Бесполезная иммунная. Часть первая.(Перезалив. "Глава" - старые главы, "день" - новые")

Вышел Дима минут через двадцать, очень увлеченно завязывая бинты на локте одной рукой, потому что в другой он держал шприц и непонятную стекляшку вроде ампулы. Кинув мусор в пластиковое ведро около двери, забинтованный улегся на кровать, забрав у меня одеяло. Так мой напарник завернулся в него и сделал вид, что с этого дня является гусеничкой, и заснул. А я уже настолько привыкла к Диминому невообразимому поведению, что даже не удивилась. И все-таки меня не могли не заинтересовать шприц и ампула, так что я со свойственным мне любопытством, который губил меня не раз, принялась шариться в ведре. Шприц оказался обычным, медицинским, а на стекляшке был виден клей и ошметки отодранной бумажки, скорее всего, с надписью. Поэтому я тут же пошла в ту комнату, откуда пришел мой напарник. Оказалось, что это (ОБОЖЕМОЙ) ванная. Я так давно нормально не мылась, что чуть в обморок не упала. Вот они, приоритеты во время апокалипсиса: непонятный флакон или душ? Конечно душ! Хотя вообще душем это сложно назвать. Обычный резиновый шланг с насадкой, по которому течет едва теплая вода, да на полу, около решетки смыва, лежит на специальной подставочке хозяйственное мыло. Но Господи! Для настоящего времени это просто нечто! Даже такой душ сейчас найти сложно, ибо все моются в щелочно-светящейся реке, где я мыться не осмелилась. А тут вот прямо перед глазами настоящее чудо! Так что я решила отложить поиски непонятной бумажки и, скинув с себя футболку на три, а то и четыре размера больше — забота доброго психопата, — я встала под прохладную струю. Мыло меня воистину порадовало, потому что даже в лаборатории его не было, все просто поливались водой. И как только вши не разорили нашу цивилизацию? Поплескавшись не менее получаса и промыв все что можно, и как только можно (про трупы я у Димы, так и не спросила ведь), я все-таки вылезла и принялась искать эту бумажку. Но её не было! Только в решетке можно было разглядеть что-то, но достать никак не вышло. Так что я решилась на нечто действительно отчаянное: пошариться по карманам спящего и посмотреть есть ли у него еще ампулы. Черт, я за эти пять минут, пока я искала новую стекляшку, меня чуть раз семь не хватил удар, потому что мой напарник то и дело знатно стонал, и дрыгался. Но все-таки у меня получилось, и я осторожно, из верхнего кармашка, выудила ампулу с надписью: «ЛСД+Экстази». Это меня просто шокировало. Какого черта у Димы в карманах делают наркотики? Что он, не только первый псих на деревне, но еще и наркобарон? Дожили. Я минут с пять рассматривала баночку, пока меня больно не щипнули за шею. — Алло, крысеныш, — возмущенно сказал забинтованный, — ты не обнаглела? Ты чего шаришься где не просят? Я сделала расстроенное лицо, типа я ни причём и вообще все вокруг виноваты, а я нет. — Я просто посмотреть хотела… — для пущей убедительности, что я ни в чем не виновата, я насупилась. — Честно. — Да ну? — наигранно удивился Дима. — Уверена? Я закивала головой, всем своим видом показывая, что уж кто-кто, а я точно уверена. — Ну ладно. Значит, прибью тебя в следующий раз, — забинтованный улыбнулся и отобрал ампулу, засунув обратно в штаны. «Как благородно с вашей стороны, офицер! Но лучше убейте меня прямо сейчас, ибо я с вами просто не выживу, психопат вы ненормальный!» — подумала я, наблюдая за действиями напарника. И все же мне стало жуть как интересно, зачем Диме ЛСД. И, похоже, псих это ясно видел. — Если ты согласишься поспать со мной в одной кровати, я тебе расскажу, зачем мне нужна эта штука, — забинтованный указал на мусорное ведро. Я уже начала возмущаться, типа, а какого это хрена тут происходит, я же не разменная баба, как Дима засмеялся и добавил, что «просто поспать, без всего остального». Чисто теоретически, если «просто», то почему бы и нет? Подвох я, конечно, чувствовала, но любопытство было сильнее. — Окей. Без домогательств, — предупредила я, смотря на своего напарника грозно. — Без домогательств, — повторил псих, радостно улыбаясь. — А теперь скажи мне, что ты знаешь о такой болезни как депрессия? Я нахмурилась. Я очень много всего знала, потому что, когда мне было лет пятнадцать, чуть не покончила жизнь самоубийством из-за неё. Из-за депрессии. Только, падая с десятого этажа, я все-таки умудрилась выжить. С тех пор я не расту, потому что мне полностью поменяли позвоночник и частично ребра, а еще мне снятся сны о каком-то черном месте, где прямо перед глазами то и дело вспыхивает что-то белое и на уши давит тишина, заставляя себя чувствовать почти глухой. — Депрессия обычно возникает из-за отсутствия такого гормона как серотонин, — сказал Дима, — и норадреналин. В нашем случае вирус, появившийся из-за взрыва в Лесном, блокирует абсолютно весь серотонин, что, конечно, приводит к депрессии. Затем наступает помешательство и все, далее люди ходят как психопаты и делают вид, что они очень-очень хорошие ребята с арматурами. Вот эта ампула, — забинтованный снова достал ЛСД, — содержит в себе наркотические вещества, которые, в свою очередь, сами по себе содержат серотонин. Если принять одну такую стекляшку, то можно на месяц забыть о прогрессировании болезни, если ты заражен. Фактически, болезнь в тебе живет, но зла не причиняет, пока не истечет месяц. А после нужно снова вколоть препарат. Потом снова и снова, пока не закончится. — И сколько у тебя таких ампул? — пораженно спросила я. Объяснение моего напарника повергло меня в шок, потому что я никогда ничего не слышала о том, что можно останавливать болезнь. — На год хватит, — Дима нахмурился и тяжело вздохнул, — везет тебе. Иммунная. Я села рядом с забинтованным на кровать. Мне его стало невыносимо жалко. Так или иначе, а ему всегда хотелось жить, не то, что мне. Да и так ли мне нужна моя жизнь? Я поймала себя на мысли, что была бы совсем не против отдать свой иммунитет кому-нибудь умному и сильному, кто мог бы спасти наш жалкий мир. — Иммунитет может пропасть, — я сказала тихо, едва слышно, лишь бы не молчать, — я слышала. В Воронеже так куча бывших иммунных заразились, когда разрушили эвакуационный пункт и лабораторию. Забинтованный хмыкнул и протянул мне ампулу: — Тогда это может тебе пригодиться. Я замотала головой, сказав, что лекарство мне не нужно, но напарник, решивший, что он тут самый главный, с силой впихнул стекляшку мне в ладонь. — Не ной. Возьми и спрячь, может, понадобиться, — Дима зевнул. — Кстати, как тебе душ? — Такое себе. Сойдет для зомби-апокалипсиса. Забинтованный хмыкнул и поднялся. — Тогда и я приму. Кстати, там твоя одежда лежит, — он указал на обшарпанный табурет, видевший, наверное, даже пришествие Иисуса и ушел плескаться в водичке и намывать себя все тем же хозяйственным мылом. «Интересно, он специально после меня пошел? Типа фетиш на мыло, которым я пользовалась? Это же насколько отбитым нужно быть! Хотя, конечно, может я сильно придираюсь и придумываю какую-то ерунду, но с этим полудурком может быть все, что угодно. И вообще он сам по себе странный. Даже слишком» — подумала я, провожая напарника взглядом. Флакон с наркотиками нагрелся в моих руках. Если так подумать, то сейчас я держу яд, убивший кучу народу. И из-за него сейчас люди готовы драться не на жизнь, а на смерть, ради одного месяца жизни. Ради одного жалкого месяца, в котором может произойти все что угодно. «Интересно, почему все-таки пропадает иммунитет? — подумала я, рассматривая ампулу. Ведь должно же быть хоть какое-то объяснение тому, что произошло в Воронеже. Да и наверняка не только в Воронеже. Интересно, много ли сейчас мест, где можно спокойно жить? Наверное, кто-нибудь где-нибудь да сделал роботизированный город, в котором каждый — это винтик большого механизма, и каждый знает, что, где и во сколько он выполняет. Интересно было бы побывать в таком месте. Я тяжело поднялась с кровати и подошла к табурету, напялила на себя нижнее белье (сука, я убью Диму, уверена, что снял с меня это все он) и джинсы, решив остаться в той же футболке. Я её уже нагрела, а надевать холодную кофту мне ну очень сильно не хочется. Главное, чтобы эта сволочь не приставала ко мне, пока я сплю. Зато я узнала об ЛСД, только вот откуда у него такое лекарство? Не думаю, что его сейчас так легко достать, разве что в Швейцарии или Мексике. Да вот только как этот наркотик попал в Россию, еще в руки к Диме? Ну и ну. Минут пятнадцать я валялась на кровати, рассматривая пробирку со странной жидкостью и пыталась более или менее здраво подумать об этом «недолекарстве». И вот что вышло из моих рассуждений: мой напарник принимает не чистый наркотик. ЛСД редко принимают внутривенно, обычно ведь этой жидкостью пропитывают маленькие квадратики со смешными рожицами, и таким образом их, собственно, глотают. Есть ЛСД в таблетках, моя старая подруга, неиммунная, с которой я рассталась на эвакуационном пункте, принимала такие. В жидком состоянии, особенно в таких количествах, этот наркотик редко найдешь. Тем более, что здесь написано «+ Экстази». Значит, здесь ЛСД вперемешку с еще одним галлюциногенном. А затем вышел Дима. Выкинув старые бинты, он подошел к кровати и буквально валился на неё, придавив мне волосы. — Изверг! — вскрикнула я, стараясь выдернуть мою шевелюру, но моего напарника это позабавило, и он навалился на неё еще сильнее, попутно наматывая пряди на ладонь. — Нифига себе они у тебя длинные! — заметил Дима, пока я страдала от боли. — Не мешают? Может, подстрижешь? Я взвыла и снова попыталась выдернуть мои волосы из цепких лап психопата-наркомана: — Еще чего! Они мне дороги как память наших предков! — Дима неожиданно отпустил, и я упала носом в подушку, где и осталась, пробурчав, что, вообще-то, если я их состригу, то они будут сильно виться. — Правда что ли? — удивился напарник. — Честно? Правда-правда будут виться? И ты будешь с кудряшками? — он спросил это так по-детски счастливо, что я оторвалась от подушки и посмотрела на его лицо. Дима выглядел очень радостным, словно бы он был маленьким дитем, которого везут в Диснейленд. Хотя наверняка сейчас этот парк развлечений все уже разнесли. — Ну да. От длины волосы тяжелеют и выпрямляются. В глазах моего напарника заблестели хитрые огонечки. — Если ты кое-что сделаешь ради меня, — лукаво сказал Дима, — я расскажу тебе откуда у меня эти лекарства, — он подмигнул. Я хмыкнула. Ясно чувствуется подвох, даже сомневаться не приходится. — Ну и что же я должна сделать? — спросила я, прищурив глаза. — Подстричься коротко, — Напарник хихикнул и рукой указал на место чуть ниже уха, — Мне не нравятся твои длинные волосы. Они часто запутываются и лезут тебе глаза, а ещё они не подходят к твоим милым веснушкам. Я скривилась. Веснушки — это моё больное место. Но напарник явно обрадовался: — Это мило. Кудряшки — это мило. Мои щёки тут же запылали. Перед катастрофой, еще весной, было модно иметь длинные прямые волосы. Это считалось красивым, верх моды, а если они еще и ламинированные… На девушек с волнистыми волосами смотрели с некоторой жалостью, будто бы они какие-то там отсталые, раз не следят за модой. Любовь к своему телу, называемая боди позитивом, мода на который пошла в десятых годах, уже никому не нужна. Девушки должны быть одинаково красивыми, чтобы никому не было обидно. — Если твоя история меня восхитит, я это сделаю, — пробормотала я. Не то чтобы я сильно была удивлена словами забинтованного, он же всегда странноватый, но мне было приятно. — Договорились, — Дима сел в позу лягушки, — когда я отлежал первые две недели после заражения и наконец-таки встал, мне нужно было в срочном порядке собирать банду, чтобы меня не заграбастали в эвакуационный пункт. Так я и свелся с Гвоздем, смог поладить поставки инструментов из Екатеринбурга. Потом, когда совсем плохо с головой стало, — он ударил себя пару раз пальцем по лбу, — я ушёл. Из остатков, еще не сбрендивших инфицированных собрал команду, захватил Желябовскую, там и обосновался. А потом мне Гвоздь привёз врача-генетика, он не знал, что с ним делать, — псих пожал плечами. — Ну я его и приютил ненадолго. Врачи этот с остатками веществ опыты проводил, реактивы всякие смешивал, и вывел, что ЛСД и экстази имеют в своём составе серотонин. Он даже смог отделить его от других веществ, правда, частично, но зато фактически сделал лекарство. Этот чувак сделал довольно много ампул, но их почти все поразбивали ребята, — Дима расстроено вздохнул, — а потом его сожрали. Я сделала глаза по пять рублей. — В смысле сожрали?.. — В прямом, — Дима засмеялся. — Несколько ребят его сожрали. Я тогда еще поставки еды не наладил, у нас тогда был голод, а кушать хотелось, он все равно был уже бесполезен. И моя история тебя восхитила, я вижу. Ножницы в ванной. Тяжело вздохнув, я поднялась и пошла в указанное место. Ножницы и вправду были, большие, кухонные, но этого мне было достаточно. Минут десять, и я закончила. Волосы тут же начали завиваться, делая меня чем-то похожей на овечку. Расстроившись от такого сравнения, я собрала остатки бывший шикарной шевелюры и вышла в комнату, вытянув волосы в мусорку. — Крысеныш, — засмеялся напарник. — Тебе очень идет. Я нахмурилась. Напарник, как мне сначала показалось, измывался надо мной, но потом до меня вдруг дошло, что он совершенно серьезен! Ему и вправду нравится! Это ещё больше вогнало меня в краску. Нет, конечно, я подстриглась не потому что проспорила, а потому что волосы мне действительно мешали, да. Ни за что на свете я бы не стала ради какого-то психа обрезать себе шевелюру. Конечно. — Твоя внешность — лучший подарок на мой день рождения, — Дима улыбнулся ещё шире. До меня даже не сразу дошло, о чем он говорит. Ха, какие праздники во время апокалипсиса, вы что? Про них вспоминать сейчас полнейшая глупость. — Что твой? — переспросила я. — День рождения. Что, забыла, что такие бывают? Это день, когда человек появляется на свет, и обычно его празднуют с тортом и свечками, но не в нашем случае, — псих хихикнул, но как-то грустно, — вот так вот. Я замялась. В целом, мяться мне нечего, мы знакомы всего лишь несколько дней и Дима мне мало что рассказывал о своей жизни, но, как и все приличные люди, я почувствовала себя неудобно. — Оу, — я снова покраснела, — тогда… С днём рождения. Напарник усмехнулся и поманил меня пальцем, явно от меня что-то хотя. — А ты можешь сделать мне ещё один подарок? — спросил он так вкрадчиво, что я едва сдержала желание скривиться. Вот могу поспорить, что это будет что-то отвратное, возможно пошлое, возможно это будет связано с моим физическим и/или астральным телом. — Какой? — я скорчила тухлую мину. Не удержалась. — Расскажи, как ты стала иммунной. Почему ты впала в депрессию? Что произошло? Секунды две я молча смотрела на Диму. Ему, похоже, было и вправду очень интересно: псих смотрел на меня во все глаза, ожидая ответа. Но вспоминать об этом эпизоде моей жизни… Нет, спасибо. Я не могу рассказать. — Сорян, именинник, сегодня без жутких рассказов, — умудрившись пролезть мимо напарника и не задеть его, я улеглась на подушку и завернулась в одеяло. Точно не сегодня. — Тогда давай по-другому, — отставать от меня Дима явно не хотел, — давай я тебе расскажу откуда у меня шрамы, а ты мне взамен кое-что сделаешь. Я показала из-под одеяла сложную комбинацию знаков. — Ну же! Почему ты не хочешь? — расстроенно спросил Дима, я вот тебе все готов рассказать, а ты не хочешь! Еще и мои желания не хочешь исполнять, — обидевшись, мой напарник надулся. Ути-пути. Какие мы нежные, какие мы маленькие! Но мое любопытство (уже пора внести его в список смертных грехов) снова вспыхнуло во мне ярким огнем. Откуда у него такие страшные шрамы? — Ну ладно, ладно, — лениво протянула я, — что ты там хотел, чтобы я сделала? Псих приложил палец к губам: — Не скажу. Только могу пообещать, что изнасилования не будет. Честно. — Дима сделал правдиво-серьезное лицо, всем своим видом показывая, что сейчас он яро исполняет заповедь «не лги». Ну, да-а-а, конечно. Не почувствует гадостный подвох в словах этого наркомана только самый-самый недалекий, а я к таким не отношусь. Тем более что меня и так заставили спать в одной кровати с маньяком-насильником, а тут еще и что-то подозрительное в виде «Изнасилования не будет. Честно». Но любопытство еще в грехи еще не определили, так что можно попытаться. Все равно терять больше нечего, меня уже два раза без моего разрешения поимели и один почти поимели. Правда, По словам того же Димы лишились иметельного органа, но это уже не суть важно. — Окей, — я тяжело вздохнула и села, облокачиваясь на подушку. Ну, а что? Раз сказал, то не будет, а в том случае, ели он солгал, то можно уже его лишить иметельного органа, зря что ли я училась с арматурой справляться? Это, между прочим, довольно тяжелое оружие для моих бедных, несчастных, слабеньких ручек, до катастрофы держащих только мышку и ручку. Дима тут же заулыбался: — Вот, значит, лечился я в психбольнице… — Лечился, да не долечился, — перепила я напарника. Не удержалась. — Почти, — псих хмыкнул, — на самом деле я почти выздоровел. От шизофрении, — добавил Дима, ловя мой вопросительный взгляд, — ну и однажды у нас в больнице произошла утечка газа, все взорвалось к чертям. А я тогда на процедурах был, как сейчас помню. А строение-то каменное, Россия же не Европа, еще до нормальных строений не дошла, вот меня и завалило. Хоть жив остался, уже хорошо. Только от долгого пожара камни очень сильно нагрелись, вот ожоги и остались. Мне, конечно, кучу протезов понаставили, но в целом сгодиться, — напарник задумчиво почесал большой шрам на плече. Я сдвинула брови. В каком-то смысле мне этого психопата даже жалко, во-первых, попасть в такой пожар, а во-вторых не иметь иммунитета, чтобы спастись в этом апокалипсисе. И как только ему хватило силы духа, когда он впервые увидел свое тело после взрыва, не впасть в депрессию? Просто как? Дима же, казалось, был совершенно не грустен, а даже наоборот, он пакостливо улыбался. — А теперь закрой свои чудесные глазки и подари мне самый прекрасный подарок на мой последний день рождения в этой жизни, — напарник подсел поближе ко мне, почти дыша в ухо. — Нет, спасибо, — я отодвинулась, — думаю, что закрывать «глазки» я не буду, тем более, этот день рождения может быть и совсем не последним, — еще плотнее завернувшись в одеяло, я легла, рассматривая небольшие огоньки света от фонарей в окне. Ничего я делать не буду, а то уж слишком нагло. В комнате воцарилась тишина. Такая гнетущая и материальная, что, казалось, её можно потрогать даже руками. Как будто бы мы оказались в большом таком черном облаке, между частицами которого проскальзывают маленькие молнии напряжения. Наверное, я чересчур жестко с Димой. А вдруг и вправду последний? Неожиданно напарник навалился на меня сверху, припечатывая к кровати всем своим весом. Ребра жутко сдавило, я не могла даже вдохнуть. Попытавшись как-то вытащить из-под одеяла руки, я сделала только хуже: кисти перехватили ловкие лапища Димы, и он буквально сел на меня верхом. Спасибо, мы так недоговаривались! Галина Николаевна, меня снова насилуют! Помогите, пожалуйста! Я вскрикнула, когда псих слишком сильно сжал коленями бедра, Дима тут же прижался к моей груди, больно кусая за плечо. На этот раз я обматерила его всем своим богатым словарным запасом, который набрала еще в школе, но не успела закончить свою бурную речь, как напарник прильнул к моим губам, явно желая заткнуть мой словесный понос. Мне тут же стало дико жарко, дышать было тяжело, словно бы я вдруг оказалась в духоте Ада. Закрыв мне рот горячей ладонью, псих, тяжело дыша, присосался к моей шее. Я тут же требовательно замычала и забилась в сильных руках Димы. Не сметь ставить мне засосы! Не сметь! Но этот придурок снова укусил меня, да так сильно, что по плечу тягучей щекотливой струйкой потекла кровь. Не трогай меня, пидорас поганый! Я приличная дама! Хоть ударь меня по голове чем-нибудь, чтобы я не чувствовала себя так отвратно! Но псих вовсе не лез никуда ниже, все так же присосавшись, как пиявка, к шее. — Придурок! — хрипло воскликнула я, когда через минуту немой борьбы меня все-таки отпустили, и я шандарахнула со всего размаху напарника по щеке, да так сильно, что, после звучного шлепка, отпечаталась вся ладонь. Все пять пальцев. Дима, к моему удивлению, улыбался. Широко, открыто и счастливо. Весь красный и запыхавшийся, с блестящими от восторга глазами. — Ты мне нафига засос на пол шеи поставил, придурок?! — я чуть не плакала, вытирая оставшуюся слюну с плеча. — Мужики просто обзавидуются, — просто ответил психопат, словно он вообще каждый день ставит девушкам засосы на самом видном месте. — Сволота! — со слезами на глазах я вскочила с кровати и, едва успев сделать пару быстрых шагов к ванной, как Дима перехватил меня и за руку притянул к себе, повалив на одеяло и зарывшись носом в теперь уже изрядно укороченные волосы. — Баю-бай, крысеныш, пора спать, — прошептал мне на ухо напарник. — Извини за это, но мне очень хотелось. Чудесный подарок. Спасибо. Я молча ебнула владельца Желябовской улицы коленкой между ног, прямо по стояку. Дима издал болезненный стон и, поморщившись, сказал: — Заслужил. Ну и ладно. Ну и пожалуйста. Хотя бы признался. Это даже можно назвать милым, наверное. Но все равно этот придурок меня бесит. Бесит, бесит! Почему он обращается со мной как с вещью?! Я что, кукла резиновая из всем известного магазина? Редкая вещица, находка для коллекционера? Как же бесит! Но как нежно этот придурок обнимает меня… Ненавижу себя. Можно ли влюбиться в человека, который так обращается с тобой? Хотя меня плетью не бьют, еды не лишают, чисто теоретически даже все нормально. — Ты мне противен, — проворчала я тихо. — Но почему-то ты все равно лежишь со мной в одной кровати, — ответил Дима веселым голосом и лег на подушку, прижав меня к себе. Как же я его ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! Чтоб его от этой рыбы флуоресцентной поносило двести лет! Полыхая от праведного гнева, я все равно заснула. Снилось мне солнце, большое, ярко-желтое. Пьяное. Оно опускалось за черным лесом куда-то вниз, за горизонт, давая в другой части света новый день. А вот мой напарник еще долго не спал, улыбаясь в темноте и вдыхая хозяйственно мыльный запах моих волос. Сегодня сбылось несколько его желаний, исполнения которых Дима очень, очень долго ждал: он рассказал все свои тайны, он защитил девушку от нападения и, предварительно поставив метку, как звери метят свои половинки, заснул, обнимая свою любовь. Ебануться, да и только. С этим придурком даже иммунитет не поможет.