Бесполезная иммунная. Часть первая.(Перезалив. "Глава" - старые главы, "день" - новые")

После довольно-таки продолжительной поездки, или же для меня она была продолжительной из-за присутствия этого забинтованного идиота, который постоянно страдал какой-нибудь фигней, с краю дороги, на развилке, я увидела большой-пребольшой красно-синий знак, сообщающий, что Мусмен находится в десяти километрах от нас. Знак был явно сделан на скорую руку, причем на руку, которая точно растет из жопы, очень уж покоцаным выглядело объявление. Дима лишь взглядом скользнул по вывеске и еще сильнее надавил на газ, выглядя при этом очень напряженным. Мой напарник постоянно сверялся с картой и часами, раз в полчаса он обязательно останавливал машину, выходил из неё и осматривал дорогу, прихватив с собой Вика. Пес, возмущенно лая, совсем не собирался никуда идти с забинтованным, но ему все-таки приходилось, как сказал Дима, «оплачивать колбасу». Ближе к Лесному дороги просто не было. Точнее, то, что раньше было дорогой, теперь было неким кругом ада, который нужно было пройти. Это такой специальный круг для тех, кто очень сильно любит свои белые кроссовки адидас и сдувает с них каждую пылинку. Ближе к городу деревья редели, травы почти не было, так же как и как-нибудь признаков разумной или неразумной жизни. В какой-то момент автомобиль начал скатываться по склону, что значило то, что мы находимся уже в зоне поражения взрыва. — Есть такое подозрение, — сказал вдруг Дима, осматривая дорогу, — как так вышло, что уран взорвался, а радиации нет? Была бы радиация, у меня бы датчик заверещал, а она тут чуть выше нормы, всего 0,6. — Уран был необогащенным, это в газете было написано, а еще вроде военные сюда приходили, нет? Не знаю, что они тут делали, но, может, они как-то снизили уровень облучения? — выдвинула я свой вариант происходящего, перевязывая себе руки и икры, которые я как следует исцарапала в лесу. Ранки от гвоздей, благодаря мази, которую забинтованный всегда таскает с собой, уже затянулись и даже начали потихоньку заживать. Ничего не болело, это тоже радовало, только меня постоянно пугал засос на шее. Очень сильно пугал. Фактически я просто случайно замечала что-то темное на плече и думала, что это монстр, может, мутированный паук, и мое сердце в такие моменты поражал микроинфаркт. — А про военных откуда узнала? — мой напарник одной рукой крутил руль, а второй что-то помечал в карте. — В лаборатории говорили, когда я там была. Типа в город, где произошел взрыв, направили кучу военных и ученых для чего-то там, еще в первые дни после аварии. Сейчас наука вполне на таком уровне, что можно понизить радиацию на определенной территории. Вон, первая компания дрон-такси даже заработала, и это где! В России! — с сарказмом ответила я. Дима хмыкнул. — Это точно. В России-то и хоть какое-то движение в сторону науки началось! Удивительно! — забинтованный засмеялся, — во всем мире уже в двадцать пятом мировой интернет, а в России, уау (!), кое-как начали Сибирь заселять. Я вообще хотел вылечится и в Данию уехать. А тут такое… — напарник замолчал, сдвинув брови, — вот бы и вправду можно было найти вакцину. Я кивнула. Больше, в общем-то, сказать и нечего. Наверняка есть куча ученых, которые собрались все вместе и уже решают эту важнейшую проблему человечества, но и мы не можем сидеть на одном месте. Мало ли, вдруг можно найти что-нибудь безумно нужное и интересное, что может помочь в нахождении лекарства. Деревья окончательно исчезли где-то сзади, и Дима остановил машину. Я, прихватив нож, вылезла из машины, оставив Вика царапать кресла в багажнике, забинтованный же прихватил Сайгу. Лесной было не узнать. Раньше это был не очень большой городок, весь зеленый, как плесень на белом, черством хлебе. Маленькие улочки, небольшой торговый центр и средней древности дома, скверы, дом культуры и, как же без этого, мемориал участникам Великой Отечественной Войны. Ничего такого особенного, таких городов кучи в нашей великой Россиюшке. Ранее закрытый город, Лесной впоследствии стал открытым для туристов, но на комбинат «Электрохимприбор» все равно никого не пускали. Ни, собственно, экологов, ни иных ученых, которые раньше не работали в городе, вообще никого. Просто туристы, посмотрели на сквер, и ушли. Без проблем. Но сейчас… Тупо кратер, гребаная яма, пустыня, вся в трещинах и маленьких песчаных вихрях. Лишь по краям, как раз там, куда мы приехали, стояло штуки четыре домов, причем три из них были разрушены почти наполовину. — Здоровский городок. Так бы и жил в нем, — фыркнул забинтованный, — прямо классно. Выбора у нас нет, завтра обследуем эти домишки, — Дима рукой указал на полуобрушившиеся десятиэтажки, держащиеся на соплях, — сейчас нет смысла туда идти. Я закивала и начала осматриваться, чтобы определить, а что это вообще за дома. Я полжизни провела в Лесном, он настолько мал, что не выучить все его проулки и тупики было просто невозможно. -Так, — на другом конце города был склад, там кратер был глубже всего, с другого краю, виднелись остатки от комбината, — мы сейчас тут, — я оглянулась на здание бывшего вокзала с обрушевшейся крышей, — а это выходит что… — Что? — спросил Дима, стараясь понять о чем я вообще говорю. — Что-что. Это мой бывший дом! Тут жила моя семья, — я указала на ближайший к нашей машине дом, который был, в отличие от всех остальных, в более ли менее нормальном состоянии, лишь только часть стен на некоторых этажах обрушилась, и окна лишились стекол, — вот. Забинтованный кивнул и, проверив время, сказал: — Ясно. Значит, в первую очередь пойдем туда. А сейчас в Мусмен, надеюсь, нас туда вообще пропустят, — Дима потянулся и зевнул. Ну да, конечно. Раз опасности нет, то мой напарник будет делать вид, что он хозяин этой территории, типа самый крутой и самый смелый на районе. Эти мысли заставили меня скривиться, — что ты рожи корчишь? — Ничего, — я махнула рукой и, еще раз оглянув дом своего детства, залезла в багажник, где меня радостным лаем встретил Вик. На обратном пути, к Мусмену, нам снова не встретилось ни одной живой души. Были только неживые, но не совсем души. По краям дороги валялись полуистлевшие тела животных, а иногда и людей, скрытые густой травой и зарослями лопухов. Мы снова подъехали к развилке, там, где стоял знак. Дорога в населенный пункт с непонятным названием была средней запущенности. На ней была примята невысокая трава, явно совсем недавно проезжала небольшая машина. Долго не раздумывая, Дима повел машину по обросшей дороге, стараясь не попадать в ямы и ухабы, скрытые травой, нервно поглядывая на лесную стену из деревьев. Вик пытался вылезти со сложенных задних сидений ко мне, сидящей на этот раз на переднем, требуя внимания. Или, может, его пугало то, что я нахожусь слишком близко к забинтованному. У меня было отвратительное настроение. Отвратительней просто некуда. Я Лесной даже не узнала. Слова «стерся с лица земли» были для меня пустым звуком. Ну не может быть такого, что бы жалкие двести-четыреста килограммов урана создали гигантский кратер, яму на месте целого города, пусть и небольшого. Просто невозможно. — Все в порядке? — спросил напарник, хмуро косясь на меня. — Да. Вот интересно, а если бы мы с Димой познакомились бы совсем в другой ситуации? Может, он бы вылечился, мы бы встретились в каком-нибудь захудалом и шаблонном кино, смотрели бы друг на друга немного страшась и постоянно краснея, а потом, когда сдружились бы, вдруг поняли, что любим друг друга и начали встречаться… Вот-те на! И о чем я вообще думаю? Хотя, кажется, если бы забинтованный был бы немного более, хм, человечным, более нормальным, он, наверное, даже понравился мне. Даже несмотря на его бинты. Как бы Дима даже неплохой, вон он что устроил, когда меня в аэропорте хотели изнасиловать, просто странный. И очень сильно нетерпеливый. — О чем думаешь? Я тут же покраснела. Как ответить на вопрос этого придурка? Типа: «я думаю, могли ли бы мы встречаться, если бы не было катастрофы»? Или что? — Думаю, как бы сбежать от тебя так, чтобы мне не грозило изнасилование. Дима удовлетворительно хмыкнул, а я отвернулась к решетчатому окну. «Вот придурок» — промелькнуло в голове, и я уже хотела развивать эту очень интересную и правдивую мысль, но вдруг увидела то, что совсем не вязалось с пейзажем, в котором уже довольно сильно поубавилось трупов, эдак процентов на сто, а именно стену. Железную стену с воротами, обитую шипами и довольно устрашающего вида штукенциями, цель которых наверняка была защита. Может, сюда должен прийти какой-нибудь зомбак и напороться на эти странные штыки? Перед самыми воротами мой напарник остановил машину и вышел, наказав мне не вылезать пока он сам этого не скажет. -Ало, гараж, нароо-о-од! — заорал забинтованный куда-то наверх, на вершину четырехметровой стены. Оттуда тут же высунулась вихрастая голова со вздернутым носом, как чертик из коробочки: — Ты кто? — Дима я. Переночевать хочу с моей напарницей у вас, — четко ответил псих. — Иммунные? — с сомнением произнес охранник, оглядывая автомобиль. — Конечно. Вика, выходи, — Дима махнул мне рукой, подзывая к себе.Я тут же выскочила из машины и подошла к забинтованному, махая рукой охраннику. Ну, а что, я очень доброжелательный человек, почему бы и нет. — Ща тут выйдут два мужика, разберутся, погодите минут десять, ок? Мы с психом согласились, и вихрастая голова охранника скрылась. Потихоньку солнце решило заканчивать этот день, садясь за черные ели. Тени становились все длиннее. Небо окрасилось в красно-оранжевый цвет, а сизовые стены в темно-бордовый. От скуки я подняла с дороги маленький камешек и начала подкидывать его в воздух, страдая фигней. Ворота оставались закрытыми и через пятнадцать, и через двадцать минут, когда темнота, казалось, уже пробралась к нам совсем близко. — У меня есть на редкость подозрительное ощущение, что про нас забыли, — возмущенно произнес Дима и забарабанил в ворота. — Так, мы долго ждать будем? Охранник снова высунулся: — Ну соре, народ, уже идут. Где-то за стеной послышалось «Где Саня? У Сани ключи от ворот! Где Саня?! Какой Саня? Придурок этот! Он тебе сотку должен, где он?! Саня, верни ключи и сотку!», затем явно подбежал тот самый Саня, и ворота все-таки открылись. Из-за них выглянул сначала длинный нос, потом большой живот, а потом сам обладатель этих достоинств в белом врачебном халате. — Здравствуйте, путники! Добро пожаловать в Мусмен! Мы очень рады видеть вас здесь живыми и здоровыми! — человек в халате поправил свои круглые очки и радостно заулыбался. — Я думаю, вам стоит отвезти ваш автомобиль в гараж, а затем вернутся к воротам, здесь вас будет ждать секретарь, который все вам объяснит, — человек поклонился и ушел. Мы с Димой недоуменно переглянулись. Это норма тут что ли, так принимать гостей, или как? Пожав плечами, забинтованный незаметно скривил мне рожу, показывая, что главари тут, похоже, немного сами того этого, но все же потянул меня к машине, чтобы отбуксировать это творение рук великих мастеров в здешний гараж. Ворота для нас, уже полностью, открыл вихрастый охранник, и мы легко проехали. Оказалось, что Мусмен — это большой, очень большой дом без крыши. На первом этаже была кухня, столовая и еще какие-то комнаты, я сильно не успела разглядеть. На второй же этаж вело две лестницы, но что там, наверху, видно не было. Весь дом делился на две части — правую и левую, — и между частями имел соединения из узеньких железных дорожек. — Чем-то похоже на большой отель, — сказал псих, медленно ведя машину между двумя частями дома, по образовавшемуся коридору, — смотри, все какие занятые, бегают тут… Интересно, а почему тут столько мужиков и старых? Где бабы, а? Я вдруг тоже поняла, что женщин и вправду совсем нет. Были старые бабушки, они бодро бегали по железным дорожкам с лейками, граблями, разными бумажками и небольшими коробками, как из-под обуви, были дедушки с криками и лопатами, были мужчины с топорами и касками с фонариками, а женщин не было. И никого младше своего возраста я тоже не увидела. Точнее, все были этак лет тридцати, даже мужчины, а совсем молодых и «зеленых», как я и Дима, тоже не было. Гараж нашелся быстро по опознавательным покосившемся знакам на стенах дома. Хотя и без них было найти это собрание машин было бы легко: всего-то проехать весь коридор. Забинтованный поставил машину на свободное место, забрал с багажника Сайгу и кинул мне мой рюкзак. Вик, едва его выпустили, прижался ко мне и жалобно завыл. Ему здесь не нравилось, как и мне. Небо потемнело еще больше и покрылось редкими белыми крапинками. Окна в Мусмене загорелись ярким масляным светом, зажужжал генератор. Взяв Диму под локоть, чисто для того, чтобы не потеряться, я начала оглядываться, но напарник пошел обратно к воротам, видимо, к секретарю. На обратном пути, при довольно слабом свете на улице, почему-то фонари, которые висели на стенах, были выключены, мы все же увидели «зеленых» парней, а вот девушек нет, и то, только после странного звука, напоминающего звонок к уроку. — Пойдем быстрее, — со скрытым страхом в голове сказал мой напарник и ускорил шаг, не позволяя мне его отпустить. Вик прыгал за нами, беспокойно заглядывая в большие окна. К воротам мы вернулись даже быстрее, чем добрались до гаража. Здесь нас никто не ждал, и мы, как идиоты, встали около ворот, надеясь на лучшее будущее. Или хотя бы на то, что к нам кто-то подойдет, потому что мы вообще не понимали куда именно нам нужно идти. Я вообще чувствовала себя маленьким желтым утенком в огромном синем океане, не знающим куда податься. Наконец, мы решили постучаться в маленькое подобие будки охранника, чтобы спросить, а куда нам, собственно, идти. Охранник, тот самый, вихрастый, сказал нам еще немного подождать, минуты две, пока не придет его замена, и он нас сам отведет. Мы славно поболтали о том, что происходит в мире, послушали радио и выпили чаю из зверобоя. Затем пришел пацан лет двадцати пяти, с большими мешками под глазами и нескончаемой зевотой, сказал, что забирает вахту и почти пинком выгнал нас четверых из будки. Вихрастый, которого звали Миша, пошушукавшись с Димой о чем-то невероятно подозрительном, все-таки проводил нас до маленького отдельного домика с покатой крышей без черепицы. Там и оказался секретарь, довольно неприятного вида щуплый маленький мужичок, у которого все руки были в пятнах от чернил. — Ну что, вы эти новенькие? — оглянул он нас колючим взглядом, открыл тетрадь, кажется, листов девяносто шесть, не меньше, и взял черную ручку и линейку, принявшись что-то вычерчивать. — Мне нужно занести вас в нужный реестр, у нас тут каждый на своем месте… Ты стрелять умеешь? — обратился секретарь к забинтованному. Тот кивнул и поправил свою Сайгу. — Ну, значит, я тебя в Армию запишу… Импотенции нет? — мужичок снова поднял голову на моего напарника. Тот пожал плечами: — Да нет вроде. Стоит. Мне просто на этом моменте захотелось заржать. Почему они говорят с такими серьезными лицами? Такие лица можно увидеть только у графов за важным обедом! Неужели у мужчин это обычная типа для разговора?.. Я вдруг представила, как мои бывшие одноклассники подходили друг другу и, приобняв друг друга за плечи, спрашивали важным голосом: «Ну как, стоит?». От этого мне захотелось ржать еще сильнее, и я уже чувствовала, что мои щеки наливаются помидорным цветом от отсутствия воздуха. Секретарь оглянул меня устало и очень зло, явно где-то в черепной коробке ставя галочку «тупая». — А звать тебя как? — спросил мужичок, что-то вырисовывая в новом столбце таблицы. — Дима. Дмитрий Громов. Секретарь что-то аккуратно, но очень медленно начал писать в тетради. Настолько медленно, что я сразу же поняла, что нам тут о-о-о-очень долго стоять, а раз долго, то Миша, который сказал, что подождет нас снаружи, скорее всего все-таки уйдет. Аккуратные буковки с завитушками, просто каллиграфический почерк меня немного напугал. Я никогда не видела настолько идеального почерка, даже у моей бывшей соседки по парте, Томы-Тунца, он был хуже, хотя она была для меня человеком с просто идеальным почерком. До сегодняшнего дня. Кому этот секретарь душу продал, а? — А тебя как звать? — безразлично поинтересовался мужичок, поднимая на меня пустые глаза. — Виктория Гейден, — я улыбнулась, попытавшись сменить напряженную обстановку на более мягкую. — Ок, — секретарь начал снова писать, — репродуктивная функция и уборка. — А зачем это вам? — спросил Дима, — мы совсем ненадолго, буквально на ночь. Завтра утром мы уже уедем в Лесной. Я покраснела. Мне тоже стало интересно, потому что… Хм. Потому что. Секретарь же скривился: — Потому что все должно быть на своих местах. У нас было несколько таких «лесных путешественников», они все вернулись минимум переночевать, потому что, опять же, как вы сейчас, не успевали. Многие остались, часть уехала. Мало ли, может вам тут понравится и вы останетесь? Не будет лишней канители… — уловив наше с напарником ироничное настроение, он выгнул бровь, — здесь каждый — это винтик в большом механизме. И каждый важен и полезен. Я нахмурилась. Что-то мне это совсем не нравилось… Совсем не нравилось. Было в этих словах что-то подозрительное, даже слишком. — А что входит в репродуктивную функцию? — спросила я, желая понять, что же меня так удивило в словах секретаря. Мужичок фыркнул и принялся писать: — Что и раньше… Оплодотворение и рождение детей, — он начал выводить своим каллиграфическим почерком красивые буковки в завитушках. — Тогда уберите меня из этого реестра, — сказала я, хмурясь. Секретарь посмотрел на меня с дикой усталостью: — Мадам, у нас каждая девушка записана в репродуктивной секции. К-а-ж-д-а-я, — по буквам произнес мужичок, будто бы не раз у него возникали проблемы с эти списком, — ваше «не хочу детей», «не люблю детей», «не собираюсь рожать» здесь никого не касаются. Вы — баба, извините, но это ваша обязанность. Сейчас человечество должно заново возродить себя, и чем больше бабы рожают, тем быстрее эта задача выполняется. Мне не интересно почему вы не хотите рожать, вы будете и все. Вы же не обязаны ребенка воспитать или еще чего, если вы тут останетесь, этим займутся другие. Поэтому заткните свое «не хочу» и познайте слово «надо», — он снова принялся писать. Выслушав эту речь, я почувствовала тяжесть в левом легком. Или же это не легкое, а сердце. Я тяжело вздохнула, быстро подбирая слова для моего следующего высказывания, а затем тихо и твердо произнесла, подражая тону секретаря: — Извините, но мне удалили матку и яичники еще при рождении из-за сильного воспаления. Я физически, — я выделила голосом последнее слово, — физически не могу вам родить. Разве что через ухо, причем зародыш будет находится в мозге. Когда вам говорят «уберите», это значит. что есть определенная причина, почему нужно «убрать». Не обязательно поднимать эти самые причины, потому что они могут быть секретными или просто-напросто постыдными. Вы — идиот, и эта система, которая подразумевает то, что женщина может только рожать и убираться наитупейшая на свете. Мужичок молчал все то время, пока я говорила, а затем, подозвав звоночком верзилу, сказал ему, чтобы меня выставили из комнаты секретаря вон. Что, собственно, и сделали, оставив Диму наедине с этим чмырем. На улице я вздохнула свежего воздуха и, проигнорировав Мишу, села на землю около маленького кустика. Вик подошел ко мне и начал ласкаться и тереться, чувствуя, что я очень зла. Хотя мало того, что зла — я чувствовала, что воздух вокруг меня очень быстро нагрелся, будто я пылала, как огнедышащий дракон. Когда мне было четырнадцать, я впервые начала встречаться с мальчиком. У него были на меня большие планы. «Вот вырастешь, я тебя замуж возьму, родишь мне ребенка, нет, лучше двоих, хотя нет, лучше троих сразу, и мы будем жить счастливо» — так говорил он, радостно мне улыбаясь. Я была и не против: маленькая, я еще в душе не ебала, что вот этот мальчик, который каждую неделю ходит в кино и хвастается брендовыми вещами, на самом деле ничего не умеет и ничего не значит. Но я любила его, очень сильно, той самой детской первой любовью, которая никогда не забудется. Самая идиотская и тупая любовь — это первая. Отвечаю. И вот тогда же, в четырнадцать, состоялся мой первый визит к тете-гинекологу, женщине с милыми кудряшками и усталыми, но добрыми глазами. Там я и узнала этот секрет: не сделать мне счастливую семью. Но в Лесном с этим не было проблем, отучиться как следует на интересную и полезную профессию, вот тебе и смысл жизни вместо продолжения рода. Но вот едва от этом узнала моя первая любовь, как он меня бросил, послав в точно определенное место. «Мне не нужна недодевушка» — плюнул он мне в ноги и ушел. А я, ебанутая дура, распереживалась и впала в депрессию, из-за чего пропустила несколько классов в школе и закончила одиннадцатый на домашнем обучении только в двадцать один год, когда уже немного подлечилась. После чего подлечилась?.. После того, как решила покончить жизнь самоубийством и сбросилась с десятого этажа. Без понятия как же так вышло, что я выжила, наверное, мне очень сильно повезло, но все же я попала в больницу, где пролежала в коме почти два месяца. Мне установили вместо раздробленных костей протезы, а часть органов вообще донорские. Я ходила к доброму дяде психиатру, который смотрел на меня сквозь стекла очков-половинок и говорил про то, что я — самая милая его пациентка. Вик потерся об мою руку, стараясь попасть ко мне в объятия. Я с грустью посмотрела на пса: откуда ему знать о моих переживаниях? Да ниоткуда. Противное и липкое чувство одиночества и обиды на весь мир расползлось, словно пятно нефти, в моей груди. Мне хотелось уйти в черный лес, где из-за каждого куста ночью рычал инфицированный. Скрипнула дверь и вышел Дима, оглядываясь, и секретарь, который что-то сказал Мише. Мой напарник подошел ко мне и присел на корточки, погладив по коротким волосам. — Не расстраивайся, крысеныш. Пойдем спать? — сказал забинтованный, успокаивающе улыбаясь. Я подняла голову и посмотрела на Диму: — Куда спать? — Ты в женскую часть, я в мужскую. Завтра утром, после звонка о пробуждении, быстро поедим здесь и поедем в Лесной, там как следует все осмотрим, и вернемся сюда. Если ничего не найдем, поедем послезавтра, не зря же мы сюда приперлись. хоть что-то то мы должны найти, — напарник помог мне подняться. Мужичок-секретарь пофигистически посмотрел на меня, явно желая, чтобы земля подо мной разверзлась и я провалилась в ад, но кивнул Мише, и тот повел нас к дому без крыши, к все еще светящимся окнам на первом этаже, поужинать. — А где твоя Сайга, Дим? — спросила я, оглядывая забинтованного. Тот махнул рукой: — Сдал, не положено оружие иметь… — он замолчал, и только уже у самого Мусмена расстроенно сказал, — могла бы, кстати, и рассказать о себе это… Ну, ты поняла. Я тяжело вздохнула, наблюдая, как Миша отводит Вика куда-то к животным, есть и спать. Столовая оказалась почти такой же, как в моей старой школе. Была длинная витрина, где лежали блюда на ужин, люди подходили и выбирали, стараясь стоять строго в очереди и не толпиться, небольшие столики на четырех человек и большой плакат на стене. сообщающий, что перед едой нужно обязательно мыть руки. Дима набрал много всего, сообщив мне, что это все за счет Мусмена, они же тут сами себе пропитание выращивают, я же взяла себе только чай и маленькую порцию пюре. Есть мне совсем не хотелось, старые воспоминания прогнали весь аппетит, и даже свежий хвойный воздух не пробудил тягу к еде обратно. Пока мы сидели в самом дальнем конце столовой, уминая то что взяли, я рассказала напарнику о своей болезни. Когда же я закончила, Дима тяжело вздохнул, фыркнул и отодвинул от себя тарелку с капустным салатам, буркнув что-то типа «а вот мне не важно, можешь ли ты рожать детей или нет». Может, мне и показалось, но, похоже, псих покраснел под своими бинтами. — Просто меня можно без презиков иметь, — сказала я довольно громко. Соседние столики обернулись и посмотрели на меня самыми осуждающими взглядами. Дима пару секунд тупо смотрел на меня., а потом тихо прыснул, задыхаясь от распиравшего его смеха. Лишь спустя полминуты он кое-как успокоился и сквозь стон прохрипел: — Ну ты и сказанула, блять!