… Меня бармен позвал… Мне пора… — я начала медленно двигаться к выходу, стараясь резко не двигаться. Мужчины, если хотят девушку, порой как бешеные собаки. — Х-ха, — меня схватили за кисть, — постой, малышка, поиграй с нами. О, Господи! Начало большей половины групповых порнух начинается именно так! Спасите меня, Галина Николаевна! Помогите пожалуйста-а-а! Меня потянули куда-то на пол. Я попробовала отбиваться, но ничего не получалось — меня держали и за ноги, и за руки. Недоумение сменилось страхом, страх — отчаянием. Ебаный в рот, не трогайте меня! Нечего меня лапать своими грязными ручищами! Галина Николаевна, я буду век вам верна и никогда не сбегу! Я заорала что есть дури, зовя Диму, но мне что-то запихнули в рот, и мне оставалось только мычать на высокой ноте. Глаза наполнились слезами. Забинтованный хотя бы меня в обмороке брал, я даже ничего не чувствовала! Так хотя бы моей психике было не так больно! В темноте меня жали, как только можно, одновременно в нетерпении раздевая. Раз уж вы люди, то вместе с языком научитесь и свои гениталии контролировать! Фигуры снова заржали, и приподняли меня, явно собираясь совершить один из страшных грехов. Я принялась пинаться — в очередной раз становится жертвой мне не хотелось. Но мои «хотелки» никто не спрашивал, и на попытки вырваться отвечали лишь гоготом и шлепками по пятой точке. — ДИМА! — заорала я, наконец выплюнув непонятную тряпку, — ДИМА МАТЬ ТВОЮ! — Засуньте ей кляп обратно, — хохотнул один из мужиков и поднял мои бедра еще выше, явственно готовясь к проникновению. — ДИМА! Я ТЕБЕ ЕБЛО РАЗОБЬЮ ЕСЛИ ТЫ НЕ СПАСЕШЬ МЕНЯ! Все снова захохотали и заткнули мне рот. Послышался скрип железной двери, меня уронили на пол, и я снова ебнулась головой. Я клянусь, что рано или поздно такими темпами мне просто пробьют череп. Прикольно на самом деле, хоть меня трогать не будут. Не понимаю, почему до людей не доходит такая простая вещь: домогаться нельзя никого. Ни мужчин, ни женщин, ни детей, ни стариков, ни кошек, ни собак, даже, сука, трупов нельзя! Что здесь непонятного?! Это что, какая-то сверхсекретная информация Пентагона? Мне похую, что у мужиков «недотрах», я, блять, живой человек! У меня есть чувства! И права! Очнулась я в комнате с дичайшей головной болью и дико горящей задницей. Кто-то заботливо укрыл меня одеялом. Хотя догадываться о личности сего добродетель не приходилось: вот он, Дима, сидит рядом. — Доброе утро, крысеныш, — хихикнул мой напарник, — на тебя мужики вешаются просто гроздьями. Чур одна из виноградин — это я. Я поднялась и села. Одежды на мне не было, оптимизма в меня это не вселило. — Какого черта?.. — А, точняк, — забинтованный подал мне железную чашку, — от головной боли. Напиваться так не надо было. А одежду пришлось стирать, она очень сильно запачкалась в пыли склада… Кстати, если что, то те чуваки уже, хм, получили свое. — Не поняла, — я нахмурилась и разом выхлебала всю воду. Она имела сладкий привкус. Проследив, чтобы я выпила все до дна, напарник плотоядно ухмыльнулся. Слишком плотоядно. У меня от этого оскала даже мороз по коже пошел. — Хм, ну, — с задумчивой издевкой протянул Дима, — ты же мой напарник… — он подвинулся поближе ко мне, причем так близко, что я даже отражалась в суженых зрачках психа. — Мой напарник, слышишь? — говорить забинтованный стал совсем тихо, почти шепотом. — Мой напарник. А я очень не люблю, когда без спросу трогают мое. — Не надо так говорить, словно я твоя вещь, — я отодвинулась, но Дима снова придвинулся ближе, аккуратно укладывая меня обратно в кровать, и со страшной улыбкой становясь надо мной на четвереньки. — Не вещь, но моя. Так что мне пришлось как следует поработать битой, чтобы объяснить, что брать чужое нехорошо, — псих смотрел на меня такими глазами, что мне стало еще страшнее, чем в темном складе. — Б-битой? — переспросила я с ужасом. — Битой, битой. Мне пришла в голову твоя угроза лишить меня детородного органа, я взял её за основу, и кое-что добавил от себя, — он хихикнул, но так мерзко, что внутри у меня все перевернулось. — С-серьезно?! — Ага, — Дима наклонился еще ближе к моему лицу, — разве я могу своего крысеныша дать в обиду? Но один чувак мне как-то совсем не понравился… У него были совсем нездоровые фантазии, хорошо, что я еще успел… Как раз новую Сайгу испытал. Я прямо весь свой потенциал садиста на нем показал. И выжигал спичками, и резал, даже молоток нашел. Столько интересного мне в голову пришло, не поверишь. Мне понравилось, — забинтованный коснулся губами моей щеки. — Очень понравилось. Правда, все так и остались живы, но очень громко кричали, — аккуратно притронувшись края полуоткрытых губ (я была в шоке от такого заявления и от удивления рот закрыть не могла), Дима помедлил. Кажется, вспомнил об «интимном плане». — Ну да ладно. Крысеныш, а, крысеныш, почему у тебя слезы на глазах? Тебе что, страшно? — псих приподнялся. Я замотала головой. Еще чего. Чтобы я и боялась своего же напарника… Наглая ложь с моей стороны. БЛЯТЬ ЧТО ОН СЕЙЧАС ТОЛЬКО ГОВОРИЛ?! Дима — вот только что, только что ртом своим сказал, что выжигал спичками на том чуваке! Блять! Блять, блять! Связалась со психом, теперь буду жить в страхе, как жучок боится зиму! Господи! Господи, Господи! Я все понимаю, защита там, любовь и голуби, но ТВОЮ МАТЬ, СЕЙЧАС МНЕ РЕАЛЬНО СТРАШНО! — Крысеныш, ты чего? — ухмыльнулся забинтованный. — Не надо меня так больше называть, — я поднялась и завернулась в одеяло. — Не делай так больше. Даже если мне что-то и угрожало, это не значит, что нужно мучить других людей. В горле у меня стоял большой ком, который мешал мне дышать. Я никогда не воспринимала своего напарника за реальную угрозу… Даже несмотря на два изнасилования и легенды, ходившие по Перми. Но сейчас, после его рассказов, мне стало реально отвратно находиться рядом с Димой. — Даже если тебя будут мучить? — огорчился псих. — Крысик, ты глупая. Я же защищал… — Сам ты глупый. Больше, — я сделала паузу, чтобы перехватить воздух, которого у меня совсем не хватало, — так не делай. Никогда. Никогда-никогда. Вообще… Никогда. Ладно? Ты становишься похожим на больного, Дим. У тебя в голове нездоровые фантазии. Нужно торопиться, чтобы поскорее поехать в Лесной. Забинтованный секунду смотрел на меня затуманенным взглядом. Вдруг у него в глазах промелькнул страх. Дима быстро поднялся с кровати и скрылся за одной из двух деревянных дверей, доставая что-то из кармана штанов. Мать твою за ногу.